Он намеревался скрыться на ближайшем полуострове.
Там он мог оказаться в безопасности.
Машина не была столь шикарной, как подаренный
Рейнгольдом «Майбах», он ехал как последний бедняк, на «Жигулях» какого-то селянина. Тот долго
боролся за свою машину, но наконец, согласился доставить странного помятого
джентльмена до переправы.
Он теперь был готов растерзать сам себя на тысячу
кусков. Какая глупость, он должен был выждать, появиться не так глупо. Неужели,
он влюбился в эту несчастную фантазёрку, но почему не смог отговорить её от
столь опасного путешествия?
Ему всегда кто-то мешал. Сначала непутёвый сынок, с
его ханскими манерами, затем страх оказаться в закрытой тюрьме. Эти странные
забавы Мустафы оказались слишком опасными.
То, что он нуждался в своём собственном дворце,
было понятно с первых дней жизни. Та девчонка всегда была на виду, она пыталась
сбежать, пыталась избавиться от опостылевшего сына, но он всегда был начеку.
Ираида ненавидела его. Наверняка, во всем был
виноват этот ужасный бомж. Этот бродяга не был так прост.
Он вёл себя слишком свободно для беглеца.
Наверняка, просто играл воль бродяги. Просто пытался скрыть своё настоящее
лицо.
Омар не забыл его тёзку. Тот, словно бы злой гений
испарился. Попросту исчез, как исчезает утренняя роса с первыми лучами
восходящего солнца.
Старик на глазастой легковушке вовсе не собирался
превращаться в труп. Он даже не пытался дать сигнал, поиграв с фарами или не ко
времени коснувшись кнопки клаксона.
Омар пытался забыть свою прежную жизнь. Теперь он
был никем беглецом, там на этом полуострове, в курортном раю он мог надеяться,
что будет в безопасности.
Рейнгольд снабдил его множеством паспортов. Эти
паспорта принадлежали давно уже покинувшим этот свет людям. Их могли принять
лишь за призраков.
Яркая «копейка» привлекала взгляд . Она не могла
затеряться среди современных автомобилей, как не может молодящаяся старуха скрыться
на девичьем празднике.
Сидевший за рулём старик явно нервничал. Он
понимал, что теперь не сможет вернуться в свой уютный домик, вернуться и вновь
стать обычным добрым стариком, стариком, который всё ещё может водить
автомобиль.
Имя Рейнгольда была памятна этому человеку. Он
помнил красивого и очень чистоплотного немца, с улыбкой джентльмена.
Вместе с ним тут бывала милая барышня в униформе,
она казалась очень красивой. Тогда мальчишка тайно вздыхал по ней, представляя,
как заменяет немца в её сердце.
Ему не удалось стать пионером. Яркий галстук не
осенил его шеи, напротив его едва не обвинили в трусости.
Теперь он не мог разыгрывать из себя жертву войны.
Он вспомнил тоненькую и дерзкую Вилену. Ей за год до войны подфартило –
отправили на отдых в знаменитый Артек.
Он завидовал ей. Вообще был зол. Эта девчонка была
весела и беззаботна, словно красивая бабочка. А он, вечно вилял, как заяц.
Родители казались ему чужими. Они словно бы хранили
какую-то тайну, держались особняком и старательно прятались от глаз соседей.
Отец пугал его страшными согласными буквами.
«НКВД!», -старательно шептал он, пряча взгляд.
Сын ничего не понимал. Он словно бы был чужим для
этого человека. Слово бы и впрямь отец боялся его.
В школе превозносили подвиг уральского мальчишки.
Учительница прямо-таки боготворила его, словно бы святого мученика. Он тоже
завидовал убиенному Павлику. Тот был явно в их коммунистическом Раю, был и жил
в веках. А он, он жил во-своему.
Вилена была убита Рейнгольдом. Он долго кричал на
неё, выспрашивая о советских подпольщиках, но девчонка молчала, как немая.
Он смотрел на неё издалека. Смотрел и ненавидел, и
любил. Голая, но неприступная, словно ангел, она вгоняла его в краску, своим
гордым нестеснением и отвагой. Рейнгольд, ходил вокруг неё, словно малыш вокруг
ёлки, словно бы натыкаясь на невидимую для других преграду.
Сидевшая за пищущей машинкой фройлян, была похожа
на дорогую дореволюционную куклу. Она также нравилась изолгавшемуся мальчишке.
Теперь всё казалось чужим придуманным сном, как
будто он только играл предателя. Как когда-то уверял всех, что шпионил за
немцем, рассказывая партизанам о том, куда этот немецкий ирод собирается ехать.
Его чёрный, цвета воронового крыла автомобиль, был
гораздо шикарнее тех довоенных эмок, которые приезжали в станицу из Краснодара.
Теперь этот посланец от Рейнгольда всколыхнул её
память. Старик давал слово, что обязательно всё расскажет, там, на заставе,
расскажет и не даст этому ироду ускользнуть.
Но страх и боязнь оказаться за свою смелость трупом
останавливали его порыв. Он чувствовал, что надо поступить иначе, что теперь
поздно перемарывать свою и так запятнатую жизнь.
- Убёг стервец. Так и думал, что с этим иродом
старым убёг.
- Да кто этот старик?
- Да старичок-то не простой. Вроде свой, а вроде.
Он в войну всё около немцев тёрся. Вроде как партизанам помогал. Только вот
какие тут партизаны. И девчонку одну. Ну, в общем, взяли немцы Вилену. Красивая она была, такую
прямо бы на выставку посылай. А как наши пришли отбрехался. Тут у нас один
деятель был, он его от лагеря и отмазал.
- А дальше, что?
- Ну, этот человек временно на дно лёг. Работал,
деньги копил. На сберкнижку клал. Опосля одним из первых личный «Жигульголые
пионерки на пляже» купил. На лето стал в Крым ездить.
- А чего тут такого. Коммунисты при Брежневе
зажиточности не препятствовали.
- Так, оно так. Это и сгубило. Многим свой двор
милее страны стал. Только этот самый старик с одной женщиной связь держал. У
меня невестка на почте работала, так она знала об этом. Вроде бы учительница та
женщина, живёт в Нефтеморске, на улице Мирной.
- Так думаешь, та женщина.
- А бог весть её знает. Только очень она на ту
немку походила. Ту, что за машинкой постукивала.
Казак глубоко вздохнул.
Рейнгольд был рядом со своим верным слугой. Его
нечасто выпускали теперь из тюрьмы. Но теперь свободный от немощного тела он
был неуязвим.
Этот мир мог бы стать ему второй родиной. Ему,
который всего лишь хотел быть зажиточным домохозяином на этом уютном побережье.
Тогда он ещё верил в возможность победы. Той
великой Победы. Старик Киплинг что-то говорил о «бремени белых». Он желал быть
настоящим белым.
Он помнил того странного обидчивого мальчишку. Он
казался забавным животным, этаким маленьким самцом обезьяны.
Он видел, как этот уродец смотрит на его
секретаршу. Наверняка этот недочеловек был влюблён.
Это было именно так.
Он впервые почувствовал уколы ревности, он простой
наивный мальчишка, чья жизнь была всегда на виду.
Он никогда не думал, что будет любить кого-то кроме
себя самого. Однако он впервые любил. Любил, не желая ничего, кроме того, чтобы
смотреть на эту красивую фройлян.
От неё исходили райские ароматы. Местные девушки
пахли иначе. От их запаха пьяно кружилась голова. Запах бродящего вина и
тёплого только что выдоенного молока мешались между собой, мешались и
заставляли думать о чём-то тёплом и верном.
Он помнил, как в небе кружили только что пригнанные
аэропланы. В станице было своё поле, что-то вроде сельского аэродрома, на
котором готовились молодые лётчики. Он мечтал стать смелым, смотрел завидуя
старшим мальчишкам, надеясь, что и из него вырастет когда-нибудь пилот не хуже
знаменитого Чкалова.
Теперь он мысленно прощался со своим прошлым. Теперь
уже не было возможности вернуть всё к истокам, к тому году, когда он появился
на свет.
Шабанов торжествовал. Он успел, успел. Он вырвался
из их силков. Он ещё поборется за свою много раз попорченную шкуру. Не зря ведь
его звали именно так - Шерхан
Помочь сайту
Поздравления
