ГлавнаяПрозаКрупные формыРоманы → Дщери Сиона. Глава шестая

Дщери Сиона. Глава шестая

8 июня 2012 - Денис Маркелов
article54205.jpg
                Прошло две недели.
                Людочка ещё нежилась в своей «королевской» постели. Она специально поставила будильник на половину восьмого утра.
                Отец с матерью с вечера уехали. Они собирались провести этот день тет-а-тет, дав возможность и ей почувствовать себя взрослой.
                Людочке надоело разыгрывать из себя пай-девочку, надоела покорно испражняться в неудобный горшок, боясь лишний раз налететь на Зинаиду Васильевну.
                Она проснулась, и как была в сорочке с заспанным лицом нашарила пульт от небольшого японского телевизора. Это был подарок отца, он посчитал, что её уединение надо чем-то скрасить.
                По одному из каналов начинался старый музыкальный фильм. Только Людочка начала вслушиваться в звуки музыки Кальмана, как посвист электрического соловья заставил её насторожиться.
                Для гостей и поздравлений время ещё не пришло. Людочка вздрогнула. Она пуще смерти боялась домушников. По словам отца, они редко насиловали девушек, но могли оставить на животе отпечаток горячего утюга.
                А если они дверь сломают.
                Людочка подошла к телефону, и уже собралась набрать две заветные цифры, как посвист соловья повторился.
                «Надо посмотреть в глазок. Вдруг это просто соседи».
                Она приложила глаз к глазку и едва не выругалась с досады. На площадке были те, кого она меньше всего желала бы видеть – дочери её родной тётки.
                «Но ведь надо накрывать на стол. Делать бутерброды и прочее, а эти две деревенщины могут быть полезны…»
                Людочка торопливо открыла дверь.
                Сёстры как-то по-амёбьи просочились в прихожую. Так по крайней мере показалось Людочке. Она вновь чувствовала себя Принцессой, а этих двух дурёх своими служанками.
                От одежды сестёр исходил терпкий волнующий запах. Они были почти неразличимы в своих одинаковых пальто, шапках и старомодных сапогах. Правую из сестёр звали Ульяной, а левую – Любовью.
                Ульяна стащила со своей круглой головы серую шапочку и глупо сказала: «Здрастьте!»
                Голова у неё была розовой и гладкой, словно выкрашенная розовой помадой головка шахматной пешки. Сёстры отчего-то лишились своих волос и теперь их звали то гуманоидами, то пешками и ставили лишь посредственные отметки.
                - Вы. Что прямо из коровника что ли.
                - Угу.
                - Так раздевайтесь, что стоите, как пугала.
                Ульяна первая стала расстегивать пуговицы на пальто. Она попыталась повесить пальто на вешалку, но Людочка остановила её.
- На пол бросай. Всё- всё снимай.
- Как всё?
- Да так, от тебя же хлевом несёт за километр. А тут у меня не хлев. Тут милая люди праздновать будут. Так, что давай, покажи стриптиз, что ли.
Сестры переглянулись. Им самим опротивели свои беушные одёжки. Мать одевала их в какие-то обноски, старательно подчеркивая своё безденежье и убогость.
Людочка воспринимала всё, как неожиданный, но очень желанный спектакль. Ей показалось, что именно она сломила волю двух этих дурочек. И теперь она может до конца взять вверх над этими нежданными гостьями.
Ульяна и Любовь розовели так же, как наверняка розовели их краснодонские тёзки. Людочка вспомнила, что недавно смотрела знаменитый сериал о Штирлице, и ужасно хотела подражать такой уверенной и милой эссесовке.
«Марш в ванну, Ну, живее. Шевелите задницами, дуры, блин». Она даже согнула правую ногу в колене. Намериваясь наградить пенделем то ли правую, то ли левую попу и в растерянности замерла, попы были слишком одинаковыми. Впрочем, как и сестрички.
Ульяна и Любовь уединились в ванной.
Им было весело. В деревне они привыкли не слишком обращать внимания на свою обнажённость, напротив считали наготу естественным состоянием, и ужасно стыдились, когда мать одевала их в дурацкие платья, которые делали из них огородных чучел.
В ванной их дяди было красиво и тепло. И в ванне можно было мыться вдвоём.
- Вот дура. Думает нас унизила. А сама небось испугалась. Она же трусиха, - проговорила Ульяна.
- Да, ну её, нас дядя Стёпа просил ей помочь.
- А я что отказываюсь, только вот ходить перед ней голышом.
- А что здесь такого. Ну, представь, что ты в Бразилии, там все так ходят. А Людочка – самая главная злодейка. Её в конце концов наголо побреют и в тюрьму посадят. Ну, прикинься шлангом. Типа, ничего не знаю. Командуйте, Людмила Степановна.
Сёстры принялись покрывать тела друг дружки мыльной пеной. Запах родительского дома стал незаметнее. Они и сами устали от этого запаха, он казалось, впитался в них, и был сильнее любых духов и дездорантов.
- Ну, чё вы тут скоро? – заглянула в ванную недовольная Людочка.
- В её руках была пара парадных школьных фартуков.
- Вот вытирайтесь, надевайте это. И марш работать.
 
* * *
Людочка не верила своим глазам. Двоюродные сёстры молча хозяйничали и совершенно не стыдились своих почти обнажённых тел.
Людочке самой не терпелось оголиться, но она боялась показаться смешной. После слов Нелли она сомневалась, что останется такой же, как была без одежды. Да и как докажет то, что является адвокатской дочерью, а не какой-нибудь бродяжкой.
По головам Ульяны и Любы порхали бесстыдные солнечные зайчики. Вышедшее из-за туч мартовское солнце напоминало о грядущей весне, и от его света, у Людочки портилось настроение. Ради прикола она приклоеила к их лбам красные пятиконечные звёздочки.
Часы между тем двигали свои стрелки по циферблату, они миновали уже половину круга.
- Ну, давайте быстрее. Что вы копаетесь, - злилась Людочка, глядя, как сёстры готовят винегрет, и сооружают бесконечные бутерброды.
Их работа казалась Людочке грязной. Она боялась поранить палец ножом или показать всё своё неумение. Но сёстрам нравилось хозяйничать – их мать приучила их к готовке, а отсутствие на голове волос считала божьим подарком.
Зато не в меру волосатая Людочка была опасна.
- Слушай, Люд, иди, посмотри телевизор. Мы тебя позовём.
Головина с готовностью удалилась. Ей было немного страшно. Отец приготовил для праздника почти свадебное платье. Оно висело в чехле, а Людочка хорошо помнила, как её обряжали перед маскарадом. Тогда руки Ксении Павловны показались ей чересчур жёсткими. Она помнила, как эта женщина трогала её спину, бока, помнила, как сама стыдливо втягивала ягодицы. И теперь воспоминания рисовали на её лице стыдливые почти малиновые пятна.
Она бесцельно таращилась на экран телевизора, время от времени щелкая кнопками пульта. Квартира отца мало походила на королевский замок. Она бы охотно раздвинула её, словно бы ту, в которой Волланд устраивал свой приём, но магия не была подвластна Людочке.
Она сейчас то и дело гладила свои ноги, втирая невидимый крем, втирала и балдела, чувствуя, что готова лететь на свой личный шабаш.
- Всё готово. Мы тарелки в холодильник поставили, - проговорила вошедшая в гостиную Ульяна.
Из-под короткого передника, словно водоросли  не выглядывала её лобковая поросль.
- Слушай, Уля. Как же ты живёшь без волос?
- А это удобно. Не надо чесать их по два часа. На шампуни тратиться. Тебе кто-то волосы моет.
- Ну, иногда Зинаида Васильевна, иногда – папа.
- Ты, что перед ним голая стоишь?
- Зачем – голая. У меня есть рубашка купательная. Отец так придумал.
- Вот и дура. Дура.
Ульяна недолюбливала эту непонятную фантазёрку. Людочка с детства была непонятной. Мать что-то говорила странное о своей племяннице, на что-то намекала, но Ульяна с Любовью слушали её вполуха.
- А кто к тебе на праздник придёт?
- Подруги из класса...
- У тебя есть подруги. Слушай. А давай мы тебя с сестрой искупаем. Мы то мытые, а ты нет. Пошли.
 
* * *
К трём часам Людочка была вполне готовой для одевания. Сёстры вымыли её тело и волосы и даже слегка подзавили девичьи локоны. Людочка сидела на пуфике перед трюмо и смотрела на своё царственное отражение.
- Прелесть какая, - проговорила Ульяна.
Людочка не поняла, кого кузина считает прелестью – её, Людочку, или бирюзового цвета кружевные панталончики.
 -Давай. Пора одеваться.
- Только пусть сначала в туалет сходит. А то потом ещё замарается.
- За идиотку меня принимаете?
Людочка встала и по привычке направилась к постели, доставать любимый горшок.
- Ты, что?
- А так все принцессы в туалет ходят.
Ульяна и Любовь смотрели на писающую и какающую кузину. Людочка старательно опорожнила кишечник и мочевой пузырь, а потом встала, оставив в небольшой металлической посудке всё лишнее.
Ульяна с легкой гримаской брезгливости подняла горшок и понесла его прочь, мерно покачивая ягодицами. А Любовь со сноровкой нянечки стала очищать от кала анус своей родственницы.
-Вот теперь тебя можно и одеть, - сказала она, сминая изгаженную салфетку и пряча её в кулаке.
 
 
Нелли сомневалась, а нужно ли ей идти на чужой нелепый праздник. Она не любила многолюдья.
«Но ты же дружишь с Людочкой», - проговорил отец.
- Я? Дружу? Ну, да… Дружу.
- Ну, а если дружишь, ты должна быть рядом. У меня был друг на границе. Мишка Отрохов. Хороший честный парень. Лучший кинолог в отряде. Собаки его любили. Вот и ты должна быть такой, чтобы собаки тебя любили. Собака не терпит фальши.
- Но Людочка - не собака.
- Всё равно. Ты должна быть рядом. В разумных пределах конечно.
Оболенский перевернул газетную страницу.
Нелли пошла в гардеробную Там надев своё привычное драповое пальто и полусапожки а ля гимназистка, она вышла на вечернюю улицу. Автомобиль старшей сестры Крамер должен был ждать её на углу – эта была юркая корейская машинёшка узбекской сборки с глуповатым названием для модели «Тико».
В этой двоюродной сестре «Оки» было немного уютнее. Впереди сидела сияющая и какая-то слишком взволнованная Инна, а сзади молодой, но какой-то излишне молчаливый юноша.
Нелли показалось, что тот норовит взглядом поскорее оголить её. Она даже слегка покраснела, но только слегка, предвкушая что-то новое в своей судьбе.
 
 
В квартире Головиных становилось многолюдней. Людочка, действительно, чем-то походила на Принцессу, её пряди слегка вились, а красивое и очень дорогое вечернее платье превращало её из старшеклассницы в начинающую светскую львицу.
Её гостьи были довольно однообразны. Нелли начала уставать это этого глупого девичника. Можно было подумать, что Людочку собрались выдать замуж и сейчас она прощается с навсегда уходящим детством.
Девушки ели, пили пузырящиеся напитки и глуповато кривлялись. Они были в брюках и платьях, но все они казались бездарными актрисами на первом прогоне такой же нелепо надуманной пьесы.
Интересно, а каковы они голые. Наверное, смешные? – подумала Нелли, отправляя в рот бутерброд с красной икрой.
Всё происходящее напомнило ей открытие первой персональной выставки мамы. Тогда она ходила за ней хвостом и с каким-то странным уважением смотрела на бородатых мужчин. Они отчего-то казались ей замаскированными священниками, может потому, что говорили довольно властно и умели заставить себя слушать.
Люди из публики  напоминали этих девчонок. Некоторых Нелли знала по классу, но не решалась выдавать их общей тайны, они обещались относиться друг к другу, как к незнакомкам. Они старательно подражали светским львицам и выглядели марионетками в руках бездарных и к тому ж немного пьяных кукловодов.
Людочка явно что-то скрывала. Она была какой-то чересчур улыбчивой, словно бы пригубляла не лимонад а настоящее шампанское.
«Что же она натворила?»  - подумала Нелли. Она вытерла губы розоватой салфеткой и подошла почти вплотную к имениннице.
- Ты что-то прячешь? – спросила она.
- Да так - ерунда. Небольшой сюрприз – и только…
- Что за сюрприз?
- Я же говорю – ерунда. Ну у меня тут две подавальщицы а ля Гелла. Что здесь такого. Здесь же все свои.
Нелли вдруг поняла, что имеет в виду Людочка. Мать как-то рисовала прислужницу Волланда – из одежды на этой бесовке был лишь кружевной передничек и официантская наколка.
- Ты, что с ума сошла. Да ты, ты.
- Что я? – попыталась храбриться Людочка.
Нелли вспыхнула. Ей очень хотелось съездить подругу по уху. Но она не верила её словам.
- Всё ты врёшь, - проговорила она, остывая.
- Я – вру?
Людочка, словно героиня оперетты перед началом коронной арии выбежала на середину комнаты.
- Девочки. У меня для вас сюрприз. Сейчас я покажу вам тех, кто помог мне устроить для вас этот державинский пир. Люба, Ульяна. Идите сюда. Не стесняйтесь.
Два удивительно похожих существа выскользнули откуда-то сбоку. На их лбах красовались приклеенные звёздочки.
- А где их волосы?
- Да они уже давно такие. Моя тётка на Украине жила, так они оттуда уже такими чучелами приехали…
Людочка расхохоталась, показывая всем свои тщательно отбеленные зубы.
Нелли стало не по себе. Она догадалась о причине облысения сестёр, и смех Людочки был сродни веселью какой-нибудь немецкой фройлян, издевающейся над наивными исполнительными пленницами.
«И эту дуру я защищала. Может быть, её саму заставить чай разносить голенькой...»
Но другие девчонки лишь льстиво улыбались и хвалились своими нарядами на фоне почти оголенных сестёр. Уля и Любовь невозмутимо предлагали гостьям Людочки бутерброды, помогали тем, кто уже перебрал сладкого, или тем, кто не знал, каким ещё образом развлечь себя.
- Так. Девочки, а теперь торт. Торт, – закричала Людочка. – Уля, Люба тащите его сюда. Живо!»
Сёстры отправились на кухню.
Нелли вдруг поняла всё. Людочка хотела быть смелой, она ужасно боялась всей этой ряженой толпы, и думала, что сможет защититься с помощью двух несчастных простоватых девушек.
Нелли мысленно переодела себя и Людочку в наряды сестёр и ужаснулась. В таком виде да ещё без волос высокомерная адвокатская дочь разом становилась чересчур смешной, словно помесь долгопята с исхудавшим сусликом.
Сестры же между тем внесли довольно внушительный торт. На нем из пятнадцати тонких свечей был составлена светящиеся окружность а посреди этого круга горела одинокая свечка
Девушки смотрели как Людочка по праву именинницы надувает щеки и по - мультяшному серьёзно дует на аккуратные язычки пламени...
- С днем рождения. С днём рождения. С днём рождения, - скандировали они, и чокались своими фужерами, стаканами и бокальчиками.
«Бред какой-то».
 
Рахман деловито запечатлевал весь этот бедлам. Он чувствовал, что все эти скромницы хотели что-то погорячее, но боялись сделать первый шаг. Он чувствовал, что только два существа не испытывают никакой радости – эти две невозмутимых подавальщицы.
Людочка чувствовала. Что не рассчитала свои силы. Переполненный мочевой пузырь вновь напоминал о себе.
- Сейчас они выпьют чай, и всё кончится. Я сяду на горшок, и всё будет по-прежнему.
Она чувствовала, что вот-вот потеряет завод, вот-вот встанет, застыв, словно механическая игрушка с нелепой улыбкой, на странно бледном лице.
В это мгновение в прихожей подал свой голос телефон Головиных.
 
Валерий Сигизмундович был недоволен собой. Он чувствовал какую-то опасность. То, что дочь пошла на чужой праздник, его стало волновать вновь.
Вряд ли бы его дочь могла пойти далеко. Она не была слишком сексуальна для этого. Но то, что Нелли может нравиться было ясно, как день.
«А что, если она станет другой, заразится чьей-нибудь похотью и станет уже не копией воображаемой Алисы – а совсем другой, совсем.
До срока, назначенногого ему дочери оставалось только один час. И в это мгновение раздался довольно пронзительный звонок телефона.
Валерий Сигизмундович схватил телефонную трубку.
- Алло!
- Валера. Ты пьян? Я ждала, что ты меня поздравишь с праздником, а ты…
- Ира?
- Да, Ира. Секретарю комсомола плохо забывать, плохо забывать про такой важный праздник.
- Ты про Восьмое марта?
Валерий Сигизмундович расхохотался.
- Кстати, как там Нелли?
-Она у Людочки…
- Я тоже забыла, что её день рождения совпадает с Международным женским днём. Не бойся, эта девочка вряд ли может хулиганить по-крупному. Хотя мне не нравится эта дурацкая дружба.
- Почему?
- Не знаю.
Валерий Оболенский был согласен с женой. Нелли была слишком непохожей на капризную Людочку, но ведь противоположности притягиваются.
Он боялся силы этого притяжения. Боялся, что отдаёт дочь на жертвенник нелепых выдуманных отношений.
- Извини, я должен позвонить Головиным.
- Зачем? Вряд ли бы они там нюхают кокс или ширяются. Во-первых Людочка до одури боится уколов, а во-вторых.
- И всё-таки я должен позвонить.
Он быстро попрощался с женой и застучал по кнопкам телефона, набирая домашний номер своего юрисконсульта.
 
Первой к телефону успела подбежать слегка опьяневшая от восторга Людочка. Она вдруг поняла, что заигралась в светскую львицу, что теперь из-за своей хвастливости будет всегда на крючке у своих глуповатых подруг.
- Алло, - с подобострастным раздражением гаркнула она в трубку.
Голос Оболенского она узнала сразу. Да и Нелли уже была рядом. Она перехватила трубку и стала слушать торопливый баритон своего отца, отвечая тихими репликами.
- Нет. Нет. Папа, прекрати. Здесь нет пьяных. Никто здесь ничего не нюхает, разве что мимозу. Ну, что ты. Ко мне никто не предлагал. Да, я одета, правда. Папа, тебе не стыдно, папа. Я скоро буду. Людочке пора бай-бай. Да-да-да…
Пробормотав ещё нечто успокаивающее, она положила трубку на рычаг. Ей стало противно. Розовые, словно до срока ощипанные страусы, подавальщицы, красивая толпа, которая начинала рассасываться, таять, словно яркая лужица под солнцем.
Ровно в девять за ними с Инной приехали. Нелли собралась очень быстро. Людочка поцеловала Нелли в щечку и осталась наедине со своими странными не то служанками, не то родственницами.
Дома было пусто и странно. Нелли проскользнула в свою комнату и быстро рассталась со своим тесным платьем, стала на мгновение розовой, набросила на тело свою некогда поруганную сорочку  и легла в уютную постель.
Мартовская ночь сошла на Рублёвск. В эту ночь было всё как-то слишком странно, Нелли закрыла глаза и провалилась в странный совершенно незнакомый её мир.
Это место было сродни очень сложной игре, или глупому триллеру. Нелли, а может и не она вовсе шла из комнаты в комнату, находя в каждой из них, что-то новое.
В небольшой детской бледная обнаженная девушка играла с ребёнком катая по ковру белый мяч. Девушка была совершенно нелепа в своей тотальной наготе, у неё не было ни одежды, ни волос и только разлитая по телу грусть души.
«Неужели это – я?»  - спросила она её тихо. Но девушка не ответила, а невидимая в том мире Нелли отправилась дальше.
В блистающем светом санузле, словно в огромном террариуме, сидела другая тотально обнаженная незнакомка. Она походила на безногую калеку. Она подползала к белому, похожему больше на монумент, чем на стульчак, унитазу. Подползала и терла его губкой.
- Это Людочка? Людочка. Но почему она голая, что с ней? Вот, что значит, пить слишком много «Кока-колы» и мешать её с «Тархуном».
Нелли вдруг заметила какое-то слово на спине несчастной обезображенной мойщицы. Незнакомка переставала быть такой. Её звали «КАКУЛЬКА».И это слово кроваво-красными буквами расползалось чуть ниже девичьих лопаток.
«Нет. Я не хочу, не хочу! За что. За что?»
Сон прервался внезапно, словно порвавшийся невзначай кинофильм. Нелли глубоко вдохнула и уставилась на циферблат своего будильника. Полшестого. Значит, пора вставать, собираться в гимназию. Сегодня сочинение по «Преступлению и наказанию» Вот в чём дело. Но сегодня. Сегодня же…
Она вскочила со смятой постели, скинула сорочку и села на стул, ощущая потными ягодицами, поцелуи шершавой ткани.
Шарик авторучки скользил по обрывку клетчатой бумажки. Скользил, выводя нелепую фразу. «Я и Людочка – голые, бритоголовые, домработницы.
Сердце Нелли застучало сильнее, почти, как метроном в ритме престо. Банкирская дочь согнула правую ногу. И поднесла круглую коленку к подбородку.
«Неужели всё это может быть? Как же страшно? И Людочка, никогда не думала, что она такая. Что же теперь делать? Я же обешала Степану Акимовичу её защищать.
Нелли отложила в сторону ручку и крепко задумалась. Она не представляла, что её ждёт впереди, наступивший год совсем не радовал, наоборот, он задавал всё больше загадок.
Подумав, Нелли дотянулась до толстой коричневой книжки и наугад, словно гадая на Святки раскрыла её.
Её взгляд упал на слова «стояли на коленях, низко склонив обритые наголо головы». «Что за бред? И Невидимка говорил мне, что меня обреют наголо. Но за что? За то, что я играю в Алису? А может так надо, может я останусь Алисой навсегда. "Alice is forever!”.
«Алиса» усмехнулась. Она уже не знала, как вытравить из себя свою надоевшую детскость. Возможно, будь она свободнее, не было ни этой глупой, ни дружбы – пустой и нелепой. Словно так и не наполненная железная бочка с грязью на дне и пугающей, приводящей в уныние скукой.
Нелли весь день провела, как на иголках. Она мечтала не думать о своей игре, точно так же даёт обещание мучимый алкоголизмом человек не смотреть в сторону водочной бутылки. Имя Алиса готовилось слететь с девичьего языка, точно так, как механическая кукушка вылетает из окошечка в ходиках.
«А может мне просто сбежать из дома? Просто уйти, уйти от этих нелепых платьев, от отца, который играет мной, словно куклой, от матери, которая ценит свои дурацкие акварели больше меня и пользуется красотой моего тела в любой удобный для себя момент, изображая меня, словно куклу.
На следующий день, сразу после урока литературы, Нелли решила обо всём рассказать Людочке.
 В кабинете на третьем этаже тупо гудели продолговатые трубчатые лампы, а со стены в своей шляпе- башне насмешливо смотрел немецкий математик Гаусс. Учительница математики чем-то походила на него. Она ещё не пришла, и пользуясь свободной минутой чистенькая Людочка деловито марала чистую доску рисуя поле для игры в «крестики-нолики».
Нелли не решалась сделать замечание подруге. Зато нагловатая и язвительная Инна вдруг с выражением стала зачитывать письмо одной женщины, напечатанное в мартовском номере популярного, сексологического ежемесячника.
В письме рассказывалось о дикой истории. Нелли слушала и не понимала. Она была уверенна, что с ней подобного не произойдёт и она не станет глупо розоветь перед какими-то сверхозабоченными хулиганами.
Оболенская была не то, чтобы уверена, она лишь желала избежать позора, а вот горделивая Людочка неожиданно звонко, словно бы на школьном утреннике произнесла. «А вот я бы не сняла трусов. Вот и всё…»
- Сняла бы, – парировала Инна складывая газету и пряча её к себе в сумку. Или сама бы сняла, или с тебя сняли. Думаешь. На твоём праздничке тебя просто так не пощупали? Просто некому было – эти вот хлюпики боятся, а настоящих парней ты вообще в глаза не видала. Спорю, что у тебя трусы уже не на месте?»
Людочка провела ладонью по юбке, слегка замарав её мелом. Нелли понимала, что Людочка выглядит глупо, что вот-вот попросту свалится на влажный линолеум и будет лежать. Словно поваленный штормом манекен.
- Чего ты к ней пристала? – спросил вдруг  голос Нелли,  она поднялась со своего места и направляясь к, совершенно растерявшейся, Людочке. – Отстань от неё.
В это мгновение по коридорам гимназии пролетел спасительный зуммер. Людочка села на своё место. А Нелли торопливо уничтожила следы её детских забав.
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 

© Copyright: Денис Маркелов, 2012

Регистрационный номер №0054205

от 8 июня 2012

[Скрыть] Регистрационный номер 0054205 выдан для произведения:
Прошло две недели.
                Людочка ещё нежилась в своей «королевской» постели. Она специально поставила будильник на половину восьмого утра.
                Отец с матерью с вечера уехали. Они собирались провести этот день тет-а-тет, дав возможность и ей почувствовать себя взрослой.
                Людочке надоело разыгрывать из себя пай-девочку, надоела покорно испражняться в неудобный горшок, боясь лишний раз налететь на Зинаиду Васильевну.
                Она проснулась, и как была в сорочке с заспанным лицом нашарила пульт от небольшого японского телевизора. Это был подарок отца, он посчитал, что её уединение надо чем-то скрасить.
                По одному из каналов начинался старый музыкальный фильм. Только Людочка начала вслушиваться в звуки музыки Кальмана, как посвист электрического соловья заставил её насторожиться.
                Для гостей и поздравлений время ещё не пришло. Людочка вздрогнула. Она пуще смерти боялась домушников. По словам отца, они редко насиловали девушек, но могли оставить на животе отпечаток горячего утюга.
                А если они дверь сломают.
                Людочка подошла к телефону, и уже собралась набрать две заветные цифры, как посвист соловья повторился.
                «Надо посмотреть в глазок. Вдруг это просто соседи».
                Она приложила глаз к глазку и едва не выругалась с досады. На площадке были те, кого она меньше всего желала бы видеть – дочери её родной тётки.
                «Но ведь надо накрывать на стол. Делать бутерброды и прочее, а эти две деревенщины могут быть полезны…»
                Людочка торопливо открыла дверь.
                Сёстры как-то по-амёбьи просочились в прихожую. Так по крайней мере показалось Людочке. Она вновь чувствовала себя Принцессой, а этих двух дурёх своими служанками.
                От одежды сестёр исходил терпкий волнующий запах. Они были почти неразличимы в своих одинаковых пальто, шапках и старомодных сапогах. Правую из сестёр звали Ульяной, а левую – Любовью.
                Ульяна стащила со своей круглой головы серую шапочку и глупо сказала: «Здрастьте!»
                Голова у неё была розовой и гладкой, словно выкрашенная розовой помадой головка шахматной пешки. Сёстры отчего-то лишились своих волос и теперь их звали то гуманоидами, то пешками и ставили лишь посредственные отметки.
                - Вы. Что прямо из коровника что ли.
                - Угу.
                - Так раздевайтесь, что стоите, как пугала.
                Ульяна первая стала расстегивать пуговицы на пальто. Она попыталась повесить пальто на вешалку, но Людочка остановила её.
- На пол бросай. Всё- всё снимай.
- Как всё?
- Да так, от тебя же хлевом несёт за километр. А тут у меня не хлев. Тут милая люди праздновать будут. Так, что давай, покажи стриптиз, что ли.
Сестры переглянулись. Им самим опротивели свои беушные одёжки. Мать одевала их в какие-то обноски, старательно подчеркивая своё безденежье и убогость.
Людочка воспринимала всё, как неожиданный, но очень желанный спектакль. Ей показалось, что именно она сломила волю двух этих дурочек. И теперь она может до конца взять вверх над этими нежданными гостьями.
Ульяна и Любовь розовели так же, как наверняка розовели их краснодонские тёзки. Людочка вспомнила, что недавно смотрела знаменитый сериал о Штирлице, и ужасно хотела подражать такой уверенной и милой эссесовке.
«Марш в ванну, Ну, живее. Шевелите задницами, дуры, блин». Она даже согнула правую ногу в колене. Намериваясь наградить пенделем то ли правую, то ли левую попу и в растерянности замерла, попы были слишком одинаковыми. Впрочем, как и сестрички.
Ульяна и Любовь уединились в ванной.
Им было весело. В деревне они привыкли не слишком обращать внимания на свою обнажённость, напротив считали наготу естественным состоянием, и ужасно стыдились, когда мать одевала их в дурацкие платья, которые делали из них огородных чучел.
В ванной их дяди было красиво и тепло. И в ванне можно было мыться вдвоём.
- Вот дура. Думает нас унизила. А сама небось испугалась. Она же трусиха, - проговорила Ульяна.
- Да, ну её, нас дядя Стёпа просил ей помочь.
- А я что отказываюсь, только вот ходить перед ней голышом.
- А что здесь такого. Ну, представь, что ты в Бразилии, там все так ходят. А Людочка – самая главная злодейка. Её в конце концов наголо побреют и в тюрьму посадят. Ну, прикинься шлангом. Типа, ничего не знаю. Командуйте, Людмила Степановна.
Сёстры принялись покрывать тела друг дружки мыльной пеной. Запах родительского дома стал незаметнее. Они и сами устали от этого запаха, он казалось, впитался в них, и был сильнее любых духов и дездорантов.
- Ну, чё вы тут скоро? – заглянула в ванную недовольная Людочка.
- В её руках была пара парадных школьных фартуков.
- Вот вытирайтесь, надевайте это. И марш работать.
 
* * *
Людочка не верила своим глазам. Двоюродные сёстры молча хозяйничали и совершенно не стыдились своих почти обнажённых тел.
Людочке самой не терпелось оголиться, но она боялась показаться смешной. После слов Нелли она сомневалась, что останется такой же, как была без одежды. Да и как докажет то, что является адвокатской дочерью, а не какой-нибудь бродяжкой.
По головам Ульяны и Любы порхали бесстыдные солнечные зайчики. Вышедшее из-за туч мартовское солнце напоминало о грядущей весне, и от его света, у Людочки портилось настроение.
Часы между тем двигали свои стрелки по циферблату, они миновали уже половину круга.
- Ну, давайте быстрее. Что вы копаетесь, - злилась Людочка, глядя, как сёстры готовят винегрет, и сооружают бесконечные бутерброды.
Их работа казалась Людочке грязной. Она боялась поранить палец ножом или показать всё своё неумение. Но сёстрам нравилось хозяйничать – их мать приучила их к готовке, а отсутствие на голове волос считала божьим подарком.
Зато не в меру волосатая Людочка была опасна.
- Слушай, Люд, иди, посмотри телевизор. Мы тебя позовём.
Головина с готовностью удалилась. Ей было немного страшно. Отец приготовил для праздника почти свадебное платье. Оно висело в чехле, а Людочка хорошо помнила, как её обряжали перед маскарадом. Тогда руки Ксении Павловны показались ей чересчур жёсткими. Она помнила, как эта женщина трогала её спину, бока, помнила, как сама стыдливо втягивала ягодицы. И теперь воспоминания рисовали на её лице стыдливые почти малиновые пятна.
Она бесцельно таращилась на экран телевизора, время от времени щелкая кнопками пульта. Квартир отца мало походила на королевский замок. Она бы охотно раздвинула её, словно бы ту, в которой Волланд устраивал свой приём, но магия не была подвластна Людочке.
Она сейчас то и дело гладила свои ноги, втирая невидимый крем, втирала и балдела, чувствуя, что готова лететь на свой личный шабаш.
- Всё готово. Мы тарелки в холодильник поставили, - проговорила вошедшая в гостиную Ульяна.
Из-под короткого передника, словно водоросли выглядывала её лобковая поросль.
- Слушай, Уля. Как же ты живёшь без волос?
- А это удобно. Не надо чесать их по два часа. На шампуни тратиться. Тебе кто-то волосы моет.
- Ну, иногда Зинаида Васильевна, иногда – папа.
- Ты, что перед ним голая стоишь?
- Зачем – голая. У меня есть рубашка купательная. Отец так придумал.
- Вот и дура. Дура.
Ульяна недолюбливала эту непонятную фантазёрку. Людочка с детства была непонятной. Мать что-то говорила странное о своей племяннице, на что-то намекала, но Ульяна с Любовью слушали её вполуха.
- А кто к тебе на праздник придёт?
- Подруги из класса...
- У тебя есть подруги. Слушай. А давай мы тебя с сестрой искупаем. Мы то мытые, а ты нет. Пошли.
 
* * *
К трём часам Людочка была вполне готовой для одевания. Сёстры вымыли её тело и волосы и даже слегка подзавили девичьи локоны. Людочка сидела на пуфике перед трюмо и смотрела на своё царственное отражение.
- Прелесть какая, - проговорила Ульяна.
Людочка не поняла, кого кузина считает прелестью – её, Людочку, или бирюзового цвета кружевные панталончики.
 -Давай. Пора одеваться.
- Только пусть сначала в туалет сходит. А то потом ещё замарается.
- За идиотку меня принимаете?
Людочка встала и по привычке направилась к постели, доставать любимый горшок.
- Ты, что?
- А так все принцессы в туалет ходят.
Ульяна и Любовь смотрели на писающую и какающую кузину. Людочка старательно опорожнила кишечник и мочевой пузырь, а потом встала, оставив в небольшой металлической посудке всё лишнее.
Ульяна с легкой гримаской брезгливости подняла горшок и понесла его прочь, мерно покачивая ягодицами. А Любовь со сноровкой нянечки стала очищать от кала анус своей родственницы.
-Вот теперь тебя можно и одеть, - сказала она, сминая изгаженную салфетку и пряча её в кулаке.
 
 
Нелли сомневалась, а нужно ли ей идти на чужой нелепый праздник. Она не любила многолюдья.
«Но ты же дружишь с Людочкой», - проговорил отец.
- Я? Дружу? Ну, да… Дружу.
- Ну, а если дружишь, ты должна быть рядом. У меня был друг на границе. Мишка Отрохов. Хороший честный парень. Лучший кинолог в отряде. Собаки его любили. Вот и ты должна быть такой, чтобы собаки тебя любили. Собака не терпит фальши.
- Но Людочка - не собака.
- Всё равно. Ты должна быть рядом. В разумных пределах конечно.
Оболенский перевернул газетную страницу.
Нелли пошла в гардеробную Там одев своё привычное драповое пальто и полусапожки а ля гимназистка, она вышла на вечернюю улицу. Автомобиль старшей сестры Крамер должен был ждать её на углу – эта была юркая корейская машинёшка узбекской сборки с глуповатым названием для модели «Тико».
В этой двоюродной сестре «Оки» было немного уютнее. Впереди сидела сияющая и какая-то слишком взволнованная Инна, а сзади молодой, но какой-то излишне молчаливый юноша.
Нелли показалось, что тот норовит взглядом поскорее оголить её. Она даже слегка покраснела, но только слегка, предвкушая что-то новое в своей судьбе.
 
 
В квартире Головиных становилось многолюдней. Людочка, действительно, чем-то походила на Принцессу, её пряди слегка вились, а красивое и очень дорогое вечернее платье превращало её из старшеклассницы в начинающую светскую львицу.
Её гостьи были довольно однообразны. Нелли начала уставать это этого глупого девичника. Можно было подумать, что Людочку собрались выдать замуж и сейчас она прощается с навсегда уходящим детством.
Девушки ели, пили пузырящиеся напитки и глуповато кривлялись. Они были в брюках и платьях, но все они казались бездарными актрисами на первом прогоне такой же нелепо надуманной пьесы.
Интересно, а каковы они голые. Наверное, смешные? – подумала Нелли, отправляя в рот бутерброд с красной икрой.
Всё происходящее напомнило ей открытие первой персональной выставки мамы. Тогда она ходила за ней хвостом и с каким-то странным уважением смотрела на бородатых мужчин. Они отчего-то казались ей замаскированными священниками, может потому, что говорили довольно властно и умели заставить себя слушать.
Люди из публики  напоминали этих девчонок. Некоторых Нелли знала по классу, но не решалась выдавать их общей тайны, они обещались относиться друг к другу, как к незнакомкам. Они старательно подражали светским львицам и выглядели марионетками в руках бездарных и к тому ж немного пьяных кукловодов.
Людочка явно что-то скрывала. Она была какой-то чересчур улыбчивой, словно бы пригубляла не лимонад а настоящее шампанское.
«Что же она натворила?»  - подумала Нелли. Она вытерла губы розоватой салфеткой и подошла почти вплотную к имениннице.
- Ты что-то прячешь? – спросила она.
- Да так - ерунда. Небольшой сюрприз – и только…
- Что за сюрприз?
- Я же говорю – ерунда. Ну у меня тут две подавальщицы а ля Гелла. Что здесь такого. Здесь же все свои.
Нелли вдруг поняла, что имеет в виду Людочка. Мать как-то рисовала прислужницу Волланда – из одежды на этой бесовке был лишь кружевной передничек и официантская наколка.
- Ты, что с ума сошла. Да ты, ты.
- Что я? – попыталась храбриться Людочка.
Нелли вспыхнула. Ей очень хотелось съездить подругу по уху. Но она не верила её словам.
- Всё ты врёшь, - проговорила она, остывая.
- Я – вру?
Людочка, словно героиня оперетты перед началом коронной арии выбежала на середину комнаты.
- Девочки. У меня для вас сюрприз. Сейчас я покажу вам тех, кто помог мне устроить для вас этот державинский пир. Люба, Ульяна. Идите сюда. Не стесняйтесь.
Два удивительно похожих существа выскользнули откуда-то сбоку. На их лбах красовались приклеенные звёздочки.
- А где их волосы?
- Да они уже давно такие. Моя тётка на Украине жила, так они оттуда уже такими чучелами приехали…
Людочка расхохоталась, показывая всем свои тщательно отбеленные зубы.
Нелли стало не по себе. Она догадалась о причине облысения сестёр, и смех Людочки был сродни веселью какой-нибудь немецкой фройлян, издевающейся над наивными исполнительными пленницами.
«И эту дуру я защищала. Может быть, её саму заставить чай разносить голенькой...»
Но другие девчонки лишь льстиво улыбались и хвалились своими нарядами на фоне почти оголенных сестёр. Уля и Любовь невозмутимо предлагали гостьям Людочки бутерброды, помогали тем, кто уже перебрал сладкого, или тем, кто не знал, каким ещё образом развлечь себя.
- Так. Девочки, а теперь торт. Торт, – закричала Людочка. – Уля, Люба тащите его сюда. Живо!»
Сёстры отправились на кухню.
Нелли вдруг поняла всё. Людочка хотела быть смелой, она ужасно боялась всей этой ряженой толпы, и думала, что сможет защититься с помощью двух несчастных простоватых девушек.
Нелли мысленно переодела себя и Людочку в наряды сестёр и ужаснулась. В таком виде да ещё без волос высокомерная адвокатская дочь разом становилась чересчур смешной, словно помесь долгопята с исхудавшим сусликом.
Сестры же между тем внесли довольно внушительный торт. На нем из пятнадцати тонких свечей был составлена светящиеся окружность а посреди этого круга горела одинокая свечка
Девушки смотрели как Людочка по праву именинницы надувает щеки и по - мультяшному серьёзно дует на аккуратные язычки пламени...
- С днем рождения. С днём рождения. С днём рождения, - скандировали они, и чокались своими фужерами, стаканами и бокальчиками.
«Бред какой-то».
 
Рахман деловито запечатлевал весь этот бедлам. Он чувствовал, что все эти скромницы хотели что-то погорячее, но боялись сделать первый шаг. Он чувствовал, что только два существа не испытывают никакой радости – эти две невозмутимых подавальщицы.
Людочка чувствовала. Что не рассчитала свои силы. Переполненный мочевой пузырь вновь напоминал о себе.
- Сейчас они выпьют чай, и всё кончится. Я сяду на горшок, и всё будет по-прежнему.
Она чувствовала, что вот-вот потеряет завод, вот-вот встанет, застыв, словно механическая игрушка с нелепой улыбкой, на странно бледном лице.
В это мгновение в прихожей подал свой голос телефон Головиных.
 
Валерий Сигизмундович был недоволен собой. Он чувствовал какую-то опасность. То, что дочь пошла на чужой праздник, его стало волновать вновь.
Вряд ли бы его дочь могла пойти далеко. Она не была слишком сексуальна для этого. Но то, что Нелли может нравиться было ясно, как день.
«А что, если она станет другой, заразится чьей-нибудь похотью и станет уже не копией воображаемой Алисы – а совсем другой, совсем.
До срока, назначенногого ему дочери оставалось только один час. И в это мгновение раздался довольно пронзительный звонок телефона.
Валерий Сигизмундович схватил телефонную трубку.
- Алло!
- Валера. Ты пьян? Я ждала, что ты меня поздравишь с праздником, а ты…
- Ира?
- Да, Ира. Секретарю комсомола плохо забывать, плохо забывать про такой важный праздник.
- Ты про Восьмое марта?
Валерий Сигизмундович расхохотался.
- Кстати, как там Нелли?
-Она у Людочки…
- Я тоже забыла, что её день рождения совпадает с Международным женским днём. Не бойся, эта девочка вряд ли может хулиганить по-крупному. Хотя мне не нравится эта дурацкая дружба.
- Почему?
- Не знаю.
Валерий Оболенский был согласен с женой. Нелли была слишком непохожей на капризную Людочку, но ведь противоположности притягиваются.
Он боялся силы этого притяжения. Боялся, что отдаёт дочь на жертвенник нелепых выдуманных отношений.
- Извини, я должен позвонить Головиным.
- Зачем? Вряд ли бы они там нюхают кокс или ширяются. Во-первых Людочка до одури боится уколов, а во-вторых.
- И всё-таки я должен позвонить.
Он быстро попрощался с женой и застучал по кнопкам телефона, набирая домашний номер своего юрисконсульта.
 
Первой к телефону успела подбежать слегка опьяневшая от восторга Людочка. Она вдруг поняла, что заигралась в светскую львицу, что теперь из-за своей хвастливости будет всегда на крючке у своих глуповатых подруг.
- Алло, - с подобострастным раздражением гаркнула она в трубку.
Голос Оболенского она узнала сразу. Да и Нелли уже была рядом. Она перехватила трубку и стала слушать торопливый баритон своего отца, отвечая тихими репликами.
- Нет. Нет. Папа, прекрати. Здесь нет пьяных. Никто здесь ничего не нюхает, разве что мимозу. Ну, что ты. Ко мне никто не предлагал. Да, я одета, правда. Папа, тебе не стыдно, папа. Я скоро буду. Людочке пора бай-бай. Да-да-да…
Пробормотав ещё нечто успокаивающее, она положила трубку на рычаг. Ей стало противно. Розовые, словно до срока ощипанные страусы, подавальщицы, красивая толпа, которая начинала рассасываться, таять, словно яркая лужица под солнцем.
Ровно в девять за ними с Инной приехали. Нелли собралась очень быстро. Людочка поцеловала Нелли в щечку и осталась наедине со своими странными не то служанками, не то родственницами.
Дома было пусто и странно. Нелли проскользнула в свою комнату и быстро рассталась со своим тесным платьем, стала на мгновение розовой, набросила на тело свою некогда поруганную сорочку  и легла в уютную постель.
Мартовская ночь сошла на Рублёвск. В эту ночь было всё как-то слишком странно, Нелли закрыла глаза и провалилась в странный совершенно незнакомый её мир.
Это место было сродни очень сложной игре, или глупому триллеру. Нелли, а может и не она вовсе шла из комнаты в комнату, находя в каждой из них, что-то новое.
В небольшой детской бледная обнаженная девушка играла с ребёнком катая по ковру белый мяч. Девушка была совершенно нелепа в своей тотальной наготе, у неё не было ни одежды, ни волос и только разлитая по телу грусть души.
«Неужели это – я?»  - спросила она её тихо. Но девушка не ответила, а невидимая в том мире Нелли отправилась дальше.
В блистающем светом санузле, словно в огромном террариуме, сидела другая тотально обнаженная незнакомка. Она походила на безногую калеку. Она подползала к белому, похожему больше на монумент, чем на стульчак, унитазу. Подползала и терла его губкой.
- Это Людочка? Людочка. Но почему она голая, что с ней? Вот, что значит, пить слишком много «Кока-колы» и мешать её с «Тархуном».
Нелли вдруг заметила какое-то слово на спине несчастной обезображенной мойщицы. Незнакомка переставала быть такой. Её звали «КАКУЛЬКА».И это слово кроваво-красными буквами расползалось чуть ниже девичьих лопаток.
«Нет. Я не хочу, не хочу! За что. За что?»
Сон прервался внезапно, словно порвавшийся невзначай кинофильм. Нелли глубоко вдохнула и уставилась на циферблат своего будильника. Полшестого. Значит, пора вставать, собираться в гимназию. Сегодня сочинение по «Преступлению и наказанию» Вот в чём дело. Но сегодня. Сегодня же…
Она вскочила со смятой постели, скинула сорочку и села на стул, ощущая потными ягодицами, поцелуи шершавой ткани.
Шарик авторучки скользил по обрывку клетчатой бумажки. Скользил, выводя нелепую фразу. «Я и Людочка – голые, бритоголовые, домработницы.
Сердце Нелли застучало сильнее, почти, как метроном в ритме престо. Банкирская дочь согнула правую ногу. И поднесла круглую коленку к подбородку.
«Неужели всё это может быть? Как же страшно? И Людочка, никогда не думала, что она такая. Что же теперь делать? Я же обешала Степану Акимовичу её защищать.
Нелли отложила в сторону ручку и крепко задумалась. Она не представляла, что её ждёт впереди, наступивший год совсем не радовал, наоборот, он задавал всё больше загадок.
Подумав, Нелли дотянулась до толстой коричневой книжки и наугад, словно гадая на Святки раскрыла её.
Её взгляд упал на слова «стояли на коленях, низко склонив обритые наголо головы». «Что за бред? И Невидимка говорил мне, что меня обреют наголо. Но за что? За то, что я играю в Алису? А может так надо, может я останусь Алисой навсегда. “Alice is forever!”.
«Алиса» усмехнулась. Она уже не знала, как вытравить из себя свою надоевшую детскость. Возможно, будь она свободнее, не было ни этой глупой, ни дружбы – пустой и нелепой. Словно так и не наполненная железная бочка с грязью на дне и пугающей, приводящей в уныние скукой.
Нелли весь день провела, как на иголках. Она мечтала не думать о своей игре, точно так же даёт обещание мучимый алкоголизмом человек не смотреть в сторону водочной бутылки. Имя Алиса готовилось слететь с девичьего языка, точно так, как механическая кукушка вылетает из окошечка в ходиках.
«А может мне просто сбежать из дома? Просто уйти, уйти от этих нелепых платьев, от отца, который играет мной, словно куклой, от матери, которая ценит свои дурацкие акварели больше меня и пользуется красотой моего тела в любой удобный для себя момент, изображая меня, словно куклу.
На следующий день, сразу после урока литературы, Нелли решила обо всём рассказать Людочке.
 В кабинете на третьем этаже тупо гудели продолговатые трубчатые лампы, а со стены в своей шляпе- башне насмешливо смотрел немецкий математик Гаусс. Учительница математики чем-то походила на него. Она ещё не пришла, и пользуясь свободной минутой чистенькая Людочка деловито марала чистую доску рисуя поле для игры в «крестики-нолики».
Нелли не решалась сделать замечание подруге. Зато нагловатая и язвительная Инна вдруг с выражением стала зачитывать письмо одной женщины, напечатанное в мартовском номере популярного, сексологического ежемесячника.
В письме рассказывалось о дикой истории. Нелли слушала и не понимала. Она была уверенна, что с ней подобного не произойдёт и она не станет глупо розоветь перед какими-то сверхозабоченными хулиганами.
Оболенская была не то. Чтобы уверена, она желал избежать позора, а вот горделивая Людочка неожиданно звонко, словно бы на школьном утреннике произнесла. «А вот я бы не сняла трусов. Вот и всё…»
- Сняла бы, – парировала Инна складывая газету и пряча её к себе в сумку. Или сама бы сняла, или с тебя сняли. Думаешь. На твоём праздничке тебя просто так не пощупали? Просто некому было – эти вот хлюпики боятся, а настоящих парней ты вообще в глаза не видала. Спорю, что у тебя трусы уже не на месте?»
Людочка провела ладонью по юбке, слегка замарав её мелом. Нелли понимала, что Людочка выглядит глупо, что вот-вот попросту свалится на влажный линолеум и будет лежать. Словно поваленный штормом манекен.
- Чего ты к ней пристала? – спросил вдруг Нелли, поднимаясь со своего места и направляясь к, совершенно растерявшейся, Людочке. – Отстань от неё.
В это мгновение по коридорам гимназии пролетел спасительный зуммер. Людочка села на своё место. А Нелли торопливо уничтожила следы её детских забав.
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
Рейтинг: +2 717 просмотров
Комментарии (4)
Людмила Пименова # 1 августа 2012 в 19:23 0
Смело. Немного смущает, но хочу понять к чему все идет
Денис Маркелов # 1 августа 2012 в 21:23 0
Надеюсь, не разочарую вас. Это скорее притча, чем реализм. 9c054147d5a8ab5898d1159f9428261c
Людмила Пименова # 2 августа 2012 в 16:22 0
Догадываюсь 50ba589c42903ba3fa2d8601ad34ba1e
0000 # 3 октября 2012 в 15:46 +1
Страх постепенно занимает свое место.