Идеал недостижим. Глава 6. Суд

1
 
С замиранием сердца Игорь перелистывал страницы. Он разглядывал иллюстрации Доре к сказкам Перро. Вечером, как только за окном темнело, он раскрывал эту книжку. Она манила его. Смотреть на эти полные зловещей таинственности гравюры одному в квартире было так страшно. Вернее, в туалете.

Они жили здесь уже год. Лунин работал старшим библиотекарем в библиотеке одного из саратовских вузов. Их поселили – временно –  в новом институтском здании, в туалете, которым еще не пользовались. Вдоль одной стены стояли кабинки, вдоль другой – писсуары и умывальник. Лунин закрыл писсуары газетами. «Живем в квартире со всеми удобствами, – посмеивался он. – Удобств даже больше, чем надо». Он спал на полу, сын – на раскладушке.

Сами сказки не произвели на Игоря большого впечатления. Книги читал ему Лунин, каждый вечер. А вот «Затерянный мир» Конан Дойла вызвал восхищение. И зависть к автору. Мальчику непреодолимо захотелось создать что-нибудь равноценное.  Он стал диктовать отцу свой роман. Тот старательно записывал. Через день вдохновение Игоря иссякло.

Мальчик собрался с духом и перевернул еще одну страницу. Он дошел до самой страшной гравюры. Девушка стоит у источника, наполняет кувшин. Встревожено повернула голову, слышит сзади шаги. К ней поднимается зловещая старуха. На хищное лицо надвинут капюшон. От нее исходит смертельная опасность. И тут новое впечатление всецело завладело им. Он забыл о старухе. Удивительная музыка звучала за окном. «Если б знали вы, как мне дороги подмосковные вечера», – проникновенно пел певец. Игорь слышал эту песню впервые. Он оцепенел. Песня закончилась, а он долго  еще сидел, не двигаясь. Возвышенная грусть, душевный подъем, восхищение композитором, создавшим такую музыку, переполняли его.         

Скоро должен был прийти отец. Как всегда, Игорь ожидал его с мучительным нетерпением. Прислушивался к шагам. Ждал: вот сейчас, у двери, шаги затихнут, в замочной скважине повернется ключ. Если шаги удалялись, испытывал горькое разочарование. Иногда Игорь подходил к окну, смотрел вниз, на небольшую площадь перед институтом. Маленькие фигурки людей пересекали ее. Он вглядывался в них, надеялся узнать отца.

Осенью они и еще множество людей стояли на этой площади и смотрели на звездное небо, ждали первый спутник. «Вот он! Летит!» – воскликнул кто-то. По небу, пересекая созвездия, неторопливо и равномерно двигалась звездочка. Игорь как завороженный следил за ней, пока она не исчезла.

Наконец отец пришел. Игорь с бурной радостью бросился к нему.

– Никто не приходил, не стучал? – спросил Лунин. Он был взволнован, напряжен и как-то воинственно весел.

– Нет.

– Мать твоя приехала. Повестку в суд сегодня получил. Ну что ж, суд так суд. Почему мы должны все время от нее бегать?

Кажется, эта новость не очень заинтересовала Игорька.

Лунин поставил на примус кастрюлю с водой.

– Сейчас супчик сварим. – Он стал чистить картошку,  тихо   напевая:   –    Разлука, ты-ы, разлука, родная сто-орона. Никто нас не разлучит, ни Игорь, и ни я. – Прервал пение, спросил: – По закону мнением ребенка интересуются, если ему исполнилось восемь лет. Тебе семь. И все же, если бы тебе задали вопрос, с кем ты хочешь остаться, со мной или с матерью, чтобы ты сказал? – Он произнес это беспечным тоном,  продолжая чистить картошку. Так спрашивают, заранее зная ответ.

– Не знаю, – спокойно произнес мальчик.

Что это значило? Дух противоречия? Нежелание серьезно отвечать на вопрос, ответ на который очевиден?

Рука у Лунина дрогнула, он чуть не порезался. Он быстро взглянул на Игоря и отвел глаза. Замолчал, замкнулся в себе. Мальчик безуспешно пытался вывести его из этого состояния и, в конце концов, сам угрюмо умолк.

Утром Лунин накричал на сына.

Эти вспышки гнева были несовместимы с его системой воспитания. Они были несовместимы с его сознательным «я». Лунин старался их поскорее забыть. Со страхом гнал от себя мысль, что они могут повториться. Лишь убедив себя, что такого больше не допустит, он понемногу успокаивался.

Заведующая библиотекой Елена Яковлевна, тучная низенькая женщина лет пятидесяти, с хищным орлиным носом, жена известного в Саратове профессора, сулила всяческую поддержку. «Наш коллектив подтвердит, как вы заботитесь о сыне, как он вас любит», – заверяла она.

А он стал подумывать об увольнении. Небольшая библиотечная зарплата и проживание в туалете могли стать на суде весомыми аргументами против Лунина. Он собирался снять квартиру и устроиться рабочим в СМУ. Зарабатывали там неплохо.

Как-то в конце рабочего дня, Елена Яковлевна вызвала его к себе в кабинет. «Скажу сейчас, что хочу уволиться, – решил, входя, Лунин. – Объясню причину. Она поймет».

Вид у заведующей был довольный.

– Добилась-таки я для вас комнаты в общежитии. Я ведь давно обещала. Отдельная комната. Послезавтра можете туда перебираться. – Лунин горячо поблагодарил. Услышав об общежитии, он передумал увольняться.

– Вадим Александрович, не могли бы вы помочь сегодня на даче? Всего один час. Работа мужская, а мужу здоровье не позволяет.

Нельзя было отказаться.

– Хорошо, Елена Яковлевна.

– Вот и славно. Тогда сейчас и поедем.

– Я только сына предупрежу.

– Естественно.

Дача была недалеко от города. Лунин ожидал встретить там профессора, но оказалось, что его вчера положили в больницу. Лунин поинтересовался, что он должен сделать. Заведующая немного подумала. Изогнула тонкие губы в неопределенной улыбке.

– Для начала наколите, пожалуйста, дров. Вон там сарай. Потом я вам еще одну мужскую работу найду.

Через четверть часа она позвала его в дом. Лунин увидел богато накрытый стол.

– Отметить надо ваше предстоящее новоселье, – сказала, улыбаясь, заведующая.

От выпивки Лунин отказался. Сослался на то, что должен быть примером для сына. Она уговаривала его долго, но тщетно.

– А я выпью! – заявила Елена Яковлевна.

Заговорили о скором судебном заседании. Елена Яковлевна почему-то вздохнула.

– А вы на суде-то с женой и помиритесь! Такое бывает.

– Это невозможно. У меня есть невеста. Я ее люблю.

– Как невеста? Какая невеста?

Он достал фотографию Эсфирь и протянул заведующей. Несколько секунд она разглядывала фотографию. Побагровела. Бросила ее на стол.

– Да это…  Это же девчонка еще совсем!

«Так значит, все это время у нее были на меня какие-то виды», – думал обескураженный Лунин, засовывая фотографию в карман. Он вспомнил, как Клава позвала его передвинуть шкаф.

Елена Яковлевна выпила две рюмки коньяка одну за другой. Это вернуло ей самообладание. Она снова заулыбалась.

Чем больше она пила, тем более манящей становилась ее улыбка, тем откровеннее – намеки.

Лунин порывался уйти, говорил, что Игорь беспокоится. Елена Яковлевна его удерживала. А когда он встал из-за стола с твердым намерением попрощаться, она  подняла глаза к потолку и вскрикнула:

– Ой, с сердцем плохо!.. Вы же не бросите меня в таком состоянии? – Она тоже встала, быстро подошла вплотную к нему, схватила его руку и прижала   к   левой   груди.

– Слышите, как стучит?

Лунин с трудом высвободил руку.

– Я поеду в город. Вызову врача.

– Не надо врача! Останься!

– Я должен идти, Елена Яковлевна.

Заведующая смотрела на него помутневшими глазами. И вдруг взвизгнула:

– Ну и проваливай!

Он поспешно ушел.

Утром  Лунин уволился.

Он снял сравнительно дешевую комнату, недалеко от центра. Вечером они переехали на новое место.

Лунин стал работать в СМУ. Отбойным молотком сверлил асфальт, грунт. Работа была тяжелая, для него совершенно непривычная. Даже на эфедре он так не уставал. Однако всем на удивление он очень скоро стал одним из лучших.

Однажды на улице он увидел Риту. С ним был сын. Она их не заметила, Лунин окликнул ее. Рита кинулась к Игорю, но тот застенчиво спрятался за отца. Она достала из сумочки конфеты, протянула мальчику. Он не брал.

– Что же ты его таким дикарем воспитал! – с обидой воскликнула Рита. И ушла.
 
2
 
Суд состоялся в апреле.

Такой тревоги, такого волнения Лунин не испытывал никогда в жизни.

Он хорошо знал, что ребенка отцу присуждают крайне редко, только если мать ведет аморальный образ жизни. В остальных случаях ребенка отдают матери. Рита была приличной женщиной.

Сына Лунин с собой не взял. Зрители заполнили зал наполовину. Судьей был мужчина. «Это уже хорошо», – подумал Лунин. Увидев среди свидетелей жены Елену Яковлевну, он был неприятно поражен.

Сначала судья обратился к Лунину и Рите с предложением помириться, снова соединиться. Рита вопросительно посмотрела на Лунина. «Нет», – твердо ответил он.

 Даже адвокат Риты, маленький лысый толстогубый человечек, не нападал на Лунина так ожесточенно, как Елена Яковлевна. Она обвиняла его в том, что он кричал на сына, запирал его, что тому днем нечего было есть.

Лунин слушал, мрачно глядя в пол. К внутренней стороне туалетной двери он приделал щеколду, но действительно запирал дверь, уходя на работу. Так ему было спокойнее. Но голодным ребенок никогда не был. А кричал он на сына в Саратове только раз.

Рабочие из его бригады, пришедшие его поддержать, глухо зароптали. Выступила Рита. Она была гораздо сдержаннее. Говорила о том, что отец возит сына по горам, что у него не постоянного жилья. 

Лунин адвоката не нанимал. У него был один свидетель – прораб. Тот произнес речь очень короткую, но искреннюю.

– Я так скажу. Лунин к нашей работе совсем непривычный был. А стал в моей бригаде передовиком! Как так? Ради сына старался. Сын для него – все. Скажу так: нельзя у него сына отбирать! Несправедливо это будет.

Наконец, слово предоставили Лунину.

– Гражданин судья, – заговорил он глухим от волнения голосом, – я хочу и настаиваю, чтобы ребенка отдали только мне, и чтобы воспитывал его только я без всякого, прямого или косвенного, влияния со стороны матери. Я не потому прошу об этом, что у нее плохие материальные и жилищные условия. Главное в том, что ребенок ко мне привязан, и я к нему привязан. Говорить о том, что она плохая мать, я не могу. Во всяком случае, она лучше тех матерей, которых лишают материнства. Но я убежден, что она не сможет так воспитать ребенка, как я. Я не могу доверить ей воспитание сына. У меня педагогическое образование. Я работал учителем, инспектором облоно, научным сотрудником института педагогики. Педагогику я люблю. У меня собрание книг Макаренко, Ушинского, о семье Ульяновых. Для меня воспитание сына не только долг, но и громадная радость и удовлетворение. Я отдаю этому много времени. Очень серьезно к этому отношусь. Поэтому я бы и вас, гражданин судья, просил со всей серьезностью отнестись к моему отношению к ребенку. – Лунин чувствовал, что говорит из-за волнения не очень складно. – Я записываю свои наблюдения, чтобы потом обобщить и сделать какие-то выводы. Я это никому не говорил, так как боялся, что не поймут, высмеют, как это и бывает обычно, когда человек делает что-нибудь не так, как все.

Она говорит, что ребенку нужен уход. Но теперь ведь ему не пеленки менять надо, а воспитывать, формировать человека, гражданина нашей Родины. Честного, чистого, целеустремленного, любящего труд, уважающего коллектив. А ведь это делается не только внушением, чтением книг и запрещением делать то-то и то-то. Это делается путем личного примера. Я сам читал раньше лекции – был членом общества по распространению научных и политических знаний – и говорил о личном примере, но все из книг. И только теперь я понял, какую роль в воспитании ребенка играет личный пример родителя. Я, кажется, оказываю на сына положительное влияние, мои труды не проходят даром. Так говорят все, кто нас знает.

Она говорит, что я плохо относился к семье. Да, мы ссорились, при сыне. Тут я виноват. Это одна из причин, почему мы разошлись. Но это ведь я к ней плохо относился. Сейчас у нас с сыном тоже семья. Разве я плохо отношусь к семье? Не слова, а дела решают. Нельзя прикидываться хорошим отцом столько времени.

Я воспитываю сына один третий года. И те два года, когда мы жили отдельно, я его воспитывал, приходил чуть ли не каждый день к нему, купал, постоянно делал прогулки на воздухе. Он не хотел, чтобы я уходил. После моего отъезда во Фрунзе сын ни разу не высказал желания вернуться к матери. А ведь я ему никогда плохо о матери не говорил и не говорю. Считаю, что не должен этого делать.

Мы с сыном идем своим путем, живем скромно, небогато, но честно. Раньше не чувствовал я себя так просто и уверенно, как сейчас. Как ни парадоксально, но от невзгод и трудностей мы стали лучше, чище, сильнее. От нее нам ничего не надо. Пусть только оставит нас в покое. Мы живем счастливо, радостно, Если вы возьмете его у матери, то это ничего. А у меня вырвите с мясом. Как можете вы совершить насилие над нами обоими? Мы – это одно целое. Для меня вопрос стоит так: жить или не жить.    

Он замолчал, Стояла полная тишина. Он чувствовал, что симпатии зала на его стороне. Даже секретарша, молоденькая девушка с добрыми голубыми глазами, поглядывала на него с любопытством и сочувствием. Но лицо судьи оставалось непроницаемым.

Лунин сел. Глядел в пол перед собой. Внезапно слезы хлынули из глаз. Он старался взять себя в руки. Боялся, что это сочтут за разыгрывание душещипательной сцены, за попытку разжалобить судью. Но слезы продолжали литься. Судья ушел. Когда он через несколько минут вернулся, на полу перед Луниным была лужица слез.

– Суд постановил: – услышал он, –  присудить ребенка Лунину Вадиму Александровичу. Как исключительному отцу.

Беспредельная радость охватила его. В зале зааплодировали. Его поздравляли. Первой поздравила Вера, двоюродная сестра. К Лунину  подошел судья, пожал руку. Теперь лицо у него было простым и добрым.

– Я двадцать лет работаю судьей, – сказал он. – Такой случай в моей практике впервые.

Вдруг Лунин увидел Риту. Она стояла в оцепенении. Он победил, но не испытывал торжества победителя. Ему было  просто ее жалко. Лунин едва не подошел к ней с утешениями, но почувствовал неуместность такого поступка. Он быстро вышел из зала.

Она не видела никого. Чувство обиды, унижения, чувство несправедливости, совершенной по отношению к ней, сдавили сердце. Ведь она по-настоящему любила сына. Она и  его  продолжала любить! Готова была, смирив гордость, все простив, снова соединить с ним свою жизнь.

После всех треволнений Лунину так захотелось оказаться снова в горах, вдвоем с сыном, вдали от общества! Через несколько дней после суда он уехал во Фрунзе.
 
(продолжение следует)

© Copyright: Владимир Ноллетов, 2021

Регистрационный номер №0487520

от 16 января 2021

[Скрыть] Регистрационный номер 0487520 выдан для произведения: 1
 
С замиранием сердца Игорь перелистывал страницы. Он разглядывал иллюстрации Доре к сказкам Перро. Вечером, как только за окном темнело, он раскрывал эту книжку. Она манила его. Смотреть на эти полные зловещей таинственности гравюры одному в квартире было так страшно. Вернее, в туалете.
Они жили здесь уже год. Лунин работал старшим библиотекарем в библиотеке одного из саратовских вузов. Их поселили – временно –  в новом институтском здании, в туалете, которым еще не пользовались. Вдоль одной стены стояли кабинки, вдоль другой – писсуары и умывальник. Лунин закрыл писсуары газетами. «Живем в квартире со всеми удобствами, – посмеивался он. – Удобств даже больше, чем надо». Он спал на полу, сын – на раскладушке.
Сами сказки не произвели на Игоря большого впечатления. Книги читал ему Лунин, каждый вечер. А вот «Затерянный мир» Конан Дойла вызвал восхищение. И зависть к автору. Мальчику непреодолимо захотелось создать что-нибудь равноценное.  Он стал диктовать отцу свой роман. Тот старательно записывал. Через день вдохновение Игоря иссякло.
Мальчик собрался с духом и перевернул еще одну страницу. Он дошел до самой страшной гравюры. Девушка стоит у источника, наполняет кувшин. Встревожено повернула голову, слышит сзади шаги. К ней поднимается зловещая старуха. На хищное лицо надвинут капюшон. От нее исходит смертельная опасность. И тут новое впечатление всецело завладело им. Он забыл о старухе. Удивительная музыка звучала за окном. «Если б знали вы, как мне дороги подмосковные вечера», – проникновенно пел певец. Игорь слышал эту песню впервые. Он оцепенел. Песня закончилась, а он долго  еще сидел, не двигаясь. Возвышенная грусть, душевный подъем, восхищение композитором, создавшим такую музыку, переполняли его.         
Скоро должен был прийти отец. Как всегда Игорь ожидал его с мучительным нетерпением. Прислушивался к шагам. Ждал: вот сейчас, у двери, шаги затихнут, в замочной скважине повернется ключ. Если шаги удалялись, испытывал горькое разочарование. Иногда Игорь подходил к окну, смотрел вниз, на небольшую площадь перед институтом. Маленькие фигурки людей пересекали ее. Он вглядывался в них, надеялся узнать отца.
Осенью они и еще множество людей стояли на этой площади и смотрели на звездное небо, ждали первый спутник. «Вот он! Летит!» – воскликнул кто-то. По небу, пересекая созвездия, неторопливо и равномерно двигалась звездочка. Игорь как завороженный следил за ней, пока она не исчезла.
Наконец отец пришел. Игорь с бурной радостью бросился к нему.
– Никто не приходил, не стучал? – спросил Лунин. Он был взволнован, напряжен и как-то воинственно весел.
– Нет.
– Мать твоя приехала. Повестку в суд сегодня получил. Ну что ж, суд так суд. Почему мы должны все время от нее бегать?
Кажется, эта новость не очень заинтересовала Игорька.
Лунин поставил на примус кастрюлю с водой.
– Сейчас супчик сварим. – Он стал чистить картошку,  тихо   напевая:   –    Разлука,
ты-ы, разлука, родная сто-орона. Никто нас не разлучит, ни Игорь, и ни я. – Прервал пение, спросил: – По закону мнением ребенка интересуются, если ему исполнилось восемь лет. Тебе семь. И все же, если бы тебе задали вопрос, с кем ты хочешь остаться, со мной или с матерью, чтобы ты сказал? – Он произнес это беспечным тоном,  продолжая чистить картошку. Так спрашивают, заранее зная ответ.
– Не знаю, – спокойно произнес мальчик.
Что это значило? Дух противоречия? Нежелание серьезно отвечать на вопрос, ответ на который очевиден?
Рука у Лунина дрогнула, он чуть не порезался. Он быстро взглянул на Игоря и отвел глаза. Замолчал, замкнулся в себе. Мальчик безуспешно пытался вывести его из этого состояния и, в конце концов, сам угрюмо умолк.
Утром Лунин накричал на сына.
Эти вспышки гнева были несовместимы с его системой воспитания. Они были несовместимы с его сознательным «я». Лунин старался их поскорее забыть. Со страхом гнал от себя мысль, что они могут повториться. Лишь убедив себя, что такого больше не допустит, он понемногу успокаивался.
Заведующая библиотекой Елена Яковлевна, тучная низенькая женщина лет пятидесяти, с хищным орлиным носом, жена известного в Саратове профессора, сулила всяческую поддержку. «Наш коллектив подтвердит, как вы заботитесь о сыне, как он вас любит», – заверяла она.
А он стал подумывать об увольнении. Небольшая библиотечная зарплата и проживание в туалете могли стать на суде весомыми аргументами против Лунина. Он собирался снять квартиру и устроиться рабочим в СМУ. Зарабатывали там неплохо.
Как-то в конце рабочего дня, Елена Яковлевна вызвала его к себе в кабинет. «Скажу сейчас, что хочу уволиться, – решил, входя, Лунин. – Объясню причину. Она поймет».
Вид у заведующей был довольный.
– Добилась-таки я для вас комнаты в общежитии. Я ведь давно обещала. Отдельная комната. Послезавтра можете туда перебираться. – Лунин горячо поблагодарил. Услышав об общежитии, он передумал увольняться.
– Вадим Александрович, не могли бы вы помочь сегодня на даче? Всего один час. Работа мужская, а мужу здоровье не позволяет.
Нельзя было отказаться.
– Хорошо, Елена Яковлевна.
– Вот и славно. Тогда сейчас и поедем.
– Я только сына предупрежу.
– Естественно.
Дача была недалеко от города. Лунин ожидал встретить там профессора, но оказалось, что его вчера положили в больницу. Лунин поинтересовался, что он должен сделать. Заведующая немного подумала. Изогнула тонкие губы в неопределенной улыбке.
– Для начала наколите, пожалуйста, дров. Вон там сарай. Потом я вам еще одну мужскую работу найду.
Через четверть часа она позвала его в дом. Лунин увидел богато накрытый стол.
– Отметить надо ваше предстоящее новоселье, – сказала, улыбаясь, заведующая.
От выпивки Лунин отказался. Сослался на то, что должен быть примером для сына. Она уговаривала его долго, но тщетно.
– А я выпью! – заявила Елена Яковлевна.
Заговорили о скором судебном заседании. Елена Яковлевна почему-то вздохнула.
– А вы на суде-то с женой и помиритесь! Такое бывает.
– Это невозможно. У меня есть невеста. Я ее люблю.
– Как невеста? Какая невеста?
Он достал фотографию Эсфирь и протянул заведующей. Несколько секунд она разглядывала фотографию. Побагровела. Бросила ее на стол.
– Да это…  Это же девчонка еще совсем!
«Так значит, все это время у нее были на меня какие-то виды», – думал обескураженный Лунин, засовывая фотографию в карман. Он вспомнил, как Клава позвала его передвинуть шкаф.
Елена Яковлевна выпила две рюмки коньяка одну за другой. Это вернуло ей самообладание. Она снова заулыбалась.
Чем больше она пила, тем более манящей становилась ее улыбка, тем откровеннее – намеки.
Лунин порывался уйти, говорил, что Игорь беспокоится. Елена Яковлевна его удерживала. А когда он встал из-за стола с твердым намерением попрощаться, она  подняла глаза к потолку и вскрикнула:
– Ой, с сердцем плохо!.. Вы же не бросите меня в таком состоянии? – Она тоже встала, быстро подошла вплотную к нему, схватила его руку и прижала   к   левой   груди.
– Слышите, как стучит?
Лунин с трудом высвободил руку.
– Я поеду в город. Вызову врача.
– Не надо врача! Останься!
– Я должен идти, Елена Яковлевна.
Заведующая смотрела на него помутневшими глазами. И вдруг взвизгнула:
– Ну и проваливай!
Он поспешно ушел.
Утром  Лунин уволился.
Он снял сравнительно дешевую комнату, недалеко от центра. Вечером они переехали на новое место.
Лунин стал работать в СМУ. Отбойным молотком сверлил асфальт, грунт. Работа была тяжелая, для него совершенно непривычная. Даже на эфедре он так не уставал. Однако всем на удивление он очень скоро стал одним из лучших.
Однажды на улице он увидел Риту. С ним был сын. Она их не заметила, Лунин окликнул ее. Рита кинулась к Игорю, но тот застенчиво спрятался за отца. Она достала из сумочки конфеты, протянула мальчику. Он не брал.
– Что же ты его таким дикарем воспитал! – с обидой воскликнула Рита. И ушла.
 
2
 
Суд состоялся в апреле.
Такой тревоги, такого волнения Лунин не испытывал никогда в жизни.
Он хорошо знал, что ребенка отцу присуждают крайне редко, только если мать ведет аморальный образ жизни. В остальных случаях ребенка отдают матери. Рита была приличной женщиной.
Сына Лунин с собой не взял. Зрители заполнили зал наполовину. Судьей был мужчина. «Это уже хорошо», – подумал Лунин. Увидев среди свидетелей жены Елену Яковлевну, он был неприятно поражен.
Сначала судья обратился к Лунину и Рите с предложением помириться, снова соединиться. Рита вопросительно посмотрела на Лунина. «Нет», – твердо ответил он.
 Даже адвокат Риты, маленький лысый толстогубый человечек, не нападал на Лунина так ожесточенно, как Елена Яковлевна. Она обвиняла его в том, что он кричал на сына, запирал его, что тому днем нечего было есть.
Лунин слушал, мрачно глядя в пол. К внутренней стороне туалетной двери он приделал щеколду, но действительно запирал дверь, уходя на работу. Так ему было спокойнее. Но голодным ребенок никогда не был. А кричал он на сына в Саратове только раз.
Рабочие из его бригады, пришедшие его поддержать, глухо зароптали. Выступила Рита. Она была гораздо сдержаннее. Говорила о том, что отец возит сына по горам, что у него не постоянного жилья. 
Лунин адвоката не нанимал. У него был один свидетель – прораб. Тот произнес речь очень короткую, но искреннюю.
– Я так скажу. Лунин к нашей работе совсем непривычный был. А стал в моей бригаде передовиком! Как так? Ради сына старался. Сын для него – все. Скажу так: нельзя у него сына отбирать! Несправедливо это будет.
Наконец, слово предоставили Лунину.
– Гражданин судья, – заговорил он глухим от волнения голосом, – я хочу и настаиваю, чтобы ребенка отдали только мне, и чтобы воспитывал его только я без всякого, прямого или косвенного, влияния со стороны матери. Я не потому прошу об этом, что у нее плохие материальные и жилищные условия. Главное в том, что ребенок ко мне привязан, и я к нему привязан.
Говорить о том, что она плохая мать, я не могу. Во всяком случае, она лучше тех матерей, которых лишают материнства. Но я убежден, что она не сможет так воспитать ребенка, как я. Я не могу доверить ей воспитание сына. У меня педагогическое образование. Я работал учителем, инспектором облоно, научным сотрудником института педагогики. Педагогику я люблю. У меня собрание книг Макаренко, Ушинского, о семье Ульяновых. Для меня воспитание сына не только долг, но и громадная радость и удовлетворение. Я отдаю этому много времени. Очень серьезно к этому отношусь. Поэтому я бы и вас, гражданин судья, просил со всей серьезностью отнестись к моему отношению к ребенку. – Лунин чувствовал, что говорит из-за волнения не очень складно. – Я записываю свои наблюдения, чтобы потом обобщить и сделать какие-то выводы. Я это никому не говорил, так как боялся, что не поймут, высмеют, как это и бывает обычно, когда человек делает что-нибудь не так, как все.
Она говорит, что ребенку нужен уход. Но теперь ведь ему не пеленки менять надо, а воспитывать, формировать человека, гражданина нашей Родины. Честного, чистого, целеустремленного, любящего труд, уважающего коллектив. А ведь это делается не только внушением, чтением книг и запрещением делать то-то и то-то. Это делается путем личного примера. Я сам читал раньше лекции – был членом общества по распространению научных и политических знаний – и говорил о личном примере, но все из книг. И только теперь я понял, какую роль в воспитании ребенка играет личный пример родителя. Я, кажется, оказываю на сына положительное влияние, мои труды не проходят даром. Так говорят все, кто нас знает.
Она говорит, что я плохо относился к семье. Да, мы ссорились, при сыне. Тут я виноват. Это одна из причин, почему мы разошлись. Но это ведь я к ней плохо относился. Сейчас у нас с сыном тоже семья. Разве я плохо отношусь к семье? Не слова, а дела решают. Нельзя прикидываться хорошим отцом столько времени.
Я воспитываю сына один третий года. И те два года, когда мы жили отдельно, я его воспитывал, приходил чуть ли не каждый день к нему, купал, постоянно делал прогулки на воздухе. Он не хотел, чтобы я уходил. После моего отъезда во Фрунзе сын ни разу не высказал желания вернуться к матери. А ведь я ему никогда плохо о матери не говорил и не говорю. Считаю, что не должен этого делать.
Мы с сыном идем своим путем, живем скромно, небогато, но честно. Раньше не чувствовал я себя так просто и уверенно, как сейчас. Как ни парадоксально, но от невзгод и трудностей мы стали лучше, чище, сильнее. От нее нам ничего не надо. Пусть только оставит нас в покое. Мы живем счастливо, радостно, Если вы возьмете его у матери, то это ничего. А у меня вырвите с мясом. Как можете вы совершить насилие над нами обоими? Мы – это одно целое. Для меня вопрос стоит так: жить или не жить.    
Он замолчал, Стояла полная тишина. Он чувствовал, что симпатии зала на его стороне. Даже секретарша, молоденькая девушка с добрыми голубыми глазами, поглядывала на него с любопытством и сочувствием. Но лицо судьи оставалось непроницаемым.
Лунин сел. Глядел в пол перед собой. Внезапно слезы хлынули из глаз. Он старался взять себя в руки. Боялся, что это сочтут за разыгрывание душещипательной сцены, за попытку разжалобить судью. Но слезы продолжали литься. Судья ушел. Когда он через несколько минут вернулся, на полу перед Луниным была лужица слез.
– Суд постановил: – услышал он, –  присудить ребенка Лунину Вадиму Александровичу. Как исключительному отцу.
Беспредельная радость охватила его. В зале зааплодировали. Его поздравляли. Первой поздравила Вера, двоюродная сестра. К Лунину  подошел судья, пожал руку. Теперь лицо у него было простым и добрым.
– Я двадцать лет работаю судьей, – сказал он. – Такой случай в моей практике впервые.
Вдруг Лунин увидел Риту. Она стояла в оцепенении. Он победил, но не испытывал торжества победителя. Ему было  просто ее жалко. Лунин едва не подошел к ней с утешениями, но почувствовал неуместность такого поступка. Он быстро вышел из зала.
Она не видела никого. Чувство обиды, унижения, чувство несправедливости, совершенной по отношению к ней, сдавили сердце. Ведь она по-настоящему любила сына. Она и  его  продолжала любить! Готова была, смирив гордость, все простив, снова соединить с ним свою жизнь.
После всех треволнений Лунину так захотелось оказаться снова в горах, вдвоем с сыном, вдали от общества! Через несколько дней после суда он уехал во Фрунзе.
 
(продолжение следует)

 

Идеал недостижим. Глава 7. Опять эфедра

Идеал недостижим. Глава 5. Эфедра