Перестройка Глава 5

[Скрыть] Регистрационный номер 0480250 выдан для произведения: 5
 
За звуками фортепьяно Вика не слышала почти ничего. Она специально играла фортиссимо, желая хоть так заглушить свои юркие, похожие на головастиков или тараканов стыдливые мысли.
Те вертелись отчего-то совсем не там, где она бы желала. Взбудораженное весной тело вдруг наполнялось чужой неведомой ранее волей. Вика мысленно рисовала своё будущее и стыдливо ужасалась нелепости этого проекта.
Она словно бы нетерпеливая читательница была готова заглянуть в конец книги своей жизни. Наверняка её персональный писатель ещё не до конца проработал фабулу  своей саги.
Вике было сложно быть абсолютно свободной. Даже теперь, в одиночестве, она чувствовала, как чьё-то зоркое око смотрит на неё в упор, словно бы театральный прожектор.
Он видел её, словно бы глупую пластмассовую куколку и обдавал неожиданно сильным жаром, плавя тело, делая его совершенно невозможным. Вике совсем не улыбалось расплавиться, словно бы какой-нибудь жительнице Помпеев. Она боялась, что станет огарком, будет выброшена в мусор.
Вдруг в мешанине аккордов она явственно услышала голос дверного звонка.
Неожиданно потная попа намертво приклеилась к чёрному и гладкому сидению. Вика оторвала её с чмокающим звуком и робко, почти крадучись. Направилась к входной двери.
Она вообще побаивалась таких вот незапланированных звонков. У родителей всегда были ключи, а приводить домой школьных друзей у Вики как-то не сложилось привычки.
«Наверное, это почта!.,» - уверяла она себя саму, чувствуя похолодевшим от ужаса лобком ещё по-майски стылый воздух.
Больше всего она опасалась стыдливо брызнуть желтоватой струёй – обычно в детстве это спасало её от неприятных разговоров. Родители воспринимали этот отчаянный шаг, как окончательный аргумент – и покорно отставали. Подражать скунсу вошло у Вики в привычку. Она понимала, что смешна, но от этой привычки решать все проблемы с помощью своего мочевого пузыря не могла отказаться.
Вот и теперь мельком бросив взгляд в глазок, она отчего-то стала лихорадочно бороться с внутренними замками. Дверь распахнулась – и почти незнакомая молодая женщина переступила порог.
- Вы к папе? Но он – он… на дачу… уехал.
Её пальцы, с остриженными до основания ногтями, неловко цапнули воздух и опустились по швам. А этот затрапезный сарафан готов был подло и предательски ретироваться, заставив оголенное тело отвечать за все свои грехи.
Лена чувствовала, когда женщина делала что-то неприличное. Вику выдавали глаза и неизбежно краснеющие щёки. Она явно стыдилась своей развязности.
- А я думала, что он придёт сразу домой. Как жаль. Ты. наверное, скучаешь без папы?
- Вы можете его здесь подождать. Только…
Она понимала, что играет с огнём. Незнакомцы всегда вызывали в неё лёгкую дрожь в коленках. Но сейчас она меньше всего думала об отцовском партбилете, к тому же отец  по привычке хранил его во внутреннем кармане пиджака – носил, так сказать, под сердцем.
Леночка снимала мерку со своей будущей падчерицы. Ей нравилось разглядывать это смущенное тело, словно бы дорогой торт в витрине кондитерского магазина. Вика была отличной кандидаткой в домашние рабыни – Леночка предвкушала тот момент – когда заставит эту девчонку исполнять все свои капризы – видеть ту ходящей гусиным шагом и чистящей ковёр было очень приятно.
«Ничего – я ещё заставлю его помочь мне с диссертацией! Обо мне ещё заговорят в высших сферах!».
Она охотно отдала бы это сладкое тело на съедение своим братьям. Те оценили бы этот дар – им не хватало именно таких глуповатых созданий – наверняка, эта милая девушка баловалась стихоплётством и возможно рассылала свои вирши по детским журналам.
Сняв туфли и оставшись в телесного цвета следках Елена деловито проследовала в гостиную. Оглядела орехового цвета стенку, полупроводниковый телевизор – и даже электрический камин со встроенным баром.
Мебель её вполне удовлетворила. Особенно заманчивой показалась только что заново обитая софа. На ней хорошо бы смотрелась обнаженная и смущенная Вика. Её нижние и верхние прелести явно взывали о страшных страданиях. Было всё рано – ставить той горчичники или банки или сечь пояском от дамской сумочки.
Сердце Леночки забилось чаще. Она всегда так волновалась перед экзаменом – а теперь она сдавала самый главный свой экзамен – экзамен на домомучительницу.
Вика понимала, что выглядит глупо. Она вдруг окончательно растерялась, сгорбилась и почувствовала нестерпимое желание применить своё главное оружие. Обычно оно не давало осечки – но, как же получится на этот раз?
Тонкая струйка мочи угодливо побежала по встревоженным стыдом бёдрам школьницы.
 
* * *
Стоя на задней площадке дачного автобуса, Валерий Игнатович предавался невеселым мыслям. В сущности, он зря оставил свою дочь одну дома – но и вернуться домой ему было страшно.
После встречи с Леночкой ему захотелось основательно прополоскать свою душу. Эта девица явно собиралась идти ва-банк – ей хотелось прыгнуть выше головы – маленькой и наглой попрошайке.
Вика была слишком наивна для своих пятнадцати лет. Она привыкла нравиться  подлаживалась под каждого, словно бы забавная домашняя собачонка. И вот теперь накануне роковых экзаменов ей было страшно, словно перед неизбежной дефлорацией в каком-нибудь заброшенном парке.
Он слишком приучил её к послушанию. Привык, что дочь с благоговением протягивает ему школьный дневник – ожидая того, когда он насладится её успехами и на положенной строчке поставит изящную закорючку, отдаленно напоминающую глагол «ем».
Он когда-то так расписался в паспорте. Подпись получалась весьма забавной.
Дочь пока что  не научилась толком расписываться. Оно пока что балансировала между детством и отрочеством, не решаясь ни на что определенно – н остаться в девстве – ни отчаянно шагнуть в грядущую юность.
Мать Вики относилась к дочери, словно бы к доверенной ей на хранение кукле – она терпеливо ожидала настоящих хозяев этой игрушки, словно бы и впрямь считала Вику подброшенной ей полоумной сиротой.
Дочь переживала сейчас самый страшный телесный искус. Она вдруг ощутила прелесть своего взрослеющего тела и словно бы в раннем детстве спешила поделиться его красотой с окружающими.
Валерию Игнатовичу было не по себе от одной мысли о возможных безумствах – он опасался того, что сверстники дочери после пары стаканов портвейна потеряют всякую осторожность и станут внимательно исследовать впавшее в беспамятство девичье тело. Он был против такого подобия анатомического театра. Вряд ли его дочь стали бы препарировать – но видеть её голой и бесстыдной было бы нестерпимо больно.
Он уже жалел о том, что пожалел завалявшейся в кармане двушки на такой необходимый звонок. Наверняка бы дочь не взяла трубку, но надо было попытаться проявить настойчивость.
 
Вика потеряла счёт времени. После того как её поставили на колени и заставили вылизать образовавшуюся на полу лужу, она впала в какое-то почти покорное равнодушие.
Она вдруг нашла радость в этом беспрекословном послушании чужой воле. Эта каштанноволосая строгая женщина вдруг показалась ей просто ещё одной преподавательницей, которой надо подчиняться.
Она легко и даже с какой-то брезгливой торопливостью избавилась от давно уже годящегося для использования в качестве тряпки сарафана. Без него нагое тело на мгновение зажмурилось от ужаса. Но понукаемое строгими взглядами тотчас начало делать то, чего от неё требовали.
Леночка наслаждалась ролью надсмотрщицы. Она знала, что безделье заразило Вику не до конца, что ей избалованной и глуповатой самой хочется этого привычного унижения. И, как могла, потакала тайным желаниям своей возможной падчерицы.
Вика сначала прошлась по ковру щеткой, а затем, взмокнув от пота вытянула из чулана спасительную «Ракету».
- Давай старайся, старайся милая! – говорила Леночка, докуривая третью по счёту сигарету из найденной пачки «БТ».
Ей вдруг стало любопытно – насколько прогнётся эта в меру грудастая девушка – груди Вики свисали полновесными грушами. А она сама – плюнув на то, как выглядит её обнаженный лобок, старательно делала то, что ещё недавно страшило её до ужаса.
«Вот умница!» -  проговорила Леночка, глядя на вычищенный ковёр и немного влажный линолеум. – А теперь пойдем готовить ужин – для папы с мамой.
Вика, дрожа, вытерла лоб и, не думая уже о возможной простуде, направилась на кухню.