Толпа
народа собралась под огромной оливой, раскинувшей свои ветви на границе
деревни. Эта олива – свидетель событий, произошедших за последние десятки и
даже сотни лет. Маркос огляделся кругом: стояли немецкие солдаты, охранники: жителей
греческой деревушки согнали в одно место, и теперь они ожидали своей участи.
Нещадно палило солнце, и Маркос отступил в тень. Маленькая девчушка с
любопытством посмотрела в его сторону. Солдат спокойно выдержал ее взгляд, а
девочка, испугавшись неподвижного лица и голубых, ледяных глаз, отвернулась и
обняла свою бабушку. Старуха обняла девочку, стараясь ее успокоить. Она тоже
посмотрела на немца, но ее взгляд не был испуганным, даже когда на солнце
свернул наплечный знак с черепами, украшавший черный китель младшего офицера.
Тем
временем, немецкий офицер рангом постарше беседовал с двумя подчиненными. Один
из них, видно, был с чем-то не согласен, быстро говорил и нервно
жестикулировал.
«В
окне!», внезапно закричал один из солдат из оцепления.
Маркос
повернулся в указанном направлении. Метрах в трехстах, на самом краю деревни,
он увидел глинобитный одноэтажный жилой дом. В разбитом окне он разглядел три
юношеские фигуры.
«Лейтенант!»,
послышался резкий голос офицера, «возьмите своих людей и приведите их сюда!».
По
команде Маркоса десяток солдат из оцепления поспешили к дому, однако тот оказался
пуст. Послышался гул, сначала будто из-под земли, а потом, как показалось, со
всех сторон. Маркос поднял голову: над деревней пролетело звено
бомбардировщиков, и на их фюзеляжах лейтенант разглядел черные с белым кресты. Маркос
проводил их глазами, пока те не скрылись за лесистыми холмами.
«Юхан,
обыщи дом», приказал Маркос одному из солдат, «остальные – обыщите деревню».
Один
из немцев кинулся в дом, а остальные рассеялись по деревне. Деревня была
небольшая, но ее улицы были так тесны, что бок о бок едва ли могли разъехаться две
арбы. Побеленные стены домов тянулись вдоль этих ходов, и, казалось, что люди
попали в некий лабиринт. «…или как в окопах», продолжил эту мысль Маркос Ударом
ноги или приклада он методично выбивал входные двери и врывался в опустевшие
жилища, быстро осматривал комнаты, и, не
теряя ни секунды, спешно покидал помещения.
Примерно
через двадцать минут безуспешных поисков Маркос и еще двое солдат встретились
на деревенской площади, на другом конце деревни. Собственно, площадь
представляла собой небольшое открытое пространство, замощенное грубым сероватым
камнем. В торце площади возвышалась каменная церквушка. Деревянная покосившаяся
ограда ограничивала пространство сбоку от церкви, и сразу за перилами начинался
крутой обрыв.
«Нашли
что-нибудь?», спросил запыхавшийся Маркос.
«Где
бы они не были, черт знает, они хорошо спрятались! Нет смысла их искать».
«Капитан
будет в ярости», заметил один из солдат, однако лейтенант никак не отреагировал
на его слова. Все трое быстрым шагом двинулись в обратном направлении. Вдруг
лейтенант резко оглянулся и посмотрел на церковь. Он пропустил рядовых, а сам
осторожно вернулся к храму. В стенном углублении он разглядел тяжелые
деревянные двухстворчатые двери, украшенные двуглавыми орлами, по одному на
каждой створке. Внимание немца привлекла роспись наружной стены. Искусными
мастерами прошлого был изображен православный святой, всадник, поражающий
крылатого дракона. Гнедой конь, чувствуя нечисть, встает на дыбы, и святой воин
пронзает длинным копьем ящера.
«Лейтенант,
что ты делаешь?», солдаты вопросительно смотрели на командира.
Стараясь
не топать сапогами, Маркос пересек площадь. Он повесил ружье на плечо и достал
из кобуры пистолет. Аккуратно приоткрыл дверь. Внутрь проникало совсем немного
света, ровно столько, чтобы можно было различить очертания предметов. В глубине
храма на стенах не было росписи, и лишь кое-где тускло поблескивали позолоченные
оклады икон. Рядом с дверью Маркос заметил церковный канделябр с несколькими
потухшими свечами, пересыпанными песком.
Лейтенант
прошел вглубь помещения, поглядывая по сторонам. Направился к алтарю храма. Не
торопясь, опустив пистолет, он приблизился к занавеске, отделявшей основное
помещение от алтарной части. Резким движением он одернул красную ткань, но в
алтаре никого не было. Его внимание привлек позолоченная чаша на престоле.
Рядом, на престоле, лежал что-то прикрывавший отрез ткани. Маркос отодвинул
ткань дулом пистолета и увидел Евангелие. Некогда позолоченный оклад книги был
теперь выцветшим, потертым. Чувствовалось, что книгой часто пользовались. Рукой
Маркос поправил ткань над книгой, бросив при этом быстрый взгляд по сторонам.
Ни малейшего движения, ни намека на постороннее присутствие.
Неожиданно
некий глухой звук разнесся эхом по маленькой церквушке. Маркос резко
развернулся и вышел из алтаря. Он увидел, что только что закрытое окно было
распахнуто, и его створки стучали друг о друга на сильном ветру. Лейтенант
подбежал к окну и увидел, как по крутому склону смешно спускаются три фигуры.
Они были уже далеко, поэтому Маркос не стал стрелять в них. Он быстро вышел из
церкви и громко позвал двух солдат, остававшихся все это время на площади.
«Что
случилось?», спросил один из них, когда они подбежали к командиру.
«Они
спускаются по склону. Их надо перехватить»
Рядовые
тут же сорвались с места, но побежали не по направлению к каменистому склону, а
к малозаметной тропинке, по которой они в свое время поднялись в деревню: они
знали, что тропинка огибает склон, и, таким образом, солдаты намеревались
отрезать путь тройке беглецов. Маркос же, понимая, что у трех молодых парней
есть все шансы удрать от его солдат, бросился к склону, намереваясь спуститься
вниз как можно быстрее. В своих краях, еще до войны, ему не раз приходилось
выделывать такие трюки, и мысленно лейтенант был готов ко всему.
Поспешный
спуск напоминал скорее охоту в лесу, когда охотник готов выскочить на
убегающего зверя в любую минуту. Валуны, спорадически разбросанные по склону,
были достаточной величины, чтобы дать беглецам спрятаться за ними, поэтому
Маркос стал карабкаться еще быстрее. В какой-то момент он увидел в расщелине
между двух скал голову одного из парней, и, не останавливаясь, выстрелил в
жертву. Промахнулся. Пуля, визжа, ушла рикошетом куда-то меж камней, подняв
небольшое облако белесой пыли. Маркос привычным движением передернул затвор
винтовки. Он заметил второго беглеца, но стрелять не стал. Склон становился все
более обрывистым, и почти все время приходилось смотреть под ноги, чтобы не
сорваться вниз.
В
глубине небольшого каньона раздались голоса двух других солдат, но они, должно
быть, были еще далеко и от своего командира, и от беглецов. Тем временем склон
закончился, и Маркос приостановился, пытаясь перевести дыхание. Невдалеке,
метрах в пятидесяти, не более, он заметил огромный валун, наклоненный влево,
тогда как справа от него обнаружилась небольшая гряда из валунов поменьше. Они
образовывали своеобразную «лестницу», ведущую прямо на вершину каменного
исполина. Маркос прыжками взобрался на скалу и еще раз осмотрелся. Всего в
тридцати метрах он заметил всю троицу. Как на ладони. Они довольно ловко
карабкались по каменистому склону холма напротив, рассчитывая, по всей
видимости, затеряться в небольшом лесу, метрах в пятистах от немецкого офицера.
Не теряя времени, Маркос вскинул ружье и тщательно прицелился в одного из
парней, самого высокого. Выстрел.
Еще
не стих оглушительный гром в ушах, как Маркос понял, что не промахнулся. Его
жертва, нелепо вскинув руками, упала наземь. Издалека не было понятно, стал ли
выстрел смертельным, поэтому лейтенант спешно стал спускаться вниз, чтобы
проверить. Вскоре он оказался рядом с раненым парнем, лет двадцати, не более.
Он тихо скулил, прижимая руку к плечу. Едва немец приблизился, как парень
повернулся лицом к своему преследователю, из-под лопатки тоненьким ручейком стала
стекать кровь. В глазах парня Маркос отчетливо прочитал давно знакомое ему
чувство: мертвящий плоть ужас и предчувствие смерти.
Раненый
грек стал что-то кричать на своем языке. Но Маркос не знал греческого. Тогда
парень кинул быстрый взгляд куда-то налево, и стал показывать рукой в сторону
каких-то валунов. Немец быстро взглянул в ту сторону.
«Маркос,
все нормально? Ты поймал их?», раздались голоса двух солдат откуда-то справа и
сверху. Маркос различил их силуэты на фоне яркого полуденного солнца.
Лейтенант
застыл в некотором замешательстве. Раненый парень продолжал истошно голосить и
показывать на камни. Маркос все еще смотрел в ту сторону, но уже понимал, что он сделает в следующую секунду.
Лязгнул затвор винтовки. Лейтенант вскинул винтовку и, почти не целясь, спустил
пусковой механизм. Раненный грек дернулся, выпучил глаза, и горлом на
безжизненные камни хлынула кровь. Парень был уже мертв, но его левая нога
продолжала спазматически дергаться. Маркос в общих чертах понимал, отчего так бывает, но за все время своей
службы так и не смог привыкнуть к подобному зрелищу. Он гадливо поморщился и
стал смотреть на спешно приближающихся подчиненных.
«Что
ты наделал?!», воскликнул один из рядовых, поравнявшись с лейтенантом, «Нам
было приказано привести его живым!».
«Я
знаю, что нам приказали.
Возвращаемся». Маркос нахмурился, ожидая продолжения неуставных разговоров. Но
подчиненные не возражали. Было видно, что им не по себе в окружении скал.
Солнце было почти в зените, навалилась удушающая жара. Лейтенант Маркос и
остальные военные вернулись к окраине деревни, куда под огромную старую оливу
немецкие солдаты согнали всех жителей. Маркос заметил, что многие греки, в
основном взрослые мужчины, при виде его отряда вскочили на ноги, желая, видимо,
узнать, что произошло.
«Что
за стрельба?», спросил старший офицер лейтенанта.
«Беглецы
пытались скрыться, и нам пришлось открыть огонь». Офицер пожал плечами. Он тоже
заметил, что греки вокруг дерева стали проявлять беспокойство. Дети плакали, в
глазах женщин читался страх. Мужчины стояли, в основном, уставившись в землю. У
многих были сжаты кулаки, на скулах проступали желваки.
«Собери
своих людей. Ждать больше не будем».
«Так
точно», ответил Маркос и хорошо поставленным, командным голосом велел батальону
построиться в шеренгу…
*******
Стелиос
сидел на веранде своего сельского домика, слушал радио, как вдруг на террасу
поднялся его внук. Парню было уже почти четырнадцать.
«Какой
сюрприз!», воскликнул дед, а паренек уселся в кресло напротив. «Какими
судьбами?»
«Завтра
мы не учимся, и маме привезла меня сюда».
В
тот же момент открылась боковая дверь, ведущая в дом, и на веранду вошла
молодая женщина. Любой бы заметил сходство между ней и стариком.
«Как
дела, папа? Уверена, что мелкий тебе уже все рассказал».
«Это
было первое, что он сказал, когда вошел»
«Ты
же не против, если он останется у тебя на пару дней?»
«Конечно,
нет! У меня всегда есть время для ребенка моего ребенка. Да и что еще остается
в старости? Ты останешься ненадолго? Я накрою на стол».
«Не
могу, папа, мне надо подготовить проект на завтра»
«Ты
просто горишь на работе! Я тебя уже месяц не видел», произнес старик с
сожалением.
«Я
как ты. Борюсь за свой кусок хлеба»
Старик
Стелиос не отозвался. Посмотрев на внука, он спросил:
«Мы
отлично проведем время с этим парнем».
«Вообще-то,
дедушка, нам задали кучу всего на дом»
«Эх,
дружище. Я вообще-то не преуспел в науках. Когда я только пошел в школу, пришли
немцы со своей войной, всë закрыли. Многие и рады были бы учиться, да заботы у
нас были совсем другие».
«Как
раз по поводу войны мне надо написать письменную работу. Расскажешь мне, что ты
о ней помнишь?»
«Я
был маленьким тогда, меньше, чем ты сейчас. Я не так много запомнил», сказал
Стелиос неохотно.
«Я
поехала», сказала молодая женщина. «Приеду завтра после обеда. Не скучайте без
меня»
Стелиос
и его внук попрощались с ней и сели в гостиной поговорить. На улице сгущались
сумерки, но освещение пока не включали. Где-то вдалеке призывными огнями
светилась таверна. Было слышно, как посетители что-то обсуждали, спорили и одновременно
с этим играли в нарды.
За
ужином внук показал деду несколько книг, взятых из школьной библиотеки. Стелиос
взял несколько наугад. «И, вот, мне достался альбом с фотографиями того
времени», - мальчик протянул средних размеров потрепанный альбом. Его обложка,
оформленная в черно-белых тонах, была твердой и тяжелой, что придавала старому
изданию некую дополнительную значимость.
«Дай-ка
посмотреть. И подай, пожалуйста, очки. Они на комоде», попросил Стелиос. Ему
как-то не хотелось признаваться внуку в том, что ему больше нравились книги с
картинками, чем со сплошным текстом. Медленно перелистывая страницы, он
рассматривал поблекшие осколки прошлого. И вдруг кое-что заставило его сердце
биться быстрее. Одна фотография. Фотография, которую Стелиос предпочел бы
никогда не видеть…
«Дедушка,
с тобой все в порядке?», спросил мальчик, заметив, что старик побледнел, как
полотно. «Да что-то голова закружилась. Пойду прилягу. Ты пока пиши, что тебе
задали, а я попозже подойду».
Старик
Стелиос, едва волоча ноги, с чувством мерзкой слабости, внезапно разлившейся по
всему телу, побрел к себе в спальню. Не включая свет, лег на кровать. Закрыл
глаза, чтобы …но забыть прошлое было невозможно.
Тогда
он был довольно мал, и поэтому с легкостью спрятался вместе с сестрой в
конюшне, в куче прошлогодней соломы. Ему было десять лет, а сестре семь.
Родители увидели, как немцы ворвались в поселение, и успели спрятать детей.
Папа сказал, чтобы они не выходили из своего укрытия, чтобы ни произошло. Дети
просидели в конюшне уже несколько часов, и сил ждать почти не осталось.
«Стелиос,
пойдем посмотрим, что там с папой и мамой?»
«Нет.
Они сказали нам оставаться тут»
«Но
я хочу к маме», сказала девочке громко.
«Заткнись!
Нас могут услышать», сказал Стелиос строго. Но уже через несколько минут
беспокойство и страх превысил все мыслимые границы, и дети тихими шагами прокрались
к выходу из своего убежища. Осторожно выглянув во двор, Сталиос удостоверился,
что он пуст. Приказав жестом сестре оставаться на месте, мальчик осторожно
пробрался в дом. Собственно, дом состоял всего из трех комнат, две из которых
служили спальнями для родителей и детей, а третья, самая большая и светлая,
использовалась в качестве гостиной, кухни и склада летнего рабочего инструмента.
На первый взгляд все было тихо. Стелиос был готов успокоиться, как вдруг в
комнате родителей разбилось что-то стеклянное, а после послышалась приглушенная
брань. Мальчик испугался так сильно, что даже не понял в первую минуту, что
ругались по-гречески. Мелькнуло знакомое лицо. Это был Манолис,
девятнадцатилетний сын местного пьяницы. К слову сказать, Манолис унаследовал
почти все дурные привычки отца, и, в том числе, тягу к вину.
«Не
бойся, это я», сказал Манолис.
«Где
все остальные?», шепотом спросил его Стелиос.
«Пришли
немцы и забрали всех. Я успел спрятаться»
«Что
ты делаешь у нас дома?», спросил Стелиос после минутного молчания.
«Я
хотел найти что-нибудь выпить…и…»
Стелиос,
не дослушав, повернулся к входной двери и даже сделал несколько шагов, когда Манолис
поймал его за рукав. «Ты куда собрался?». «Сестра ждет меня около конюшни.
Сейчас заберу ее, и мы пойдем посмотрим, что там с нашими». Манолис покачал
головой. «Солдаты еще вернутся. Надо сматываться, пока и нас не схватили!»
«Нет»,
вскрикнул Стелиос так громко, что Манолис непроизвольно дернул мальчика за
рукав. «Не ори так! Хорошо, пойдем вместе», добавил он после минутного раздумья.
Дальше в воспоминаниях старика начинались провалы. Стелиос помнил, как вся
троица тихо пробралась в дом на окраине. Стекла в нем были выбиты, и весь пол
был усеян осколками. Они невыносимо громко хрустели под обувью. Стелиос пытался
разглядеть своих, но с такого расстояния это было невозможно. Тут какой-то
солдат протянул руку в их направлении, и что-то гаркнул по-немецки…
«Давайте
спрячемся в алтаре. Не думаю, что они будут искать нас там», предложил Манолис,
закрыв за собой массивные двухстворчатые двери. «А, может, спустимся по
склону?», сказал ему Стелиос, открывая при этом деревянные створки окна. В их
краях в церквах окна обычно не стеклили. «Ты что, с ума сошел? Нас же заметят!»
«Так ты что, остаешься?», спросил мальчик Манолиса, и его голос прозвучал
достаточно решительно. Манолис нехотя согласился, и вскоре все твое быстрыми
прыжками спускались вниз по склону. Раньше Стелиос много «тренировался» в этом
деле, так что ему было не особенно трудно. Сестра тоже справлялась отлично, а вот
Манолис несколько раз поскальзывался и подал. Видимо, подумал с некоторым
оттенком самодовольства Стелиос, не у всех желание спастись от неминуемой
расправы подстегивает ловкость.
На
минуту мальчик остановился, услышав, как кто-то, совсем рядом, говорит
по-немецки. Стало понятно, что за ними отправили погоню, поэтому надо было
торопиться. Налившие свинцовой тяжестью ноги уже больше не болели, дыхание
стало более размеренным.
Через
мгновение раздался выстрел, и пуля подняла фонтанчик пыли, попав в валун, в
полуметре над головой Стелиоса. Склон впереди заканчивался, далее следовало
небольшое ущелье, усыпанное скальными обломками, а на противоположном краю начинался
небольшой лес. Именно в лесу было легче всего оторваться от немцев.
Тут
снова раздался выстрел, и Манолис, бежавший чуть впереди, упал на живот.
Повинуясь скорее инстинкту, чем разуму, Стелиос схватил сестру за руку и
спрятался в расщелине между двумя валунами. Послышались шаги. Стелиос прекрасно
видел Манолиса: тот с трудом перевернулся на спину, после чего попытался
приподняться на локте. Он был ранен, кажется, в плечо. Высокий немец, с ружьем
в руке, поравнялся с парнем. Из-под каски немца выбивались светлые волосы.
Слава Богу, но детей он не заметил. Манолис же, в предчувствии неотвратимой расправы,
вытянул руку в их сторону и принялся кричать:
«Они
там! Возьми их, а меня отпусти!». Немец неспешно повернул голову в сторону детей.
Стелиос с содроганием поймал на себе тяжелый взгляд солдата. В глазах его не
было враждебности. Скорее немец выглядел озадаченным. Тут раздались другие
голоса, подходящие люди говорили по-немецки. Высокий немец быстро посмотрел
вверх, на склон, откуда, как видно, кто-то собирался спускаться. Манолис снова стал
голосить на все лады: «Возьми их, прошу тебя! Я ничего никому не сделал! Оставь
меня, возьми их!..». Последние мольбы Манолис произнести не успел. Немец его
застрелил. Стелиос с сестрой застыли в немом ужасе, поймав мертвый взгляд
односельчанина.
Убийца,
не посмотрев на детей, развернулся и пошел по направлению к другим немцам. Они о
чем-то коротко переговорили вполголоса, и потом звуки шагов стали отдаляться. Сестра
Стелиоса принялась безудержно плакать. Мальчик наклонился над ней, сказав:
«Прекрати плакать. Не надо».
Девочка
не могла ни остановиться плакать, ни говорить. Больше Стелиос с ней не
разговаривал. Он взял ее за руку, и они побрели к лесу. После соснового бора им
встретились два запаханных поля, и потом – небольшой виноградник. Холм, на
котором раскинулись виноградные лозы, господствовал над местностью. Стелиос и
его сестра оказались как раз напротив и выше того места, куда немцы согнали
всех жителей. Скрытые листвой и валунами, дети могли не опасаться, что их
заметят. Стелиос разглядел шеренгу вооруженных солдат, напротив них в безмолвии
стояли все деревенские. Одни спрашивали, что с ними теперь будет, другие кричали
немцам, чтобы те отпустили женщин и детей. Мальчик разглядел и своих родителей.
Папа подавленно сидел на земле, обнимая маму.
Рядом
с шеренгой появился офицер, сверкая на солнце отличительными значками и
медалями, а с ним еще один немец, но вместо оружия в руках у него была
кинокамера. Стелиос видел такие камеры, когда в их деревню пару лет назад
приезжали английские студенты-этнографы. Офицер и кинооператор о чем-то
посовещались, после чего оператор переместился на новое место, откуда, по его
мнению, открывался достаточный обзор.
Раздались
громкие команды офицеры. Солдаты в шеренге изготовились и направили ружья на
жителей. Все замолчали, даже кричавшие и плакавшие до этого дети, и в каком-то
ступоре обреченные смотрели на расстрельный отряд. Стрельба началась как раз в
тот момент, когда Стелиос одной рукой закрыл глаза своей сестре, а второй зажал
родившейся где-то глубоко внутри нее животный, отчаянный крик.
Вспышка,
мгновение, и все, что случилось, запечатлели на ленте линзы кинокамеры.
Свершившееся преступление, и вместе с ним – доказательство вины преступников.
Помочь сайту
Поздравления
