Открывшаяся правда

 

Дези Леонарду (греч. Νταίζη Λεονάρδου),перевод Mike V.Borodkin

 

Открывшаяся правда

 

Мы недавно поужинали. Сделав над собой усилие, я посидела с остальными немного, потом поднялась к себе. «Я устала». Коротко, без лишних разговоров. У меня были все основания сердиться и быть расстроенной и безучастной ко всему. Скоро помолвка.

 

Я присела на край кровати, мысленно пересчитав, сколько лет я провела здесь, в этой маленькой комнатке. Она всегда была «моим убежищем», но сейчас превратилась в тюремный карцер. Провела рукой по своим юбкам, разложенным на кровати у изголовья. С завтрашнего дня придется носить черное… Мягкий, едва различимый запах лаванды заставил остановиться у шкафа. Я провела рукой по его стенкам и дверцам, ощутила прямые углы и загнутые линии, снова ощутила под пальцами едва различимые пятна и шероховатости.

 

Эти мгновения тянулись для меня как красные бесконечные струны. Скоро все изменится.

 

Два года и восемь месяцев тому назад, в один из ничем непримечательных вечеров, в дом к старику Сотирису нагрянул молодой парень по имени Яннис, «сын одного моего старого однополчанина по Малой Азии», как мне его отрекомендовали. Яннис был в первый раз в наших местах, заехал навестить старого отцовского приятеля, и, заодно, собирал данные о войне и, вообще, о тех нелегких для страны годах. По роду занятий, получается, он был историком, «исследователем». Яннис не был похож ни на одного из моих односельчан, чем-то, весьма неопределенным, он отличался от всех остальных парней, которых я видела раньше.

 

Яннис рассказывал о своей учебе в Афинах и Париже, об огромных университетских библиотеках, об аудиториях и амфитеатрах, о бедной, но свободной жизни в студенческих общежитиях. Он, должно быть, заметил, какое произвел на меня впечатление, и с определенного момента стал уделять мне больше внимания, чем всем остальным: «Чем ты занимаешься?», «Какие у тебя планы на будущее?», «О чем ты мечтаешь?».

 

Я собралась с духом, и честно рассказала ему о том, что хожу в школу, рассказала о книгах, которые мне нравились, о господине Михалисе, преподавателе греческого языка, который часто, как бы невзначай, любил обронить многозначительную фразу типа «у тебя большие задатки….жаль, что…». В самый разгар своей повествовательной тирады я запнулась, как будто мне нечего было более сказать. А какой смысл был продолжать?

 

Словно не заметив мое замешательство, Яннис продолжал неспешный разговор. Среди прочего, тоже как бы невзначай, я только позже это поняла, или сам Яннис мне потом признался, он обронил пару слов о своих однокурсницах по Философскому Факультету в Афинах. «Их мало, и они всем нравятся», так, кажется, он тогда сказал.

 

И, уже прощаясь со мной в тот вечер, Яннис посмотрел мне в глаза и сказал: «Не стоит недооценивать ни себя, ни свои мечты. И, знаешь что? Начало любого нового дела - мысль и воля. И ты, Электра, сможешь добиться многого».

 

Я запомнила надолго каждое мгновение того вечера. И уже на следующий день - впервые в жизни – я задумалась о своем будущем. Задумалась о своих вероятных и, на самом деле, давно запланированных перспективах в деревне.

 

С этими мыслями, словно пчелы, на меня налетели образы, никогда ранее меня не посещавшие: города с высокими домами, широкие и чистые улицы, кварталы с их неизвестными мне, и потому таинственными запахами, мужчины и женщины, стремительные в своих движениях и суждениях…И, кроме того, школы, большие и светлые, бесчисленные книги всех размеров и цветов, и заголовки большинства из них мне были бы непонятны…Не правда ли это прекрасный мир? О Яннисе же живописнее всех отозвалась Деспина, в том духе, что «ааа, ты о том парне в очках?». Мне, однако же, он запомнился, и, наверное, даже можно сказать, что понравился. Но слова его – они всколыхнули во мне все, все, что этого было глубоко спрятано под слоем обычаев, патриархальности и твердого как скала слова «надо».

 

Я думала обо всем этом с каждым днем все больше….и все душнее мне становилось в тесных рамках моей повседневности и обыденности. Я ждала чего-то, и сама не понимала, чего именно.

 

Яннис приехал снова. Было лето, мы сидели под огромным развесистым платаном. Я деревне была традиционная августовская ярмарка, и, наверное, за нами никто не подглядывал. В присутствии чужих мы обычно не разговаривали, стеснялись. На следующий день мы встретились на улице, которая вела в наш сад. Вокруг нас столпились дикорастущие оливы. Я знала, что так поступать неправильно, но я чувствовала, что мне нужно его увидеть. Яннис упомянул, что все то время, пока он был в Афинах, он думал обо мне. Сказал, что дал себе слово увидеть меня снова, сделать своим спутником жизни. Сказал, что влюбился в меня с первого взгляда, даже не узнав меня как следует….После некоторого молчания Яннис добавил, что он хочет, чтобы я тоже его узнала и постепенно прониклась к нему чувствами….

 

Сказал он и еще кое-что. Имущества у него нет, его единственным «капиталом» была его учеба и некоторые карьерные перспективы в университете. Принял бы его мой отец в качестве зятя? А я – в качестве мужа? Хотела бы я такой, не традиционной и привычной жизни, подле него?

 

В тот раз я тоже раскрылась Яннису. Рассказала ему о мыслях, которые не давали мне покоя. Рассказала о своих надеждах, сомнениях и беспокойстве, об ожидании чего-то нового, о все усиливающемся желании уехать, улететь далеко из отчего дома. Яннис жадно слушал, буквально глотал, мои слова. Я первый раз в жизни говорила так много о себе. И даже мне самой стало не по себе от этого нового, странного и волнующего чувства!

 

Только вот о чувствах своих я не говорила в тот вечер. Я еще не знала, были ли мысли о Яннисе любовью или я воспринимала его как «паспорт» к новым горизонтам. Время бы показало.

 

Мы встречались и на следующий день, и через день, и все дни, пока он был в нашей деревне. Яннис постоянно находил повод, чтобы отложить свой отъезд..Время, которое мне удавалось «отхватить» и повидаться с ним, протекало стремительно. И наши бесконечные разговоры… . И мне так хотелось его увидеть вновь, едва он укатил из деревни на маленьком чадящем пикапе. Он до последнего стоял в кузове авто, и махал мне рукой на прощанье. Наверное, с его стороны это и правда было любовью.

 

В тот день, когда Яннис собирался уехать в город, он попросил меня еще раз все серьезно обдумать. «Я люблю тебя, Электра, хочу на тебе жениться, и хочу, чтобы мы вместе уехали. Я сделаю все, чтобы мы были счастливы. Я не требую от тебя ответ прямо сейчас. Я буду ждать, сколько потребуется».

 

Он оставил мне книгу на память. Пролистав ее, я унеслась на широких крыльях фантазии в далекие и неведомые мне Париж, Лондон, Амстердам…Мои мысли постепенно стали обретать плоть и кровь, из сферы бесплотных теней они стали более реальными, объемными, подробными. Нет, я не хотела прожить ту жизнь, которая была мне предопределена, едва я родилась в покосившемся сельском двухэтажном родильном доме. Тогда я была уверенна в своих решениях. Я была готова уехать и все изменить. И я смогла бы этого добиться!

 

Поговорив с Деспиной, я поняла, какая тяжелая задача стоит передо мной. Даже моя сестра удивила меня своей консервативностью. Мы проговорили вполголоса много времени. Деспина старалась меня переубедить: «Он не из наших краев, у него за душой ни гроша, мне сказала Анастасия на днях. А ей это сказал старик Сотирис. Отец и слушать не будет». И, напоследок она добавила: «Что ты в нем нашла? У нас своих что ли женихов нет?»

 

Если честно, то я возлагала свои надежды на мать. Она наверняка могла бы понять меня, она бы порадовалась. Я бы рассказала ей, как Яннис помог бы мне в продолжении учебы, какой счастливой я бы была. Я была уверена, что смогу убедить ее. Тем более, разве это не она убедила отца, чтобы меня отправили в школу. Разве не она настояла, чтобы я углубленно изучала греческий язык? Она всегда гордилась наградами и грамотами, которые я получила за годы учебы в школе.

 

Пока я говорила, мать не прерывала меня. Позволила мне выговориться. Повисло долгое, тяжелое молчание. Она встала, присела на край скамьи, снова поднялась. Прошлась по комнате, то сплетая, то разжимая пальцы. Потом, наконец, села рядом со мной и тихим, но твердым голосом сказала, что никогда не примет мое глупое и необдуманное решение покинуть отчий дом, пренебречь столькими «возможностями», которые мне открывались в родном селении. Вместо этого, по словам матери, я собиралась таскаться с голодранцем, «у которого ни кола, ни двора». «Кто он такой?, - продолжала тихо бушевать мать. – его приняли только потому, что он сын друга твоего отца, и говорит как умный (слово «как» мать выделила особенно, чтобы унизить Янниса в моих глазах). Соберись с умом, и смотри не проболтайся отцу. А то нас ждут большие неприятности».

 

Я онемела. Испугалась. Такой жесткий отказ? И если женская половина этой семьи отреагировала так, то что ждать от отца?

 

Минуло несколько дней, прежде чем я приняла решение насчет того, что делать дальше. Однажды утром к нам домой пришла Анастасия. Многозначительно улыбаясь, она протянула мне «книгу от господина Михалиса». В книге я нашла сложенное вдвое письмо от Янниса. Его первое письмо ко мне. После этого Яннис пришлет мне еще много писем. Много.

 

Собравшись с духом, вечером я решилась поговорить с отцом. Он присел на свое излюбленное место подле камина и трепал загривок собаки. Еще один удачный день: работа в винограднике, вечерок в кофейне. Я приблизилась и привела напротив него на низкую скамью у стенки. Я попросила его выслушать меня и не торопиться с ответом. В прошлом бывали случаи, когда он прислушивался к моему мнению. Естественно, только тогда, когда ему это было нужно или выгодно. Что-то такое могло случиться и в этот раз.

 

Я помню, как в какой-то момент он меня ударил. Это произошло, когда я стала настаивать на своем и перечить его «душеспасительным» внушениям. Потом он позвал мать, и стал упрекать ее в том, что она сбила меня с пути истинного «этими школами и книгами». В конце концов, мне было запрещено выходить из дома одной. «Теперь ты будешь делать то, что я тебе скажу».

 

И действительно, отец взял на себя «шефство» надо мной, человеком, осмелившимся нарушить семейные и социальные устои. Это началось буквально на следующий день: холодное осуждающее молчание, все возможные ограничения, постоянные визиты женихов, за которых я не то что замуж не собиралась выйти, но даже и видеть их мне было противно. Время шло, но я не сдавалась. Продолжал стоять на своем и отец.

 

В такой атмосфере минули два года. Моя жизнь изменилась. Дошло до того, что вначале я не выходила из дома, а потом перестала покидать свою комнату. Из моего окружения я видела только Деспину, мать и, редко, Анастасию. Мать тоже сильно изменилась. Она отдалилась от меня, как и я от нее, она стала недоступной, безразличной. Стала как отец. Соглашалась с ним во всем, может, из чувства страха. Как бы то ни было, правда была в том, что я была предоставлена сама себе и никто мной не интересовалась.

 

С Яннисом я продолжала общаться через Анастасию. Я не стала описывать ему произошедшие события, ограничившись только самыми общими фразами, что-то вроде «с моим отцом все сложно, у него были другие планы насчет меня, посмотрим, что получится…». В письмах Янниса я отчетливо различала его титанические усилия построить карьеру и нашу общую жизнь, шаг за шагом. Его слова придавали мне сил, они стали теми крыльями, на которых я уносилась далеко. Я строила воздушные замки, в которых не было места семейному диктату, ненависти, замшелым традициям … в такие минуты я была вдали от темного и чуждого мне дома, забывала свои душевные терзания. Другие вещи мало интересовали. Время же тянулось неимоверно долго, мучительно.

 

В одном из своих писем Яннис с оптимизмом сообщил, что успех его докторской диссертации позволяет надеяться на место при кафедре Филологии в Сорбонском Университете. Мой ум устремился гулять по тенистым аллеям и широким проспектам Парижа, вокруг меня расхаживали шикарно одетые дамы, и галантные господа, доносились звуки таинственной музыки, мистика неизвестного далекого города притягивала меня все сильнее.

 

Немного позже я стала самостоятельно изучать французский. В этом мне помогала книга, которую мне прислал Яннис из Афин. Я спрятала ее вместе с остальными своими бумагами, завернув в тряпичную сумку и приколов к одной из съемных половиц в своей комнате. Я понимала, что мне надо выиграть время. Обстановка вокруг была удивительно спокойной.

 

Неделю назад все резко изменилось.

 

Во вторник утром я получила письмо. Заявление Янниса на получение места в университете было принято, о чем его проинформировали во французском консульстве. Он был готов в ближайшее время принять новые обязанности и начать искать жилье. «Искать дом для нас». По словам Янниса, я должна была его ждать через два три месяц. Он собирался приехать к нам в деревню, чтобы попытать счастья в последний раз. «Если не получится, будь готова уехать без разрешения». В этот раз в письме не было ни намека на прекрасные картины будущего. Только инструкции, четкие и простые. Это были слова мужчины, принявшего нелегкое решение, и готового пойти до конца. Я же стала планировать нашу поездку, в моей фантазии я уже нарисовала наш будущий дом, и даже вполголоса пробовала «на вкус» новые для меня французские слова. Мне даже не хотелось думать о последствиях нового отказа отца. В конце концов, все могло измениться на этот раз, а все остальные мысли я гнала от себя прочь.

 

Катастрофа не замедлила явиться в виде нового неожиданного сватовства. Потенциальный жених был из столицы. «Отличный вариант». И на этот раз отец внезапно решил дать динамичное развитие ситуации: помолвка была назначена на следующую неделю, свадьба должна была состояться примерно через месяц. Приданное уже давно готово…

 

Естественно, я отказалась. С трудом подбирая слова, я протестовала. Просила время, «чтобы все взвесить и принять решение». Отец не стал спорить со мной. Кажется, он даже не удостоил меня ответом.

 

Начались приготовления. Мне казалось, что моя жизнь идет под откос. Перед моими глазами расстилалась сплошная чернота, пожизненная каторга. Я спрашивала себя, какой бы я была супругой для нелюбимого мужа? Какой бы матерью я была для нежеланных детей? Еще я корила себя за то, что никак не могла выход из ситуации. Чтобы сделал Яннис на моем месте? О чем бы думал? Какие бы доводы привел?

 

Решение пришло неожиданно. К добру ли? «А что будет, если наш дом посетит большое горе?». Традиции в наших местах суровы. Потребовалось бы много времени и веских причин, чтобы оправдать в глазах сельчан свадебное торжество, пока не отзвучали еще поминальные песни. И поторопить свадьбу тоже бы не получилось, по тем же причинам.

 

Мысли об этом засели в моей душе, обрели корни и, стали стремительно расти, как сорняки. День ото дня решимость во мне только крепла, а дочерняя любовь и холодная логика угасали, все тише я слышала доводы своего внутреннего голоса о грозящей опасности и семейном долге.

 

Таким образом, завтра умрет мой отец. Внезапно. «Сердце, такие дела…». Деревня замрет. Домашние онемеют. Черные покрова скроют зеркала. Мать будет причитать, Деспина и я, неутешная дочь, будем рыдать у тела. У меня, правда, будут свои причины скорбеть: моя свадьба с Яннисом отложиться почти на год, моя жизнь никогда не будет прежней. Я буду очень убедительна…

 

Позже мне надо будет уехать, чтобы найти Янниса, когда тот вернется из Парижа. Мне не потребуется ничье согласие на это, не хотелось бы порождать новую волну противостояния. С другой стороны, мать к тому времени, может уже и согласится: зятем будет «профессор университета, человек серьезный»…Как бы то ни было, будь что будет. И никто ничего никогда не узнает. И Яннис тоже, Яннис в первую очередь.

 

Зачем я все это написала? Наверное, для того, чтобы вытрясти всю эту гадость из себя. Не так то просто, прожив двадцать два года в деревне, понимать, что скоро все изменится, перевернется с ног на голову. Не так то просто убить своего отца. Да простит меня Бог.

 

……………………………………………………………

 

Он закрыл глаза. Потом открыл. Вздохнул. Он был сам не свой… Клубок спутанных мыслей и образов. Полузабытые разговоры, пожелтевшая фотография красивой женщины в белом, обрамленный в рамку университетский диплом, на который он раньше никогда не обращал внимание. И вместе с тем, словно солнечные лучи, прорывающие пыльную ткань сумрака, очерчиваются и все яснее проступают буквы на пожелтевшей бумаге, высунувшейся из-под отошедшей половицы. Половица давно скрипела, ходила ходуном, и довольно легко отошла под небольшим усилием. Дом бабки Деспины пережил три землетрясения, и отчаянно требовал ремонта, что там говорить.

 

Так нашелся тряпичный мешок с тетрадкой.

 

Парень с трудом вспомнил, что была некая тетка, кажется сестра бабки Деспины. Звали ее, кажется, Электра, но точно он не помнил, тем более, что никогда не придавал значение разговорам о прошлом, ему всегда становилось скучно. Получается, что никто до этого из их семьи, кроме Электры, не учился в университете. Потом правда, в Политехнический* поступила его мать, но это случилось лет на сорок позже.

 

Как-то зашла речь «об этой Электре», которой нравились науки («она ходила в школу в те годы»). Она не приняла ухаживания ни одного из местных женихов, и, после внезапной смерти ее отца, уехала из деревни, чтобы учиться. Потом она вышла замуж за какого-то профессора и путешествовала с ним по Европе, потом выучилась на врача. Именно поэтому на фотографии у камина она в белоснежном медицинском халате. Никто из местных не помнил ее, даже бабка Деспина. По крайней мере, она сама так говорила. Электра никогда не вернулась в деревню. Ее называли «странной», «другой», однако память о ней постепенно истончилась, Электра стала чем-то вроде семейного призрака в старом шотландском замке.

 

Отец же Деспины и Электры умер скоропостижно, и это при том, что он ничем не болел и был «здоровым мужиком двухметрового роста», как рассказывала бабка много лет спустя. Никто не мог поверить, когда по деревне разнеслась весть о том, что прадеда нашли мертвым в полях. «жаль, что не успел погулять на свадьбе своей дочери», сказали тогда в деревне.

 

Парень с размаху завалился на кровать, благо она была новой. «Не гоже молодым спать на половицах». Он уставился в потолок, поддерживаемый перекрещенными брусьями. В детстве он всегда боялся, что в щелях прячутся ящерицы и тарантулы. Потом соседские ребята рассказали ему как избавиться от нежелательной живности в доме, и страх пропал.

 

Вот, значит, как все случилось. Отец не хотел, чтобы Электра уехала из деревни, и него был на то основания. Сельская патриархальность, например. А когда события стали развиваться стремительно, Электра приняла фатальное решение: убила отца и, таким образом, освободилась. Ею двигала не только жажда уехать из деревни и повидать Париж, но и ненависть к домашней тирании, страху, унижению.

 

Нашла ли она счастье, которое так искала? В любом случае, он точно вышла замуж за Янниса, молодая пара жила в Париже. Электра выучилась на врача. Это интересный нюанс, так как ей, как кажется, всегда нравилась филология и иностранные языки. Ч то там говорить, у Электры был недюжинный ум и стальные нервы.

 

Но, с другой стороны, как потом жить с этим? Как жить, сознавая, что ты отцеубийца? Видела ли она в лике каждого больного образ убитого ею отца? Может, именно этим и продиктовано ее решение стать врачом.

 

Парень аккуратно сложил тетрадь и поместил обратно в мешок. Потом положил свою находку под половицу, туда, где она пролежала долгие десятилетия, и приладил на место отошедшую доску.

 

«Я прибил половицу, которая скрипела», крикнул он в коридор. «Все нормально, я сам справился».

 

апрель 2014 г.

* подразумевается Афинский Государственный Политехнический Университет.

 

 

 

 

 

© Copyright: Mikhail Borodkin, 2014

Регистрационный номер №0209598

от 18 апреля 2014

[Скрыть] Регистрационный номер 0209598 выдан для произведения:

 

Дези Леонарду (греч. Νταίζη Λεονάρδου),перевод Mike V.Borodkin

 

Открывшаяся правда

 

Мы недавно поужинали. Сделав над собой усилие, я посидела с остальными немного, потом поднялась к себе. «Я устала». Коротко, без лишних разговоров. У меня были все основания сердиться и быть расстроенной и безучастной ко всему. Скоро помолвка.

 

Я присела на край кровати, мысленно пересчитав, сколько лет я провела здесь, в этой маленькой комнатке. Она всегда была «моим убежищем», но сейчас превратилась в тюремный карцер. Провела рукой по своим юбкам, разложенным на кровати у изголовья. С завтрашнего дня придется носить черное… Мягкий, едва различимый запах лаванды заставил остановиться у шкафа. Я провела рукой по его стенкам и дверцам, ощутила прямые углы и загнутые линии, снова ощутила под пальцами едва различимые пятна и шероховатости.

 

Эти мгновения тянулись для меня как красные бесконечные струны. Скоро все изменится.

 

Два года и восемь месяцев тому назад, в один из ничем непримечательных вечеров, в дом к старику Сотирису нагрянул молодой парень по имени Яннис, «сын одного моего старого однополчанина по Малой Азии», как мне его отрекомендовали. Яннис был в первый раз в наших местах, заехал навестить старого отцовского приятеля, и, заодно, собирал данные о войне и, вообще, о тех нелегких для страны годах. По роду занятий, получается, он был историком, «исследователем». Яннис не был похож ни на одного из моих односельчан, чем-то, весьма неопределенным, он отличался от всех остальных парней, которых я видела раньше.

 

Яннис рассказывал о своей учебе в Афинах и Париже, об огромных университетских библиотеках, об аудиториях и амфитеатрах, о бедной, но свободной жизни в студенческих общежитиях. Он, должно быть, заметил, какое произвел на меня впечатление, и с определенного момента стал уделять мне больше внимания, чем всем остальным: «Чем ты занимаешься?», «Какие у тебя планы на будущее?», «О чем ты мечтаешь?».

 

Я собралась с духом, и честно рассказала ему о том, что хожу в школу, рассказала о книгах, которые мне нравились, о господине Михалисе, преподавателе греческого языка, который часто, как бы невзначай, любил обронить многозначительную фразу типа «у тебя большие задатки….жаль, что…». В самый разгар своей повествовательной тирады я запнулась, как будто мне нечего было более сказать. А какой смысл был продолжать?

 

Словно не заметив мое замешательство, Яннис продолжал неспешный разговор. Среди прочего, тоже как бы невзначай, я только позже это поняла, или сам Яннис мне потом признался, он обронил пару слов о своих однокурсницах по Философскому Факультету в Афинах. «Их мало, и они всем нравятся», так, кажется, он тогда сказал.

 

И, уже прощаясь со мной в тот вечер, Яннис посмотрел мне в глаза и сказал: «Не стоит недооценивать ни себя, ни свои мечты. И, знаешь что? Начало любого нового дела - мысль и воля. И ты, Электра, сможешь добиться многого».

 

Я запомнила надолго каждое мгновение того вечера. И уже на следующий день - впервые в жизни – я задумалась о своем будущем. Задумалась о своих вероятных и, на самом деле, давно запланированных перспективах в деревне.

 

С этими мыслями, словно пчелы, на меня налетели образы, никогда ранее меня не посещавшие: города с высокими домами, широкие и чистые улицы, кварталы с их неизвестными мне, и потому таинственными запахами, мужчины и женщины, стремительные в своих движениях и суждениях…И, кроме того, школы, большие и светлые, бесчисленные книги всех размеров и цветов, и заголовки большинства из них мне были бы непонятны…Не правда ли это прекрасный мир? О Яннисе же живописнее всех отозвалась Деспина, в том духе, что «ааа, ты о том парне в очках?». Мне, однако же, он запомнился, и, наверное, даже можно сказать, что понравился. Но слова его – они всколыхнули во мне все, все, что этого было глубоко спрятано под слоем обычаев, патриархальности и твердого как скала слова «надо».

 

Я думала обо всем этом с каждым днем все больше….и все душнее мне становилось в тесных рамках моей повседневности и обыденности. Я ждала чего-то, и сама не понимала, чего именно.

 

Яннис приехал снова. Было лето, мы сидели под огромным развесистым платаном. Я деревне была традиционная августовская ярмарка, и, наверное, за нами никто не подглядывал. В присутствии чужих мы обычно не разговаривали, стеснялись. На следующий день мы встретились на улице, которая вела в наш сад. Вокруг нас столпились дикорастущие оливы. Я знала, что так поступать неправильно, но я чувствовала, что мне нужно его увидеть. Яннис упомянул, что все то время, пока он был в Афинах, он думал обо мне. Сказал, что дал себе слово увидеть меня снова, сделать своим спутником жизни. Сказал, что влюбился в меня с первого взгляда, даже не узнав меня как следует….После некоторого молчания Яннис добавил, что он хочет, чтобы я тоже его узнала и постепенно прониклась к нему чувствами….

 

Сказал он и еще кое-что. Имущества у него нет, его единственным «капиталом» была его учеба и некоторые карьерные перспективы в университете. Принял бы его мой отец в качестве зятя? А я – в качестве мужа? Хотела бы я такой, не традиционной и привычной жизни, подле него?

 

В тот раз я тоже раскрылась Яннису. Рассказала ему о мыслях, которые не давали мне покоя. Рассказала о своих надеждах, сомнениях и беспокойстве, об ожидании чего-то нового, о все усиливающемся желании уехать, улететь далеко из отчего дома. Яннис жадно слушал, буквально глотал, мои слова. Я первый раз в жизни говорила так много о себе. И даже мне самой стало не по себе от этого нового, странного и волнующего чувства!

 

Только вот о чувствах своих я не говорила в тот вечер. Я еще не знала, были ли мысли о Яннисе любовью или я воспринимала его как «паспорт» к новым горизонтам. Время бы показало.

 

Мы встречались и на следующий день, и через день, и все дни, пока он был в нашей деревне. Яннис постоянно находил повод, чтобы отложить свой отъезд..Время, которое мне удавалось «отхватить» и повидаться с ним, протекало стремительно. И наши бесконечные разговоры… . И мне так хотелось его увидеть вновь, едва он укатил из деревни на маленьком чадящем пикапе. Он до последнего стоял в кузове авто, и махал мне рукой на прощанье. Наверное, с его стороны это и правда было любовью.

 

В тот день, когда Яннис собирался уехать в город, он попросил меня еще раз все серьезно обдумать. «Я люблю тебя, Электра, хочу на тебе жениться, и хочу, чтобы мы вместе уехали. Я сделаю все, чтобы мы были счастливы. Я не требую от тебя ответ прямо сейчас. Я буду ждать, сколько потребуется».

 

Он оставил мне книгу на память. Пролистав ее, я унеслась на широких крыльях фантазии в далекие и неведомые мне Париж, Лондон, Амстердам…Мои мысли постепенно стали обретать плоть и кровь, из сферы бесплотных теней они стали более реальными, объемными, подробными. Нет, я не хотела прожить ту жизнь, которая была мне предопределена, едва я родилась в покосившемся сельском двухэтажном родильном доме. Тогда я была уверенна в своих решениях. Я была готова уехать и все изменить. И я смогла бы этого добиться!

 

Поговорив с Деспиной, я поняла, какая тяжелая задача стоит передо мной. Даже моя сестра удивила меня своей консервативностью. Мы проговорили вполголоса много времени. Деспина старалась меня переубедить: «Он не из наших краев, у него за душой ни гроша, мне сказала Анастасия на днях. А ей это сказал старик Сотирис. Отец и слушать не будет». И, напоследок она добавила: «Что ты в нем нашла? У нас своих что ли женихов нет?»

 

Если честно, то я возлагала свои надежды на мать. Она наверняка могла бы понять меня, она бы порадовалась. Я бы рассказала ей, как Яннис помог бы мне в продолжении учебы, какой счастливой я бы была. Я была уверена, что смогу убедить ее. Тем более, разве это не она убедила отца, чтобы меня отправили в школу. Разве не она настояла, чтобы я углубленно изучала греческий язык? Она всегда гордилась наградами и грамотами, которые я получила за годы учебы в школе.

 

Пока я говорила, мать не прерывала меня. Позволила мне выговориться. Повисло долгое, тяжелое молчание. Она встала, присела на край скамьи, снова поднялась. Прошлась по комнате, то сплетая, то разжимая пальцы. Потом, наконец, села рядом со мной и тихим, но твердым голосом сказала, что никогда не примет мое глупое и необдуманное решение покинуть отчий дом, пренебречь столькими «возможностями», которые мне открывались в родном селении. Вместо этого, по словам матери, я собиралась таскаться с голодранцем, «у которого ни кола, ни двора». «Кто он такой?, - продолжала тихо бушевать мать. – его приняли только потому, что он сын друга твоего отца, и говорит как умный (слово «как» мать выделила особенно, чтобы унизить Янниса в моих глазах). Соберись с умом, и смотри не проболтайся отцу. А то нас ждут большие неприятности».

 

Я онемела. Испугалась. Такой жесткий отказ? И если женская половина этой семьи отреагировала так, то что ждать от отца?

 

Минуло несколько дней, прежде чем я приняла решение насчет того, что делать дальше. Однажды утром к нам домой пришла Анастасия. Многозначительно улыбаясь, она протянула мне «книгу от господина Михалиса». В книге я нашла сложенное вдвое письмо от Янниса. Его первое письмо ко мне. После этого Яннис пришлет мне еще много писем. Много.

 

Собравшись с духом, вечером я решилась поговорить с отцом. Он присел на свое излюбленное место подле камина и трепал загривок собаки. Еще один удачный день: работа в винограднике, вечерок в кофейне. Я приблизилась и привела напротив него на низкую скамью у стенки. Я попросила его выслушать меня и не торопиться с ответом. В прошлом бывали случаи, когда он прислушивался к моему мнению. Естественно, только тогда, когда ему это было нужно или выгодно. Что-то такое могло случиться и в этот раз.

 

Я помню, как в какой-то момент он меня ударил. Это произошло, когда я стала настаивать на своем и перечить его «душеспасительным» внушениям. Потом он позвал мать, и стал упрекать ее в том, что она сбила меня с пути истинного «этими школами и книгами». В конце концов, мне было запрещено выходить из дома одной. «Теперь ты будешь делать то, что я тебе скажу».

 

И действительно, отец взял на себя «шефство» надо мной, человеком, осмелившимся нарушить семейные и социальные устои. Это началось буквально на следующий день: холодное осуждающее молчание, все возможные ограничения, постоянные визиты женихов, за которых я не то что замуж не собиралась выйти, но даже и видеть их мне было противно. Время шло, но я не сдавалась. Продолжал стоять на своем и отец.

 

В такой атмосфере минули два года. Моя жизнь изменилась. Дошло до того, что вначале я не выходила из дома, а потом перестала покидать свою комнату. Из моего окружения я видела только Деспину, мать и, редко, Анастасию. Мать тоже сильно изменилась. Она отдалилась от меня, как и я от нее, она стала недоступной, безразличной. Стала как отец. Соглашалась с ним во всем, может, из чувства страха. Как бы то ни было, правда была в том, что я была предоставлена сама себе и никто мной не интересовалась.

 

С Яннисом я продолжала общаться через Анастасию. Я не стала описывать ему произошедшие события, ограничившись только самыми общими фразами, что-то вроде «с моим отцом все сложно, у него были другие планы насчет меня, посмотрим, что получится…». В письмах Янниса я отчетливо различала его титанические усилия построить карьеру и нашу общую жизнь, шаг за шагом. Его слова придавали мне сил, они стали теми крыльями, на которых я уносилась далеко. Я строила воздушные замки, в которых не было места семейному диктату, ненависти, замшелым традициям … в такие минуты я была вдали от темного и чуждого мне дома, забывала свои душевные терзания. Другие вещи мало интересовали. Время же тянулось неимоверно долго, мучительно.

 

В одном из своих писем Яннис с оптимизмом сообщил, что успех его докторской диссертации позволяет надеяться на место при кафедре Филологии в Сорбонском Университете. Мой ум устремился гулять по тенистым аллеям и широким проспектам Парижа, вокруг меня расхаживали шикарно одетые дамы, и галантные господа, доносились звуки таинственной музыки, мистика неизвестного далекого города притягивала меня все сильнее.

 

Немного позже я стала самостоятельно изучать французский. В этом мне помогала книга, которую мне прислал Яннис из Афин. Я спрятала ее вместе с остальными своими бумагами, завернув в тряпичную сумку и приколов к одной из съемных половиц в своей комнате. Я понимала, что мне надо выиграть время. Обстановка вокруг была удивительно спокойной.

 

Неделю назад все резко изменилось.

 

Во вторник утром я получила письмо. Заявление Янниса на получение места в университете было принято, о чем его проинформировали во французском консульстве. Он был готов в ближайшее время принять новые обязанности и начать искать жилье. «Искать дом для нас». По словам Янниса, я должна была его ждать через два три месяц. Он собирался приехать к нам в деревню, чтобы попытать счастья в последний раз. «Если не получится, будь готова уехать без разрешения». В этот раз в письме не было ни намека на прекрасные картины будущего. Только инструкции, четкие и простые. Это были слова мужчины, принявшего нелегкое решение, и готового пойти до конца. Я же стала планировать нашу поездку, в моей фантазии я уже нарисовала наш будущий дом, и даже вполголоса пробовала «на вкус» новые для меня французские слова. Мне даже не хотелось думать о последствиях нового отказа отца. В конце концов, все могло измениться на этот раз, а все остальные мысли я гнала от себя прочь.

 

Катастрофа не замедлила явиться в виде нового неожиданного сватовства. Потенциальный жених был из столицы. «Отличный вариант». И на этот раз отец внезапно решил дать динамичное развитие ситуации: помолвка была назначена на следующую неделю, свадьба должна была состояться примерно через месяц. Приданное уже давно готово…

 

Естественно, я отказалась. С трудом подбирая слова, я протестовала. Просила время, «чтобы все взвесить и принять решение». Отец не стал спорить со мной. Кажется, он даже не удостоил меня ответом.

 

Начались приготовления. Мне казалось, что моя жизнь идет под откос. Перед моими глазами расстилалась сплошная чернота, пожизненная каторга. Я спрашивала себя, какой бы я была супругой для нелюбимого мужа? Какой бы матерью я была для нежеланных детей? Еще я корила себя за то, что никак не могла выход из ситуации. Чтобы сделал Яннис на моем месте? О чем бы думал? Какие бы доводы привел?

 

Решение пришло неожиданно. К добру ли? «А что будет, если наш дом посетит большое горе?». Традиции в наших местах суровы. Потребовалось бы много времени и веских причин, чтобы оправдать в глазах сельчан свадебное торжество, пока не отзвучали еще поминальные песни. И поторопить свадьбу тоже бы не получилось, по тем же причинам.

 

Мысли об этом засели в моей душе, обрели корни и, стали стремительно расти, как сорняки. День ото дня решимость во мне только крепла, а дочерняя любовь и холодная логика угасали, все тише я слышала доводы своего внутреннего голоса о грозящей опасности и семейном долге.

 

Таким образом, завтра умрет мой отец. Внезапно. «Сердце, такие дела…». Деревня замрет. Домашние онемеют. Черные покрова скроют зеркала. Мать будет причитать, Деспина и я, неутешная дочь, будем рыдать у тела. У меня, правда, будут свои причины скорбеть: моя свадьба с Яннисом отложиться почти на год, моя жизнь никогда не будет прежней. Я буду очень убедительна…

 

Позже мне надо будет уехать, чтобы найти Янниса, когда тот вернется из Парижа. Мне не потребуется ничье согласие на это, не хотелось бы порождать новую волну противостояния. С другой стороны, мать к тому времени, может уже и согласится: зятем будет «профессор университета, человек серьезный»…Как бы то ни было, будь что будет. И никто ничего никогда не узнает. И Яннис тоже, Яннис в первую очередь.

 

Зачем я все это написала? Наверное, для того, чтобы вытрясти всю эту гадость из себя. Не так то просто, прожив двадцать два года в деревне, понимать, что скоро все изменится, перевернется с ног на голову. Не так то просто убить своего отца. Да простит меня Бог.

 

……………………………………………………………

 

Он закрыл глаза. Потом открыл. Вздохнул. Он был сам не свой… Клубок спутанных мыслей и образов. Полузабытые разговоры, пожелтевшая фотография красивой женщины в белом, обрамленный в рамку университетский диплом, на который он раньше никогда не обращал внимание. И вместе с тем, словно солнечные лучи, прорывающие пыльную ткань сумрака, очерчиваются и все яснее проступают буквы на пожелтевшей бумаге, высунувшейся из-под отошедшей половицы. Половица давно скрипела, ходила ходуном, и довольно легко отошла под небольшим усилием. Дом бабки Деспины пережил три землетрясения, и отчаянно требовал ремонта, что там говорить.

 

Так нашелся тряпичный мешок с тетрадкой.

 

Парень с трудом вспомнил, что была некая тетка, кажется сестра бабки Деспины. Звали ее, кажется, Электра, но точно он не помнил, тем более, что никогда не придавал значение разговорам о прошлом, ему всегда становилось скучно. Получается, что никто до этого из их семьи, кроме Электры, не учился в университете. Потом правда, в Политехнический* поступила его мать, но это случилось лет на сорок позже.

 

Как-то зашла речь «об этой Электре», которой нравились науки («она ходила в школу в те годы»). Она не приняла ухаживания ни одного из местных женихов, и, после внезапной смерти ее отца, уехала из деревни, чтобы учиться. Потом она вышла замуж за какого-то профессора и путешествовала с ним по Европе, потом выучилась на врача. Именно поэтому на фотографии у камина она в белоснежном медицинском халате. Никто из местных не помнил ее, даже бабка Деспина. По крайней мере, она сама так говорила. Электра никогда не вернулась в деревню. Ее называли «странной», «другой», однако память о ней постепенно истончилась, Электра стала чем-то вроде семейного призрака в старом шотландском замке.

 

Отец же Деспины и Электры умер скоропостижно, и это при том, что он ничем не болел и был «здоровым мужиком двухметрового роста», как рассказывала бабка много лет спустя. Никто не мог поверить, когда по деревне разнеслась весть о том, что прадеда нашли мертвым в полях. «жаль, что не успел погулять на свадьбе своей дочери», сказали тогда в деревне.

 

Парень с размаху завалился на кровать, благо она была новой. «Не гоже молодым спать на половицах». Он уставился в потолок, поддерживаемый перекрещенными брусьями. В детстве он всегда боялся, что в щелях прячутся ящерицы и тарантулы. Потом соседские ребята рассказали ему как избавиться от нежелательной живности в доме, и страх пропал.

 

Вот, значит, как все случилось. Отец не хотел, чтобы Электра уехала из деревни, и него был на то основания. Сельская патриархальность, например. А когда события стали развиваться стремительно, Электра приняла фатальное решение: убила отца и, таким образом, освободилась. Ею двигала не только жажда уехать из деревни и повидать Париж, но и ненависть к домашней тирании, страху, унижению.

 

Нашла ли она счастье, которое так искала? В любом случае, он точно вышла замуж за Янниса, молодая пара жила в Париже. Электра выучилась на врача. Это интересный нюанс, так как ей, как кажется, всегда нравилась филология и иностранные языки. Ч то там говорить, у Электры был недюжинный ум и стальные нервы.

 

Но, с другой стороны, как потом жить с этим? Как жить, сознавая, что ты отцеубийца? Видела ли она в лике каждого больного образ убитого ею отца? Может, именно этим и продиктовано ее решение стать врачом.

 

Парень аккуратно сложил тетрадь и поместил обратно в мешок. Потом положил свою находку под половицу, туда, где она пролежала долгие десятилетия, и приладил на место отошедшую доску.

 

«Я прибил половицу, которая скрипела», крикнул он в коридор. «Все нормально, я сам справился».

 

апрель 2014 г.

* подразумевается Афинский Государственный Политехнический Университет.

 

 

 

 

 

 

Военная история

Водружение греческого флага