Я уже говорил, что встреча с медведем, из-за его осторожности, дело довольно редкое, кроме того, его сильно повыбили, так что в недалеких пределах от У-ка их осталось тогда мало. В этом деле в последнее время нам усиленно помогают наши дружественные соседи - китайцы, у которых ценятся не только шкуры и желчь, издавна пользующиеся спросом на нашем рынке, но и, в последнее время, даже лапы. Бис их знает этих китайцев, зачем они им понадобились, чай холодец они из них варят, но лапы все-таки усиленно скупают.
Но вернемся к нашим медведям. Встретить медведя, как я уже говорил, в наших землях становится довольно проблематично, а двух взрослых вместе - ещё сложнее, за исключением гона.
Это было в конце весны. Я сидел на солонце. Лабазов и засидок я не строю, так как они привлекают излишнее внимание, а при заселенности наших мест охотниками, особенно любящих поохотиться на дармовщинку. Придя на солонец, ты непременно обнаружишь на лабазе чью-то непрезентабельную, наглую рожу, которую приходится гонять с прикормленных мест. Занятие пренеприятное прямо-таки. Чтобы избежать постоянных недоразумений и стычек, я заменил их одним гамаком, что я соорудил из сетчатого мешка из-под картошки. Он не занимает много места и вполне помещается в заднем кармане моего рюкзака, находясь в нем постоянно. Лабазы, что строятся на моих солонцах другими, исчезают в тот же день, как я их обнаруживаю, так что пустопорожним строительством повторно один и тот же человек никогда не занимается, оставляя солонец в покое. Моя засидка была в метрах тридцати от рассоленного участка, и я сам едва не дремал. Вертеть головой при всех условиях смысла не имеет, так как идущего зверя слышно издалека, тем паче лист был сухим, а дубовый лист весьма шиборкий. В таком полу – сумномболическом состоянии я находился, как с полчаса. Было весьма зябко, когда почти на солонце я услышал легкое шебуршание. Так могла шелестеть листом полевка, но звук был как-то гуще, да и полевке ещё было рано выходить, так как было ещё светло. Глянув в направлении звука, я увидел двух медведей, бегущих наискосок по косогору по направлению к солонцу. Они бежали бойко, но звук при движении столь большой массы был столь незначителен, что нельзя было подумать, что это бегут медведи, да ещё два.
Ружье мое лежало на коленях, так что, когда они подбежали к солонцу, я уже взвёл курок и взял его наизготовку. Звери не останавливались, и я, было, решил гуркнуть, чтобы они приостановились, как обычно поступают звери, для выяснения источника незнакомого звука, но задний притормозил на солонце, нюхая козьи наброды. Этого времени мне хватило, чтобы выцелить и спустить курок. Я ожидал чего угодно, но не такой реакции: зверь цапнул себя за бок и продолжил свой бег, словно ничего не произошло. Я даже ненароком решил, что промазал в него и стал поворачиваться на своем насесте, чтобы послать вслед другую пулю, но зверь, пробежав метров тридцать с места пострела, лег и больше не вставал. Подержав несколько минут его на мушке, я стал собираться. Смотав гамачок и уложив его в карман своего рюкзака, я продолжал наблюдать за вторым медведем. Он крутился недалеко от первого: подошел несколько раз к нему и обнюхал, совершил несколько более дальних вояжей, центром которых все-таки оставался лежащий медведь, в котором я предположил медведицу, так как самки обычно уходят, когда убивают самцов, он, наконец, наткнулся на мой след. Привстав на задние лапы, стал внимательно оглядывать окрестности и принюхиваться, ни мало не обращая внимания на мою возню на дереве. Мне надоела эта петрушка, хотя я мог его пристрелить раз десять за это время, и, памятуя, что медведь в период гона весьма опасен, я крикнул на него, желая отогнать прочь. Он вновь привстал, насторожился, видимо так и не доперев, что кричат на него с дерева, побежал прочь, постоянно оглядываясь и принюхиваясь, наверно так и не обнаружив источника звука.
Было достаточно светло, так что я до темноты разделал медведицу, убедившись в правильности своих предположений, и вынес стегна с мохнатыми лапами по сумеркам домой. Эти самые лапы произвели на тёщу самое противное впечатление, так что она вообще не хотела брать мясо. Уже ночью с шахтерским фонариком я сходил второй раз, взяв собак, которые без проблем нашли мне в темноте тушу зверя. Остатки же мяса пришлось отдать Юрке, сыну покойного уже тогда Санюхи, забрав шкуру и голову.
Шкура так и пропала, поскольку мне, в связи со страдой огородный, некогда было её выделать, а череп был выброшен моей благоверной после моего развода, наверное, по злобе. Судьба же другого медведя, что так долго танцевал на моей мушке, определилась довольно скоро.
Недели через две, так как с мясом у нас вновь стали возникать проблемы, я вновь отправился на солонцы. В сущности, из-за того, что мне приходится охотиться по выходным, вечером с пятницы на субботу приходится тащиться наобум на тот солонец, который больше по душе, пусть и в текущую неделю его и не посещали звери, так как я этого не мог знать. Обойдя с утречка их все, я следующий вечер уже мог встречать во всеоружии. Вот при этом утреннем обходе, подходя к солонцу на Большом Кривом, я чуть не встал на уши от вони. Запах разложения разносился на пару сотню метров и даже более. Явно недалеко от моего солонца кто-то завалил крупного зверя, так я предположил сначала, так как, проходя по последней из полян, что находятся на пути из Г-ки на Большой Кривой, я обнаружил помятую траву и кусочки мяса. Там или делили или просто перекладывали его, но запах был столь мощным, что даже потроха и голова такого зверя, как изюбр, не могли так вонять. Но вонизм вообща был конкретный. Тогда я решил, что недалеко погиб подранок, которого так и не нашли непутевые охотники, но моё предположение оказалось неверным.
Пройдя дальше по дороге, я обнаружил натоптанную тропу, ведущую влево, к ручью. Идя по ней, я нашёл мертвого кабана, раздутого, как утопленник. Недалеко от него увидел и крупные кости, которые могли принадлежать только медведю, так как строение и обрезки кожи были черными, а черным в наших лесах такого размера мог быть только медведь. В общем, картина была довольно ясной: охотники шли по дороге и услышали на ручье возню пирующего медведя, задавившего или нашедшего подранка кабана, и убившего его за его же обеденным столом. Бросившим на произвол судьбы тот завтрак или обед догнивать там же, чем надолго испортили мою охоту на солонце, честно сказать, наиболее посещаемом зверем.
Скоро, впрочем, я услышал достоверную историю происшедшего на Малых шишках. По манере разделывания зверя, то есть обрезание мяса с крупных костей, я легко вычислил тех, кто убил зверя, и от них-то я и услышал рассказ о последних днях моего знакомого медведя.
История оказалась драматичнее, чем я предполагал я поначалу. Мое предположение о том, что охотники услышали его с дороги, оказалось неверным. Его выследили по волокуше, что он оставил, таща кабана. Кабан оказался вполне здоровым, а медведь сам задавил, напав на него. Я никогда до этого не слышал о том, чтобы белогрудый медведь охотился на такого крупного зверя, как кабан, считая его менее плотоядным, чем его собрат - бурый. Видимо, это не относится к старым кобелям, что и занесем в анналы моей памяти. Зверь не был убит на месте, как я решил было сразу, а тяжело раненый скрылся. Преследуя его по следу и крови, охотники едва не попали ему в зубы.
Сделав засаду за упавшим деревом, он терпеливо дожидался своих недругов, но за сорок метров до них у него, видимо, сыграло очко: он встал из-за своего укрытия и был расстрелян с двух сторон.
Грустно.
Помочь сайту
Поздравления
