Встреча с мамой на московском вокзале, была тёплой нежной. Букет цветов в маминых руках показался мне огромным. Мы обе с облегчением разрыдались, а мужчина, новый мамин муж, стоял рядом и отстранено ожидал когда женщины перестанут охать, ахать и вытирать слёзы радости от встречи.
Мой скромный чемоданчик с обшарпанными углами, на который мужчина посмотрел, иронично подняв брови, быстро исчез в багажнике его автомобиля. А вот насмешливая улыбка, ещё долго не исчезала с его лица.
Я это всё заметила, обиделась и сразу поняла, что он мне не нравится. Но рядом сидела мама, в благоухающей дорогими духами меховой шубе. Она ласково поглаживала мою руку, и я успокоилась, воздержавшись от резких замечаний, по поводу иронии этого незнакомого мужчины.
Начало моего знакомства с ним было трудным, мама это заметила сразу. Но пока решила промолчать. Правда, молчала она и потом, когда я нуждалась в её поддержке!
Квартира, куда меня привезли с вокзала, была большой и удобной. Её размерами меня удивить было трудно. Наш дом в Армавире, то же был большой.
Но то, что в кранах горячая вода, большая ванна, удобный и тёплый туалет, не шло ни в какое сравнения с удобствами, к которым я привыкла с детства.
Ванна в отцовском доме у нас то же была, но её надо было наполнять вёдрами, для чего на кухне кипятилась огромная кастрюля.
Про туалет и говорить нечего. Если вспомнить тот маленький сарайчик, который стоял у нас в саду, то меня немедленно охватывала дрожь. Летом ещё ничего, но зимой... В крепкие русские морозы, чтобы не простудиться приходилось справлять нужду в эмалированное ведро прямо в доме.
В нашей семье вечно происходили споры, кому выносить на мороз эти человеческие отходы жизнедеятельности. Скажу честно, я, эту унизительную процедуру старалась избегать, не раз выбегала на мороз по нужде. Правда, затем, долго приходилось греть попку прислонившись к печке. Как я не заработала женский цистит, не знаю. Возможно, сказалась многолетняя закалка и тренировка моего растущего организма, а может жгучее отторжение процедуры выноса ведра на мороз.
Кресло, которое папа поставил в деревянной уборной во дворе, идя на встречу постоянным воплям бабушки, которая всегда с омерзением глядела на прорезь в полу, боясь упасть туда, было действительно княжеским.
Папа купил его по случаю на барахолке. Знакомый столяр, проделал в сидении аккуратную дыру, обил новым материалом. В результате, в кресле можно было сидеть долго, вальяжно развалившись, в его приветливых и удобных формах.
Меня неоднократно оттуда выгоняли крики нетерпеливо сучащих ногами от позывов в животе членов моего семейства и я с неохотой отрывалась от чтения интереснейших событий в книгах, которые я таскала в туалет для чтения.
Поэтому скандалы у дверей уборной, были похожи на баталии при Ватерлоо. Было забавно видеть, с какой скоростью заскакивали на заветное кресло, исстрадавшиеся в ожидании моего выхода наружу домочадцы.
Но была одна опасность. Озорники мальчишки, проделывали в досках этого домика дырки. Что уж интересного они через них могли видеть не знаю, но подглядывали.
Поэтому, любимое чтение периодически надо было прерывать, всё время быть на стороже, чтобы при первых шорохах пацанов и их попытке подглядеть, я должны была успеть натянуть трусики, схватить уже приготовленный ковшик с водой, выбежать из уборной и метко плеснуть в очередного озорника. Ещё надо было крепкими словами ругнутся вдогонку.
Я это проделывала не раз, достигла определённой быстроты и меткости, которая потом пригодилась мне при стрельбе в тире.
Сколько я в этом «кабинете задумчивости» перечитала книг, скольких пацанов облила водой, не счесть. Смешные воспоминания!
В московской квартире, всё было под рукой, но как-то не так. Хотя привычная настороженность при сидении в нашей уборной с «княжеским креслом» вскоре забылось, я нет, нет, да и оглядывалась, сторожась озорников у себя за спиной. Взгляд неизменно упирался в белую кафельную стену и постепенно всё это забылось. К комфорту, знаете ли, привыкаешь быстро.
Но привыкать к нему мешало отсутствие полноты ощущения, что это всё твоё и ты можешь пользоваться этим, беспрепятственно. Всего этого в моей жизни было предостаточно.
Я никак не могла справиться с моим внутренним отторжением, присутствия рядом с мамой, этого странного мужчины.
Почему странного? А вот посудите сами. Сначала мне было трудно запомнить и с разбегу выговаривать его имя отчество. Звали его чудаковато – Вил! Отчество было ещё чуднее - Ролленович.
Его папа, имея имя Роллен, прожил достаточно ухабистую жизнь. В народе не зря говорят, что люди с такими сложными именами и живут сложно. Жизнь этого Роллена в очередной раз, подтвердила народную мудрость. Пересказывать эту жизнь не буду, хотя и наслушалась о ней в новом доме с подробностями хитросплетений. В конце, концов, жизнь подтолкнула этого человека выучиться на детского врача. В этом звании он и почил в бозе, много лет тому назад.
Эта же судьба подарила ему сына, который и пошёл по стопам родительской профессии, стал врачом. А вот имечком и отчеством, папа его наградил странными. Это сейчас оно звучит чудно, но во времена русской революции в порядке вещей было услышать имена: Гоэлро (Гоэлро Петрович) или Интернационал (Интернационал Ивановна).
Так вот папа пошёл ещё дальше и сыночек был назван в честь основателя партии большевиков - Вил”ом, что в переводе означало Владимир Ильич Ленин. То, что мальчика будут на улице и в школе дразнить “вилкой”, “вилами” и другими обидными однокоренными словами, папа не подумал. Да и отчество, которое по исконно русской традиции, приставлялось к имени парня, достаточно попортило ему крови.
Думал ли об этом папа? Думаю, думал. Достаточно было вспомнить собственное имя “роллен” и пожалеть сына. Но не пожалел. Почему? Загадка.
А теперь представьте девочку, у которой и так было много проблем: приехать из глубокой провинции и привыкать к бешенному ритму огромного города; удивляться наличию горячей воды в кранах и не дёргаться от шороха за спиной в уборной; нервничать видя поцелуйчики и нежные объятия мамы с чужим для меня мужчиной; не обращать внимания на тихое исчезновение парочки в супружеской спальне. А тут ещё Вил и к тому же Ролленович. Выговорить это мне было не под силу и в разговорах с мамой я называла её мужа коротко - ВР.
Если всё это помножить на гормональные возрастные бунты в моём растущем женском организме, то можете представить моё состояние. Я всё время боролась с желанием перебить всю посуду в доме, до последней ненавистной мне чашки, из которой этот самый Вил любил пить чай. Этот бунт в себе я подавляла только мыслью, что меня после этой выходки просто выгонят из дома. В минуты такого желания я представляла как за моей спиной громко хлопнет дверь под крик – «Вон из моего дома!».
Да, меня в нелюбимом доме удерживала элементарная трусость – как остаться одной на улице огромного города, куда пойти, к кому постучаться?
Рыдая ночами в подушку, я с ужасом обнаруживала в себе это незнакомое мне гаденькое чувство - трусость. Мой лихой и смелый псевдоним «Монтегомо», в такие минуты оставался без всех своих когтей. Он жалким комочком, сворачивался у ног, путаясь в моих рыданиях и соплях. Смотреть на всё это, мне перворазряднице по пулевой стрельбе, успешным забегам за золотым значком ГТО (готов к труду и обороне), было омерзительно.
Только это заставляло меня, собирать себя по крохам в крепкий кулачёк и терпеть. Мама, конечно же, видела, что мне в этом доме, с этим мужчиной не по себе. Она только тяжело вздыхала, гладила нежно меня по голове и опять уходила от меня к этому “ВР”..
Помочь сайту
Поздравления
