Ребёнком он однажды прочитал сказку про одного лживого мальчика, который оказался в замке ещё более искусных лжецов. Оказался под градом насмешек и рядом подлостей, от которых его никто не мог защитить.
И вроде бы милая игра оборачивалась кошмаром. Кошмаром, от которого не было никакого спасения.
Вот и теперь он ощущал такую же странную атмосферу. То, что он был наг было не так страшно. Мустафа запер сына в детской и сам разгуливал, словно шах в гареме, небрежно помахивая своим членом, словно лев хвостом. А Клим был уверен в том, что здесь, в комнате, повсюду, расположены видеожучки; и он теперь как на ладони. Подопытный не то кролик, не то муравей.
Девушки чем-то напоминали ему слегка поддавших одноклассниц. Они смеялись над ним, как те привыкли смеяться над слегка странноватым очкастым словесником с моржовыми усами и странным, почти нелепым взглядом.
Клим представил своих соучениц обнаженными. Они давно уже тяготились форменными платьями. Как тяготится выросшая змея своей старой кожей. Им было приятно мечтать о взрослой, никем не сдерживаемой наготе, как и ему мысленно раздевать их. Чувствуя, как, словно по приказу, твердеет член, а кромки ушей наливаются неожиданно стыдным румянцем.
Служанки Мустафы относились к нему как к заколдованному детсадовцу. Казалось, что он стал для них вторым Артуром. Климу было не по себе, он особенно смущался от слишком внимательных взглядов одной кареглазой девушки.
Ему казалось, что он где-то видел именно эти глаза, нос, губы. Девушка улыбалась и также пристально вглядывалась в него. Клим краснел, его смущало чужое любопытство, особенно не скрываемые ничем гениталии разглядчицы.
Нелли радовалась смущением этого человека. Она догадалась, где могла его видеть. В банке у отца. Он пробегал. Словно чиновник из пьесы Островского, пробегал и слишком сладко улыбался.
Нелли вдруг показалось, что он вытянет губы трубочкой и сладостно проворкует: «Сударыня-с…».
Она вдруг сравнила его со своими одноклассницами. Те, наверное, также шарахались от неё будь она такой же наглой и многоопытной. Теперь. Познав одну сторону медали, она торопилось познать и другую.
Клим был рад участвовать во всём, что предлагал ему Мустафа. И когда недовольная всем Ирина притащила в зал патефон, он особенно обрадовался возможности повальсировать.
Пластинки отправили ставить Нелли. Она единственная оказалась без пары. Она была рада вертеть ручку, ставить мембрану и слушать слегка хрипловатый голос оркестра. Пение труб, заставляло её гарцевать как лошадь.
Мустафа даже не вспоминал о том, что его жена не звонит. Он отключил телефон и превратил свой дворец в некое подобие подводной лодки. Казалось, что они все вот-вот окажутся на борту Наутилуса и будут еще менее заметны для окружающего мира.
Нелли догадывалась, что у неё в запасе осталось чуть больше недели. Хозяин вёл себя словно Сарданапал. Казалось, что он готовился к всесожжению. Нелли представила, как все они гибнут вместе с этим уродом, как к пылающему особняку бегут люди. Как, наконец всё кончается, как в хрестоматийном романе Пушкина, обычным грязным пепелищем.
«Умереть? Сейчас? Мне? Неужели я сейчас умру, я. Такая красивая девочка? Нет, этого не может быть! Это несправедливо. Я умру? Да всё это глупости, глупости. Я не могу умереть, так… умереть. И за что? За то, что я играла в Алису. Нет, я не хочу, не хочу…».
Нелли вздрогнула. Ей захотелось помастурбировать. Теперь это было также легко, как сосать леденец. Рука сама тянулась к влажному запретному месту. Она сама не заметила, как утратила прежний девичий стыд, как стала равнодушной к уколам совести...
Ноги сгибались в коленях, словно бы её организм боролся с совершенно незапланированной диареей. А сердце торопко и громко стучало, словно бы ходики в деревенском доме.
Клим не сводил глаз с ягодиц кареглазой девушки. Он вдруг почувствовал себя вешалкой для шляп. Его затейливый крючок вполне годился. Для этого эксперимента. Было бы страшно лишать эту девушку девственности. «Но у неё есть рот. И задница. Почему я не могу попробовать зайти к ней с тыла?».
Он не мог долее терпеть. Кареглазая это почувствовала. Она боялась так быстро стать его жертвой. Да вряд ли бы Мустафа позволил бы ему такую пошлую вольность.
Мустафа видел всё. Он был не против подарить Климу наложницу своей супруги. Он надеялся на помощь Омара Альбертовича. Тот давно предупреждал его о ненадёжности Руфины. Она могла сломаться в любой момент, подведя не только своего мужа, но их общего благодетеля.
Теперь он понял, что всегда мечтал жить один. Даже Артур был теперь лишним. Он не доверял своей супруге. Возможно, она поддалась искушению и переспала с кем-то другим.
Воспитывать чьего недоноска не было никакого желания. Он даже в отцовстве дочери сомневался и поспешил отправить её на воспитание своему отцу. Тот методично писал о жизни внучки и изредка присылал фотоизображения Ксении.
Артур мог бы жить в той же станице. Он бы стал более живым и счастливым, а не приучался к безделью и разврату, ощупывая смущенных его наглостью голых нянек.
«Но если его отправить сейчас, он наверняка станет приставать к старшей сестре. Хотя вполне возможно, что сестра она ему только по матери!».
Звуки старинного вальса отскакивали от стен, рассыпались петардами. Танцующие девушки напоминали институток во времена большевистского переворота. Они были наги. Обриты до корней волос и казались жертвой местных, охочих для юных тел анархистов.
«Жаль, что это не граммофон, вот была бы картина. Надо бы маме рассказать!» - усмехнулась Нелли, зажмуриваясь от стыда.
Голый Клим сидел, словно гипсовый истукан, а его верный дружок приветствовал танцующих рабынь, как верный нацист своего фюрера. Нелли понимала, что её жить остаётся немного, что эти дни надо прожить весело и радостно, не думая ни о чём страшном.
Мир прежней благовоспитанной Алисы был для неё смертелен. Она бы не вынесла насмешек вчерашних подруг. Они бы попросту заклевали вчерашную фантазёрку и пустили бы её нагишом в ад.
Она понимала, что после этого сексобуча ей одна дорога на панель. На самую страшную панель – школьную. Что теперь все будут иметь право ставить её раком и дрючить во все дыры, как заказную проститутку.
«Неужели, ничего другого не остаётся? Пускай тогда – смерть. Но лёгкая. Безболезненная. Словно сон. Раз, и не будет ни этого мира, ни этого тела. Глупого избалованного тела…»
Перед глазами вновь возникла маленькая ряженая английская леди. Мать была бы рада жить не с ней, а с этой милой девочкой. Жить, как живёт дошкольница, играя со своими куклами. А не давать жизнь ей, ей такой несчастливой и неудачливой.
По ногам Нелли заструилось что-то жидкое. На мгновение Оболенской показалось, что она описалась, обмочилась, стала ещё более жалкой.
Капли жидкости падали на паркет. Нелли чувствовала легкое опьянение, совсем лёгкое, словно бы ей налили лёгкое пиво. Она почти никогда не напивалась даже в шутку. Алкоголь вызывал тошноту даже тем, что существовал где-то рядом.
В отсутствии Руфины она была нага в квадрате. Девчонки инстинктивно презирали лизуний. А Нелли была теперь ничем не лучше бывшей Людочки, вагина Руфины казалась им мерзкой клоакой, в которой жили мерзкие и страшные микробы.
«А что, если она и, вправду, заразная. А я, я лизала её там, и еще помогала подмываться по утрам!».
Она вспомнила о смугловатых половинках зада её госпожи. Она засовывала ей в анус чисто остриженный указательный палец, засовывала и вытаскивала маленькие кусочки фекалий.
Быть наложницей и прислугой ей не нравилось. Но она терпела, терпела. Терпела.
Мустафа был доволен. Он вдруг пожалел этого странного парня. Клим даже не пытался анализировать своё положение, он смотрел на всё вокруг. Словно неразумный школьник в компании взрослых людей. Ему предложили леденец и готовили отобрать жизнь, отобрать легко и просто, безопасно для себя и для него.
Недавний студент он не спешил становиться взрослым, и теперь с радостью вчерашнего девственника смотрел на вполне доступные щелки. Клим теперь считал себя секс-гигантом. Он только не мог решить, какую из щелей предпочесть.
Нелли догадывалась обо всём по выражению его лица. Оно было блудливо-заинтересованным, словно бы у кота, попробовавшего сметану. Но не из своей миски, а из тарелки хозяина.
Страх стать энной женщиной для этого урода заставлял прислушиваться к малейшему шороху. Нелли догадывалась, что но узнал её, узнал по глазам и теперь, наверняка жаждал обладать её телом. Он обычный маленький винтик большого банковского механизма.
«Неужели, он изнасилует меня?! Неужели всё было напрасно. И она стану такой же, такой же…»
Она покраснела. Словно стыдливая институтка, предвкушая соитие с простым приказчиком.
Мустафа боялся смерти. Но если уж умирать, то умирать с шиком. Он собирался уйти из жизни, как байроновский Сарданапал. Уйти под звуки музыки и вопли тех кого считал своими рабынями.
Было бы приятно устроить самую последнюю оргию. Устроить всё именно тогда, когда к этому имению будут подбираться ненавидимые им милиционеры. Он вообще не любил людей без фантазии, а милиционеры были именно такими людьми.
Клим давно уже позабыл и о своих родителях, и о сестре. Мустафа уже сожалел. Что направил своих гончих псов к Крамер. Гораздо милее привести сюда ту самую девочку, на чьё девство мечтал покуситься этот недоносок. Лидия могла плакать, звать на помощь умершую маму, всё было бы напрасно. Её заставили бы быть покорной. Мысленно он давно дефлорировал её, но только мысленно, и от этого испытывал дикий, никогда ранее им незнаемый дискомфорт.
В этом доме всё было шиворот навыворот и теперь все двенадцать выступали в польском. Звуки знаменитого полонеза Чайковского назойливо лезли в уши. Но он был вынужден это слушать наблюдая за обнаженными танцовщицами.
Помочь сайту
Поздравления
