Только на четвёртые сутки отца
Александра допустили к дочери.
Она лежала, прикрыв от усталости
глаза, и не сразу угадала в отце Александре отца.
- Ты соборовать меня пришёл?
Исповедовать, да?
- Ну, что ты… Врачи говорят, что
ты скоро поправишься. Выздоровеешь.
- А те двое? Те – разбойницы?
Настя покраснела от такой
случайной дерзости, но как определить своих соседок по Голгофе, она не знала.
- И сёстры Новиковы тоже живы, -
словно бы не замечая её оплошности, проговорил отец.
- Папа, а что будет с Катей?
- Катю ищут. А потом судить будут.
Это ведь она тебя тогда из дома выманила.
- Она? А как же Ермолай?
- Она у него мобильник стащила.
Вот и позвонила тебе. А ты в азарте и не вслушивалась. Убежала, как оглашенная.
Плохо… Теперь вот и поплатилась за это.
- Они мне там всякие ужасы
показывали. Думали, что я испугаюсь, и им тот час отдамся.
Мать и дочь Маклаховы были благополучно привезены в
изолятор. Их поселили вместе. Виктория Павловна пыталась визжать и кусаться, но
её скоро обездвижили специальным уколом.
Катя была рада неказистой пижаме.
Она устала быть голой, и поминутно проверяла свою голову на приятную шершавость.
Но волосы не спешили пробуждаться, словно боязливые ростки по весне.
Она пыталась и дальше играть роль
собаки. Высовывала язык, и время от времени тихо подвывала, принимая округлый
плафон за луну
Отца Кати нашли спустя неделю.
Его тело покоилось на поверхности лимана, словно почерневшая от времени
деревянная скульптура. Теперь, когда у него больше не было семьи, и тело было
лишено боязливой души, он стал красивее.
Рыбаки сообщили о находке куда надо.
Катя боялась, что её отведут к
Насте. Что она увидит её такой - лысой, растерзанной и грязной. Она даже
пыталась облизывать себя, как кошка.
Теперь в её душонке был лишь
мусор страха. Там было неуютно и грязно. Она сама презирала себя. Презирала
перепуганное до колик тело. Тело, которое могло лишь дерзко вонять, отпугивая
вонью и чертей и ангелов.
Родители сестёр долго готовились
к чуду встречи. Готовилась и тёзка поповской дочери. Этой Насти было стыдно
вдвойне, ей было стыдно за то, что это другая Настя, не она висела между ними.
Светловолосая женщина была
удивительно мягкой. Она сказала, что хорошо знает Ираиду Михайловну. Они
разговаривали, как близкие подруги.
Настя больше всего хотела
оказаться поскорее в своём доме. Забыть о путешествии, и об этом страшном
знойном лете. Забыть о тех страшных событиях, которые были именно здесь, на
этой древней земле.
Сёстры Новиковы смотрели в разные
стороны. Они теперь удивлялись, отчего до сих пор живы. Им было стыдно. Сёстры
слегка ненавидели свою старшую сестру. Она была ненавистна им своей
нетронутостью
Они охотно рассказали обо всём,
стараясь поскорее вычерпать из своей памяти всю грязь. Имя их палача и
надсмотрщика они запомнили хорошо. Запомнили и клички тех взрослых мужчин, что
помогали этому ублюдку царствовать.
Они охотно указали на него. Артур
не мог их видеть. Он сидел, зажмурившись
и боясь вновь подло обделаться, словно тогда, после первого удара нагайки.
Людмила Степановна долго
готовилась к допросу ненавистного ею преступника. Она ещё не забыла, как
унижалась перед этим мальчишкой, вынося за ним ночную вазу, как боялась ещё
более унизить себя, неожиданно громко пукнув, или испуганно сжималась, памятуя
о больных и ненавистных ею ударах.
Теперь в форме прокурорского
работника она чувствовала себя лучше. Вряд ли этот ублюдок помнит всё. Да
сейчас ему явно не до воспоминаний.
Охрана ввела смущенного Артура.
Он смотрел на строгую женщину. Светловолосая
и слегка нервная она ему кого-то напоминала. Он уже где-то видел такой взгляд.
Неужели?
В памяти возник радостный день. Голая
услужливая девушка. Она вытирает ему попу. У неё карие глаза и ласковые руки. А
вот в комнату входит другая девушка – худая, испуганная и молчаливая, словно
робот. Он берёт в руки горшок и идёт прочь.
Он тогда не умел толком читать,
но теперь это слово вновь вспыхнуло перед глазами, подобно неоновой рекламе на
магазине.
Ему захотелось громко произнести
это слово. Оно плясало на языке словно бы только что проглоченный леденец.
И вот теперь эта голышка была
одета и вероятно ненавидела его. Его. Кто помнил её слабость и страх.
Теперь уже его могли раздеть
догола и обрить наголо. Теперь его собирались сделать рабом.
Артур Керимов улыбнулся. Его
улыбка получилась неровной и злобной, словно ухмылка несчастного горбуна. Он
боялся и ненавидел. Боялся и вновь жаждал власти.
Помочь сайту
Поздравления
