[Скрыть]
Регистрационный номер 0065225 выдан для произведения:
Глава тридцать вторая.
Самолёт из Москвы приближался к Саратовскому аэропорту.
Когда-то Ираиду Михайловну умиляло, что их областной аэровокзал был по-провинциальному уютен. От него пахло еще тем довоенным спокойствием. Когда авиаперевозки были в новинку, и на линиях работали наши советские «Дугласы» - Ли-2 .
Но теперь.
По-сравнению с «Боингом, запасливый и элегантный «Як-42» казался ей подрощенным кукурузником. Он, конечно, для кого-то был верхом комфорта, но после английских вещей всё в России казалось ей ужасным допотопным, даже самолёты.
Оболенская сначала читала какой-то иллюстрированный журнал, затем смотрела в круглое окно на проплывающие под крылом облака. Затем вспоминала о своём житье в этом отделенном от континента мире.
Занятия в школе живописи не слишком утомляли её. Было приятно вновь почувствовать себя ученицей. Вновь рисовать бесконечные постановки, обнаженную натуру. Всё то, что давно казалось ей пройденным этапом. Разленившаяся за годы «безделья» рука вновь становилась более податливой. Её словно бы вылепляли заново, заставляя отзываться на каждую команду мозга определенным и довольно чётким движением.
В последнюю неделю она решила навестить своего давнего друга – профессора древней истории из Оксфорда. Тот жил в своём доме и имел неплохой доход, позволявший ему время от времени скупать довольно неплохие полотна русских живописцев. Ираида Михайловна помогала ему в этом. Она старалась избежать проблем с таможней. Да и вообще создать для этого пожилого джентльмена максимум удобств.
Знаменитый университетский город встретил её, как обычную туристку. О нём она знала только одно – здесь есть знаменитый Университет, и еще в этом городе делают замечательные английские автомобили.
Она давно мечтала купить для себя «Мини» - эта глазастая машинёшка была более к лицу, чем слишком высокомерное «Вольво». К тому же для выездов на пленер это было самое то…
Дом профессора был такой же как у других. Вероятно, его еще возвели при королеве Виктории. Маленький замок, заставлявший вспоминать о писателе Кронине и герое его главного романа, владельце шляпного магазина.
«Шляпник. Алиса!»
Ираида Михайловна поморщилась. Вслед за именем сказочной героини возникало имя дочери. Она понимала, что думая о дочери будет вспоминать героиню Кэрролла, а при слове Алиса. Думать. Что это говорят о её милой дочурке.
«Надо было давно прекратить этот балаган. Нелли уже взрослая. Возможно, если её избавить от общества Людочки, то всё постепенно наладится…»
Она прошла к калитке и трижды ударила молоточком об неё.
- Good morning. What do you wont?
Молодая, стоящая на пороге девушка с трудом подбирала слова. Она походила на ручного попугая своим слегка хрипловатым и странно притягательным голосом, и в её голосе её чувствовался какой-то непонятный акцент. Но самое главное, было то, что она была полностью обнажена и своим в меру полноватым телом напомнила Ираиде Михайловне внезапно ожившую и собирающуюся вылезти за пределы полотна Венеру.
- I want to see of m-r Archibald Brown. Does is he in it?
- Yes, ofcourse.
Ираида Михайловна улыбнулась. Девушка чем-то напомнила ей булгаковскую Маргариту. А доктор Браун сразу же приобрёл какие-то готические черты.
- Всё чудеснее и чудеснее, - не ко времени процитировала она любимую героиню дочери.
Калитка вела в довольно большую комнату, если это можно было назвать комнатой. Здесь были шкафы для одежды, Ираида Михайловна поёжилась.
- MustIdoundressingnowinhere?
Девушка многозначительно промолчала. Ираиде Михайловне стало любопытно. Она вдруг почувствовала себя вновь милой скромницей, кому, еще в новинку чувство тотальной наготы. К тому же ей самой хотелось почувствовать то, что чувствуют профессиональные натурщицы, показывая своё тело более зрелыми и опытным мужчинам.
Арчибальд Браун годился ей, по крайней мере, в дедушки. Он был не молод, но и не стар. И казался на своих фото похожим то Бернарда Шоу. То еще на какого-то проповедника гуманизма. Вероятно, это сходство возникало из-за седой бороды и довольно старого обветренного местами лица.
Ираида Оболенская стала медленно раздеваться. Ей самой опостылел её твидовый костюм. Он, во-первых, резал под мышками, словно не до конца разношенная школьная форма. А во-вторых, почти лишал её инициативы. В этой одежде она слишком глубоко увязала в прошлом, вновь готовясь сдавать бесконечные зачёты и экзамены.
Наконец, когда бледновато- розоватая кожа заняла место дурацкого твида она вздохнула свободнее. Страх перед незнакомцем пропал. «Иностранец полностью безопасен. Да и, в сущности, что он сможет мне сделать. Я гражданка Российской Федерации. Если что мой муж дойдёт до самого Президента».
Ираида тотчас представила высокого седовласого человека. Ельцин всегда вызывал у неё симпатию, она любила крупных людей, впрочем как и животных, особенно выделяя слонов - как сухопутных, так и морских.
К дому вела полузатененная тропинка. Идти по двору обнаженной было как-то ново, и это чувство щекотало нервы. Ираида поймала себя на мысли, что давно уже так робко не обнажалась. А с Валерием их жизнь напоминала глупую пародию на жизнь романной Веры Павловны.
«Если мы старались быть ближе, возможно бы Нелли не увлеклась этими нелепыми играми? Это всё оттого, что у неё нет ни братьев, ни сестёр. Одиночество дурно сказывается на ребёнке. Мальчиков это толкает к онанизму, а девочек…»
Ираида Михайловна вдруг по-настоящему испугалась. Она как-то запамятовала, когда в последний раз разговаривала с дочерью. Она привыкла воспринимать ту, как модель, заставляя вставать вполоборота, в ¾.. садиться и мило улыбаться, пока она наслаждалась вдохновением. С таким же успехом она могла писать куклу. Обычную фарфоровую куклу.
Зато её провожатая походила на куклу меньше всего. Она была живой, юной и слегка потной, излучавшей запах своей юности с каким-то дикарским весельем. Ираида смотрела на половинки попы этой смуглянки, только теперь она обратила на несвойственный англичанкам загар. «Не удивлюсь, если она цыганка, или венгерка… У венгров вообще в крови такое языческое бесстыдство…
Старик встречал их в большом зале с камином…
Ираида Михайловна не удивилась бы, увидев пламя в этой печи. Дом слишком походил на средневековый склеп, он давил её своими стенами, давил укрепленным балками потолком. Давил и превращал её в подобие какого-то насекомого, которое, только лишь по какому-то недоразумению, на накололи на булавку.
- Ну, здравствуйте, - проговорил он по-русски.
Его голос был слегка глуховат, словно бы у уставшего от работы лектора. Ираида Михайловна была благодарна ему ха это. Её английский желал бы быть лучше, но это было не самым сложным, сложнее было чувствовать себя свободно, а не так, как на медосмотре…
- Вы из Рублёвска?
- Да… Я из Рублёвска. Это город, напротив Саратова. Там родился известный композитор, появился на свет известный детский писатель, и еще один знаменитый художник- живописец.
- Да, это прямо Афины какие-то. Кстати, вы не знаете, что в вашем городе жил удивительный самородок, наивный художник Евсей Поляков?
- Поляков? Нет, я не припоминаю такого, – ответила Ираида, садясь в предложенное ей кресло.
-Очень жаль. Это был талантливый человек. Правда он пострадал от властей. Оказался в ссылке по наговору соседей, некоторое время занимался в народной студии у…
Имя, произнесенное стариком, было знакомо Ираиде. Имя этого художника было знакомо многим, он был первым профессиональным художником Рублёвска. Но она не припоминала Евсея Полякова.
- У этого самородка есть удивительная картина – «Тайная Вечеря». Иисус Христос в окружении двенадцати Апостолов, у которых лица заменены звериными мордами. Он грустно смотрит на них и понимает, что никакой большой церкви не получится…
- И вы думаете, что подобная картина может сохраниться? Большевики, наверняка уничтожили бы её за религиозную пропаганду, а современные церковные деятели – за богохульство.
- Мы, здесь в Англии уважаем человеческое право на несогласие. Евсей Поляков не соглашался ни с Церковью, ни с современной ему властью…
- А, по-моему, он попросту кокетничал. Изображая всё это. Я, правда не могу судить, не видя картины, но, по-моему, такой сюжет слишком нарочит, слишком вызывающ. Впрочем, начинающие всегда норовят начать с покорения Монблана…
Ираида Михайловна даже слегка привстала. Так она привыкла делать в школе споря с места с учителем, готовая в любой момент пойти в наступление, не только словесно. Её обнаженное тело разом помолодело. Ей даже подумалось, как бы это омоложение не отразилось и на её лице.
- Вы отчаянная спорщица. Впрочем, русские все такие. Им нравится играть в словесный теннис. Слова, слова, слова… Гамлет был прав. Слова и только слова…
- Вы хотите купить эту картину?
- Вот теперь вы говорите дело. Да. Я хочу купить. В моём доме для этой картины найдётся место. Да и вы не окажетесь обиженной моей щедростью.
- Это интересно. Надеюсь, что это полотно не имеет большой ценности.
- Разумеется нет. Знаете, у меня к вам ещё одна просьба. Не могли бы вы написать портрет моей компаньонки. Она живёт здесь последний месяц, а потом уедет к себе в Венгрию. И мне хотелось иметь её портрет. Мария не будет возражать.
- Вот, как… Значит, вы приглашаете в дом девушек и любуетесь их телами?
- По-моему, это справедливо. Я же не скрываю от них моего тела. И честно пишу, что я - натурист. Правда, некоторые путают это слово с другим, но недоразумение быстро разрешается. И многие остаются…
- Забавно. Вы пользуетесь их положением. Их желанием оказаться в Англии…
В комнате Марии было довольно уютно. Она жила, как студентка-младшекурсница.
- Тебе нравится твоя работа? – осторожно поинтересовалась Ираида Михайловна натягивая на планшет лист акварельной бумаги.
- Нравится. Мне нравится быть здесь, – с каким-то вызовом, слегка коверкая русские слова произнесла Мария. – Мне встать? Или я могу сидеть?
Взгляд Ираиды Михайловны упал на скрипичный футляр…
- Ты умеешь играть на скрипке? Это удивительно. А ты сможешь сыграть для меня?
- Конечно… Обычно для сэра Арчибальда я играю наши венгерские мелодии. Например, он без ума от чардаша. Ноги у него сами идут в пляс.
Ираида Михайловна представила этого худощавого старика танцующего, в чём мать родила и неуверенно улыбнулась. В этом доме всё было слишком криво, как в знаменитой считалке.
Между тем Мария достала инструмент из футляра и, поднеся смычок к струнам, тронула их конским волосом. Нащупала первый звук.
- Эта скрипка, наверняка покупная? – предположила Ираида Михайловна улавливая абрис своей натурщицы, когда скрипка закончила петь
- Нет, её сделал мой дедушка. Он умел делать скрипки, умел быть веселым и довольным жизнью. Хотя его жизнь была такой сложной.
- А ты, ты довольна жизнью?
- Я? Не знаю… Пока мне здесь нравится. Правда, я боюсь, что о моём житье здесь узнают братья. Они слишком горячие, чтобы понять. Если бы они знали, что я разгуливаю здесь голая перед стариком. То они попросту убили бы его…
- И тебе было бы жалко его?
- Он неплохой. Скоро забываешь, что он вообще существует. Он похож на соляную скульптуру. Её не замечаешь. Вполне возможно, что он просто прячется. Прячется от мира… Я тоже. Если бы мои братья знали. Они были против того, чтобы я уезжала. Но я сказала. Что знать английский язык- это важно… Хотя братьев интересуют только мотоциклы и наш огород. Они мечтали стать землевладельцами. Стать богатыми. Вот и всё… Они обычные мужланы, чем-то похожи на итальянцев…
- А ты мечтаешь вырваться. Стать другой, знаменитой. Ведь ты могла бы стать известной скрипачкой, завоевать весь мир…
- Но для этого нужны деньги. Нужны большие деньги. А пока я то ли прислуга, то ли компаньонка. То ли просто кукла для английского джентльмена. И ещё мне кажется, что он что-то задумал. У сэра Брауна много родственников. Не слишком дальних, но и не близких, им он обещал завещать этот дом и свои капиталы – деньги и научные труды. Но сейчас мне кажется, что он передумал.
- Ты думаешь, что он хочет удочерить тебя? Ведь ты, как я посмотрю, почти сирота.
- Как вы догадались?
- Не забывай, что я - художница. Просто в лицах сирот появляется какая-то углубленность в себя. Они живут вполнакала, прячут эмоции. И начинают подчиняться обстоятельствам… Девушка, имеющая родителей в живых, вряд ли бы согласилась с ролью куклы.
- А у вас есть дети? Дочь или сын?
- Есть… Моя дочь без ума от кэрролловской Алисы. Она даже придумала, что сама является Алисой. Моему мужу по душе этот детский балаган. Он вообще любит всё театральное…
- Балаган. Но ведь у вашей дочери есть имя. Как её зовут?
- Её зовут Нелли. Нелли Оболенская.
- Так ваш муж дворянин, да?
- Idon’tknow. Maybe…
- Если бы у моего отца был титул, и если бы не было той ужасной войны. Мы бы жили по-другому.
Мария замолчала.
Она терпеливо сидела. Поджав ноги и держа скрипку. В качестве драпировки Ираида Михайловна решила использовать британский флаг. Она слишком хорошо помнила его и быстро наметила, определяя окружение фигуры – к тому же более сочный синий цвет выделял розовое пятно, заставляя глаз концентрироваться на нём…
Мария продолжала смотреть в окно. Было забавно. Когда и модель и живописец были обнажены. Это равенство было в новинку, словно бы они доказывали друг другу свои лучшие намерения.
… Самолёт стал попадать в воздушные ямы, словно в выбоины на дороге.
Ираида Михайловна встрепенулась. Она почувствовала, что на неё смотрят и открыла глаза.
- Пристегнитесь, - говорила ей милая кудрявая бортпроводница.
Оболенская закивала. Она с трудом привыкала всегда говорить по-русски. Ощущение новизны не пропадало. Казалось, что всё – и этот полёт. И эта женщина ей только снится, и она вот-вот пробудится в своей комнате и будет вынуждена идти на занятия по рисунку.
- Хо-ро-шо… - проговорила она и стала делать то, что ей велели.
Оболенский слегка нервничал. Он стоял не то у итальянской сосны, не то у туи, стоял и думал о том, что сказать Ираиде.
Раньше она не слишком интересовалась личной жизнью дочери. Относясь к ней, как к живой кукле, используя любой момент для запечатления её в обнаженном и одетом виде. Образ Алисы был по душе. С Алисой не надо было говорить ни о чём низком. Да и сама Нелли не слишком хотела допускать в свой мир посторонних.
Она пряталась в своей сказке. Уходила в неё точно так же, как черепаха уходит в панцирь, притворяясь для своих врагов пыльным валуном на дороге. И это устраивало их обоих до последнего времени.
Нели становилась слишком тихой. Кто-то из сослуживцев стал пугать Оболенского влиянием современной улицы. Он, конечно, не верил во всемогущество наркотиков, Нелли никогда не требовала у него денег, напротив, она слишком надеялась на него, надеялась и предпочитала ничего не хотеть самой.
Ей хватало того мира, что был у неё в голове, той удачно запрограммированной сказки, которая устраивала его как отца. Он даже подыскал для неё подходящую подружку. Дочь Степана Акимовича, по его мнению, подходила идеально для роли подруги на час. Она могла играть, улыбаться, быть красивой. Нелли воспринимала её, как такую же куклу, только говорящую и живую. Ла и сама Людочка привычно пряталась за сказочным псевдонимом.
И вот теперь он потерял её, как куклу. Потерял и чувствовал себя не отцом, а нашкодившим школьником, который должен оправдываться за свою неразумную шалость…
Объявили о посадке нужного ему борта.
Ираида Михайловна была рада, что багаж получали внутри аэровокзала. Она вдруг почувствовала странную усталость. Голова кружилась и всё казалось каким-то слишком новым, ничто вокруг не могло помочь её глазам зацепиться за себя.
- Теперь я поминаю тех, кто долго жил вдалеке от Родины. Это ужасно. Сначала привыкаешь быть вдали. А затем, затем...
Она вышла из автобуса и направилась за людьми, что шли к небольшой калитке.
Ей вдруг показалось, что она с трудом понимает надписи. Например эту – «ВЫХОД В ГОРОД».
Она читала её совсем иначе. «Вы – ход в го… род». «При чём тут го? Что за глупости?»
Родина не узнавала её, она была похожа на Страну Чудес… Или же Зазеркалье, где всё левое – это правое… и наоборот».
Наконец. Что-то знакомое попало в поле её зрения. Это был её муж. Оболенский. Она отчего-то назвала его по фамилии. Как привыкла называть, будучи не то подругой, не то невестой. Тогда он ещё не был до конца её.
Если бы не этот человек, я бы покончила с собой. Или попросту сошла с ума от стыда. Ведь меня бы просто не поняли, просто выгнали бы, если бы знали.
И она вспомнила тот ужасно пронзительный солнечный день. Вспомнила, как пряталась в кустах сирени, как удивленно ощупывала своё нагое тело. После того, как она повалилась на холодную хорошо утоптанную землю, всё походило на сон… Только на сон.
Ни форменного платья, ни белья не было. Его эти изверги утащили с собой. Ираида подумала, как они разглядывают его, ощупывают, словно трофейное знамя. Ощупывают и смеются. Вдыхая в себя её запах, как любители духов вдыхают пробные ароматы…
Оболенский накинул на её тело свой серый плащ. Накинул и повёл за руку. Ираида понимала, что выглядит, как чучело. Полы плаща почти достигали щиколоток, и от этого её вид был смешон.
Они шли по дворам, стараясь не попадаться на глаза празднично настроенным горожанам. Даже. Когда они вошли в парадное и поднялись на нужный этаж страх перед наказанием не оставил Ираиду. Она с каким-то просящим выражением глаз посмотрела на своего спутника.
С этого дня и начались их отношения. Ираида потянулась к этому спокойному человеку. Валерий ей понравился. Он был тих и предсказуем. И эта предсказуемость завораживала.
Он помог ей поступить в Саратовское художественное училище, а затем, когда родила ему дочь, стал совершенно радостным и простым. Как и все советские люди. Так, по крайней мере, казалось Ираиде.
Осенью 1982 года их счастье едва не затрещало по швам. Привычные будничные дни стали вдруг тёмными. На третий день, после праздничной ноябрьской демонстрации, скончался всем привычный бровастый старичок с невнятным голосом и манерами доброго старого родственника, из какого-нибудь большого города, а то и самой Москвы.
Оболенский привык к правлению Леонида Брежнева. Всё катилось по рельсам, но было не ясно, что там, впереди, ровное поле, или страшный овраг. Он вдруг почувствовал страшное дыхание перемен. Когда он только появился на свет это дыхание вскоре коснулось его семьи. И вот теперь его дочь тоже входила в мир на смене эпох…
По Рублёвску тотчас поползли тревожные слухи. Новый Генсек старательно завинчивал разболтавшиеся за два десятилетия гайки, вообще люди привыкли к ленивой бездеятельности власти – на обычных ничем не опасных людей она смотрела сквозь пальцы, как смотрят на всех безобидных существ, время от времени давая им понять, кто в доме хозяин. Люди с инициативой снизу оказывались или наверху, если их инициатива поддерживалась и там, где их предложения и мысли казались еще более бредовыми чем были на самом деле…
Валерий Сигизмундович решил сказать всё лишь только в машине. Он не собирался откровенничать здесь, на ярком летнем солнце среди людей. Что думали об отдыхе, где-нибудь в Анталии или на Черноморском побережье. То, что он проворонил дочь, была и её вина, если бы она не уехала, всё могло бы сложиться по-другому. А так.
Даже тот факт, что он свёл дочь с ненадёжной и капризной дочкой Головина теперь казался ему преступной оплошностью. Не будь этой дружбы, дочь по-прежнему была бы привычной и милой девочкой, словно бы загримированной под знаменитую сказочную Алису. И в его душе не скребли когтями голодные и злые кошки.
Ираида Михайловна молча слушала мужа. Тот заводил автомобиль и старался быть как можно деликатнее.
- Что ты говоришь? Как пропала? – сорвалось с её напомаженных губ.
- Да, но ты не беспокойся. Михаил уж напал на след, да и вообще, да и вообще… это какое-то странное похищение.
- Чего они хотят?
- Денег, разумеется.
- Так заплати, возьми и заплати им. Господи, я не выдержу. Почему ты ни разу не обмолвился об этом?
- А что это изменило бы. Нелли ведь пропала не одна. Она исчезла вместе с Людочкой.
-С кем?
Имя светловолосой и глуповатой дочери Головина царапнуло мозг, словно лезвие перочинного ножа стекло. Она отчего-то была не в восторге от кратких визитов этой девочки. Людмила многое переняла от своей вздорной матери, хотя Зинаида Васильевна меньше всего была похожа на полноценную мать.
Она лишь играла роль любящей родительницы. Играла, как это делают бездарные любительницы, пытаясь испытать родительские чувства к едва знакомым им людям.
- Я же просила разрушить эту дружбу. Хотя, кто так дружит. Это она виновата. Что Нелли пропала, помяни моё слово, эта дурочка заманила нашу дочь в западню. Нелли ведь вся в тебя, она готова идти в пекло, ради каких-то дурацких принципов…
Автомобиль между тем оказался в пробке. Он по метру сползал с горы, Впереди маячили задки разнообразных легковушек, и от их обилия мысли о дочери становились всё более назойливыми.
«Что сейчас с ней. И где она? Неужели там…»
Под словом «там» она понимала неизвестную, но очень шокирующую область страны, где постоянно стреляют и девочки, подобные её дочери оказываются беспалыми и зареванными. Она была неуверенна, примет ли обратно обезображенную дочь – слишком уж та приучила смотреть на себя, как на аккуратную и милую в своей аккуратности куклу.
Закрыв глаза, Ираида предалась тревожащим её мыслям. Перед внутренним взором тотчас возникла обнаженная фигура Марии Ковач. Арчибальд Браун любил жить вместе с обнаженными девушками, почему же кому-нибудь в России не пойти по его стопам?
Ответа не было. Но что-то подсказывало, Нелли ещё не превратилась в изгаженный и абсолютно холодный труп. Её явно берегли, как шулер бережёт туза. Её и глупую высокомерную дочь банковского юрисконсульта. Который всегда напоминал ей однодворца, сдуру женившегося на графине.
Между тем повеяло речной прохладой. Машина мужа уже двигалась по похожему на застывшего динозавра мосту, двигалась, стараясь приноравливаться к ходу, идущего впереди троллейбуса.
Знакомый с детства мир вновь окружал её. По дорожкам шли полуголые люди, торопясь занять место на пляже, на них смотрели более или менее развратные автолюбители, отмечая зазывными улыбками наиболее грудастых и бесстыдных пляжниц.
«Ничего не изменилось, каждый живет в меру своего ума. Только вот у меня пропала дочь…»
Нелли, раньше она как-то не замечала её присутствия. Даже когда дочь уходила к себе в комнату она оставалась рядом, такая привычная, радостная, милая в своих фантазиях. От неё не было никаких проблем, некоторым она даже казалась рассудительной старушкой, только притворяющейся милой девочкой со слегка асимметричным лицом.
И вот теперь. Её словно бы обокрали, подло и гадко, унеся самое дорогое. «Да, правду говорят, что имеем не храним, потерявши плачем. А если она вернётся совсем другой, если…». Некоторые знакомые женщины пугали её дурным влиянием улицы, говорили, что как не беречься, сначала девочки находят себе неподходящих подружек, а потом и друзей. Ираида Михайловна вежливо выслушивала все эти советы, и была уверенна, что её дочь пройдёт этот порог юности без особых проблем.
Хотя даже тихая и милая Людочка казалась ей очень опасной. Она была похожа на внезапно вытянувшуюся малолетку. Мечты её быть в глазах окружающих Принцессой вызывали у Ираиды Михайловны вначале умиление, затем смех и наконец раздражение, когда вполне уже созревшая Головина норовила усесть по старой дошкольной привычке кому-нибудь на колени и томно пропеть: «Правда, я на Принцессу похожа?» Её гладили по голове, угощали чем-то вкусным и соглашались: «Да, Ты – Принцесса». «Вы…» - слетало в ответ с губ златокудрой девочки тотчас испачканных шоколадом.
Этого хватало, чтобы Людочка уходила к себе и продолжала воображать себя коронованной особой, а её отец со своими друзьями продолжал обсуждать серьёзные правовые проблемы, не забывая время от времени дегустировать дорогой армянский коньяк.
Но годы шли, пора было отказаться от глупых поддакиваний, поглаживания по голове и сюсюканья. Но Головин продолжал врать своей дочери, он делал это с улыбкой, улыбкой, которую можно было принять за знак заботы. В отличие от Зинаиды Васильевны, которая не любила слишком задержавшуюся в своей голубо-розовой поре девочку.
Но она не пыталась внушить ей другие мысли.
… Комната Нелли походила на часть экспозиции какого-нибудь литературного музея. Такая, наверняка была и в Оксфорде, но Ираида Михайловна как-то запамятовала, где тут дом той самой знаменитой Алисы….
На стене висел портрет дочери под названием «Алиса № 5» - на нём дочь была в голубом платье в клетку и держала в руках настоящую фарфоровую чашку с отменно заваренным чаем.
«И почему я не решилась написать её обнаженной. Возможно, хоть это отвратило её от таких нелепых фантазий. Пора было подумать о другом деле, а не переодеваться каждый месяц в новое клетчатое платье и продолжать этот дурацкий затянувшийся донельзя спектакль!»
Ираида Михайловна вспомнила, что англичане вообще любят традиции. Они затыкают слив раковины пробкой и умываются, как поросята, принимают ванну, а не душ, ездят по левой стороне дороги, и многое, что они желают слишком зеркально для русских. Возможно, и её дочь жила по зеркальным законам. Она не могла избавиться от них, как не может иностранец сразу привыкнуть к новым правилам…
«Возможно, я сделала глупость, что оставила её на Валерия. В последнее время он только и думает, что о своих вложениях в какие-то акции, облигации, вот что значит выходить не за человека, а за счётную машину. Когда-то он был арифмометром, а теперь дорос до ЭВМ…»
Исчезновение дочери было слишком ранним. Она ушла именно по-английски, не попрощавшись, и не сообщила своего нового адреса. Так уходят обычно несостоятельные квартиранты. Но от этого было ещё обиднее, словно бы дочь мстила им обоим за какую-то только ей ведомую обиду»
- Надо как-то отвлечь себя. А что я могу. Только рисовать. Вот кстати альбом нашего дорогого музея имени А.Н. Радищева...
Она открыла небольшую книжку и стала смотреть репродукции, стараясь больше не думать о том, чего не могла изменить при всём желании.
«Какие удивительные полотна у этого милого живописца», - решила она глядя на какие-то наполовину призрачные фигуры на фоне усадьбы. Какое милое почти райское место. Ведь тут наверняка рай. Как в том самом саду, куда так стремилась Алиса!»
Хотелось вновь почувствовать себя свободной. А не сидеть в этом мавзолее, оплакивая свою потерявшуюся игрушку. Игрушку, которую она вытолкнула из себя, почти семнадцать лет тому назад.
Помочь сайту
Поздравления
