Идеал недостижим. Глава 7. Опять эфедра

1
 
            Жара спала. Солнце опускалось за горную гряду.
            Так Игорь еще никогда не уставал. Весь день копали картошку. Чабан Шергазы и его младший брат выкапывали. Жена чабана Айжамал с сыном и дочкой и Игорь собирали картошку в ведра. Игорь, совершенно непривычный к физической работе, чуть не падал от усталости. Но ни разу не пожаловался. Тем более, что не жаловался ни Калмурат, его ровесник, ни девятилетняя Перизат. Он сам вызвался помогать.
            Спать легли в юрте. Она стояла между картофельным полем и отрогами гор. Игорь уснул мертвым сном.
            Утром встали рано. Настроение у него было радостное. Сегодня должен был вернуться из Фрунзе отец. Попили чаю с вкусными киргизскими лепешками. Поехали на лошадях домой. Игорь сидел впереди чабана, держал поводья и с его помощью правил лошадью. Он был очень горд этим.
            Дом Шергазы одиноко стоял в начале ущелья, на берегу шумной речки. В этом ущелье Лунин собирал эфедру. В доме снимал комнату. Впервые они с Игорем жили в настоящем доме, а не в палатке.
Они уже могли  произносить по-киргизски простейшие фразы.
            – Как похоже! – изумился Игорь в первый день   пребывания   в   чабанском   доме.
            – По-русски – я, по-киргизски – мен.
            – Где же здесь сходство? – в свою очередь удивился Лунин, забывший про ностратическую гипотезу.
            – Очень похоже: мен, а по-русски – я, мне, меня.
            Лунин собирал эфедру на северных  склонах Таласского Ала-Тоо. Полмесяца назад он поехал в город Талас за продуктами. Сына взял с собой. Когда они вернулись, палатки не было. Пропали и кое-какие вещи. Везде были следы лошадиных копыт. Они пошли к Шергазы. Тот обещал помочь. Сказал, что здесь есть один непутевый, вороватый чабан. Если это его рук дело, он, Шергазы, заставит его вернуть палатку. Предложил снять комнату  в его доме. Перевез на лошадях вещи. Палатка так и не нашлась.
            Они подъехали к дому, спешились. Две собаки крутились вокруг, радостно виляя хвостами. Они охраняли дом в отсутствие хозяев. Но ни взрослые, ни дети не обратили на них внимание. Лишь Игорь погладил их, почесал за ухом. Он не упускал возможности их приласкать. Эти два пса, никогда прежде не видевшие ласку, его любили. И почитали как взрослого.
            Потом Игорь долго наблюдал, как с напыщенной самовлюбленностью расхаживает перед домом петух. Он словно кичился перед курицами своей статью, своим ярким оперением.
            Мальчик вошел в дом. В главной комнате были лишь Калмурат и Перизат. Они отнимали друг у друга веник. Брат изловчился и вырвал веник у сестры. Когда Калмурат и Перизат ссорились, Игорь всегда вставал на сторону девочки. С Калмуратом у Игоря были неровные отношения, то дружеские, то враждебные. К Перизат же он относился с безотчетным уважением. Это была худая смуглая девочка, молчаливая, послушная, хозяйственная. Ее скуластое плоское лицо было обычно серьезным и невозмутимым, но иногда узкие черные глаза вдруг вспыхивали бесшабашно и гордо.
Игорь подскочил к Калмурату, отобрал веник и торжественно вручил девочке. К его удивлению, вместо благодарности она сердито взглянула на него. Но веник взяла и стала подметать. Калмурат заплакал.
            Игорь вышел во двор, приласкал опять собак. Подумал: «А если Калмурат хотел подмести пол за сестру? Тогда глупо получилось». Но этот казус не поколебал его прекрасного настроения. Мальчик  вбежал на зеленый пригорок, упал ничком на траву. Подпер голову руками. Над вершинами гор в голубом небе медленно скользили пышные двухцветные облака. Одна сторона белая, другая, обращенная к скрытому еще за горами солнцу, – розовая. Облака всегда манили и завораживали Игоря. Ему казалось, что в них скрыта какая-то чарующая тайна. Ему хотелось перенестись на них, познать эту тайну.
 Игорь ощущал небывалый душевный подъем. Как он сейчас восхищался жизнью, как любил людей! То, что он сейчас испытывал, казалось ему необыкновенно важным. Внезапно одна мысль испугала его. Пройдет время, и он это свое состояние забудет. И мальчик дал себе слово, всей душой пожелал до конца жизни помнить это мгновение. Игорь представил себе, как он из далекого неизвестного будущего смотрит на себя теперешнего, лежащего на пригорке, глядящего на облака, восторгающегося жизнью и приходящего в ужас от мысли, что все это он может забыть.
            Вверх по ущелью поднимался грузовик.  «А вдруг папа приехал?» – с замиранием сердца подумал мальчик. В самом деле, машина остановилась против дома, и из кабины вылез отец. В руке он держал полный рюкзак. Грузовик поехал дальше. Игорь мигом сбежал с пригорка, бросился отцу на шею. Он с гордостью рассказал, как правил лошадью, как собирал картошку. О своих переживаниях на пригорке он умолчал. Они были слишком сокровенными, чтобы ими делиться.
            – Молодец, – сказал Лунин. – Помог в нужном деле.
            Они прошли в свою комнату. Лунин развязал рюкзак. Стал доставать продукты.
            – О, конфеты! Пап, а давай Перизат и Калмурата угостим.
            – Конечно.
            Игорь с пригоршней конфет побежал в другую комнату. Ему хотелось хоть как-то загладить свою вину перед  Калмуратом. Брат и сестра взяли конфеты, заулыбались. Когда он  вернулся, Лунин протянул  ему детскую книжку.
            – В ГДР издана. Купил в Ленинполе. – Ближайшим населенным пунктом было немецкое село Ленинполь. – Много интересных   иллюстраций.
            На рисунках, выполненных красочно, с чувством юмора, с внимание к деталям, рыцари воевали с вооруженными крестьянами.
Мальчик предвкушал, какое удовольствие доставит ему просмотр книжки.
            – Папа, если ты умрешь, я себя убью! Я без тебя жить не хочу, – вдруг воскликнул Игорь от избытка чувств. Сегодня он был настроен на высокий лад.
            Лунин стал серьезным.
            – Ну зачем ты так говоришь? Я, конечно, раньше тебя умру. А ты должен жить дальше, продолжить наш род.
Вечером съехались гости. Зарезали барана. Мясо варилось долго. Перизат и Калмурата отослали спать. Игорь решил дождаться, когда будет готов бешбармак –  мелко накрошенное баранье мясо с лапшой. Гости сидели полукругом на полу, подогнув под себя ноги. То и дело раздавался громкий смех. Говорили по-киргизски. Лишь с Луниным разговаривали по-русски.
            – Вы из Ленинполя? Немцы?  – с доброжелательной улыбкой обратился к нему сидевший рядом коренастый рыжий киргиз. Он заметил, что Игорь листает немецкую книжку. 
            – Нет, русские. Из Фрунзе.
            – Зачем здесь?
            Лунин кратко рассказал о Лекрастресте, о чикинде.
            Упомянул он и о краже сына, о суде. Он всегда охотно об этом говорил. Гордился этим.
Слушали сочувственно, с одобрительными возгласами. Только один старик с жидкой белой бородой поглядывал на Лунина и Игоря враждебно.
            Принесли пиалы с шорпо – мясным бульоном. Мальчику бульон не понравился. О чем он и объявил во всеуслышание. Старик что-то проворчал.
            Заговорили по-русски о войне.
            – Мы с сыном сначала в палатке жили, в конце ущелья, – вступил в разговор Лунин. – Сижу я у костра. Вдруг из-за камней выходят люди с ружьями. Высокие…
            – Пап, а почему у животных самцы красивее самок, а у людей наоборот? –воскликнул Игорь. К нему вернулось утреннее состояние радостного возбуждения.
            – Как наоборот? 
            – Ну вот у птиц оперение наряднее, чем у самцов. Сравни петуха и курицу. А у людей женщины наряднее, чем мужчины.
Кто-то засмеялся.
            – Я подумаю, потом отвечу… Все высокие. Серьезные. Европейцы, но лица какие-то чужие. Слышу, заговорили между собой по-немецки! Я весь напрягся. Сердце заколотилось. Вспомнилась война. Штыковая атака. Тут же, конечно, сообразил, что это охо…
            – Папа, ну когда бешбармак будет готов? – вскричал сын. Он с нетерпением ждал новое для него блюдо.
На своих детей киргизы бы прикрикнули. Но сейчас они делали вид, что ничего не замечают. Лишь старик с осуждением покачал головой.
            – Подожди еще немного!.. – с досадой откликнулся Лунин. – …охотники из Ленинполя. Но в первое мгновение мне было не по себе. Вот как война в нас засела!
            – Да, войну мы всю жизнь будем помнить, кто воевал, – вздохнул Шергазы.
            – В Ленинполе говорят: «Мы не немцы. Мы голландцы», – заметил рыжий.
            – В этом селе разговаривают на нижненемецком диалекте. Он похож на голландский язык, – объяснил Лунин.
            Наконец, принесли бешбармак.
            Игорь попробовал и разочарованно произнес:
            – Я думал, он вкуснее.
            Лунину было очень неловко. Он думал об ошибках в воспитании сына. Главное  внимание он уделял душе ребенка, воспитывал в нем благородство, честность, справедливость, совестливость. А вот вести себя в обществе Лунин Игоря не научил. Ему нравилась непосредственность сына. Он вообще ценил это качество в людях. Поэтому, видимо, и не торопился учить мальчика сдерживать себя. Это было его упущение.
            Перед сном Лунин сказал:
            – Неправильно ты себя вечером вел. Когда старшие говорят, не надо их прерывать. Кричать так не надо. Не надо говорить, что еда невкусная. Это нетактично. Ты это учти на будущее.
            Лунин говорил непривычно строгим тоном. Игорь чувствовал, что отец очень недоволен.
            Мальчик словно увидел себя со стороны. Ему стало стыдно.
            Ночью Игорю приснился страшный сон.
            Он идет вечером по безлюдной, плохо освещенной улице. Вдруг сознает, что ему грозит смертельная опасность. Откуда она исходит, он не знает. Острое чувство одиночества, беспомощности во враждебном мире охватывает его. Внезапно сзади раздаются торопливые шаги. Кто-то его догнал. Но не перегоняет, идет за спиной. Теперь ему ясно: опасность в этом неизвестном. Он  хочет обернуться, но понимает, что это будет выглядеть нетактично. Тогда он решает пропустить незнакомца вперед. Садится на сильно выступающий цоколь дома. Но улица пуста. Он готов уже обрадоваться. И вдруг замечает, что рядом с ним на цоколе сидит человек. На нем темный полушубок. Высоко поднятый воротник закрывает лицо. Незнакомец молчит. Медленно поворачивает голову. На лице его приветливая улыбка. Но она какая-то странная, неподвижная. Все лицо его совершенно неподвижно. Это маска! Игорю хочется вскочить и убежать. Но он знает, это что будет нетактично. Встать и уйти надо не торопясь, чинно, пристойно. Он начинает подниматься… Человек выхватывает нож и втыкает ему в сердце!
В этот миг Игорь проснулся. Снова уснуть он уже не смог. Весь следующий день он находился под впечатлением от этого кошмара.
 
2
 
            Пришла пора поступать Игорю в школу. В середине августа Лунин отвез его в Саратов, к Вере. Она жила в центре города, в доме, построенном в стиле «сталинский ампир». Преподавала в институте. Была кандидатом технических наук. Вера устроила мальчика в школу недалеко от дома. Лунин вернулся в горы. Это была его первая разлука с сыном.
            В начале ноября Лунин сдал заготовленную эфедру. Получилось две с половиной тонны. Замдиректора Степан Фокеевич распорядился не вычитать с Лунина денег за украденную палатку, считать ее списанной. Палатка действительно была старой. Судьба Лунина тронула Степана Фокеевича. Он относился к нему с уважением и отеческой заботой. Хотя был лишь немного старше.
            Лунин тут же поехал за сыном.
            В эту зиму они жили то на квартирах, то в гостинице. Проживание в гостинице по правилам было ограничено определенным сроком, но для Лунина делали исключение. Игорь сменил во Фрунзе две школы. Лунин работал в библиотеке, в косторезной мастерской, давал уроки.
            Лунин и Эсфирь обменивались письмами все реже и реже. Он не мог представить их совместную жизнь. Из-за  взаимной неприязни мальчика и матери Эсфирь. Никакие варианты не подходили. В очередном письме девушка призналась, что ее руки давно добивается очень достойный человек, просила совета. Письмо вызвало в нем ревность и то же время – облегчение. Он посоветовал ей принять предложение. На этом переписка прекратилась.
С княжной и Наташей Соколовой Лунин связь не терял. Но она заключалась лишь в обмене поздравительными открытками.
            В начале марта Лунин снял комнату в доме на тихой, обсаженной пирамидальными тополями улице. Дом этот еще до революции построила семья белорусских крестьян-переселенцев. Была еще жива мать хозяйки, старушка лет восьмидесяти. Агафья Спиридоновна помнила переезд. Помнила восстание 1916 года.    «Киргизы верхами мимо дома проехали. Ух, боязно было!» Она почти не видела: когда ее посадили в тюрьму за изготовление и продажу самогона, она там вначале постоянно плакала. Это повлияло на зрение. Сама хозяйка Елизавета Петровна, маленькая кареглазая женщина лет сорока, подвижная, энергичная, работала бухгалтером. Сын Алик учился в строительном техникуме. Он со своими серо-голубыми глазами навыкате и светлыми волнистыми волосами напоминал мать только ростом. У него даже фамилия была другая, еврейская. Об отце Алика никогда не вспоминали. Он лишь упрекал мать, что она выбрала маленького мужчину. Для Алика, человека самолюбивого, его рост был жизненной трагедией. Люди были неплохие, отзывчивые. Алик охотно катал Игорька на велосипеде с моторчиком. Заботился о нем как о младшем брате. Очень нравилось мальчику лежать на настоящей русской печке. Питались Лунин и Игорек вместе с хозяевами. Скоро они стали почти членами семьи. Уезжая в апреле в горы, Лунин знал, что оставляет сына в надежных руках.
            Лето Игорь провел с отцом в горах. С сентября он снова жил у Елизаветы Петровны.
К дому примыкал сад в семь соток. Игорь полюбил этот сад с огромными деревьями, заросший, запущенный, таинственный какой-то. Здесь росли яблони, груши, вишни, малина, крыжовник, сирень. Мальчик нарисовал карту и, прежде чем бродить по саду, намечал по карте маршрут. Придумывал себе во время таких путешествий всякие приключения. Но однажды случилось приключение настоящее. Он как раз наметил новый, замысловатый маршрут. По нему он даже должен был пролезть через забор и несколько метров пройти по улице. И только он вылез из сада через дыру в заборе, как кто-то больно схватил его за ухо.
            – Яблоки воруешь, паршивец? – услышал он громкий и грозный голос. Игорь подобрал в саду три яблока. Два съел, одно, покрасивее, нес бабушке. Над ним возвышался здоровый, плотный человек с пышными усами. – А ну, пошли к хозяева́м!
            Он отпустил ухо, но крепко схватил Игоря своей ручищей за плечо. Они пошли к дому. Игорек молчал. Он был настолько потрясен и оскорблен, что не мог и не хотел говорить. Оскорбительно было слово «паршивец», оскорбительно было предположение, что он способен на воровство. Но самым оскорбительным было это выкручивание уха. В доме была лишь Агафья Спиридоновна.
          – Вот, соседка, стервеца одного поймал. В сад ваш лазил!
          Усатый подвел мальчика к ней. Бабушка наклонилась, приблизила лицо почти вплотную к лицу Игорька. Взмахнула рукой.
          – Да это ж наш хлопчик! У нас живет.
          Усатый тотчас убрал руку. Удивился:
          – Что ж ты не сказал? Чудило!
          Он добродушно потрепал мальчика по волосам. Игорь положил яблоко на стол. Он продолжал молчать. Он ненавидел этого человека. Сосед ушел. Игорю хотелось побыть одному. Он взял книгу, сел на скамью во дворе. Попробовал читать, но лишь скользил глазами по строкам, а сам вновь и вновь переживал случившееся. Всю эту ночь ему снились кошмары.
          Когда в конце октября Лунин вернулся с гор, как раз заканчивался двадцать второй съезд партии. Он приходил домой с двумя-тремя газетами, читал о съезде.
           – Это важное событие, – как-то за обедом поделился Лунин своими впечатлениями. – Во-первых, продолжили разоблачать сталинские репрессии. Прямо сказано, что это чудовищные преступления. Во-вторых, отменили диктатуру пролетариата. У меня учение о диктатуре пролетариата всегда сомнение, несогласие  вызывало. Теперь у нас общенародное государство. В-третьих, Хрущев объявил, что через двадцать лет мы будем жить при коммунизме. То есть исчезнут деньги, отомрет  государство…
            – Это как же без денег? – недоверчиво поинтересовалась Агафья Спиридоновна.
            – Сейчас мы живем по принципу: «От каждого – по способности, каждому – по труду». Через двадцать лет будет действовать принцип: «От каждого – по способности, каждому – по потребности». В стране наступит изобилие. Каждый человек сможет брать столько, сколько ему надо.
            – Ой, что-то с трудом верится, – засмеялась Елизавета Петровна.
            – Значит, приду я в магазин, попрошу тонну шоколадных конфет, и мне бесплатно дадут? – спросил Игорь.
            – «…каждому – по потребности», Игорек. Зачем тебе тонна конфет? Ты же ее не съешь. Люди станут сознательными. Будут брать только столько, сколько им действительно нужно.
           – У Ковальчуков, соседей через дорогу, – Елизавета Даниловна протянула руку в сторону окна, – сын с семи лет воришка. Успел уже год отсидеть. Что же, он через двадцать лет обязательно сознательным станет? Сомневаюсь.
           – Не будет этого коммунизьма, – подвела итог их разговору Агафья Спиридоновна. – Врут они все.
           За три года жизни у Елизаветы Петровны Игорь прочел много книг, в том числе  трехтомник Пушкина, романы Тургенева, Дюма, Беляева. Часто читал Агафье Спиридоновне. Она слушала с интересом, особенно пушкинские сказки. А вот «Старосветские помещики» ей очень не понравились. Даже не дослушав повесть Гоголя до конца, бабушка, к изумлению Игоря, стала возмущаться. Он-то предполагал, что это произведение будет ей наиболее близким и понятным. Она обзывала Афанасия Ивановича и Пульхерию Ивановну, милых и безобидных, по его мнению, людей, трутнями, паразитами и кровопийцами. Так Игорь впервые столкнулся с классовой ненавистью. Но к советской власти старушка относилась с недоверием. Когда началась денежная реформа, в ходе которой старые купюры обменивались на новые в соотношении десять к одному, Агафья Спиридоновна убежденно заявила: «Дурят народ». Хрущев из поездки в США вернулся страстным приверженцем кукурузы. Часть пахотных земель засеяли не пшеницей, а кукурузой. Возникли перебои с хлебом. «Это они нарочно придумали, – говорила она. – Чтоб людей извести». Игорь горячо возражал, доказывал, что для любой власти лучше, когда народу хорошо. Но переубедить Агафью Спиридоновну было невозможно.
          Читал он ей и свои произведения, но они  оставляли ее равнодушной. Он постоянно что-то писал: поэмы из античной эпохи, приключенческие повести, детективные рассказы.
          Лекрастрест на внеплановые накопления построил дом рядом с конторой. Накопления эти образовались главным образом за счет заготовки на Иссык-Куле опия. Квартиры получили штатные работники Лекрастреста. Работавшим по договору сборщикам квартир не полагалось. Но Степан Фокеевич добился, чтобы квартиру, в виде исключения, получил и Лунин.
           Для Лунина это было великим событием.
            Но еще два года Игорь переселялся из квартиры опять к Елизавете Петровне, когда Лунин уезжал в горы.

3
 
            Лунин придирчиво оглядел сына со всех сторон, проверил, нет ли складок на брючках. Вечером он их отутюжил. Все было в порядке. Игорек ушел в школу.
            Завтра начинались весенние каникулы. Завтра они отправлялись в горы. Лунин недавно ходил к директору школы и, употребив все свое умение убеждать, уговорил ее отпустить сына в четвертой четверти с ним в горы. Договорились, что там он будет готовить Игоря по всем предметам, а в июне тот сдаст экзамены.
          Лунин стал готовиться к отъезду. Ему нравились сборы в горы. При этом негромко напевал. Лунин был доволен собой. Дело, которому он посвятил свою жизнь, он делал хорошо. Два года назад его беспокоило приближение переходного возраста у сына. Он читал об этом возрасте, готовился к нему. Выработал собственную стратегию. Во-первых, сглаживать конфликты, которые будут возникать, превращать их по возможности в шутку. Если, конечно, они не будут иметь принципиального значения. Во-вторых, разговаривать с Игорем с подчеркнутым уважением. И вот сыну уже скоро тринадцать, а переходный возраст никак в нем не проявляется. Он остается послушным, ласковым. Раньше он даже был, пожалуй, строптивее и своенравнее. «Сказывается мое умение воспитывать», – с удовлетворением думал Лунин.
Игорь рос домашним мальчиком: во дворе не играл, находил интересные занятия дома. Лунин был доволен, что сын не испытывает влияния двора. Повезло ему с сыном. Его слова, его педагогические внушения падали на благодатную почву. Лунин радовался, замечая, как восприимчив мальчик к настоящему искусству, ко всему высокому и благородному. И он был очень способный. Как-то срисовал с немецкой – трофейной – книги Брема несколько рыб, и Лунин поразился сходству. В четвертом классе по субботам были контрольные по арифметике. На них давалось два часа. Игорь решал их быстрее всех, за пятнадцать минут. Учительница ставила ему пять с плюсом и отпускала домой. «Ты, Игорек, разностороннее меня, – признавался Лунин. – Люди делятся на художников и мыслителей. Я – художник, человек чувств. А у тебя и художественные способности развиты, и мыслительные». Лунин научил его играть в шахматы, и скоро сын стал его обыгрывать. Он отвез его во Дворец пионеров, в шахматный кружок. Стал покупать все шахматные книги, какие ему удавалось найти. Если Лунин замечал в сыне склонность к чему либо, он старался создать все условия для развития этой склонности. Иногда мальчик высказывал такие мысли, до которых не всякий взрослый мог додуматься. Теперь Лунин мечтал, чтобы сын стал человеком не только совершенным, но и знаменитым. Он представлял: сына, уже взрослого, уже прославившегося, спрашивают, как он достиг таких успехов. Игорь  отвечает: «Это все благодаря папе. Он делал все возможное, чтобы я раскрыл свой талант».
           Время пролетело незаметно. Скоро должен был вернуться Игорь. Лунин стал готовить обед, вкладывая как всегда всю душу в это приготовление.
          Но сын задерживался.
Он нетерпеливо ходил взад и вперед по комнате. Начал уже всерьез беспокоиться. И когда он собрался идти его искать, Игорь появился.
Волосы его были взъерошены, пионерский галстук съехал набок, рубашка выбилась из брюк. На ботинках и штанинах виднелись капли крови. Однако держался Игорь молодцевато. 
            – Что случилось? – воскликнул Лунин.
            – Я дрался.
            – Дрался? Зачем надо было драться?
– Помигалов меня на драку вызвал. Не мог же я отказаться! Так же, пап?
            – Да, – с неудовольствием согласился Лунин. – А кровь откуда?
            – Я ему нос разбил!.. Он, наверно, думал, что я не стану драться. – Его глаза сверкнули. Видимо, и сейчас мысль, что кто-то мог считать его трусом, приводила его в негодование. – Я легко его побил. – Он самодовольно улыбнулся. – У меня реакция быстрее… Пап, я хочу в кружок бокса записаться!
            – Нет, Игорек, это тебе не подходит. Нос тебе сломают, сотрясение мозга получишь. Иногда бои трагически заканчиваются. Например, Сандерс, американский боксер-профессионал, олимпийский чемпион в Хельсинки, умер на ринге от кровоизлияния в мозг. Ему было 24… И ты уже в шахматный кружок ходишь. Вот это прекрасный, интеллигентный спорт!
            – Ты же сам говорил, что надо давать сдачи.
            – Да, надо. Но для этого нужна сила не столько физическая, сколько духовная. А она у тебя есть.
            После обеда Лунин стал мыть посуду. Всю работу по хозяйству он делал сам. Считая, что сын все свое свободное время должен тратить на развитие способностей, чтение и игры.
            А Игорь думал о гибели Сандерса. Как происходит  переход от жизни к смерти? Со жгучим любопытством он  пытался представить, что чувствует человек в это миг. И твердо решил обратить на это свое внимание, когда будет умирать.
            Лекрастрест имел право собирать эфедру на некоторых казахских и таджикских участках. Этой весной Лунин работал за рекой Чу, на казахской территории, почти напротив Токмака. Вернее, они работали. Игорь впервые сам собирал эфедру. Лунин не сразу решился доверить ему серп, но Игорь его все-таки убедил. Собирал он раза в три-четыре  меньше отца. Работа была тяжелой. Он очень уставал.  Игорь не любил физическую работу. Она мешала ему чувствовать, и, особенно, думать. В школе у него было два нелюбимых предмета: физкультура и труд. Но он готов был все вынести ради возможности пожить в горах. Каждая поездка в горы была для него счастьем.
            И, конечно, он гордился, что зарабатывает деньги как взрослый.
            Участок попался неважный. И эфедры было немного, и жали ее здесь недавно, и мешки надо было подтаскивать к дороге. Лунин не выполнил записанный в договоре план.  Даже несмотря на помощь сына.
Вместе с ним эфедру сдавал Федоров, человек лет тридцати пяти, атлетического телосложения, с грубыми, некрасивыми чертами лица. Он получил денег в два раза больше.
            Когда они вышли из бухгалтерии, Федоров сказал:
            – Тут много не заработаешь, трава резанная-перерезанная. Где и через два года режут. Вместо положенных трех. Отрасти не дают… На юге надо резать. – Югом чикиндисты называли Ошскую область Киргизии и Ленинабадскую область Таджикистана. – Я только там собираю. Слушай, поедем со мной, Я сейчас в Сумсаре стою. Один. Травы там: режь – не хочу. 
            Лунин согласился. Он давно хотел поработать на юге. Все говорили, что там чикинда лучше. Пригласил Федорова в гости.
Увидев шахматы, Федоров с азартом потер руки. Его большие бледно-серые глаза без ресниц загорелись.
            – Сыгранем партейку?
            Лунина он победил. Со снисходительной улыбкой согласился сыграть с Игорем. Во время игры Федоров жизнерадостно и заразительно смеялся, сыпал прибаутками, блатными словечками. Иногда добавлял мат.
            Тогда Лунин нервничал, говорил:
            – В этом доме не ругаются. – Он уже жалел, что пригласил Федорова.
            А Игорь поглядывал на него с любопытством. Он угадывал в Федорове самобытную натуру.
Игорь выиграл три партии. Достали еще одни шахматы, и он дал сеанс вслепую на двух досках: отвернулся и только диктовал ходы. Лунин переставлял фигуры. Вначале Федоров даже засомневался, что такое вообще возможно. Игорь у отца выиграл, а Федорову проиграл. Федоров был удивлен, Лунин – горд.
            Игорь тоже загорелся желанием увидеть юг. Он изнывал от нетерпения. За три дня до отъезда в Ошскую область, в Терек-Сай, Лунин пришел домой сияющий. Он помахал какой-то бумагой.
            – Игорек, ты будешь отдыхать на Иссык-Куле!  – радостно сообщил он, видимо не сомневаясь, что сын тоже обрадуется. – И на август путевку обещают.
            В Лекрастресте Лунину дали бесплатную путевку в пионерский лагерь. Степан Фокеевич поспособствовал. Детям сборщиков путевок не выделяли.
            Игорь переменился в лице. Для него это был удар. Он недоумевал, как отец не понимает, что горы для него неизмеримо интереснее. Он расплакался. С большим трудом Лунин уговорил его поехать в лагерь.
            Игорь отдыхал на озере два потока. В лагере ему не понравилось. Претила дисциплина, строгий распорядок. По этой же причине он не любил детский сад. Однажды несколько отрядов отправились на экскурсию в ущелье. Вожатые внушали, что в горах надо быть очень осторожным, идти только по тропе, не отставать от других. Игоря так и подмывало взбежать, в опровержение их наставлений, несколько десятков метров вверх по склону, а потом вприпрыжку спуститься вниз. Ему это ничего не стоило. Но он лишь улыбался. Он даже никому не рассказал о своей жизни в горах.
            Чем больше он взрослел, тем меньше хотел пускать других в свой внутренний мир.
            Когда Лунин вернулся с гор, Игорь набросился на него с расспросами о юге.
            – Я, в целом, доволен, – отвечал тот. – Участки там в самом деле лучше. С Федоровым размолвок не было. Мне только один эпизод не понравился. Стали с ним бороться… А у него силища неимоверная оказалась! Он меня словно тисками железными сжал. Дышать нечем было. Я говорю: «Все, твоя победа. Отпускай!» А он держит. Минуту не отпускал. Потом у меня несколько дней грудь болела… Человек он ничего, но грубый, невоспитанный. Почему Инна его выбрала? Это его жена. В университете преподает. Я ее видел, когда к ним домой за вещами заезжали. Симпатичная, интеллигентная женщина…
            Осенью Игорь жил в квартире один. Лунин считал его уже достаточно взрослым. Одиночество мальчику понравилось. Особенно – ощущение свободы.
            В каникулы он участвовал в юношеском первенстве города. И неожиданно для всех занял пятое место, опередив несколько фаворитов. Получил право выступить в чемпионате Киргизии среди юношей. Он ликовал.
Перед турнирной партией Игорь всегда безумно волновался. Играл с огромным нервным напряжением. Потерпев поражение, мучился несколько дней. В шахматной теории его интересовали дебюты и задачи. А вот эндшпиль навевал скуку. Не любил он и долго считать варианты. Появлялось какое-то дискомфортное ощущение. Как будто сердце во время счета переставало жить полнокровной жизнью. Очень любил Игорь читать о великих шахматистах.
Первенство Киргизии состоялось в зимние каникулы. Лунин был в это время в Саратове, в гостях у Веры. Спорткомитет выдал участникам талоны. По ним можно было в течение всего турнира бесплатно завтракать, обедать и ужинать в ресторане. Игорь предпочитал есть дома. Его талоны пропали.
            Когда Лунин вернулся и узнал об этом, он огорченно воскликнул:
            – Нельзя быть таким непрактичным!
            Игорь финишировал восьмым.
            Рассказы и повести он писать перестал. С тех пор, как отец с иронией, вполне добродушной, отозвался об одном из его произведений.
 
4
 
            Следующей весной они собирали эфедру на северном склоне хребта Ала-Тоо, в ущелье Шамси. Игоря и на этот раз освободили от занятий в последней четверти.
Таких красивых гор они еще не видели. От берегов живописной речки до скал росли голубоватые тянь-шаньские ели. В свое время к визиту иранского шаха здесь был построен деревянный домик. Однако шах ущелье не посетил. Домик не сохранился.
            В первую ночь их разбудило зычное мяуканье. Оно раздалось совсем рядом, за речкой, почти напротив их палатки. Ни манул, ни камышовый кот так громко мяукать не могли. Рысь, пожалуй, тоже. Значит, это был барс.
Утром отправились на работу. Перепрыгивая с камня на камень, переправились через речку. Пошли вдоль берега. Тут густо росли деревья и кустарники, подступая к самой воде. Мяукали ночью где-то здесь. Они невольно напряглись. Прислушиваясь и присматриваясь, медленно прошли несколько шагов. И вдруг уперлись в бревно. Оно было прислонено под углом в сорок пять градусов к высокой ели, примотано к ней проволокой. К бревну были прикручены несколько проволочных колец, одно за другим. За ними висела привязанная к суку ножка ягненка.
            – Так это ловушка! – догадался Игорь.
            – Да. Для барса, несомненно. Ножка – приманка. Он попытается достать мясо, просунет голову в кольца, а обратно ее вытащить не сможет.
            – Пап, а барс на человека набрасывается?
            – Нет, это очень осторожное животное. Он нападает только в трех случаях: когда ранен, когда защищает потомство и когда ему отрезан путь к отступлению.
            Все же они поспешили выбраться на открытое место, на осыпь. Полезли вверх. Отсюда ущелье казалось еще красивее. Все вершины были покрыты снегом. Над этими белыми громадами висели в голубом небе белые кучевые облака, пышные, вытянутые больше в высоту, чем в длину. Словно застывшие взрывы. Между отрогами их ущелья, вдали, на противоположной, северной, стороне Чуйской долины, виднелись невысокие казахские горы. На них снега не было.
           Первые же кусты чикинды их удивили и обрадовали.
           – Я и на юге такой длинной, густой чикинды не встречал!  –   воскликнул   Лунин.
–  Спасибо Степану Фокеевичу! Такой участок нам выделил! Он говорит, здесь много лет не разрешали чикинду собирать. И растет чикинда тут сплошными массивами. Легко будет жать.
            – Будем только поворачиваться, пап! Не надо от куста к кусту лазить.
            – Да! И низко растет. Это тоже важно. В Таласе у меня около часа уходило, чтобы к месту работы подняться.     Теперь, Игорек, все только от нас зависит. Если не будем лениться, то план намного перевыполним.
Обычно в первый день они собирали эфедры мало. И в следующие два дня делали меньше нормы. «Втягивались», как они говорили. Сейчас же они так увлеклись, что перевыполнили свою дневную норму. И не очень устали.
            Их догадка оказалась верной. Через два дня они повстречали на дороге молодого светловолосого русского с ружьем. Он поинтересовался, не попался ли в ловушку барс.  Это был барсолов. Он отлавливал барсов для зоопарков.
Мяуканья они больше не слышали. Наверно, зверь перебрался на другое место, подальше от людей.
            Однажды рано утром они проснулись от холода. Выглянули из палатки. Все было покрыто снегом. Под его тяжестью палатка прогнулась.  Сейчас ущелье казалось сказочно красивым.
            – Уснули весной, проснулись зимой, – весело проговорил Игорь и снова залез в спальный мешок. Он был рад, что работа сегодня отменяется.
            Лунин сбросил с брезента снег. Долго не мог разжечь костер.
            К вечеру снег растаял. Надолго установилась хорошая погода.
            Работа спорилась. Судя по всему, они должны были намного перевыполнить записанный в договоре план. Лунин уже предвкушал удивление Степана Фокеевича, других чикиндистов. Думал, на что потратить столько денег. Они пребывали в состоянии эйфории. Даже одно происшествие, напомнившее о грозных силах природы, не уменьшило эту эйфорию.
Лунин давно поглядывал на пышный, густой островок чикинды под самыми скалами. Массив был небольшой, дня на два работы, располагался заметно выше другой чикинды, но уж очень заманчиво он выглядел. Он решил его сжать. Сын его поддержал.
            – Лезть туда долго придется, – сказал Лунин. – Раньше выйдем. Я тебя на полчаса раньше разбужу.
            В эту ночь он долго не мог уснуть.
            Разбудил их грохот. Они выскочили из спальных мешков. Лунин выглянул из палатки, Игорь просунул голову в окошечко наверху. Скалы, нависавшие нал тем островком чикинды, разрушались на их глазах. От них отваливались целые куски и неслись вниз, высоко подпрыгивая. Следом катились в туче пыли вырванные с корнем ели, ветки, щепки, мелкие камни. Весь сыпец пришел в движение. Стоял стук, треск, грохот. Некоторые осколки скал перелетали через речку и по инерции прыгали вверх по противоположному склону. Одна огромная глыба ударилась о дно, подняла фонтан брызг, выскочила на другой берег, подпрыгнула два раза и упала прямо на дорогу. Они посмотрели на часы. Было десять минут восьмого. Они должны были уже быть под теми скалами. Но проспали! Отец и сын взглянули друг на друга.
Камнепад прекратился. Лишь пыльное облако росло в высоту. От островка эфедры ничего не осталось.
Они долго молчали.
            – Значит, это не всегда плохо – проспать, – сказал, наконец,  Игорь и напряженно засмеялся.
            – Всю жизнь мне говорят, что я в рубашке родился, – задумчиво произнес Лунин.
            После обеда приехал трактор, долго сдвигал глыбу с дороги. По словам тракториста, она весила тонны три.
            Все чаще стали попадаться клещи.
            – Будь внимательным, Игорек, – предупреждал Лунин. – Постоянно осматривай одежду. Они переносят клещевой энцефалит. Человек от него умереть может. Нигде столько клещей не видел. Это потому, что здесь елей много. Клещи любят хвойные леса. 
            Он посоветовал сыну прочитать предусмотрительно привезенную из дома брошюру об энцефалите.
            На работу и с работы они шли мимо ловушки, под елями, задевая ветки. Теперь, пройдя это место, они почти всегда находили на одежде клещей. Решили  изменить маршрут. Однако эти паукообразные попадались повсюду. Клещи вызывали у мальчика страх и отвращение.
            После работы Игорь брался за учебники. Потом они играли в шахматы.
            – Давай эту игру отложим, – сказал как-то Лунин. – Завтра доиграем. – Партия только что перешла из дебюта в миттельшпиль. – Что-то я сегодня не очень… бодрый. И голова болит…
           Он прилег на свою раскладушку.
           От ужина Лунин отказался.
           Когда утром Игорь проснулся, солнце уже освещала палатку. Отец его не разбудил. Он и сам еще не встал. Лунин заболел. У него был жар и сильнейшие головные боли. Говорил он с трудом. Игорь просмотрел брошюру об энцефалите. Симптомы совпадали.
Лунин не вставал, почти ничего не ел. Похудел. Зарос щетиной. Игорь от него не отходил.
На четвертый день болезни вверх проехал грузовик. Такое случалось редко, два-три раза за все время. Через два часа они снова услышали гудение мотора; машина возвращалась. Лунин встрепенулся.
           – Останови машину. Меня надо в больницу отвезти. Здесь я пропаду. Быстрее, Игорек!
           Игорь побежал к дороге, размахивая рукой. Моросил дождь.
           Лунин кое-как, при помощи сына, доковылял до машины, кое-как залез в кабину. Шофер терпеливо ждал.
           – Готовься по школьным… предметам, – напутствовал сына Лунин. – Сам чикинду не жни…
           Машина уехала.
           Игорь остался один. Он не сомневался, что отец скоро выздоровеет. Однако дни шли за днями, а тот не возвращался. Впрочем, Игорю понравилась такая жизнь. Он чувствовал себя свободным, раскованным. Не надо было ходить на работу. Можно было делать то, что хочется. Вставал он поздно, когда солнце уже нагревало палатку. Позавтракав, недолго занимался по школьной программе, потом брался за шахматы. Никогда еще он так ими не увлекался. Он даже стал подумывать, не посвятить ли жизнь шахматам. У него была бы тогда ясная цель: стать чемпионом мира. Но внутренний голос подсказал, что у него какое-то другое призвание. Более значительное, может быть.
Зачастили проливные дожди. Палатка в одном месте протекала. Игорь ставил под капли миску.
Однажды после обеда раздался рокот мотора. Мальчик вышел из палатки. Вверх по ущелью поднимался грузовик. Игорь обрадовался. Быстрыми шагами пошел к дороге.  И тут же остановился. Отца в кабине не было.
Это была лекрастрестовская машина. Водитель, пожилой, с заметной лысиной, сказал, что приехал за ним. Игорь не понимал, зачем ему надо уезжать.
          – Лучше я здесь еще поживу. Дождусь, когда папа выздоровеет.
          – Его из больницы не скоро выпишут. Я только что его видел. Степан Фокеевич распорядился в город тебя привести. Одному в горах нельзя.
          Одна длинная кучка сырой еще эфедры стояла у самой дороги. Они охапками забросили эфедру в кузов. Загрузили вещи, палатку. Накрыли кузов брезентом и поехали.
На выходе из ущелья располагалось русское село. Шофер затормозил у больницы, посигналил. Вышел отец. Его поддерживала медсестра. Мальчика поразил его измученный вид. Лунин обнял сына. С трудом удержался от слез.
          – Я так о тебе беспокоился, Игорек!
          – Лучше себя чувствуешь?
          – Да, получше… Где же ты будешь жить? Я ведь сдал квартиру одной актрисе. До сентября. Ну, Степан Фокеевич что-нибудь сделает.
          Медсестра смотрела на Игоря с состраданием.
          Они говорили минуты три.
          – Пора возвращаться в палату, больной, – сказала медсестра. – Дождь собирается.
          По небу с севера на юг быстро двигались мрачные темные низкие тучи. Упало несколько капель.
Мальчику была тягостна эта сцена. Он почувствовал облегчение, сев в кабину. Лунин долго махал рукой вслед.
            В тот же день Степан Фокеевич повел Игоря к актрисе. Уговаривал ее позволить  мальчику жить в квартиру вместе с ней. Она отказалась. В Лекрастресте была комната с несколькими койками, громко именовавшаяся гостиницей. Игоря поселили там. Соседом его оказался местный кореец. Он изобретал машину для сбора эфедры. Узнав, что Игорь ее заготавливал, стал с ним советоваться. Показал экспериментальный вариант – механизм, отдаленно напоминающий машинку парикмахера. Позже выяснилось, что это изобретение не имеет никакой практической ценности.
            Лунина перевели во фрунзенскую больницу. Врачи давно собирались это сделать, но пока Игорь жил в палатке, он отказывался, хотел быть поближе к сыну. Игорь навестил  отца. У него появилась клюшка, он выглядел постаревшим, но настроение было бодрым.
            – Худшее позади, – заверил Лунин сына. – А я ведь думал, что не выживу. В той сельской больнице,  в первый день, слышал разговор врачей. Расслышал слова: «Летальный исход». То есть смертельный по латыни. Но вот жив до сих пор. – Он слабо улыбнулся.
Лунин познакомил Игоря с одной больной  – молодой женщиной с красивым и  милым лицом. Лунин представил ее как тетю Валю. Мальчик сразу почувствовал к ней симпатию. Ему показалось, что отец придает этому знакомству особое значение.
Вместе с двоечниками Игорь ходил в школу сдавать экзамены. Сдал на пятерки и четверки.
В очередной раз он должен был прийти в больницу на свой день рождения. Но не смог оторваться от книги. Это были «Отверженные». Он нашел этот роман в тумбочке. Пошел на следующий день. В больничном коридоре его встретила медсестра.
            – Что же ты вчера не пришел? – с укором спросила она. – Папа так тебя ждал, так ждал! Каждые пять минут на улицу выбегал. Думал, машина тебя сбила. Уж так волновался! А ему это сейчас нельзя… Ну ладно, сейчас позову, обрадую.
Она ушла. Отец вышел из палаты с тортом в одной руке и с бумажным кульком – в другой. Он как будто еще больше постарел. Положил все на стул. Непривычно сдержанно обнял сына. Поздравил. Спросил: «Почему ты вчера не пришел?» Игорь промолчал. Отец не стал упрекать – в праздники он говорил только хорошее, – но мальчик чувствовал, что он обижен. Лунин развернул кулек, протянул сыну. Это была клубника.
            – Уже не такая, – с сожалением произнес Лунин. – Вчера свежая была.
            Игорь набросился на ягоду. Лунин с удовлетворением глядел, как он ест. Когда мальчик покончил с клубникой, Лунин достал из кармана листок.
            – Это стихотворение я посвящаю тебе. Позавчера написал. Все говорят: хорошие стихи. – Он слегка усмехнулся, словно не очень веря такой высокой оценке и, глядя не на листок, а куда-то в конец коридора, продекламировал:
 
Тебе четырнадцать…  Много уж минуло.
Пора надежд и испытанья сил.
Только помню: в этом возрасте
Помощи я ни у кого не просил.
В отцовских валенках, в штанах его полосатых
Входил я в класс, от мороза потирая нос.
Волю и смелость, выкованные в юности,
Я потом через всю жизнь пронес.
Четырнадцать… Время планов наполеоновских…
 
          Лунин читал стих неровным голосом, волновался. Закончив, взглянул на сына.
          – Понравилось?
          – Да, – неуверенно ответил тот. Стихи не произвели на него большого впечатления.
          На следующий день лекрастрестовская машина отвезла Игоря в пионерский лагерь.
 
 5
 
            Игорь попал в тот же лагерь под Чолпон-Атой, что и в прошлом году. Ничего здесь не изменилось. Он сам изменился. Теперь девочки казались ему особенными, загадочными существами. Они волновали и манили его. Он начал их сторониться.
На следующий день после приезда Игорь сидел на скамье перед своим корпусом. На крыльцо вышла Аня, стройная девочка с синими глазами и черными бровями. Только сейчас Игорь заметил, какая она красивая. Аня перехватила его взгляд, приостановилась, как-то обмякла. Наверное, было что-то особенное в его взгляде. Может быть, она подсознательно поняла, что этот мальчик способен увидеть и оценить все лучшее, что в ней есть. Несколько секунд они смотрели друг на друга. Игорь первый опустил глаза.
            С этого момента он стал ловить на себе ее задумчивые взгляды. Иногда она подходила к нему, почти вплотную, и журила с ласковой горячностью за какой-нибудь пустяк. Когда на пляже он порезал ногу о стекло, она подбежала, осмотрела рану, нашла носовой платок, перевязала. С настойчивостью убеждала пойти в медпункт. Он не хотел. Тогда Аня надела платье, взяла его за руку и как маленького сама отвела к врачу.
            Ее внимание скорее тяготило Игоря, чем радовало.
            Игорь влюбился в другую. В Вику, худенькую, тонконогою девочку из старшего отряда.
Все ему в ней нравилось: большие карие добрые глаза, длинные каштановые  локоны, тихий, застенчивый смех. Первый раз он увидел ее в беседке. Она сидела там одна и читала толстую книгу. Вдруг вскинула свои длинные темные ресницы и мечтательно посмотрела на горы на противоположном, южном, берегу Иссык-Куля, на белоснежные облака над ними. Очень красива была она в ту минуту! Красива одухотворенной красотой.
            Это была его вторая влюбленность. Первый раз он влюбился в детском саду в толстую невзрачную девочку.
            Вика его не замечала. Игорь жалел, что не унаследовал отцовскую красоту. Он находил, что внешность у него самая обыкновенная.
Впрочем, он сам никак не выдавал своих чувств. Панически боялся, что другие – Вика прежде всего – обо всем догадаются.
Не одному ему Вика понравилась. Игорь заметил, что за ней цепким взглядом следит Баранов. Как хищник за намеченной жертвой Его крючковатый нос и тонкие, постоянно изогнутые в недоброй  усмешке губы усиливали это впечатление. Он тоже был из старшего отряда. Во всех спортивных состязаниях Баранов оказывался самым сильным и ловким. Был лучшим форвардом в сборной лагеря по футболу. Игорь невзлюбил его на игре «Зарница». Играли с соседним лагерем. Старались захватить и привести в свой лагерь побольше пленных. Баранов взял в плен высокую, совсем уже взрослую девушку. Он вел ее, заломив ей руки за спину. Она пыталась распрямиться, вырваться. Плакала от боли и унижения. Эта сцена произвела на Игоря тягостное впечатление. Старшая вожатая отчитала Баранова.
            Баранов начал подходить к Вике, заговаривать. На лице ее появлялись смущение и досада. Она была очень скромной девочкой. Вика старалась поскорее от него уйти. Баранов ей явно не нравился.
            Как-то после тихого часа Игорь сидел на скамейке, смотрел на озеро, на плывущий вдали белый пароход. День выдался солнечным. В целом же погода стояла неустойчивая. Ясные дни сменялись дождливыми. «Это что же за лето такое?» – сетовала воспитательница. Игорь думал о Вике. Сегодня она выглядела подавленной. Глаза были грустные. К нему подсел Гоша, его приятель, застенчивый до робости мальчик. Весь день он порывался  что-то сказать Игорю. Но не решался.
Вдруг Гоша весь напрягся. И смутился.
К ним по посыпанной красным песком дорожке приближалась Вика. Шла медленно, с опущенной головой. Заметив Гошу, Вика застыла на месте. Густо покраснела. Резко повернулась и быстрыми шагами пошла назад.
            Игорь посмотрел на приятеля с немым вопросом. Тот вздохнул.
            – Не хотел рассказывать… Ну да ладно, скажу… Сегодня я на нашем месте купался. – К лагерю примыкали густые заросли облепихи, с песчаными полянками внутри. От лагеря их отделял невысокий, с многочисленными лазейками, забор. Заросли подходили почти к самому берегу. Сразу за облепихой  береговая линия изгибалась, образуя маленький заливчик. Они с Гошей любили купаться  в  этом   уединенном   месте.
– Лежу у камня, загораю. Вдруг вижу: из-за мыса Вика плывет. По-собачьи. Плывет изо всех сил. Оглядывается. За ней Баранов, кролем. Больше никого. Догнал. Погрузился с головой. Вынырнул, к берегу плывет. В руке теперь тряпки ее держит. Она за ним поплыла. Выходят на берег. Она без ничего совсем. Слезы текут. Тут они меня увидели. Он на меня как взглянет! Я слегка отвернулся. Мол, не мое дело. Баранов к облепихе пятится, одеждой приманивает. В кусты задом зашел. И она следом зашла.
            Они долго молчали. У Игоря колотилось сердце. Раздались звуки горна. Надо было строиться на ужин.
            Первым порывом Игоря было подойти в столовой к Баранову, ударить его и сказать, чтобы он больше к Вике не приближался. Только так поступили бы сейчас его любимые литературные герои. Но чем ближе подходил он с отрядом к столовой, тем слабее становилась его решимость. Он окажется в центре внимания. А это его всегда страшило. Баранов в ответ начнет его избивать. Он же намного сильнее. Какое жалкое зрелище тогда он, Игорь, будет представлять. И, может, Вика совсем не рада будет его заступничеству. Она, наверно, больше всего хочет, чтобы никто ничего не узнал.
В столовой Игорь к Баранову не подошел. Он даже ни разу не взглянул на него. И на Вику тоже. Ел, уставившись в свою тарелку.
            Теперь Игорь жил со смятением в душе. Он чувствовал жалость к Вике, ненависть к Баранову, ревность, острое недовольство собой, И он совершенно не понимал, что надо  делать. Так он еще никогда не страдал.
            Прошло три дня. За час до ужина он, опустив голову, стоял возле столба с репродуктором. Звучала «Уральская рябинушка». Он перенесся в иной – прекрасный – мир. Песня закончилась. И ему так захотелось выйти из этого своего мучительного состояния! Захотелось снова радоваться жизни.
           Послышались шаги. Он тотчас отошел от столба, чтобы не подумали, что он стоит тут и наслаждается музыкой. По дорожке шли Вика и Баранов. Она была оживлена, улыбалась, что-то увлеченно рассказывала. То и дело поглядывала на него нежно и преданно. Баранов слушал со снисходительной, скучающей миной. Они прошли мимо, не заметив его.  И направились к зарослям облепихи. У Игоря сжалось сердце.
До ужина, а потом до отбоя он ходил по лагерю, нигде не находя себе места. Но засыпая, ясно и как будто даже с облегчением понял, что больше не любит Вику.
            Больше он их вместе не видел. Вика только смотрела на Баранова издали – на линейке, на пляже, в столовой. Смотрела с горестным недоумением. Теперь Баранова часто замечали вдвоем с Настей. Они были из одного отряда.
            Настя считалась самой красивой в лагере. Ухажеров у нее было много.
            Неделю назад Игорь стоял посреди палаты и с жаром, сверкая глазами и размахивая руками, пересказывал один из рассказов Конан Дойла. Все с интересом слушали. Вдруг он осекся. За распахнутым окном стояла Настя. Она с любопытством глядела на него.
            – Как ты интересно рассказываешь, – похвалила она. – Ну а дальше?
             Игорь смутился.
            – Да я почти закончил.
            Она улыбнулась. Что-то промелькнуло в ее лазах, глазах взрослой женщины.
            – Тогда, может, со мной прогуляешься? – Настя мотнула головой в сторону облепихи. Мальчики притихли. Игорь покраснел. Он молчал. Она коротко засмеялась и исчезла. Больше она с ним никогда не заговаривала.
            Незаметно их отдых подошел к концу. Вечером накануне отъезда Игорь заметил, что Вика несколько раз, как бы случайно, оказывалась на пути Баранова. Однако он проходил мимо, не обращая на нее внимания.
            Вечером к Игорю подошла девочка из их отряда, сказала многозначительно:
            – Игорь, ты не хочешь с Аней поговорить? Она в той беседке сидит. – И добавила с упреком: – Плачет!
            Он испугался. Поспешно ответил:
            – Нет.
            Утром приехали автобусы. Все с вещами собрались возле них. Вика не сводила взгляда с Баранова. Словно ждала, что он подойдет попрощаться. Они ехали в разных автобусах. Но тот даже ни разу не посмотрел в ее сторону. В его автобус началась посадка; Вика внезапно быстрыми шагами подошла к Баранову, покраснела и проговорила прерывающимся голосом:
            – Кирюша, может, ты свой адрес дашь?.. Я тебе письмо напишу…
            Все смотрели на них. Настя рассмеялась коротким злым смешком. Баранов посмотрел Вике прямо в глаза.
            – А оно мне надо?
            Его дружки хмыкнули. По щекам Вики потекли слезы.
            – Садимся, – сказала Настя и направилась к машине. Баранов пошел следом. Вика всхлипнула. Сделала порывистое движение, словно хотела побежать за ним. Но осталась на месте. Автобус уехал. Она провожала его глазами до тех пор, пока не началась посадка во второй автобус.
            Так получилось, что Вика и Игорь сидели друг против друга. Она на заднем сиденье. Он – на скамейке в проходе. Вика плакала, не переставая. У одних ее слезы вызывали недоумение, у других – сочувствие, у третьих – насмешку. Игорю неловко было видеть перед собой заплаканное несчастное лицо Вики. Он не знал, куда деть глаза. Повернул голову. Остановил свой взгляд на Ане. Она тоже сидела на заднем сиденье, в самом углу. Аня заметила, что он смотрит на нее, и тут же отвернулась к окну. Лицо ее стало гордым и неприступным. Он стал глядеть на мелькавшие за окном тополя.
            Из этой поездки в пионерский лагерь Игорь вынес убеждение, что в отношениях женщины и мужчины женщина –  жертва.
            Игорь снова жил в Лекрастресте. Видел отца. Он все еще лежал в больнице. Энцефалит был с осложнениями. Лунин выглядел расстроенным и встревоженным.
            – Не выписывают меня пока. Надо еще полечиться, говорят. Никак не ожидал, что лечение так затянется. – Он пригляделся к сыну. – Мало ты загорел, Игорек. Да, дождливое лето в этом году. И в мае ливни были. Это меня беспокоит. Как бы наша чикинда не загнила.
            Через несколько дней Игорь опять поехал в пионерский лагерь. Он отдыхал на Иссык-Куле до конца августа.
 
6
                       
            В Лекрастресте Игорь столкнулся с отцом. Они обнялись. Пошли домой. Актриса квартиру освободила.
            – Папа, а эфедру ты сдал?
           Лунин был возбужден и радостно взволнован, но после этого вопроса сразу помрачнел.
           – Сгнила наша эфедра! Из-за  дождей. Как только меня из больницы выписали, я сразу в Шамси поехал. Сначала думал, что только верхний слой сгнил. Но руку глубже засуну – нет, везде гниль, даже нагреты были кучки внутри от гниения. Проверял – и чуть не плакал. Ни одной неиспорченной кучки не нашел. Пропал наш с тобой труд! Болезнь подвела. Если бы не энцефалит, я бы чикинду сдал до того, как она гнить начала.
            – Осенью по-прежнему в Шамси эфедру будешь собирать?
            – Не хочу я больше в горах работать. Столько я в этом году пережил! Не хочу! Квартира была прибрана. На столе стоял ваза с цветами. Лунин любил цветы.
            Сели обедать. Сейчас, рядом с отцом, Игорь странным образом ощущал, что в лагере он был на несколько лет старше.
После обеда Лунин вдруг спросил:
            – Сынок, ты помнишь тетю Валю? В больнице ты ее видел. Она сегодня в гости придет.
            Радостное волнение снова отобразилось на его лице. Игорь напрягся. Лунин прошелся по комнате. Остановился.
            – Игорь, мы с Валей полюбили друг друга. Она будет жить здесь. Ты не против?
            Игорь молчал. Ему совсем не хотелось, чтобы в их жизнь вошел чужой человек. Даже такой симпатичный, как тетя Валя.
            – Ты ей очень понравился, – добавил Лунин.
            Мальчик продолжал молчать. Лунин встревожился, переменился в лице.
            Игорь заметил это. Тихо сказал:
            – Пусть живет.
            – Ну вот и хорошо! – обрадовался Лунин. И стал рассказывать о Вале.
            Она была моложе его на двадцать лет. Была уже замужем. За татарином. Развелась. Он ее постоянно избивал. От брака остались шестилетний сын и четырехлетняя дочь. Пока дети должны были оставаться у родителей Вали. Они жили в своем доме. Работала Валя швеей.
Игорь ждал гостью с мучительным волнением. Когда Валя пришла, было видно, что она тоже волнуется и стесняется.
Но скоро обстановка разрядилась. Валя оказалась простой, искренней и веселой. Игорь всегда тянулся к таким людям. Смех не смолкал. Без устали шутил Лунин. Игорь  тоже пытался острить. После ужина Валя – мальчик уже так ее называл – затеяла всякие забавы. Наивные, совсем детские.
            Проиграв в одну игру, Лунин в виде наказания должен был сделать, с Валей на спине, несколько кругов по комнате. Игорь сидел за столом, спиной к книжным полкам, и с улыбкой наблюдал за мытарствами отца.
            Лунин зимой смастерил из всяких досок, брусьев, кусков фанеры книжные полки. Они занимали всю стену. Валя нечаянно зацепила ногой один из брусьев. Полки зашатались, книги посыпались вниз, и все это непрочное сооружение рухнуло!
            – Ах, черт! – с досадой воскликнул Лунин.
            Валя слезла с него. Мальчик, широко открыв глаза, продолжал сидеть среди книг и досок.
            Вдруг Валя захохотала. Через секунду захохотал и Игорь. Лунин тоже засмеялся. Не очень, впрочем, весело. Они стали складывать книги в угол.
            – Я сначала ничего не понял, – со смехом говорил Игорь. – Одна меня книга по затылку стукает. Потом другая, потяжелее. А потом настоящий камнепад начался!
           Валя снова захохотала.
           В этот вечер она завоевала его сердце.
           На следующий день привезли ее вещи. Она поселилась у них.
           – Валя страдает эпилепсией, – предупредил Лунин. – Это припадки такие. Игорек, если в мое отсутствие Валя будет в ванне мыться, и ты услышишь шум, сразу беги в ванную. – Игорь покраснел. Валя смущенно   засмеялась.   Лунин   оставался   серьезным.
          – Да, да. Тут церемониться не надо. Валя может просто утонуть. Ты сразу воду спускай из ванны. А ты, Валюша, дверь в ванную на задвижку никогда не закрывай.
           Потекли счастливые для всех троих дни.
           Иногда Валя приводила своих детей – шаловливого Ильшата и Латифу, спокойную ласковую девочку с узкими серыми глазками.
           Как-то Лунин пришел домой озадаченным. Вали не было.
           – Сегодня Елизавету Петровну в троллейбусе встретил, – заговорил он. Лунин всем делился с сыном. – Она вначале обрадовалась. О тебе спросила. Стали беседовать. Дружелюбно вполне. Пока я о женитьбе на Вали не упомянул. И тут она рассердилась! Вскочила, демонстративно пересела…
           Вечером, когда все были в сборе, пришла вдруг Елизавета Петровна. Она была возбуждена. Губы дрожали. Глаза горели. Такой Игорь ее никогда не видел.
           – Садитесь с нами чай пить, – приветливо сказал Лунин.
           – Ты мой муж! – с большой экспрессией, чеканя слова, произнесла она в ответ.
           – Зачем вы так говорите, Елизавета Петровна? Почему я ваш муж? Вот  моя   жена.
– Лунин указал на Валю.
           Игорь ничего не понимал.
           – Ты мой муж! – исступленно повторила она. И выкрикнула срывающимся голосом: – Не будет вам счастья!
           Елизавета Петровна выскочила из квартиры.
           – Почему она сказала, что ты ее муж? – спросила Валя. Она была поражена. Лунин тоже был расстроен.
           – Не знаю. У нас с ней никогда никаких разговоров о женитьбе не было.
           Это происшествие ничего не изменило. Только, может быть, прежняя непринужденность исчезла.
           Через несколько дней произошла первая размолвка. Лунин в повышенном тоне осыпал Валю упреками. Та оправдывалась тихим голосом.
           Суть разговора Игорь не совсем понял. Но одно он знал твердо: отец не должен был так разговаривать с Валей. Мальчик был очень им недоволен. Русская классическая литература и сам отец воспитали в нем преклонение перед женщиной.
Игорь относился к людям снисходительно. Все готов был им простить. Если только в их поступках или словах не было для него ничего оскорбительного. Но к отцу он относился с максимальной требовательностью. Потому, наверное, что он был для Игоря идеалом.
           Прошло два месяца.
           В один дождливый вечер Лунин взволнованно ходил по комнате, то и дело поглядывая на часы. Ждал Валю. Она давно должна была прийти с работы.
           – Поеду к ней домой, – решил Лунин. Ее родители жили на окраине Фрунзе.
           Он вернулся через полтора часа, возбужденный и мрачный.
           – Нашел Валю? – спросил Игорь. Он тоже волновался.
           – Не придет она больше. Я с ней порвал отношения. Только что.
           «Сбылось предсказание Елизаветы Петровны», – подумал Игорь.
           Лунин заходил по комнате.
           – Нарушила она наш уговор. Мы договорились, что с прежним мужем она наедине видеться не будет. Только в присутствии детей. Хотя и это мне было неприятно. Она слово дала. А сегодня после работы к нему поехала. Тот якобы хотел Латифе подарок передать. Когда бывшие супруги встречаются, все может быть. По старой памяти. Между ними нет преград. – В своем возбуждении Лунин не думал о том, понимает ли его Игорь.
            Лунин долго еще мерил молча комнату большими шагами. Его терзала ревность.
            Мальчик тоже молчал. Он не верил, что Валя могла поступить плохо. Он осуждал отца.
            И еще больше укрепился во мнении, что женщина – это жертва.
            Утром, за завтраком, Лунин посмотрел на унылое лицо сына и с горечью заговорил:
            – Человек она, может, неплохой, К тебе хорошо относилась. Она даже как-то сказала, что тебя любит больше, чем своих детей. Но она совсем не моего круга. Я в больнице в депрессивном состоянии был. Только поэтому ее выбрал. – Рассуждения отца о своем и не своем круге Игорь не понимал. Тот же сам учил его,  что   все   люди   равны.
            – Не принципиальная она. Не понимает, что слово надо держать. С ней семья не получится. – Лунин помолчал. Убежденно произнес: – Уезжать нам надо отсюда. Поменять квартиру. Здесь нас ничего не держит. В горы я больше не поеду. Лучше всего в Москву переехать. А если не получится, то в Саратов, поближе к родным. Люди на Волге хорошие. Душевные, чуткие. И настоящих интеллигентов в Саратове много. А здесь в основном потомки крестьян-переселенцев.
            Подавляющее большинство жителей Фрунзе тогда составляли славяне.
            Разрыв с Валей Лунин переживал очень тяжело. Осунулся. Стал жаловаться на сильные головные боли.
            – Мне бы на юг съездить отдохнуть! – сказал как-то Лунин. Он называл югом не только Ошскую область, но  также   Сочи   и   Ялту, по старой   саратовской   привычке.
– Обстановку надо сменить. Здесь мне все о ней напоминает.
           Он уехал.
           В конце декабря пришло письмо.
            «Живу я у Веры, – писал Лунин из Саратова.– Тесно здесь, стесняю я их, нарушаю привычный образ жизни, но делать нечего.
            Плохо, что на новый год мы с тобой не вместе, и ты там будешь один, как Робинзон Крузо. Мне грустно, очень грустно!.. Если бы не мое состояние и необходимость сменить обстановку, то мы бы поставили елку, встретили бы вместе новый год, этот самый красивый праздник.
            Это состояние было и всю дорогу, и здесь меня не оставляет ни на минуту. Плохо сплю, ем насильно и больше в силу того, что тетя Надя очень вкусно все готовит. Иногда голова просто раскалывается. Надо лечиться и немедленно. Хорошо хоть то, что не вижу той домашней обстановки. А ведь как хорошо было нам дома раньше!
            В Саратове мне не особенно нравится пока. Дома какие-то грязные, облупленные. В магазинах масло сливочное – по спискам. Выбора совсем мало. Но, конечно, это не главное. Во всяком случае, дело с обменом квартиры будем решать потом, когда выздоровею.
Не экономь, питайся хорошо, готовь горячие блюда. Поддерживай чистоту комнаты, посуды. Меняй простыни. Одевайся опрятно. Помни о ключе от входной двери!
           Конечно, ты можешь сказать, что я тебе надоел со своими нравоучениями, постоянными назиданиями, но из этих мелочей складывается наша жизнь, и о них забывать нельзя. А у тебя все это еще не вошло в привычку, в потребность.
Я думаю выехать в Сочи. Сейчас иду в поликлинику оформлять курортную карту. То есть складывается пока все так, как я хотел. Ну, будь здоров. Крепко целую, папа».
          Лунин вернулся через месяц. Здоровым, энергичным. В хорошем настроении.
Зима выдалась холодной. В феврале Игорь заболел ангиной. Она довольно быстро прошла, но дала осложнения на сердце. Врачи прописали постельный режим в течение месяца. Игорь был счастлив. Целый месяц каникул свалился на него нежданно-негаданно!
           А для Лунина это был очередной удар.
           Тревога не покидала его. Он много говорил с врачами. Читал о болезнях сердца. Внимательно выслушивал советы.
           Месяц прошел. Лунин повел сына в больницу на обследование. После беседы с доктором он выглядел удовлетворенным.
           – Врачи говорят, Игорек, что у тебя компенсированная сердечная недостаточность. Это не страшно. С такой недостаточностью можно всю жизнь прожить и ее не замечать. Единственное: не следует давать сердцу большие нагрузки.
 
(продолжение следует)

© Copyright: Владимир Ноллетов, 2021

Регистрационный номер №0487579

от 17 января 2021

[Скрыть] Регистрационный номер 0487579 выдан для произведения: 1
 
            Жара спала. Солнце опускалось за горную гряду.
            Так Игорь еще никогда не уставал. Весь день копали картошку. Чабан Шергазы и его младший брат выкапывали. Жена чабана Айжамал с сыном и дочкой и Игорь собирали картошку в ведра. Игорь, совершенно непривычный к физической работе, чуть не падал от усталости. Но ни разу не пожаловался. Тем более, что не жаловался ни Калмурат, его ровесник, ни девятилетняя Перизат. Он сам вызвался помогать.
            Спать легли в юрте. Она стояла между картофельным полем и отрогами гор. Игорь уснул мертвым сном.
            Утром встали рано. Настроение у него было радостное. Сегодня должен был вернуться из Фрунзе отец. Попили чаю с вкусными киргизскими лепешками. Поехали на лошадях домой. Игорь сидел впереди чабана, держал поводья и с его помощью правил лошадью. Он был очень горд этим.
            Дом Шергазы одиноко стоял в начале ущелья, на берегу шумной речки. В этом ущелье Лунин собирал эфедру. В доме снимал комнату. Впервые они с Игорем жили в настоящем доме, а не в палатке.
Они уже могли  произносить по-киргизски простейшие фразы.
            – Как похоже! – изумился Игорь в первый день   пребывания   в   чабанском   доме.
            – По-русски – я, по-киргизски – мен.
            – Где же здесь сходство? – в свою очередь удивился Лунин, забывший про ностратическую гипотезу.
            – Очень похоже: мен, а по-русски – я, мне, меня.
            Лунин собирал эфедру на северных  склонах Таласского Ала-Тоо. Полмесяца назад он поехал в город Талас за продуктами. Сына взял с собой. Когда они вернулись, палатки не было. Пропали и кое-какие вещи. Везде были следы лошадиных копыт. Они пошли к Шергазы. Тот обещал помочь. Сказал, что здесь есть один непутевый, вороватый чабан. Если это его рук дело, он, Шергазы, заставит его вернуть палатку. Предложил снять комнату  в его доме. Перевез на лошадях вещи. Палатка так и не нашлась.
            Они подъехали к дому, спешились. Две собаки крутились вокруг, радостно виляя хвостами. Они охраняли дом в отсутствие хозяев. Но ни взрослые, ни дети не обратили на них внимание. Лишь Игорь погладил их, почесал за ухом. Он не упускал возможности их приласкать. Эти два пса, никогда прежде не видевшие ласку, его любили. И почитали как взрослого.
            Потом Игорь долго наблюдал, как с напыщенной самовлюбленностью расхаживает перед домом петух. Он словно кичился перед курицами своей статью, своим ярким оперением.
            Мальчик вошел в дом. В главной комнате были лишь Калмурат и Перизат. Они отнимали друг у друга веник. Брат изловчился и вырвал веник у сестры. Когда Калмурат и Перизат ссорились, Игорь всегда вставал на сторону девочки. С Калмуратом у Игоря были неровные отношения, то дружеские, то враждебные. К Перизат же он относился с безотчетным уважением. Это была худая смуглая девочка, молчаливая, послушная, хозяйственная. Ее скуластое плоское лицо было обычно серьезным и невозмутимым, но иногда узкие черные глаза вдруг вспыхивали бесшабашно и гордо.
Игорь подскочил к Калмурату, отобрал веник и торжественно вручил девочке. К его удивлению, вместо благодарности она сердито взглянула на него. Но веник взяла и стала подметать. Калмурат заплакал.
            Игорь вышел во двор, приласкал опять собак. Подумал: «А если Калмурат хотел подмести пол за сестру? Тогда глупо получилось». Но этот казус не поколебал его прекрасного настроения. Мальчик  вбежал на зеленый пригорок, упал ничком на траву. Подпер голову руками. Над вершинами гор в голубом небе медленно скользили пышные двухцветные облака. Одна сторона белая, другая, обращенная к скрытому еще за горами солнцу, – розовая. Облака всегда манили и завораживали Игоря. Ему казалось, что в них скрыта какая-то чарующая тайна. Ему хотелось перенестись на них, познать эту тайну.
 Игорь ощущал небывалый душевный подъем. Как он сейчас восхищался жизнью, как любил людей! То, что он сейчас испытывал, казалось ему необыкновенно важным. Внезапно одна мысль испугала его. Пройдет время, и он это свое состояние забудет. И мальчик дал себе слово, всей душой пожелал до конца жизни помнить это мгновение. Игорь представил себе, как он из далекого неизвестного будущего смотрит на себя теперешнего, лежащего на пригорке, глядящего на облака, восторгающегося жизнью и приходящего в ужас от мысли, что все это он может забыть.
            Вверх по ущелью поднимался грузовик.  «А вдруг папа приехал?» – с замиранием сердца подумал мальчик. В самом деле, машина остановилась против дома, и из кабины вылез отец. В руке он держал полный рюкзак. Грузовик поехал дальше. Игорь мигом сбежал с пригорка, бросился отцу на шею. Он с гордостью рассказал, как правил лошадью, как собирал картошку. О своих переживаниях на пригорке он умолчал. Они были слишком сокровенными, чтобы ими делиться.
            – Молодец, – сказал Лунин. – Помог в нужном деле.
            Они прошли в свою комнату. Лунин развязал рюкзак. Стал доставать продукты.
            – О, конфеты! Пап, а давай Перизат и Калмурата угостим.
            – Конечно.
            Игорь с пригоршней конфет побежал в другую комнату. Ему хотелось хоть как-то загладить свою вину перед  Калмуратом. Брат и сестра взяли конфеты, заулыбались. Когда он  вернулся, Лунин протянул  ему детскую книжку.
            – В ГДР издана. Купил в Ленинполе. – Ближайшим населенным пунктом было немецкое село Ленинполь. – Много интересных   иллюстраций.
            На рисунках, выполненных красочно, с чувством юмора, с внимание к деталям, рыцари воевали с вооруженными крестьянами.
Мальчик предвкушал, какое удовольствие доставит ему просмотр книжки.
            – Папа, если ты умрешь, я себя убью! Я без тебя жить не хочу, – вдруг воскликнул Игорь от избытка чувств. Сегодня он был настроен на высокий лад.
            Лунин стал серьезным.
            – Ну зачем ты так говоришь? Я, конечно, раньше тебя умру. А ты должен жить дальше, продолжить наш род.
Вечером съехались гости. Зарезали барана. Мясо варилось долго. Перизат и Калмурата отослали спать. Игорь решил дождаться, когда будет готов бешбармак –  мелко накрошенное баранье мясо с лапшой. Гости сидели полукругом на полу, подогнув под себя ноги. То и дело раздавался громкий смех. Говорили по-киргизски. Лишь с Луниным разговаривали по-русски.
            – Вы из Ленинполя? Немцы?  – с доброжелательной улыбкой обратился к нему сидевший рядом коренастый рыжий киргиз. Он заметил, что Игорь листает немецкую книжку. 
            – Нет, русские. Из Фрунзе.
            – Зачем здесь?
            Лунин кратко рассказал о Лекрастресте, о чикинде.
            Упомянул он и о краже сына, о суде. Он всегда охотно об этом говорил. Гордился этим.
Слушали сочувственно, с одобрительными возгласами. Только один старик с жидкой белой бородой поглядывал на Лунина и Игоря враждебно.
            Принесли пиалы с шорпо – мясным бульоном. Мальчику бульон не понравился. О чем он и объявил во всеуслышание. Старик что-то проворчал.
            Заговорили по-русски о войне.
            – Мы с сыном сначала в палатке жили, в конце ущелья, – вступил в разговор Лунин. – Сижу я у костра. Вдруг из-за камней выходят люди с ружьями. Высокие…
            – Пап, а почему у животных самцы красивее самок, а у людей наоборот? –воскликнул Игорь. К нему вернулось утреннее состояние радостного возбуждения.
            – Как наоборот? 
            – Ну вот у птиц оперение наряднее, чем у самцов. Сравни петуха и курицу. А у людей женщины наряднее, чем мужчины.
Кто-то засмеялся.
            – Я подумаю, потом отвечу… Все высокие. Серьезные. Европейцы, но лица какие-то чужие. Слышу, заговорили между собой по-немецки! Я весь напрягся. Сердце заколотилось. Вспомнилась война. Штыковая атака. Тут же, конечно, сообразил, что это охо…
            – Папа, ну когда бешбармак будет готов? – вскричал сын. Он с нетерпением ждал новое для него блюдо.
На своих детей киргизы бы прикрикнули. Но сейчас они делали вид, что ничего не замечают. Лишь старик с осуждением покачал головой.
            – Подожди еще немного!.. – с досадой откликнулся Лунин. – …охотники из Ленинполя. Но в первое мгновение мне было не по себе. Вот как война в нас засела!
            – Да, войну мы всю жизнь будем помнить, кто воевал, – вздохнул Шергазы.
            – В Ленинполе говорят: «Мы не немцы. Мы голландцы», – заметил рыжий.
            – В этом селе разговаривают на нижненемецком диалекте. Он похож на голландский язык, – объяснил Лунин.
            Наконец, принесли бешбармак.
            Игорь попробовал и разочарованно произнес:
            – Я думал, он вкуснее.
            Лунину было очень неловко. Он думал об ошибках в воспитании сына. Главное  внимание он уделял душе ребенка, воспитывал в нем благородство, честность, справедливость, совестливость. А вот вести себя в обществе Лунин Игоря не научил. Ему нравилась непосредственность сына. Он вообще ценил это качество в людях. Поэтому, видимо, и не торопился учить мальчика сдерживать себя. Это было его упущение.
            Перед сном Лунин сказал:
            – Неправильно ты себя вечером вел. Когда старшие говорят, не надо их прерывать. Кричать так не надо. Не надо говорить, что еда невкусная. Это нетактично. Ты это учти на будущее.
            Лунин говорил непривычно строгим тоном. Игорь чувствовал, что отец очень недоволен.
            Мальчик словно увидел себя со стороны. Ему стало стыдно.
            Ночью Игорю приснился страшный сон.
            Он идет вечером по безлюдной, плохо освещенной улице. Вдруг сознает, что ему грозит смертельная опасность. Откуда она исходит, он не знает. Острое чувство одиночества, беспомощности во враждебном мире охватывает его. Внезапно сзади раздаются торопливые шаги. Кто-то его догнал. Но не перегоняет, идет за спиной. Теперь ему ясно: опасность в этом неизвестном. Он  хочет обернуться, но понимает, что это будет выглядеть нетактично. Тогда он решает пропустить незнакомца вперед. Садится на сильно выступающий цоколь дома. Но улица пуста. Он готов уже обрадоваться. И вдруг замечает, что рядом с ним на цоколе сидит человек. На нем темный полушубок. Высоко поднятый воротник закрывает лицо. Незнакомец молчит. Медленно поворачивает голову. На лице его приветливая улыбка. Но она какая-то странная, неподвижная. Все лицо его совершенно неподвижно. Это маска! Игорю хочется вскочить и убежать. Но он знает, это что будет нетактично. Встать и уйти надо не торопясь, чинно, пристойно. Он начинает подниматься… Человек выхватывает нож и втыкает ему в сердце!
В этот миг Игорь проснулся. Снова уснуть он уже не смог. Весь следующий день он находился под впечатлением от этого кошмара.
 
2
 
            Пришла пора поступать Игорю в школу. В середине августа Лунин отвез его в Саратов, к Вере. Она жила в центре города, в доме, построенном в стиле «сталинский ампир». Преподавала в институте. Была кандидатом технических наук. Вера устроила мальчика в школу недалеко от дома. Лунин вернулся в горы. Это была его первая разлука с сыном.
            В начале ноября Лунин сдал заготовленную эфедру. Получилось две с половиной тонны. Замдиректора Степан Фокеевич распорядился не вычитать с Лунина денег за украденную палатку, считать ее списанной. Палатка действительно была старой. Судьба Лунина тронула Степана Фокеевича. Он относился к нему с уважением и отеческой заботой. Хотя был лишь немного старше.
            Лунин тут же поехал за сыном.
            В эту зиму они жили то на квартирах, то в гостинице. Проживание в гостинице по правилам было ограничено определенным сроком, но для Лунина делали исключение. Игорь сменил во Фрунзе две школы. Лунин работал в библиотеке, в косторезной мастерской, давал уроки.
            Лунин и Эсфирь обменивались письмами все реже и реже. Он не мог представить их совместную жизнь. Из-за  взаимной неприязни мальчика и матери Эсфирь. Никакие варианты не подходили. В очередном письме девушка призналась, что ее руки давно добивается очень достойный человек, просила совета. Письмо вызвало в нем ревность и то же время – облегчение. Он посоветовал ей принять предложение. На этом переписка прекратилась.
С княжной и Наташей Соколовой Лунин связь не терял. Но она заключалась лишь в обмене поздравительными открытками.
            В начале марта Лунин снял комнату в доме на тихой, обсаженной пирамидальными тополями улице. Дом этот еще до революции построила семья белорусских крестьян-переселенцев. Была еще жива мать хозяйки, старушка лет восьмидесяти. Агафья Спиридоновна помнила переезд. Помнила восстание 1916 года.    «Киргизы верхами мимо дома проехали. Ух, боязно было!» Она почти не видела: когда ее посадили в тюрьму за изготовление и продажу самогона, она там вначале постоянно плакала. Это повлияло на зрение. Сама хозяйка Елизавета Петровна, маленькая кареглазая женщина лет сорока, подвижная, энергичная, работала бухгалтером. Сын Алик учился в строительном техникуме. Он со своими серо-голубыми глазами навыкате и светлыми волнистыми волосами напоминал мать только ростом. У него даже фамилия была другая, еврейская. Об отце Алика никогда не вспоминали. Он лишь упрекал мать, что она выбрала маленького мужчину. Для Алика, человека самолюбивого, его рост был жизненной трагедией. Люди были неплохие, отзывчивые. Алик охотно катал Игорька на велосипеде с моторчиком. Заботился о нем как о младшем брате. Очень нравилось мальчику лежать на настоящей русской печке. Питались Лунин и Игорек вместе с хозяевами. Скоро они стали почти членами семьи. Уезжая в апреле в горы, Лунин знал, что оставляет сына в надежных руках.
            Лето Игорь провел с отцом в горах. С сентября он снова жил у Елизаветы Петровны.
К дому примыкал сад в семь соток. Игорь полюбил этот сад с огромными деревьями, заросший, запущенный, таинственный какой-то. Здесь росли яблони, груши, вишни, малина, крыжовник, сирень. Мальчик нарисовал карту и, прежде чем бродить по саду, намечал по карте маршрут. Придумывал себе во время таких путешествий всякие приключения. Но однажды случилось приключение настоящее. Он как раз наметил новый, замысловатый маршрут. По нему он даже должен был пролезть через забор и несколько метров пройти по улице. И только он вылез из сада через дыру в заборе, как кто-то больно схватил его за ухо.
            – Яблоки воруешь, паршивец? – услышал он громкий и грозный голос. Игорь подобрал в саду три яблока. Два съел, одно, покрасивее, нес бабушке. Над ним возвышался здоровый, плотный человек с пышными усами. – А ну, пошли к хозяева́м!
            Он отпустил ухо, но крепко схватил Игоря своей ручищей за плечо. Они пошли к дому. Игорек молчал. Он был настолько потрясен и оскорблен, что не мог и не хотел говорить. Оскорбительно было слово «паршивец», оскорбительно было предположение, что он способен на воровство. Но самым оскорбительным было это выкручивание уха. В доме была лишь Агафья Спиридоновна.
          – Вот, соседка, стервеца одного поймал. В сад ваш лазил!
          Усатый подвел мальчика к ней. Бабушка наклонилась, приблизила лицо почти вплотную к лицу Игорька. Взмахнула рукой.
          – Да это ж наш хлопчик! У нас живет.
          Усатый тотчас убрал руку. Удивился:
          – Что ж ты не сказал? Чудило!
          Он добродушно потрепал мальчика по волосам. Игорь положил яблоко на стол. Он продолжал молчать. Он ненавидел этого человека. Сосед ушел. Игорю хотелось побыть одному. Он взял книгу, сел на скамью во дворе. Попробовал читать, но лишь скользил глазами по строкам, а сам вновь и вновь переживал случившееся. Всю эту ночь ему снились кошмары.
          Когда в конце октября Лунин вернулся с гор, как раз заканчивался двадцать второй съезд партии. Он приходил домой с двумя-тремя газетами, читал о съезде.
           – Это важное событие, – как-то за обедом поделился Лунин своими впечатлениями. – Во-первых, продолжили разоблачать сталинские репрессии. Прямо сказано, что это чудовищные преступления. Во-вторых, отменили диктатуру пролетариата. У меня учение о диктатуре пролетариата всегда сомнение, несогласие  вызывало. Теперь у нас общенародное государство. В-третьих, Хрущев объявил, что через двадцать лет мы будем жить при коммунизме. То есть исчезнут деньги, отомрет  государство…
            – Это как же без денег? – недоверчиво поинтересовалась Агафья Спиридоновна.
            – Сейчас мы живем по принципу: «От каждого – по способности, каждому – по труду». Через двадцать лет будет действовать принцип: «От каждого – по способности, каждому – по потребности». В стране наступит изобилие. Каждый человек сможет брать столько, сколько ему надо.
            – Ой, что-то с трудом верится, – засмеялась Елизавета Петровна.
            – Значит, приду я в магазин, попрошу тонну шоколадных конфет, и мне бесплатно дадут? – спросил Игорь.
            – «…каждому – по потребности», Игорек. Зачем тебе тонна конфет? Ты же ее не съешь. Люди станут сознательными. Будут брать только столько, сколько им действительно нужно.
           – У Ковальчуков, соседей через дорогу, – Елизавета Даниловна протянула руку в сторону окна, – сын с семи лет воришка. Успел уже год отсидеть. Что же, он через двадцать лет обязательно сознательным станет? Сомневаюсь.
           – Не будет этого коммунизьма, – подвела итог их разговору Агафья Спиридоновна. – Врут они все.
           За три года жизни у Елизаветы Петровны Игорь прочел много книг, в том числе  трехтомник Пушкина, романы Тургенева, Дюма, Беляева. Часто читал Агафье Спиридоновне. Она слушала с интересом, особенно пушкинские сказки. А вот «Старосветские помещики» ей очень не понравились. Даже не дослушав повесть Гоголя до конца, бабушка, к изумлению Игоря, стала возмущаться. Он-то предполагал, что это произведение будет ей наиболее близким и понятным. Она обзывала Афанасия Ивановича и Пульхерию Ивановну, милых и безобидных, по его мнению, людей, трутнями, паразитами и кровопийцами. Так Игорь впервые столкнулся с классовой ненавистью. Но к советской власти старушка относилась с недоверием. Когда началась денежная реформа, в ходе которой старые купюры обменивались на новые в соотношении десять к одному, Агафья Спиридоновна убежденно заявила: «Дурят народ». Хрущев из поездки в США вернулся страстным приверженцем кукурузы. Часть пахотных земель засеяли не пшеницей, а кукурузой. Возникли перебои с хлебом. «Это они нарочно придумали, – говорила она. – Чтоб людей извести». Игорь горячо возражал, доказывал, что для любой власти лучше, когда народу хорошо. Но переубедить Агафью Спиридоновну было невозможно.
          Читал он ей и свои произведения, но они  оставляли ее равнодушной. Он постоянно что-то писал: поэмы из античной эпохи, приключенческие повести, детективные рассказы.
          Лекрастрест на внеплановые накопления построил дом рядом с конторой. Накопления эти образовались главным образом за счет заготовки на Иссык-Куле опия. Квартиры получили штатные работники Лекрастреста. Работавшим по договору сборщикам квартир не полагалось. Но Степан Фокеевич добился, чтобы квартиру, в виде исключения, получил и Лунин.
           Для Лунина это было великим событием.
            Но еще два года Игорь переселялся из квартиры опять к Елизавете Петровне, когда Лунин уезжал в горы.

3
 
            Лунин придирчиво оглядел сына со всех сторон, проверил, нет ли складок на брючках. Вечером он их отутюжил. Все было в порядке. Игорек ушел в школу.
            Завтра начинались весенние каникулы. Завтра они отправлялись в горы. Лунин недавно ходил к директору школы и, употребив все свое умение убеждать, уговорил ее отпустить сына в четвертой четверти с ним в горы. Договорились, что там он будет готовить Игоря по всем предметам, а в июне тот сдаст экзамены.
          Лунин стал готовиться к отъезду. Ему нравились сборы в горы. При этом негромко напевал. Лунин был доволен собой. Дело, которому он посвятил свою жизнь, он делал хорошо. Два года назад его беспокоило приближение переходного возраста у сына. Он читал об этом возрасте, готовился к нему. Выработал собственную стратегию. Во-первых, сглаживать конфликты, которые будут возникать, превращать их по возможности в шутку. Если, конечно, они не будут иметь принципиального значения. Во-вторых, разговаривать с Игорем с подчеркнутым уважением. И вот сыну уже скоро тринадцать, а переходный возраст никак в нем не проявляется. Он остается послушным, ласковым. Раньше он даже был, пожалуй, строптивее и своенравнее. «Сказывается мое умение воспитывать», – с удовлетворением думал Лунин.
Игорь рос домашним мальчиком: во дворе не играл, находил интересные занятия дома. Лунин был доволен, что сын не испытывает влияния двора. Повезло ему с сыном. Его слова, его педагогические внушения падали на благодатную почву. Лунин радовался, замечая, как восприимчив мальчик к настоящему искусству, ко всему высокому и благородному. И он был очень способный. Как-то срисовал с немецкой – трофейной – книги Брема несколько рыб, и Лунин поразился сходству. В четвертом классе по субботам были контрольные по арифметике. На них давалось два часа. Игорь решал их быстрее всех, за пятнадцать минут. Учительница ставила ему пять с плюсом и отпускала домой. «Ты, Игорек, разностороннее меня, – признавался Лунин. – Люди делятся на художников и мыслителей. Я – художник, человек чувств. А у тебя и художественные способности развиты, и мыслительные». Лунин научил его играть в шахматы, и скоро сын стал его обыгрывать. Он отвез его во Дворец пионеров, в шахматный кружок. Стал покупать все шахматные книги, какие ему удавалось найти. Если Лунин замечал в сыне склонность к чему либо, он старался создать все условия для развития этой склонности. Иногда мальчик высказывал такие мысли, до которых не всякий взрослый мог додуматься. Теперь Лунин мечтал, чтобы сын стал человеком не только совершенным, но и знаменитым. Он представлял: сына, уже взрослого, уже прославившегося, спрашивают, как он достиг таких успехов. Игорь  отвечает: «Это все благодаря папе. Он делал все возможное, чтобы я раскрыл свой талант».
           Время пролетело незаметно. Скоро должен был вернуться Игорь. Лунин стал готовить обед, вкладывая как всегда всю душу в это приготовление.
          Но сын задерживался.
Он нетерпеливо ходил взад и вперед по комнате. Начал уже всерьез беспокоиться. И когда он собрался идти его искать, Игорь появился.
Волосы его были взъерошены, пионерский галстук съехал набок, рубашка выбилась из брюк. На ботинках и штанинах виднелись капли крови. Однако держался Игорь молодцевато. 
            – Что случилось? – воскликнул Лунин.
            – Я дрался.
            – Дрался? Зачем надо было драться?
– Помигалов меня на драку вызвал. Не мог же я отказаться! Так же, пап?
            – Да, – с неудовольствием согласился Лунин. – А кровь откуда?
            – Я ему нос разбил!.. Он, наверно, думал, что я не стану драться. – Его глаза сверкнули. Видимо, и сейчас мысль, что кто-то мог считать его трусом, приводила его в негодование. – Я легко его побил. – Он самодовольно улыбнулся. – У меня реакция быстрее… Пап, я хочу в кружок бокса записаться!
            – Нет, Игорек, это тебе не подходит. Нос тебе сломают, сотрясение мозга получишь. Иногда бои трагически заканчиваются. Например, Сандерс, американский боксер-профессионал, олимпийский чемпион в Хельсинки, умер на ринге от кровоизлияния в мозг. Ему было 24… И ты уже в шахматный кружок ходишь. Вот это прекрасный, интеллигентный спорт!
            – Ты же сам говорил, что надо давать сдачи.
            – Да, надо. Но для этого нужна сила не столько физическая, сколько духовная. А она у тебя есть.
            После обеда Лунин стал мыть посуду. Всю работу по хозяйству он делал сам. Считая, что сын все свое свободное время должен тратить на развитие способностей, чтение и игры.
            А Игорь думал о гибели Сандерса. Как происходит  переход от жизни к смерти? Со жгучим любопытством он  пытался представить, что чувствует человек в это миг. И твердо решил обратить на это свое внимание, когда будет умирать.
            Лекрастрест имел право собирать эфедру на некоторых казахских и таджикских участках. Этой весной Лунин работал за рекой Чу, на казахской территории, почти напротив Токмака. Вернее, они работали. Игорь впервые сам собирал эфедру. Лунин не сразу решился доверить ему серп, но Игорь его все-таки убедил. Собирал он раза в три-четыре  меньше отца. Работа была тяжелой. Он очень уставал.  Игорь не любил физическую работу. Она мешала ему чувствовать, и, особенно, думать. В школе у него было два нелюбимых предмета: физкультура и труд. Но он готов был все вынести ради возможности пожить в горах. Каждая поездка в горы была для него счастьем.
            И, конечно, он гордился, что зарабатывает деньги как взрослый.
            Участок попался неважный. И эфедры было немного, и жали ее здесь недавно, и мешки надо было подтаскивать к дороге. Лунин не выполнил записанный в договоре план.  Даже несмотря на помощь сына.
Вместе с ним эфедру сдавал Федоров, человек лет тридцати пяти, атлетического телосложения, с грубыми, некрасивыми чертами лица. Он получил денег в два раза больше.
            Когда они вышли из бухгалтерии, Федоров сказал:
            – Тут много не заработаешь, трава резанная-перерезанная. Где и через два года режут. Вместо положенных трех. Отрасти не дают… На юге надо резать. – Югом чикиндисты называли Ошскую область Киргизии и Ленинабадскую область Таджикистана. – Я только там собираю. Слушай, поедем со мной, Я сейчас в Сумсаре стою. Один. Травы там: режь – не хочу. 
            Лунин согласился. Он давно хотел поработать на юге. Все говорили, что там чикинда лучше. Пригласил Федорова в гости.
Увидев шахматы, Федоров с азартом потер руки. Его большие бледно-серые глаза без ресниц загорелись.
            – Сыгранем партейку?
            Лунина он победил. Со снисходительной улыбкой согласился сыграть с Игорем. Во время игры Федоров жизнерадостно и заразительно смеялся, сыпал прибаутками, блатными словечками. Иногда добавлял мат.
            Тогда Лунин нервничал, говорил:
            – В этом доме не ругаются. – Он уже жалел, что пригласил Федорова.
            А Игорь поглядывал на него с любопытством. Он угадывал в Федорове самобытную натуру.
Игорь выиграл три партии. Достали еще одни шахматы, и он дал сеанс вслепую на двух досках: отвернулся и только диктовал ходы. Лунин переставлял фигуры. Вначале Федоров даже засомневался, что такое вообще возможно. Игорь у отца выиграл, а Федорову проиграл. Федоров был удивлен, Лунин – горд.
            Игорь тоже загорелся желанием увидеть юг. Он изнывал от нетерпения. За три дня до отъезда в Ошскую область, в Терек-Сай, Лунин пришел домой сияющий. Он помахал какой-то бумагой.
            – Игорек, ты будешь отдыхать на Иссык-Куле!  – радостно сообщил он, видимо не сомневаясь, что сын тоже обрадуется. – И на август путевку обещают.
            В Лекрастресте Лунину дали бесплатную путевку в пионерский лагерь. Степан Фокеевич поспособствовал. Детям сборщиков путевок не выделяли.
            Игорь переменился в лице. Для него это был удар. Он недоумевал, как отец не понимает, что горы для него неизмеримо интереснее. Он расплакался. С большим трудом Лунин уговорил его поехать в лагерь.
            Игорь отдыхал на озере два потока. В лагере ему не понравилось. Претила дисциплина, строгий распорядок. По этой же причине он не любил детский сад. Однажды несколько отрядов отправились на экскурсию в ущелье. Вожатые внушали, что в горах надо быть очень осторожным, идти только по тропе, не отставать от других. Игоря так и подмывало взбежать, в опровержение их наставлений, несколько десятков метров вверх по склону, а потом вприпрыжку спуститься вниз. Ему это ничего не стоило. Но он лишь улыбался. Он даже никому не рассказал о своей жизни в горах.
            Чем больше он взрослел, тем меньше хотел пускать других в свой внутренний мир.
            Когда Лунин вернулся с гор, Игорь набросился на него с расспросами о юге.
            – Я, в целом, доволен, – отвечал тот. – Участки там в самом деле лучше. С Федоровым размолвок не было. Мне только один эпизод не понравился. Стали с ним бороться… А у него силища неимоверная оказалась! Он меня словно тисками железными сжал. Дышать нечем было. Я говорю: «Все, твоя победа. Отпускай!» А он держит. Минуту не отпускал. Потом у меня несколько дней грудь болела… Человек он ничего, но грубый, невоспитанный. Почему Инна его выбрала? Это его жена. В университете преподает. Я ее видел, когда к ним домой за вещами заезжали. Симпатичная, интеллигентная женщина…
            Осенью Игорь жил в квартире один. Лунин считал его уже достаточно взрослым. Одиночество мальчику понравилось. Особенно – ощущение свободы.
            В каникулы он участвовал в юношеском первенстве города. И неожиданно для всех занял пятое место, опередив несколько фаворитов. Получил право выступить в чемпионате Киргизии среди юношей. Он ликовал.
Перед турнирной партией Игорь всегда безумно волновался. Играл с огромным нервным напряжением. Потерпев поражение, мучился несколько дней. В шахматной теории его интересовали дебюты и задачи. А вот эндшпиль навевал скуку. Не любил он и долго считать варианты. Появлялось какое-то дискомфортное ощущение. Как будто сердце во время счета переставало жить полнокровной жизнью. Очень любил Игорь читать о великих шахматистах.
Первенство Киргизии состоялось в зимние каникулы. Лунин был в это время в Саратове, в гостях у Веры. Спорткомитет выдал участникам талоны. По ним можно было в течение всего турнира бесплатно завтракать, обедать и ужинать в ресторане. Игорь предпочитал есть дома. Его талоны пропали.
            Когда Лунин вернулся и узнал об этом, он огорченно воскликнул:
            – Нельзя быть таким непрактичным!
            Игорь финишировал восьмым.
            Рассказы и повести он писать перестал. С тех пор, как отец с иронией, вполне добродушной, отозвался об одном из его произведений.
 
4
 
            Следующей весной они собирали эфедру на северном склоне хребта Ала-Тоо, в ущелье Шамси. Игоря и на этот раз освободили от занятий в последней четверти.
Таких красивых гор они еще не видели. От берегов живописной речки до скал росли голубоватые тянь-шаньские ели. В свое время к визиту иранского шаха здесь был построен деревянный домик. Однако шах ущелье не посетил. Домик не сохранился.
            В первую ночь их разбудило зычное мяуканье. Оно раздалось совсем рядом, за речкой, почти напротив их палатки. Ни манул, ни камышовый кот так громко мяукать не могли. Рысь, пожалуй, тоже. Значит, это был барс.
Утром отправились на работу. Перепрыгивая с камня на камень, переправились через речку. Пошли вдоль берега. Тут густо росли деревья и кустарники, подступая к самой воде. Мяукали ночью где-то здесь. Они невольно напряглись. Прислушиваясь и присматриваясь, медленно прошли несколько шагов. И вдруг уперлись в бревно. Оно было прислонено под углом в сорок пять градусов к высокой ели, примотано к ней проволокой. К бревну были прикручены несколько проволочных колец, одно за другим. За ними висела привязанная к суку ножка ягненка.
            – Так это ловушка! – догадался Игорь.
            – Да. Для барса, несомненно. Ножка – приманка. Он попытается достать мясо, просунет голову в кольца, а обратно ее вытащить не сможет.
            – Пап, а барс на человека набрасывается?
            – Нет, это очень осторожное животное. Он нападает только в трех случаях: когда ранен, когда защищает потомство и когда ему отрезан путь к отступлению.
            Все же они поспешили выбраться на открытое место, на осыпь. Полезли вверх. Отсюда ущелье казалось еще красивее. Все вершины были покрыты снегом. Над этими белыми громадами висели в голубом небе белые кучевые облака, пышные, вытянутые больше в высоту, чем в длину. Словно застывшие взрывы. Между отрогами их ущелья, вдали, на противоположной, северной, стороне Чуйской долины, виднелись невысокие казахские горы. На них снега не было.
           Первые же кусты чикинды их удивили и обрадовали.
           – Я и на юге такой длинной, густой чикинды не встречал!  –   воскликнул   Лунин.
–  Спасибо Степану Фокеевичу! Такой участок нам выделил! Он говорит, здесь много лет не разрешали чикинду собирать. И растет чикинда тут сплошными массивами. Легко будет жать.
            – Будем только поворачиваться, пап! Не надо от куста к кусту лазить.
            – Да! И низко растет. Это тоже важно. В Таласе у меня около часа уходило, чтобы к месту работы подняться.     Теперь, Игорек, все только от нас зависит. Если не будем лениться, то план намного перевыполним.
Обычно в первый день они собирали эфедры мало. И в следующие два дня делали меньше нормы. «Втягивались», как они говорили. Сейчас же они так увлеклись, что перевыполнили свою дневную норму. И не очень устали.
            Их догадка оказалась верной. Через два дня они повстречали на дороге молодого светловолосого русского с ружьем. Он поинтересовался, не попался ли в ловушку барс.  Это был барсолов. Он отлавливал барсов для зоопарков.
Мяуканья они больше не слышали. Наверно, зверь перебрался на другое место, подальше от людей.
            Однажды рано утром они проснулись от холода. Выглянули из палатки. Все было покрыто снегом. Под его тяжестью палатка прогнулась.  Сейчас ущелье казалось сказочно красивым.
            – Уснули весной, проснулись зимой, – весело проговорил Игорь и снова залез в спальный мешок. Он был рад, что работа сегодня отменяется.
            Лунин сбросил с брезента снег. Долго не мог разжечь костер.
            К вечеру снег растаял. Надолго установилась хорошая погода.
            Работа спорилась. Судя по всему, они должны были намного перевыполнить записанный в договоре план. Лунин уже предвкушал удивление Степана Фокеевича, других чикиндистов. Думал, на что потратить столько денег. Они пребывали в состоянии эйфории. Даже одно происшествие, напомнившее о грозных силах природы, не уменьшило эту эйфорию.
Лунин давно поглядывал на пышный, густой островок чикинды под самыми скалами. Массив был небольшой, дня на два работы, располагался заметно выше другой чикинды, но уж очень заманчиво он выглядел. Он решил его сжать. Сын его поддержал.
            – Лезть туда долго придется, – сказал Лунин.– Раньше выйдем. Я тебя на полчаса раньше разбужу.
            В эту ночь он долго не мог уснуть.
            Разбудил их грохот. Они выскочили из спальных мешков. Лунин выглянул из палатки, Игорь просунул голову в окошечко наверху. Скалы, нависавшие нал тем островком чикинды, разрушались на их глазах. От них отваливались целые куски и неслись вниз, высоко подпрыгивая. Следом катились в туче пыли вырванные с корнем ели, ветки, щепки, мелкие камни. Весь сыпец пришел в движение. Стоял стук, треск, грохот. Некоторые осколки скал перелетали через речку и по инерции прыгали вверх по противоположному склону. Одна огромная глыба ударилась о дно, подняла фонтан брызг, выскочила на другой берег, подпрыгнула два раза и упала прямо на дорогу. Они посмотрели на часы. Было десять минут восьмого. Они должны были уже быть под теми скалами. Но проспали! Отец и сын взглянули друг на друга.
Камнепад прекратился. Лишь пыльное облако росло в высоту. От островка эфедры ничего не осталось.
Они долго молчали.
            – Значит, это не всегда плохо – проспать, – сказал, наконец,  Игорь и напряженно засмеялся.
            – Всю жизнь мне говорят, что я в рубашке родился, – задумчиво произнес Лунин.
            После обеда приехал трактор, долго сдвигал глыбу с дороги. По словам тракториста, она весила тонны три.
            Все чаще стали попадаться клещи.
            – Будь внимательным, Игорек, – предупреждал Лунин.– Постоянно осматривай одежду. Они переносят клещевой энцефалит. Человек от него умереть может. Нигде столько клещей не видел. Это потому, что здесь елей много. Клещи любят хвойные леса. 
            Он посоветовал сыну прочитать предусмотрительно привезенную из дома брошюру об энцефалите.
            На работу и с работы они шли мимо ловушки, под елями, задевая ветки. Теперь, пройдя это место, они почти всегда находили на одежде клещей. Решили  изменить маршрут. Однако эти паукообразные попадались повсюду. Клещи вызывали у мальчика страх и отвращение.
            После работы Игорь брался за учебники. Потом они играли в шахматы.
            – Давай эту игру отложим, – сказал как-то Лунин. – Завтра доиграем. – Партия только что перешла из дебюта в миттельшпиль. – Что-то я сегодня не очень… бодрый. И голова болит…
           Он прилег на свою раскладушку.
           От ужина Лунин отказался.
           Когда утром Игорь проснулся, солнце уже освещала палатку. Отец его не разбудил. Он и сам еще не встал. Лунин заболел. У него был жар и сильнейшие головные боли. Говорил он с трудом. Игорь просмотрел брошюру об энцефалите. Симптомы совпадали.
Лунин не вставал, почти ничего не ел. Похудел. Зарос щетиной. Игорь от него не отходил.
На четвертый день болезни вверх проехал грузовик. Такое случалось редко, два-три раза за все время. Через два часа они снова услышали гудение мотора; машина возвращалась. Лунин встрепенулся.
           – Останови машину. Меня надо в больницу отвезти. Здесь я пропаду. Быстрее, Игорек!
           Игорь побежал к дороге, размахивая рукой. Моросил дождь.
           Лунин кое-как, при помощи сына, доковылял до машины, кое-как залез в кабину. Шофер терпеливо ждал.
           – Готовься по школьным… предметам, – напутствовал сына Лунин. – Сам чикинду не жни…
           Машина уехала.
           Игорь остался один. Он не сомневался, что отец скоро выздоровеет. Однако дни шли за днями, а тот не возвращался. Впрочем, Игорю понравилась такая жизнь. Он чувствовал себя свободным, раскованным. Не надо было ходить на работу. Можно было делать то, что хочется. Вставал он поздно, когда солнце уже нагревало палатку. Позавтракав, недолго занимался по школьной программе, потом брался за шахматы. Никогда еще он так ими не увлекался. Он даже стал подумывать, не посвятить ли жизнь шахматам. У него была бы тогда ясная цель: стать чемпионом мира. Но внутренний голос подсказал, что у него какое-то другое призвание. Более значительное, может быть.
Зачастили проливные дожди. Палатка в одном месте протекала. Игорь ставил под капли миску.
Однажды после обеда раздался рокот мотора. Мальчик вышел из палатки. Вверх по ущелью поднимался грузовик. Игорь обрадовался. Быстрыми шагами пошел к дороге.  И тут же остановился. Отца в кабине не было.
Это была лекрастрестовская машина. Водитель, пожилой, с заметной лысиной, сказал, что приехал за ним. Игорь не понимал, зачем ему надо уезжать.
          – Лучше я здесь еще поживу. Дождусь, когда папа выздоровеет.
          – Его из больницы не скоро выпишут. Я только что его видел. Степан Фокеевич распорядился в город тебя привести. Одному в горах нельзя.
          Одна длинная кучка сырой еще эфедры стояла у самой дороги. Они охапками забросили эфедру в кузов. Загрузили вещи, палатку. Накрыли кузов брезентом и поехали.
На выходе из ущелья располагалось русское село. Шофер затормозил у больницы, посигналил. Вышел отец. Его поддерживала медсестра. Мальчика поразил его измученный вид. Лунин обнял сына. С трудом удержался от слез.
          – Я так о тебе беспокоился, Игорек!
          – Лучше себя чувствуешь?
          – Да, получше… Где же ты будешь жить? Я ведь сдал квартиру одной актрисе. До сентября. Ну, Степан Фокеевич что-нибудь сделает.
          Медсестра смотрела на Игоря с состраданием.
          Они говорили минуты три.
          – Пора возвращаться в палату, больной, – сказала медсестра. – Дождь собирается.
          По небу с севера на юг быстро двигались мрачные темные низкие тучи. Упало несколько капель.
Мальчику была тягостна эта сцена. Он почувствовал облегчение, сев в кабину. Лунин долго махал рукой вслед.
            В тот же день Степан Фокеевич повел Игоря к актрисе. Уговаривал ее позволить  мальчику жить в квартиру вместе с ней. Она отказалась. В Лекрастресте была комната с несколькими койками, громко именовавшаяся гостиницей. Игоря поселили там. Соседом его оказался местный кореец. Он изобретал машину для сбора эфедры. Узнав, что Игорь ее заготавливал, стал с ним советоваться. Показал экспериментальный вариант – механизм, отдаленно напоминающий машинку парикмахера. Позже выяснилось, что это изобретение не имеет никакой практической ценности.
            Лунина перевели во фрунзенскую больницу. Врачи давно собирались это сделать, но пока Игорь жил в палатке, он отказывался, хотел быть поближе к сыну. Игорь навестил  отца. У него появилась клюшка, он выглядел постаревшим, но настроение было бодрым.
            – Худшее позади, – заверил Лунин сына. – А я ведь думал, что не выживу. В той сельской больнице,  в первый день, слышал разговор врачей. Расслышал слова: «Летальный исход». То есть смертельный по латыни. Но вот жив до сих пор. – Он слабо улыбнулся.
Лунин познакомил Игоря с одной больной  – молодой женщиной с красивым и  милым лицом. Лунин представил ее как тетю Валю. Мальчик сразу почувствовал к ней симпатию. Ему показалось, что отец придает этому знакомству особое значение.
Вместе с двоечниками Игорь ходил в школу сдавать экзамены. Сдал на пятерки и четверки.
В очередной раз он должен был прийти в больницу на свой день рождения. Но не смог оторваться от книги. Это были «Отверженные». Он нашел этот роман в тумбочке. Пошел на следующий день. В больничном коридоре его встретила медсестра.
            – Что же ты вчера не пришел? – с укором спросила она. – Папа так тебя ждал, так ждал! Каждые пять минут на улицу выбегал. Думал, машина тебя сбила. Уж так волновался! А ему это сейчас нельзя… Ну ладно, сейчас позову, обрадую.
Она ушла. Отец вышел из палаты с тортом в одной руке и с бумажным кульком – в другой. Он как будто еще больше постарел. Положил все на стул. Непривычно сдержанно обнял сына. Поздравил. Спросил: «Почему ты вчера не пришел?» Игорь промолчал. Отец не стал упрекать – в праздники он говорил только хорошее, – но мальчик чувствовал, что он обижен. Лунин развернул кулек, протянул сыну. Это была клубника.
            – Уже не такая, – с сожалением произнес Лунин. – Вчера свежая была.
            Игорь набросился на ягоду. Лунин с удовлетворением глядел, как он ест. Когда мальчик покончил с клубникой, Лунин достал из кармана листок.
            – Это стихотворение я посвящаю тебе. Позавчера написал. Все говорят: хорошие стихи. – Он слегка усмехнулся, словно не очень веря такой высокой оценке и, глядя не на листок, а куда-то в конец коридора, продекламировал:
 
Тебе четырнадцать…  Много уж минуло.
Пора надежд и испытанья сил.
Только помню: в этом возрасте
Помощи я ни у кого не просил.
В отцовских валенках, в штанах его полосатых
Входил я в класс, от мороза потирая нос.
Волю и смелость, выкованные в юности,
Я потом через всю жизнь пронес.
Четырнадцать… Время планов наполеоновских…
 
          Лунин читал стих неровным голосом, волновался. Закончив, взглянул на сына.
          – Понравилось?
          – Да, – неуверенно ответил тот. Стихи не произвели на него большого впечатления.
          На следующий день лекрастрестовская машина отвезла Игоря в пионерский лагерь.
 
 5
 
            Игорь попал в тот же лагерь под Чолпон-Атой, что и в прошлом году. Ничего здесь не изменилось. Он сам изменился. Теперь девочки казались ему особенными, загадочными существами. Они волновали и манили его. Он начал их сторониться.
На следующий день после приезда Игорь сидел на скамье перед своим корпусом. На крыльцо вышла Аня, стройная девочка с синими глазами и черными бровями. Только сейчас Игорь заметил, какая она красивая. Аня перехватила его взгляд, приостановилась, как-то обмякла. Наверное, было что-то особенное в его взгляде. Может быть, она подсознательно поняла, что этот мальчик способен увидеть и оценить все лучшее, что в ней есть. Несколько секунд они смотрели друг на друга. Игорь первый опустил глаза.
            С этого момента он стал ловить на себе ее задумчивые взгляды. Иногда она подходила к нему, почти вплотную, и журила с ласковой горячностью за какой-нибудь пустяк. Когда на пляже он порезал ногу о стекло, она подбежала, осмотрела рану, нашла носовой платок, перевязала. С настойчивостью убеждала пойти в медпункт. Он не хотел. Тогда Аня надела платье, взяла его за руку и как маленького сама отвела к врачу.
            Ее внимание скорее тяготило Игоря, чем радовало.
            Игорь влюбился в другую. В Вику, худенькую, тонконогою девочку из старшего отряда.
Все ему в ней нравилось: большие карие добрые глаза, длинные каштановые  локоны, тихий, застенчивый смех. Первый раз он увидел ее в беседке. Она сидела там одна и читала толстую книгу. Вдруг вскинула свои длинные темные ресницы и мечтательно посмотрела на горы на противоположном, южном, берегу Иссык-Куля, на белоснежные облака над ними. Очень красива была она в ту минуту! Красива одухотворенной красотой.
            Это была его вторая влюбленность. Первый раз он влюбился в детском саду в толстую невзрачную девочку.
            Вика его не замечала. Игорь жалел, что не унаследовал отцовскую красоту. Он находил, что внешность у него самая обыкновенная.
Впрочем, он сам никак не выдавал своих чувств. Панически боялся, что другие – Вика прежде всего – обо всем догадаются.
Не одному ему Вика понравилась. Игорь заметил, что за ней цепким взглядом следит Баранов. Как хищник за намеченной жертвой Его крючковатый нос и тонкие, постоянно изогнутые в недоброй  усмешке губы усиливали это впечатление. Он тоже был из старшего отряда. Во всех спортивных состязаниях Баранов оказывался самым сильным и ловким. Был лучшим форвардом в сборной лагеря по футболу. Игорь невзлюбил его на игре «Зарница». Играли с соседним лагерем. Старались захватить и привести в свой лагерь побольше пленных. Баранов взял в плен высокую, совсем уже взрослую девушку. Он вел ее, заломив ей руки за спину. Она пыталась распрямиться, вырваться. Плакала от боли и унижения. Эта сцена произвела на Игоря тягостное впечатление. Старшая вожатая отчитала Баранова.
            Баранов начал подходить к Вике, заговаривать. На лице ее появлялись смущение и досада. Она была очень скромной девочкой. Вика старалась поскорее от него уйти. Баранов ей явно не нравился.
            Как-то после тихого часа Игорь сидел на скамейке, смотрел на озеро, на плывущий вдали белый пароход. День выдался солнечным. В целом же погода стояла неустойчивая. Ясные дни сменялись дождливыми. «Это что же за лето такое?» – сетовала воспитательница. Игорь думал о Вике. Сегодня она выглядела подавленной. Глаза были грустные. К нему подсел Гоша, его приятель, застенчивый до робости мальчик. Весь день он порывался  что-то сказать Игорю. Но не решался.
Вдруг Гоша весь напрягся. И смутился.
К ним по посыпанной красным песком дорожке приближалась Вика. Шла медленно, с опущенной головой. Заметив Гошу, Вика застыла на месте. Густо покраснела. Резко повернулась и быстрыми шагами пошла назад.
            Игорь посмотрел на приятеля с немым вопросом. Тот вздохнул.
            – Не хотел рассказывать… Ну да ладно, скажу… Сегодня я на нашем месте купался. – К лагерю примыкали густые заросли облепихи, с песчаными полянками внутри. От лагеря их отделял невысокий, с многочисленными лазейками, забор. Заросли подходили почти к самому берегу. Сразу за облепихой  береговая линия изгибалась, образуя маленький заливчик. Они с Гошей любили купаться  в  этом   уединенном   месте.
– Лежу у камня, загораю. Вдруг вижу: из-за мыса Вика плывет. По-собачьи. Плывет изо всех сил. Оглядывается. За ней Баранов, кролем. Больше никого. Догнал. Погрузился с головой. Вынырнул, к берегу плывет. В руке теперь тряпки ее держит. Она за ним поплыла. Выходят на берег. Она без ничего совсем. Слезы текут. Тут они меня увидели. Он на меня как взглянет! Я слегка отвернулся. Мол, не мое дело. Баранов к облепихе пятится, одеждой приманивает. В кусты задом зашел. И она следом зашла.
            Они долго молчали. У Игоря колотилось сердце. Раздались звуки горна. Надо было строиться на ужин.
            Первым порывом Игоря было подойти в столовой к Баранову, ударить его и сказать, чтобы он больше к Вике не приближался. Только так поступили бы сейчас его любимые литературные герои. Но чем ближе подходил он с отрядом к столовой, тем слабее становилась его решимость. Он окажется в центре внимания. А это его всегда страшило. Баранов в ответ начнет его избивать. Он же намного сильнее. Какое жалкое зрелище тогда он, Игорь, будет представлять. И, может, Вика совсем не рада будет его заступничеству. Она, наверно, больше всего хочет, чтобы никто ничего не узнал.
В столовой Игорь к Баранову не подошел. Он даже ни разу не взглянул на него. И на Вику тоже. Ел, уставившись в свою тарелку.
            Теперь Игорь жил со смятением в душе. Он чувствовал жалость к Вике, ненависть к Баранову, ревность, острое недовольство собой, И он совершенно не понимал, что надо  делать. Так он еще никогда не страдал.
            Прошло три дня. За час до ужина он, опустив голову, стоял возле столба с репродуктором. Звучала «Уральская рябинушка». Он перенесся в иной – прекрасный – мир. Песня закончилась. И ему так захотелось выйти из этого своего мучительного состояния! Захотелось снова радоваться жизни.
           Послышались шаги. Он тотчас отошел от столба, чтобы не подумали, что он стоит тут и наслаждается музыкой. По дорожке шли Вика и Баранов. Она была оживлена, улыбалась, что-то увлеченно рассказывала. То и дело поглядывала на него нежно и преданно. Баранов слушал со снисходительной, скучающей миной. Они прошли мимо, не заметив его.  И направились к зарослям облепихи. У Игоря сжалось сердце.
До ужина, а потом до отбоя он ходил по лагерю, нигде не находя себе места. Но засыпая, ясно и как будто даже с облегчением понял, что больше не любит Вику.
            Больше он их вместе не видел. Вика только смотрела на Баранова издали – на линейке, на пляже, в столовой. Смотрела с горестным недоумением. Теперь Баранова часто замечали вдвоем с Настей. Они были из одного отряда.
            Настя считалась самой красивой в лагере. Ухажеров у нее было много.
            Неделю назад Игорь стоял посреди палаты и с жаром, сверкая глазами и размахивая руками, пересказывал один из рассказов Конан Дойла. Все с интересом слушали. Вдруг он осекся. За распахнутым окном стояла Настя. Она с любопытством глядела на него.
            – Как ты интересно рассказываешь, – похвалила она. – Ну а дальше?
             Игорь смутился.
            – Да я почти закончил.
            Она улыбнулась. Что-то промелькнуло в ее лазах, глазах взрослой женщины.
            – Тогда, может, со мной прогуляешься? – Настя мотнула головой в сторону облепихи. Мальчики притихли. Игорь покраснел. Он молчал. Она коротко засмеялась и исчезла. Больше она с ним никогда не заговаривала.
            Незаметно их отдых подошел к концу. Вечером накануне отъезда Игорь заметил, что Вика несколько раз, как бы случайно, оказывалась на пути Баранова. Однако он проходил мимо, не обращая на нее внимания.
            Вечером к Игорю подошла девочка из их отряда, сказала многозначительно:
            – Игорь, ты не хочешь с Аней поговорить? Она в той беседке сидит. – И добавила с упреком: – Плачет!
            Он испугался. Поспешно ответил:
            – Нет.
            Утром приехали автобусы. Все с вещами собрались возле них. Вика не сводила взгляда с Баранова. Словно ждала, что он подойдет попрощаться. Они ехали в разных автобусах. Но тот даже ни разу не посмотрел в ее сторону. В его автобус началась посадка; Вика внезапно быстрыми шагами подошла к Баранову, покраснела и проговорила прерывающимся голосом:
            – Кирюша, может, ты свой адрес дашь?.. Я тебе письмо напишу…
            Все смотрели на них. Настя рассмеялась коротким злым смешком. Баранов посмотрел Вике прямо в глаза.
            – А оно мне надо?
            Его дружки хмыкнули. По щекам Вики потекли слезы.
            – Садимся, – сказала Настя и направилась к машине. Баранов пошел следом. Вика всхлипнула. Сделала порывистое движение, словно хотела побежать за ним. Но осталась на месте. Автобус уехал. Она провожала его глазами до тех пор, пока не началась посадка во второй автобус.
            Так получилось, что Вика и Игорь сидели друг против друга. Она на заднем сиденье. Он – на скамейке в проходе. Вика плакала, не переставая. У одних ее слезы вызывали недоумение, у других – сочувствие, у третьих – насмешку. Игорю неловко было видеть перед собой заплаканное несчастное лицо Вики. Он не знал, куда деть глаза. Повернул голову. Остановил свой взгляд на Ане. Она тоже сидела на заднем сиденье, в самом углу. Аня заметила, что он смотрит на нее, и тут же отвернулась к окну. Лицо ее стало гордым и неприступным. Он стал глядеть на мелькавшие за окном тополя.
            Из этой поездки в пионерский лагерь Игорь вынес убеждение, что в отношениях женщины и мужчины женщина –  жертва.
            Игорь снова жил в Лекрастресте. Видел отца. Он все еще лежал в больнице. Энцефалит был с осложнениями. Лунин выглядел расстроенным и встревоженным.
            – Не выписывают меня пока. Надо еще полечиться, говорят. Никак не ожидал, что лечение так затянется. – Он пригляделся к сыну. – Мало ты загорел, Игорек. Да, дождливое лето в этом году. И в мае ливни были. Это меня беспокоит. Как бы наша чикинда не загнила.
            Через несколько дней Игорь опять поехал в пионерский лагерь. Он отдыхал на Иссык-Куле до конца августа.
 
6
                       
            В Лекрастресте Игорь столкнулся с отцом. Они обнялись. Пошли домой. Актриса квартиру освободила.
            – Папа, а эфедру ты сдал?
           Лунин был возбужден и радостно взволнован, но после этого вопроса сразу помрачнел.
           – Сгнила наша эфедра! Из-за  дождей. Как только меня из больницы выписали, я сразу в Шамси поехал. Сначала думал, что только верхний слой сгнил. Но руку глубже засуну – нет, везде гниль, даже нагреты были кучки внутри от гниения. Проверял – и чуть не плакал. Ни одной неиспорченной кучки не нашел. Пропал наш с тобой труд! Болезнь подвела. Если бы не энцефалит, я бы чикинду сдал до того, как она гнить начала.
            – Осенью по-прежнему в Шамси эфедру будешь собирать?
            – Не хочу я больше в горах работать. Столько я в этом году пережил! Не хочу! Квартира была прибрана. На столе стоял ваза с цветами. Лунин любил цветы.
            Сели обедать. Сейчас, рядом с отцом, Игорь странным образом ощущал, что в лагере он был на несколько лет старше.
После обеда Лунин вдруг спросил:
            – Сынок, ты помнишь тетю Валю? В больнице ты ее видел. Она сегодня в гости придет.
            Радостное волнение снова отобразилось на его лице. Игорь напрягся. Лунин прошелся по комнате. Остановился.
            – Игорь, мы с Валей полюбили друг друга. Она будет жить здесь. Ты не против?
            Игорь молчал. Ему совсем не хотелось, чтобы в их жизнь вошел чужой человек. Даже такой симпатичный, как тетя Валя.
            – Ты ей очень понравился, – добавил Лунин.
            Мальчик продолжал молчать. Лунин встревожился, переменился в лице.
            Игорь заметил это. Тихо сказал:
            – Пусть живет.
            – Ну вот и хорошо! – обрадовался Лунин. И стал рассказывать о Вале.
            Она была моложе его на двадцать лет. Была уже замужем. За татарином. Развелась. Он ее постоянно избивал. От брака остались шестилетний сын и четырехлетняя дочь. Пока дети должны были оставаться у родителей Вали. Они жили в своем доме. Работала Валя швеей.
Игорь ждал гостью с мучительным волнением. Когда Валя пришла, было видно, что она тоже волнуется и стесняется.
Но скоро обстановка разрядилась. Валя оказалась простой, искренней и веселой. Игорь всегда тянулся к таким людям. Смех не смолкал. Без устали шутил Лунин. Игорь  тоже пытался острить. После ужина Валя – мальчик уже так ее называл – затеяла всякие забавы. Наивные, совсем детские.
            Проиграв в одну игру, Лунин в виде наказания должен был сделать, с Валей на спине, несколько кругов по комнате. Игорь сидел за столом, спиной к книжным полкам, и с улыбкой наблюдал за мытарствами отца.
            Лунин зимой смастерил из всяких досок, брусьев, кусков фанеры книжные полки. Они занимали всю стену. Валя нечаянно зацепила ногой один из брусьев. Полки зашатались, книги посыпались вниз, и все это непрочное сооружение рухнуло!
            – Ах, черт! – с досадой воскликнул Лунин.
            Валя слезла с него. Мальчик, широко открыв глаза, продолжал сидеть среди книг и досок.
            Вдруг Валя захохотала. Через секунду захохотал и Игорь. Лунин тоже засмеялся. Не очень, впрочем, весело. Они стали складывать книги в угол.
            – Я сначала ничего не понял, – со смехом говорил Игорь. – Одна меня книга по затылку стукает. Потом другая, потяжелее. А потом настоящий камнепад начался!
           Валя снова захохотала.
           В этот вечер она завоевала его сердце.
           На следующий день привезли ее вещи. Она поселилась у них.
           – Валя страдает эпилепсией, – предупредил Лунин. – Это припадки такие. Игорек, если в мое отсутствие Валя будет в ванне мыться, и ты услышишь шум, сразу беги в ванную. – Игорь покраснел. Валя смущенно   засмеялась.   Лунин   оставался   серьезным.
          – Да, да. Тут церемониться не надо. Валя может просто утонуть. Ты сразу воду спускай из ванны. А ты, Валюша, дверь в ванную на задвижку никогда не закрывай.
           Потекли счастливые для всех троих дни.
           Иногда Валя приводила своих детей – шаловливого Ильшата и Латифу, спокойную ласковую девочку с узкими серыми глазками.
           Как-то Лунин пришел домой озадаченным. Вали не было.
           – Сегодня Елизавету Петровну в троллейбусе встретил, – заговорил он. Лунин всем делился с сыном. – Она вначале обрадовалась. О тебе спросила. Стали беседовать. Дружелюбно вполне. Пока я о женитьбе на Вали не упомянул. И тут она рассердилась! Вскочила, демонстративно пересела…
           Вечером, когда все были в сборе, пришла вдруг Елизавета Петровна. Она была возбуждена. Губы дрожали. Глаза горели. Такой Игорь ее никогда не видел.
           – Садитесь с нами чай пить, – приветливо сказал Лунин.
           – Ты мой муж! – с большой экспрессией, чеканя слова, произнесла она в ответ.
           – Зачем вы так говорите, Елизавета Петровна? Почему я ваш муж? Вот  моя   жена.
– Лунин указал на Валю.
           Игорь ничего не понимал.
           – Ты мой муж! – исступленно повторила она. И выкрикнула срывающимся голосом: – Не будет вам счастья!
           Елизавета Петровна выскочила из квартиры.
           – Почему она сказала, что ты ее муж? – спросила Валя. Она была поражена. Лунин тоже был расстроен.
           – Не знаю. У нас с ней никогда никаких разговоров о женитьбе не было.
           Это происшествие ничего не изменило. Только, может быть, прежняя непринужденность исчезла.
           Через несколько дней произошла первая размолвка. Лунин в повышенном тоне осыпал Валю упреками. Та оправдывалась тихим голосом.
           Суть разговора Игорь не совсем понял. Но одно он знал твердо: отец не должен был так разговаривать с Валей. Мальчик был очень им недоволен. Русская классическая литература и сам отец воспитали в нем преклонение перед женщиной.
Игорь относился к людям снисходительно. Все готов был им простить. Если только в их поступках или словах не было для него ничего оскорбительного. Но к отцу он относился с максимальной требовательностью. Потому, наверное, что он был для Игоря идеалом.
           Прошло два месяца.
           В один дождливый вечер Лунин взволнованно ходил по комнате, то и дело поглядывая на часы. Ждал Валю. Она давно должна была прийти с работы.
           – Поеду к ней домой, – решил Лунин. Ее родители жили на окраине Фрунзе.
           Он вернулся через полтора часа, возбужденный и мрачный.
           – Нашел Валю? – спросил Игорь. Он тоже волновался.
           – Не придет она больше. Я с ней порвал отношения. Только что.
           «Сбылось предсказание Елизаветы Петровны», – подумал Игорь.
           Лунин заходил по комнате.
           – Нарушила она наш уговор. Мы договорились, что с прежним мужем она наедине видеться не будет. Только в присутствии детей. Хотя и это мне было неприятно. Она слово дала. А сегодня после работы к нему поехала. Тот якобы хотел Латифе подарок передать. Когда бывшие супруги встречаются, все может быть. По старой памяти. Между ними нет преград. – В своем возбуждении Лунин не думал о том, понимает ли его Игорь.
            Лунин долго еще мерил молча комнату большими шагами. Его терзала ревность.
            Мальчик тоже молчал. Он не верил, что Валя могла поступить плохо. Он осуждал отца.
            И еще больше укрепился во мнении, что женщина – это жертва.
            Утром, за завтраком, Лунин посмотрел на унылое лицо сына и с горечью заговорил:
            – Человек она, может, неплохой, К тебе хорошо относилась. Она даже как-то сказала, что тебя любит больше, чем своих детей. Но она совсем не моего круга. Я в больнице в депрессивном состоянии был. Только поэтому ее выбрал. – Рассуждения отца о своем и не своем круге Игорь не понимал. Тот же сам учил его,  что   все   люди   равны.
            – Не принципиальная она. Не понимает, что слово надо держать. С ней семья не получится. – Лунин помолчал. Убежденно произнес: – Уезжать нам надо отсюда. Поменять квартиру. Здесь нас ничего не держит. В горы я больше не поеду. Лучше всего в Москву переехать. А если не получится, то в Саратов, поближе к родным. Люди на Волге хорошие. Душевные, чуткие. И настоящих интеллигентов в Саратове много. А здесь в основном потомки крестьян-переселенцев.
            Подавляющее большинство жителей Фрунзе тогда составляли славяне.
            Разрыв с Валей Лунин переживал очень тяжело. Осунулся. Стал жаловаться на сильные головные боли.
            – Мне бы на юг съездить отдохнуть! – сказал как-то Лунин. Он называл югом не только Ошскую область, но  также   Сочи   и   Ялту, по старой   саратовской   привычке.
– Обстановку надо сменить. Здесь мне все о ней напоминает.
           Он уехал.
           В конце декабря пришло письмо.
            «Живу я у Веры, – писал Лунин из Саратова.– Тесно здесь, стесняю я их, нарушаю привычный образ жизни, но делать нечего.
            Плохо, что на новый год мы с тобой не вместе, и ты там будешь один, как Робинзон Крузо. Мне грустно, очень грустно!.. Если бы не мое состояние и необходимость сменить обстановку, то мы бы поставили елку, встретили бы вместе новый год, этот самый красивый праздник.
            Это состояние было и всю дорогу, и здесь меня не оставляет ни на минуту. Плохо сплю, ем насильно и больше в силу того, что тетя Надя очень вкусно все готовит. Иногда голова просто раскалывается. Надо лечиться и немедленно. Хорошо хоть то, что не вижу той домашней обстановки. А ведь как хорошо было нам дома раньше!
            В Саратове мне не особенно нравится пока. Дома какие-то грязные, облупленные. В магазинах масло сливочное – по спискам. Выбора совсем мало. Но, конечно, это не главное. Во всяком случае, дело с обменом квартиры будем решать потом, когда выздоровею.
Не экономь, питайся хорошо, готовь горячие блюда. Поддерживай чистоту комнаты, посуды. Меняй простыни. Одевайся опрятно. Помни о ключе от входной двери!
           Конечно, ты можешь сказать, что я тебе надоел со своими нравоучениями, постоянными назиданиями, но из этих мелочей складывается наша жизнь, и о них забывать нельзя. А у тебя все это еще не вошло в привычку, в потребность.
Я думаю выехать в Сочи. Сейчас иду в поликлинику оформлять курортную карту. То есть складывается пока все так, как я хотел. Ну, будь здоров. Крепко целую, папа».
          Лунин вернулся через месяц. Здоровым, энергичным. В хорошем настроении.
Зима выдалась холодной. В феврале Игорь заболел ангиной. Она довольно быстро прошла, но дала осложнения на сердце. Врачи прописали постельный режим в течение месяца. Игорь был счастлив. Целый месяц каникул свалился на него нежданно-негаданно!
           А для Лунина это был очередной удар.
           Тревога не покидала его. Он много говорил с врачами. Читал о болезнях сердца. Внимательно выслушивал советы.
           Месяц прошел. Лунин повел сына в больницу на обследование. После беседы с доктором он выглядел удовлетворенным.
           – Врачи говорят, Игорек, что у тебя компенсированная сердечная недостаточность. Это не страшно. С такой недостаточностью можно всю жизнь прожить и ее не замечать. Единственное: не следует давать сердцу большие нагрузки.
 
(продолжение следует)

 

Идеал недостижим. Глава 8. Мумиё

Идеал недостижим. Глава 6. Суд