Мустафа коршуном кружил над этой спасительной для него парочкой. Он теперь полностью зависел от умения Инны очаровывать мужчин. Теперь только она могла проделать то, что требовалось для его спасения.
Инна никогда особо не задумывалась о беременности. Она даже не пыталась понять кого может привести в мир, когда отдается Рахману или какому-нибудь другому парнишке. Он вообще считала секс - наивной и, главное вполне невинной забавой, за которую никого особенно не наказывают, а только изредка журят, показывая указательный палец правой руки.
Взгромоздиться на член Евсея было несложно. Он устал от безделья и встал по первому зову горна, словно новобранец после отбоя. А Нелли устав от вынужденного перерыва, искала в нём замену пошлому и опостылевшему ей Рахману.
Быть соблазнительницей взрослого. Это было заманчиво. Инна вспомнила, как в тайне от родителей читала пряный роман Набокова, она жалела глупого и наивного профессора, не справившегося со своим либидо, как наконец жалела, что её зовут Инна, а не Долорес.
Родители любили остренькие истории. Они были рады пощекотать себе нервы чужим инцестом ощутив на безопасном расстоянии дыхание Преисподни. Особенно этим увлекался отец. Он думал, что так изучает жизнь, и рассказывает о ней другим людям.
В «Рублевском вестнике» эротические мотивы незаметно смешивались с порнографией. Это было заметно только досужим пенсионеркам, которые гневались на двусмысленные карикатуры одного забавного художника. Он работал для многих российских газет, но не забывал и о своём друге Крамере. За глаза он называл его задом наперед – Ремарк.
Мустафе нравилось наблюдать за сладострастными муками водителя. Тот, вероятно, изо всех сил сопротивлялся своей природе, как сопротивляется человек, посаженный дантистом в специальное кресло, видя перед глазами бур бормашины. Такой же безжалостный бур имелся и у него между ног, но Инна не боялась его, напротив, она решила попробовать, насколько он твёрд.
После минут трёх довольно смелого миньета, этот дружок повеселел. Инна старалась вовсю, кто-то невидимый подгонял её, шепча в ухо сладостно-развратные призывы. А она, она откликалась на них, старательно вылизывая чужую плот, и готовясь проглотить вырвавшуюся на свободу сперму.
Мустафа засмотрелся на это соитие. Он всегда считал своего шофёра импотентом. Ведь Евсей даже не пытался присоединиться к ним, или как бы между прочим шлёпнуть по заднице какую-нибудь из рабынь. Он предпочитал копаться в моторе машины, чем дразнить душ и гениталии женщин.
«Ну-ну, ещё немного. Ещё немного. Сейчас он кончит. Ну-ну…»
Инна задвигалась активнее. Она любила эту игру в парковый фонтанчик. Было забавно соскочить в последний момент, когда струя спермы ударит в неё.
Только теперь до глупого Черномора дошло. Что он обречён. Инна сидела в позе наездницы. И драгоценная сперма может вылиться обратно, не дав возможности разгоряченным сперматозоидам устроить забег…
Инна соскочила с грацией цирковой наездницы. Она видела, как из члена вытыкает сперма, она напоминала заготовку для кондитерского крема. То, что должно было спасти неразумного Мустафу.
«Нет, пустите. Нет. Не хочу…»,- завопила душа блудодея. – Ещё есть время, есть время. Вы обманули меня.
Но дьяволы были неумолимы. Они тянули его за собой, как взрослые тянут зареванного малыша, но никому нет дела ни до взрослых, ни до их предполагаемой жертвы.
После соития с Евсеем Инне вновь захотелось жить. Она вдруг ощутила какую-то странную радость. Радость, которая распирала её изнутри, словно воздух плоский резиновый шарик.
Теперь хотелось жить всем вместе. Девушки уже не боялись быть нежными друг к другу. Страх пред нежностью пропал. Им не надо было больше выяснять. Кто из них главнее, пирамида отношений рассыпалась, словно бы неумело построенный карточный домик.
Они лежали на полу, голые, радостные, здоровые. Такие. Какими их не видели давно ни их родители. Ни знакомые. Оксана спала в позе одалиски. Маргарита обнимала её правой рукой. А Ирина сплелась в объятиях с Варварой. Даже скромницы пианистки решили слегка пошалить. Они вовсю познавали друг дружку, словно играя в любовь с собственным отражением.
Во дворце впервые пахло свежестью. Возможно, всё дело было в разлившемся вокруг озоне. Стороной прошла гроза, и теперь свежий воздух врывался сюда через неплотно прикрытые форточки.
Отряд вертолётов приближался к назначенной цели. Внизу под ними расстилался небольшой лесной массив.
Десантироваться решили над рекой. Сигнал маячка работал из того квадрата. Вероятно, машину так и не осмотрели, и сигналы были чёткими и мерными и не удалялись ни на сантиметр.
В винтокрылых машинах ожидали команды лучшие десантники полка. Задача была простой - освободить заложников в одном из усадебных комплексов. Никто не мог и подумать, что в этом месте могут твориться такие ужасные дела.
Шум вертолётов напоминал гудение пчелиного улья. От этих ещё далёких звуков девушки стали медленно пробуждаться. Они махали руками, отгоняя невидимых пчёл, а затем открывали глаза и благополучно улыбались.
Но звук становился всё громче. Оксана даже подумала, что пчелиный рой заблудился и вот-вот залетит к ним в усадьбу.
Но с каждой минутой шум усиливался. Затем он стал удаляться, удаляться, удаляться.
- Померещилось… - выдохнула Оксана и лукаво посмотрела на смущенную Маргариту.
Им хотелось вновь слиться в объятиях. Перестать чувствовать себя соперницами. А Ирина с каким-то нелепым восторгом смотрела на Варвару.
- Пойдём. Я отмою тебя, - проговорила Варвара, отводя глаза от слова на животе своей любовницы.
Ирина уже успела забыть об этом позорном слове, но охотно пошла за Варварой.
Ярко-красные буквы не смогли устоять под напором моющих средств. Они исчезли, исчезли. И оба слова стали просто грязной водой, водой, которую нельзя пить.
Парапланы переносили десантников через реку.
Здесь на берег солдаты группировались. Готовясь начать своё наступление на проклятый дворец.
«А вдруг уже слишком поздно. Вдруг они найдут лишь радиомаяк, и никого больше?!» - эта мысль обжигала их, как кипяток. Солдаты старались гнать её прочь. Задача была простой вывести из этого ада пленниц Керимова. А самого его захватить в плен и арестовать…
С высоты музыкальной залы было видно. Как идут приготовления. Первой всё заметила Оксана. Она приказала всем лечь на пол и ждать.
Ей не хотелось, чтобы их спасали. Мир со своими законами соединился с их незаконным миром. И теперь было неясно, где лучше жить…
Отец Инны устал ждать. В милиции, куда он обратился с заявлением о пропаже дочери хранили молчание. И в этом молчании было много такого, что заставляло сердиться на самого себя.
Он забыл о своих обязанностях. Газета поглотила всю его жизнь. И он возвращался домой лишь для ночёвки, даже не пытаясь заглядывать к дочери в комнату. Инна жила своей собственной жизнью, иногда она казалась ему обычной квартиранткой, такой квартиранткой, которая живёт в долг, из жалости.
Теперь, сидя за столом на кухне, он решил посмотреть новости. Новости на одном из каналов. Обычно он любил смотреть репортажи о преступлениях, любил удивляться чужой странной жизни, сравнивая поступки незнакомых ему людей со своими поступками, он никогда не совершил бы ничего такого.
Дикторесса деловито говорила о том, что зрители увидят в этом выпуске. Особенно она выделяла один сюжет. Сюжет об освобождении заложников.
На экране возникла какая-то странная усадьба. Объектив камеры останавливался на собачьих трупах, на потревоженных пулями деревьях, на парадном входе,
По лестнице выводили обнаженных девушек. Они шли, словно массовка на киносъёмках, устало и обреченно. На мгновении Исааку Яковлевичу показалось, что он видит Инну. Но угадать её без одежды и волос было немного сложно, она терялась среди других тел.
«Что это всё значит? Кто эти девушки?»
Бесцеремонный телеоператор, видимо спутал свой репортаж с телевизионным эротическим шоу. По ночам показывали такие программы. Но голые девушки были похожи на узниц концлагеря. Правда они были не так худы, как узницы Освенцима и Дахау, но их бритые головы бликовали на солнце…
«Значит, её похитили? Но зачем? Зачем? Если бы от меня потребовали выкуп всё было понятно. А так… Так – зачем?»
Инне была приятна вся эта суматоха. Ей хотелось выкрикнуть что-то дерзкое в пупырчатый шарик микрофона, крикнуть и засмеяться. Засмеяться, высмеяв весь свой страх.
Теперь она была жертвой, не поганой развратницей, а жертвой. Она решила не говорить, куда они спрятали тело бывшего владельца этого рая. Пока идиоты-похититители не выпустили собак.
Обезображенный труп хозяина они отнесли на довольно внушительную колокольню. Точнее оттащили. Оттащили на листе фанеры, впрягшись в него, словно мыши на старой лубочной картине.
Голый остов хозяина был противен, словно медленно протухающая туша. Он был уже не человеческим телом, от него исходил дух презрения.
Нет, это ей только приснилось. Инна начинала путать явь и свои краткие фантазии на грани яви и вечности. Возможно, она просто проглядывала свои мысли, как человек проглядывает записи в своей деловой книжке.
О нахождении трупа мог знать только Евсей. Он держался довольно бодро. Люди в форме окружили его, но Евсея это не смущало.
«Какой он смелый!» - с вздохом подумала Инна, стараясь не смущаться от чужих взглядов.
Перед посадкой в тентованый кузов армейского грузовика ей сунули тёмный сатиновый халатик. Девчонки тупо и покорно прикрывали свою наготу и влезали по маленькой лесенке внутрь машины.
Там на параллельно стоящих сидениях они все и разместились. Инна была тринадцатой по счёту, она вдруг вспомнила об английском поверье о проклятье этого бесовского числа и радостно улыбнулась.
В гостиной резко зазвонил телефон. Исаак Яковлевич вышел из кухни, точнее выбежал, схватил трубку и долго слушал нудный голос.
Тот спросил, смотрел ли он сегодня телевизор.
- Да, да…
- Вашу дочь освободили. Она помогла обезвредить притон. Да-да настоящий притон. Вы же любите жареные факты, Исаак Яковлевич? Так, что можете гордиться дочкой. Теперь вот, что мы бы попросили бы вас никак не освещать то, о чём вы вскоре услышите. Есть подозрение, что та акция, о которой вы так непредусмотрительно информировали горожан в вашей газете, не так проста, как вам показалось. И поэтому мы хотели бы взять этих людей с поличным. За совершением преступления…
Исаак Яковлевич опустил трубку на рычаг и разрыдался. Как ребёнок. Он впервые понял, как дорога ему дочь, та дочь, которая заставляла его краснеть на редких родительских собраниях, и за право которой иметь полное среднее образование он расплачивался с директрисой довольно внушительными подачками.
Теперь Инна стала иной. Вероятно, её уже не тянуло к недорослям вроде темноволосого сына ресторатора Гафурова. О том, что его дочь переступила свой девичий Рубикон говорили все кому не лень. Им нравилось найти в стаде белых овечек хоть одну чёрную.
Помочь сайту
Поздравления
