Помочь сайту
Поздравления
Дщери Сиона. Глава сорок седьмая
6 августа 2012 -
Денис Маркелов
Глава сорок седьмая.
Лора, или то, что можно было ею считать, медленно приходило в себя. Её пробудило какое-то назойливое чириканье, Казалось, что надоедливая птица взяла на себя роль будильника, и торопила её тело с подъемом, чтобы завтракать и собираться на занятия в школу.
Но совсем рядом чернело что-то тёмное. Лора пригляделась и вдруг догадалась, что это крест - обычный могильный крест.
«Наверное, это, действительно, был судный день – и Элеоноры Синявской больше нет на этом свете. Значит, не надо стыдиться. Здесь все голые…
Она собрала последние силы и неожиданно легко поднялась на ещё недавно почти отказывающиеся повиноваться ноги. Запах чужой похоти стал не слышен, он растворился в окружающем блаженстве, как запах пота растворяется в аромате дезодоранта.
Пение птиц было похоже на обычное земное чириканье. «Значит, это не Рай! Но всё равно – надо идти. Уйти отсюда. Назваться, кем бы назваться?»
Лора задумалась. Она позабыла о позорном прозвище. То было не видно, ведь на кладбищах никто не вешает зеркал. Зеркало символ потустороннего бытия. Того мира, куда лучше не заглядывать до срока.
И Лора стала пробираться между памятников. Она вдруг устыдилась своего странного положения. Её просто выбросили, как выбрасывают ненужную ветошь, и наверняка уже помянули её жирным, хорошо прожаренным куском мяса. А она, она была жива. Жива… Только сколько дней жизни у неё оставалось?
Так, стараясь идти ровнее она добралась до края кладбища и вышла на просёлочную, хорошо утоптанную дорогу. Та вела её к. свежему дыханию реки. Она чувствовала это, также дышала и Волга за окнами её родной школы.
Наконец она увидела эту узкую и длинную реку. Та извивалась подобно угрю. А Лора была готова бежать к этой воде, бежать и чувствовать свою первую радость. Она уже почти не чувствовала боли в заднем проходе. Та притупилась, словно бы её усыпили новокаином.
Спуск к воде был довольно крут, но Лора старалась не думать об этой крутизне. Она видела только реку и представляла себя нарушительницей самой священной границы в мире – границы Рая. Он был там, за этой рекой, в том лесу, где можно было спрятаться от назойливых воспоминаний.
Семья Дондуковых устроила себе пикник под дубом. Они приехали сюда на старой разбитой «двойке» своего сельского родственника, не желая портить внешний вид своего дорогого заморского авто. Зато оранжевый цвет машины был слишком ярок, он напоминал об апельсинах и новогоднем веселье, до которого оставалось ещё целых шесть месяцев.
Дети Дондуковых были сводными, и от того Оскар жался к отцу, а темноволосая Валя с её затейливым конским хвостиком и постепенно смуглеющей кожей – к матери, которая сидела под своим ярким китайским зонтиком и напоминала не то ученого тюленя, не то черепаху без панциря.
На раскладном столе красовался походный натюрморт. В складках живота мадам Дондуковой было трудно отыскать вагину. Она собиралась просто освежить своё тело, и не думать о соитии с мужем. А сам Дондуков углубился в чтение не слишком опрятной газетки с пряными эротическими рассказами.
Валя тоже изредка поглядывала на пенис брата. Она входила в тот возраст, когда нагота уже теряет свою детскую прелесть и из милой забавы становится страшным искусом. Валя же понимала, что их связь с Оскаром будет смешна, она бы ни за что не захотела бы учиться с ним в одной школе, боясь насмешек и сравнения со всеми известными героями.
Оскар был не в восторге от решения отца назвать его в честь всем известной кинематографической награды. Как и Валя старалась не думать о первой советской космонавтке, чьё имя должна была носить, по мнению матери, с гордостью. Она боялась высоты, и никогда бы не решилась прыгнуть не то, чтобы с парашютом, а даже с обыкновенным зонтиком с крыши обыкновеннейшего дровяного сарая.
С высоты было видно, как на дне своих ям в воде живут огромные речные рыбы, чем-то напоминающие не то пресноводных китов. Не то разжиревших и обленившихся акул. Валя слегка побаивалась сомов. Она вдруг представляла, как её заглатывают целиком. Словно плавающую на поверхности куклу, и никто не может спасти её от медленного растворения в желудке этого страшного многолетнего монстра.
Оскар был недоволен своей фигурой. Он немного комплексовал по поводу своих мускулов. Ежедневные занятия с гантелями пока не сделали из него ни второго Шварцнегера, ни Сталлоне. Но Оскар не хотел тупеть, он тщетно искал едва видимую грань, между слабостью мозга и крепостью тела.
И ещё его смущала близость Вали. Та была не совсем родной, но и не достаточно чужой для первой, пусть даже пробной попытки. Тело взрослело быстрее мозга, а Валя, Валя становилась какой-то иной, она словно бы намагничивалась, подобно железной полоске и притягивала его к себе.
Вот и теперь она была слишком близко и смущала его.
Смущала она и её отчима. Велемир Дондуков старался не смотреть на падчерицу. Он знал, что такие быстро взрослеющие девочки часто губят внешне зрелых мужчин. Об этом писал один русский эмигрант в своём американском романе. Писал, даже не подозревая, какой ящик Пандоры открывает.
Валя побаивалась своего нового папу. Она вдруг представила, что пытается избавиться от его объятий. Точно так же, как крольчиха пытается избежать ненужных ласк удава. Но эти ужасные змеи могут жить далеко в тропиках, а во внешности Велемира Романовича не было ничего змеиного.
Лора старалась держаться подальше от этой компании. Она больше не доверяла людям. Страх быть наказанной вторично не прошёл. Он становился гуще, словно бы наполнял собой тело, как взвесь от акварельных красок наполняет банку с водой.
Люди были нагими, и могли сойти за обычных отдыхающих. Но нагота для Лоры теперь была синонимом унижения. Она чувствовала, как ослабевает с каждой минутой. Силы были на пределе. И она уже думала, что вот-вот увидит всё с высоты птичьего полёта…
- Мама, можно мы погуляем? – спросила слегка попунцовевшая Валя.
- Только не лезьте в воду. Там сильное течение, - наобум проговорила мать Вали, глядя на своего пасынка взглядом зрелой женщины.
Из Оскара получился бы умелый сердцеед. Розалия Петровна словно бы эксперимент ставила, сводя этих двоих вместе, словно породистых представителей очень редкой породы. Да и Валя была уж не так невинна, как ей казалось ещё недавно. Непоправимое зло могло случиться в любой момент. И хотя она была разумной личностью, а не какой-нибудь дорогой собакой с неуправляемыми инстинктами, страх оказаться в дурах – в роли матери согрешившей дщери не проходил.
И почему запрещают сопрягаться таким, как они. Впрочем, этим можно заниматься и походя, не привлекая ничьего внимания. А мальчишки. Какие они все ненадежные – особенно в Москве. Того и гляди окажешься виноватой, что не углядела за их пышущими восторгом телами.
Оскар уже чувствовал какую-то непонятную истому внизу живота. Она не прошла даже после того, когда Валя оказалась полностью раздетой. Напротив, ему захотелось прижаться к ней, ощутить гладкость её невинно круглеющих ягодиц и продолжить приятную возню, продолжить, как он привык продлевать приятные сновидения, несмотря на назойливый голос будильника.
И всё происходящее на этом пустынном берегу напоминало сон. Валя манила его за собой, словно шаловливая нимфа – фавна. Оскар почти уже перевоплотился в языческого божка и был готов преступить ещё один выдуманный взрослыми запрет.
«Раз мы сейчас оба голые, значит нам можно?!», - не то спрашивал, не то утверждал он, чувствуя, как приближается сладостная развязка их игры в догонялки.
Валя остановилась передохнуть. Она вдруг вспомнила про их книжных тёзок и подумала. Наверняка и они испытывали нечто подобное. Ведь не всегда за ним следил этот противный профессор. Неужели они не чувствовали этого сближения?
«Это оттого, что мы ещё не привыкли друг к другу…» - решила она.
Оскар был для неё Терра инкогнита. Он был рядом, но в этом теле оставалось ещё много загадок. Особенно Валю интересовал слишком открытый пенис. Он помахивал, словно маятник у настенных часов, помахивал и привлекал внимания, точно так же, как молоточек в руках опытного невропатолога.
Оскар был готов тотчас приклеиться к ягодицам сестры. Он вдруг полюбил игру «в паровозик». Член, словно основа детской пирамидки искал отверстие у кольца.
Валя вздрогнула. В Москве они часто попадали в час пик. И тогда невольное бесстыдство брата было как-то оправдано. Он почти вжимался в её тело. Уверяя, что является просто щитом от нескромных и похотливых дядей, чьи пенисы явно не по размеру влагалищу Вали. Валя же чувствовала вначале стыдную истому, затем страх и наконец плохо сдерживаемый восторг, когда эта невольная близость уже не пугала, но влекла к себе.
После таких поездок она долго приходила в себя. Оскар был так близок, как не был ни один из её одноклассников. Да они стеснялись быть столь смелыми на переменах, словно бы её ягодицы были наэлектризованы и отплевывались электрическими разрядами.
Теперь вокруг них не было никакой столичной толпы. Никто и не догадывался, что они родственники. Напротив. Их сближение было бы вполне оправдано. Но Оскар, отчего-то, медлил. Он делал вид, что не замечает того приятного дискомфорта, что создаёт своему пенису своим медлением. Пенис уже был готов выплеснуть из своих недр нечто новое, совсем не похожее на мочу. А Валя, Валя догадывалась, что означает это стыдное твердение того, что малолетние мальчики по привычке называли писькой.
В тайне от папы Вели она заглянула в его любимый журнальчик. Там кроме красивых обнаженных женщин был ещё и рассказ о том, как одна пара предавалась сладостному греху. Рассказ так и назывался – «Сладостный грех». Слова были написаны каллиграфическим почерком и напоминали те слова, что писала Ольга Евгеньевна в их классе на их школьной доске.
«Ну, что же. Давай!», - прошептала она, стараясь не думать ни о сомах, ни о том, что нужно было стыдиться своего безумного шага. Ни боль, ни неизбежное кровотечение её не пугали. Валя частенько заглядывала на предназначенные для подростков яркие книжки. Там говорили о том, что своих желаний не надо стыдиться, напротив следует быть откровенной с самой собой. И она решилась.
Лора не верила своим глазам. Ей вдруг подумалось, что это продолжается предложеный её дядей порнофильм. Она помнила, как стыдилась включать звук и смотрела на эту немую возню вполглаза. Смотрела, борясь со смущением и частыми позывами к рвоте.
То, что делали эти двое было нелепо и пародийно. Особенно старалась эта милая барышня с конским хвостом и клипсами в ушак. Её, кажется, звали Валей. А парень, что вот-вот был готов дефлорировать её был нелеп и красен, как рак.
Лора поняла, что её вот-вот вытошнит от этой возни. Она вдруг возненавидела эту пару. Дети явно не знали, что делают и баловались своими гениталиями, как привыкли баловаться спичками, не ожидая от своей забавы пожара.
Когда-то и она мечтала повторить все эти подвиги. Но теперь одно только воспоминание о той болезненной процедуре, которой её подвергли в качалке заставляли её сжиматься в комок, словно побитой хулиганами кошке, и стыдливо зализывать свои раны. Теперь она уже не могла быть другой, образ прежней Лоры Синявской стёрся, как стирается плохо наклеенная на стену переводная картинка.
Лора не выдержала и тихо застонала. Ей показалось, что в её заднем проходе шурудят раскаленной докрасна кочергой. И теперь её вот-вот проткнут насквозь, словно бы одного английского короля, за то, что он предпочитал мальчиков женщинам.
Когда Лоре было десять лет, она ещё ничего не знала о гомосексуализме. И поэтому всё, происходящее в книге, воспринимала, как глупую игру, а глагол спать понимала в его прямом бытовом значении. С голами она конечно, обо всём стала догадываться. Особенно после появления в её мире надоедливого и странного Константина Ивановича. Он принёс с собой другой мир, круто замешенный на эротике и криминале. Лора сначала дичилась его, но со временем потянулась навстречу, проклиная мать за своё безотцовское детство.
Теперь она бы презирала этого человека. Он был трусом, и оттого писал свои дурацкие книжки. Было просто издеваться над фантомами, наверняка, он не любил их, а просто играл, забавляя себя чужими страданиями.
Но другие люди тоже были виновны в этом. Лора помнила, как они взахлёб читали эти книжонки, смакуя каждую страницу. Ей вначале было неловко, она стыдливо опускала глаза.
Валя боялась, что Оскар просто помочится на неё. Она сама грела, словно печка. Страх и желания смешались, как смешивается в чашке чёрный кофе и молоко. И теперь хотелось быстрой, а главное безболезненной развязки.
Так она чувствовала в кабинете для манипуляций. Родители не часто водили её туда. Но чувствовать, как злая игла вот-вот укусит тебя за половинку попы было страшно, словно бы инструмент врача в какую-то секунду превратился в малярийного комара. Но ничего не происходило. Она с видом победительницы натягивала свои трусишки и делала вид, что ни капельки не боялась.
«Погоди, погоди…» - задыхаясь от восторга, пропела она.
Секс был совсем близко. Так, наверное, чувствуют себя те, кто впервые пробует пить пиво или пьянящее шипучее вино. Но Вале пока не доводилось сидеть за праздничным новогодним столом, её под благовидным предлогом отправляли в постель и долго делали вид, что сохраняют приличия.
Оскар решил поцеловать сестру в губы. Те были отчего-то влажны и солоны, словно бы Валя только что проглотила собственные слёзы. Она постаралась не дышать, боясь спугнуть приход пьянящего восторга.
Оскар мял её тело, словно бы резиновую куклу. Их сердца бились в унисон, а ноги готовились переплестись, подобно двум индийским лианам.
Вдруг Вале показалось, что она слышит шуршание травы. Из книг она знала, что существуют ядовитые змеи. И что они часто очень похожи на ядовитых – как гадюка похожа на безобидного ужа.
Страх быть укушенной возобладал над похотью. Она почти оттолкнула брата и резво вскочила на ноги, словно бы подброшенная батутом.
«Карик, что это?» - буквально цитируя свою книжную тёзку, пропела она указывая куда-то в бок…
Лора боялась рассмеяться. Уж лучше было прикинуться гигантской стрекозой. Она лежала, боясь выдать себя. Чувствуя, как тело становится слабым и безжизненным.
Валя долго всматривалась в лежащее в траве девичье тело. Она подошла к нему первой, а Оскар с всё еще торчащим членом был нелеп, как не ко времени найденный пупс.
- Карик, что ты стоишь. Позови сюда папу! – крикнула Валя, приседая на корточки.
Лора с ужасом смотрела за действиями этой девчонки. Та могла просто помочиться ей в лицо, дабы узнать, а жива ли эта странная голая тётя.
«Наверняка она меня принимает за нудистку. Но только абсолютно тотальную.
Велемир Дондуков первым заметил бегущего к нему сына. Он успел прочитать свой журнал от корки до корки и теперь был готов ко всему.
Его имя никак не было связано с поэтом Хлебниковым. А было обычным новоязом. Что-то вроде Великий Ленинский Мир.
Оскар подбежал и ткнулся лицом в грудь отца.
- Папа, папа… - рыдал он. – Валя нашла мёртвую голую тётю.
Дондуков опешил. Он собирался уже оттолкнуть сына.
- А где Валя? – задыхаясь от ужаса, прошептал он.
Оскар махнул в сторону косогора.
- О-она там осталась, - слегка заикаясь, пояснил он.
Велемир посмотрел на недавно обретенную супругу. Он вдруг понял, что его отдых на Хопре - не милая комедия, а только начало кровавого и безжалостного триллера.
Однако, надо было быть мужчиной в глазах Оскара. Он раздумывал только мгновение, надевать или трусы. Или идти так, отважно помахивая своим пенисом, словно бы мечом кладенцом.
Несчастная лежала в высокой траве, словно бы использованный и забытый презерватив.
Дондуков знал, что некоторых девочек напаивают, а затем превращают в шлюх, оставляя их тела и души на волю Господа. Наверняка и эта красотка была модно одета, имела красивые волосы и надеялась обрести любовь.
Но теперь её голова была почти гладкой, тело, исхудавшим и жалким. А глаза, в глаза он боялся смотреть.
- Помогите… - просипела она, словно проколотый мяч.
Оскар с каким-то напряжением смотрел на отца. Так же смотрела на него и падчерица, ощущая робость перед миром и неожиданно остро вспоминая о своей неодетости.
«Что же делать? Если ехать всем четверым, мы просто не выедем. Тут крутой подъём. Да и вообще. Ехать в объезд. Но это же самоубийство. Оставить её здесь в деревне у брата, вызвать скорую…»
Лора тихо стонала. Она вдруг почувствовала, что тает, тает под лучами солнца, как снегурочка, что сейчас не жгучее июльское лето, а студенная зима. Жар сменялся ознобом, а тело, тело, то становилось жидким, то вновь твердело, как лёд.
Последнее, что она запомнила, был нелепый и совсем не аппетитный член. Она потянулась к нему губами и потеряла сознание.
Рейтинг: +2
451 просмотр
Комментарии (2)
