Подарок

- Вэл, вэл, вэл, - тридцатилетний командир технической роты обеспечения береговой технической базы Тихоокеанского флота по имени Евгений, а по отчеству Борисович, с кратким прозвищем ЕБ, стоя на центральном проходе спального помещения казармы перед строем своих обормотов в позе адмирала Нельсона, тихо по-английски «протактакал».

Это означало не знание ротным иностранных языков, а преддверие командирского беспредельного гнева. Из английского языка капитан знал немного – «фейсом об тейбол» и «вдую спик инглишь». Комроты использовал эти знания на полную катушку, то есть на весь размер своего кулака, который был больше головки годовалого ребенка. Строй матросов, почувствовав по внешней сдержанности ротного его настроение, притих как караси на сковородке.

- Значит так, папуасы беременные, слушать своего папу не хотите? Ждете, когда я буду из-под вас дерьмо убирать? - командир, спокойно прохаживаясь вдоль строя, внимательно смотрит в глаза подчиненным. - Так в грязи ходить и будем? Носки погладить, жопа разобьется! Ну а уж кальсоны постирать, это высшая математика для некоторых!

Дело происходило поздним зимним вечером перед отбоем, после вечерней проверки. Шел телесный осмотр личного состава роты на предмет ушибов и побоев для предотвращения пресловутых неуставных взаимоотношений. По пояс раздетые матросы, в засученных по колено белых кальсонах, зябко ежались то ли от сквозняка, то ли от предстоящего «воспитательного процесса». Строй был похож на сборище живых покойников. Народ притих, как вша под подушкой.

Капитан злой, как сто морских пехотинцев вместе взятых пока ярость свою не показывал, сдерживался, стараясь, командирский кайф продлить подольше. Гнев «вожака стаи» все знали хорошо и не питали на этот счет не каких детских иллюзий. Команда «К сейфу!» была в роте традицией. Кто в кабинете ротного после нее не успевал отскочить от командира, то в «бубен» получал, как из пушки и летел вверх тормашками к сейфу.

Комроты домой сход сегодня не светил благодаря начальнику штаба, который днем проверяя ротную баталерку, обнаружил там бедлам и спящего на нем великого сына татарского народа матроса Рената. После этого он от души сделал разгон баталеру и раздолбал в пух и прах командира.

- Ну, спасибо! Обрадовал! Весь день мечтал встретить тебя здесь хрючащим в пятак! - это зам командира кивнул в сторону кладовщика. - Хрен тебе по всей морде, а не сход домой! - это он уже пожелал ротному. - Не рота, а публичный дом! Матросы лежат от безделья вповалку. Голых баб только не хватает. Занять личный состав не чем? Мать! Ать! Ать! Ать! - эхо матюгов энша еще долго стояло в ротном помещении.

Ротный, как мальчик для битья со спущенными штанами был недоволен не только из-за того, что его отодрали, как последнего пацана. На командиров рот в части не спускал собак только ленивый. Они отвечали за все - за мятые койки, за поносы, золотуху, битые морды и критические дни у жены командира части. Капитан был зол и потому, что понимал - сегодня будет спать в обнимку с байковым одеялом на жесткой служебной кровати у себя в убогом кабинете.

Командир роты вспомнил, как его на днях драл замполит. Мало того, что тот навел шмон на столе в его кабинете, где вместо графиков дежурств и списков комсомольского актива красовались девчата из журнала «Смена». Он устроил разгон капитану в Ленинской комнате роты. Увидев в музыкальном уголке проигрыватель с пластинкой, на котором был нарисован американский флаг, зам взбеленился.

- Почему в Ленинской комнате американский флаг!?

- Это же Рид!

- Что такое «рид»?

- Это пластинка с песнями Дин Рида! Певца свободы!

- Нам американской свободы не надо!

- Он коммунист.

- Американец и коммунист? Это что? Из области ротный и философия?

Прохаживаясь вдоль строя прыщей и внимательно всматриваясь на обаятельные бандитские лица любимого личного состава, ЕБ задает для затравки риторический вопрос.

- И долго это будет продолжаться? - почесав в своих чреслах, ротный продолжает. - Долго еще меня за вас будут начальники пялить на заборе для всеобщего обозрения? Спасибо! Спасибо, сынки, удружили! Как пацан, в позе покорности, стоял перед начальником штаба целый час, стараясь сохранить свою девственность, слушая итоги вашей службы. Всем оргпериод до дембеля, маму вашу любимую! Я научу вас строями ходить... ать... ать... ать...

Открывается Театр одного Актера.

- Матрос Пукин! Где этот срун-ссыкун?

- Я! – с терпеливой покорностью откликается матрос.

- Выйти из строя!

- Есть!

- Есть-есть на жопе шерсть, - ротный начинает воспитание разгильдяя любимой присказкой, ловя себя на где-то прочитанной мысли - «Только на Дальнем Востоке жопа — это не часть тела, а просто - жизнь!» - Ты, ботва от хрена, где затерялся? Ну-ка, поди-ка сюда, голубь мой сизокрылый, мама твоя женщина. Покажи нам Гульчатай свое личико, а точнее кальсоны, - голос офицера начинает набирать железа. - Встань-ка тут, мы посмотрим на тебя, на твои штанишки цвета свежевыжатого навоза. Только не надо делать скорбного лица, иначе я оболью своими слезами всю казарму!

Матрос Пукин, кочегар штабной котельной, дрожа всеми эпителиями задницы, обреченно на ватных ногах выходит из строя. По-деревенски, неуверенно поворачивается через правое плечо и неуклюже начинает руками прикрывать свою ширинку на кальсонах.

- Не прикрывай свой «келдыш» гармошкой, думая, будто его не видно!

Парень дергается как от электрического разряда. Он чувствует внутренним голосом, что драть его будут со всей комиссарской непримиримостью и командирским азартом. Строй расслабляется, понимая, что «партнер» для театрального представления выбран, теперь и в носу можно поковыряться. Все облегченно в душе вздыхают - «Сегодня жертва не я и слава Богу!»

Вид у матроса чисто военно-комический. По впалой груди можно изучать человеческий скелет, все косточки на виду. Глаза торчат из позвоночника. Кальсоны асфальтового цвета он придерживает рукой. Тапочки шаркают, как у древнего деда.

- Это что одето на твою задницу, моль подкильная?

Моряк молчит как Му-Му. ЕБ хочется сказать как в Одессе - «Не молчи на меня», но он просто показывает кулак.

- Где?

- Что где?

- Чё? - у матроса за плечами десятилетка, но он с первых дней службы понял, что на флоте надо канать под дурочка. С дурака какой спрос - дурак, он и в Африке дурак.

- Я тебе дам «чё»! Сейчас всю задницу развальцую до кастрюли! - ротный с прямолинейностью полена объясняет будующее матроса.

- Кальсоны…

- Это не кальсоны, а братоубийственный снаряд, с которого уже капает! Сейчас я устрою тебе забег от триппера! Проведу финансовую реформу – порублю твою морковку на пятаки! - «разогретый» ротный сам начинает плеваться дерьмом. - Посмотрите на эту девушку полонянку, прыгающую на грязной заднице! На это чудо в перьях, которое мама с папой дома не научили подмываться и стирать свои кальсоны. Я хрен сточил, внушая этому внебрачному сыну каракатицы и пьяной сколопендры, что не только зубы, но и кальсоны надо стирать, а свой писун - мыть перед сном, - капитан препадает урок личной гигиены. - Я научу тебя Родину любить, мать твою любимую! Сгною тебя на «киче» или сожгу к чертовой матери в твоей сраной котельной, но кальсоны у тебя будут сверкать, как у моего кота яйца, - комроты засовывает руку в карман своих брюк, чешет свою промежность, подумав - «Самому не мешало бы подмыться», - и продолжает. - Бери баночку! - это табуретку значит. - Стой там, иди сюда!

Матрос, вытаращив глаза, как заяц перед автобусом на ночной дороге берет табуретку и обреченно ставит её перед строем роты. Вид у него как перед отпеванием. Иллюзий на свой счет парень не питает.

- Вставай на неё, полюбуемся на тебя.

Пукин неторопливо забирается на баночку и становится замершим памятником разгильдяйству и неряшливости.

- Доколе я буду тут ораторствовать, призывая тебя, штопаный гандурас к чистоте и порядку? – матросы молчат, с интересом наблюдая за «представлением». - Долго ты будешь мне грязными яйцами царапать палубу? Что молчишь, как Зоя Космодемьянская? - ротный начинает прохаживаться вдоль строя, думая о своем, мужском - «К кому сегодня после отбоя податься, кому отдаться? Не нюхать же всю ночь матросские «караси» и пупкины кальсоны. Да и крысы, как всегда замучают, домогаясь кожаных ботинок». - Па-че-му г-ряз-ный? Я тебя спрашиваю, засранец - Почему? Времени не хватает? Мама стирать не научила или в школе не проходили, как надо носить кальсоны? Руки под ложку заточены? - железобетонным голосом ротный задает риторические вопросы, которые падают на головы подчиненных, как булыжники. - Запомни! У настоящего мужика писун должен быть всегда чистым, как голова. Он должен быть всегда готов к встрече с бабой! Я тебя научу ухаживать за собой! – командир вбивает в голову подчиненного флотские аксиомы, как патроны в обойму.

«Надо в роте опять потолки красить, да и половицы стали скрипеть, пора менять, - проносится в голове ротного. - С портретов основоположников некому пыль смести, писюки ушастые! - ротный все видит и помнит. - В гальюне пятое очко не работает, ядрена корень. Полроты сантехников, а наладить не кому, вот скотобазы. Я этим архаровцам зажгу советское солнце в заднице! Да так сильно, что некому потушить будет! Не жизнь, а сплошное устранение замечаний. Когда же всё это кончиться?»

- Замкомвзвода!

- Я, товарищ командир!

- Выходи и ты дружище! Выходи и расскажи нам, как ты воспитываешь своего неряху. Сколько раз мне целовать тебя в сахарную задницу, чтобы я не видал этой порнухи? Может на центральном проходе роты обосраться, чтобы навести порядок?

- Я чего, я ничего. Все перепробовал, не получается, - начинает оправдываться старшина, зябко поводя плечами, втуне думая, как бы самому не попасть «под раздачу».

- Только не надо вешать мои яйца на забор! Пока этот засранец не научится за собой следить, я тебя буду дрючить, дрючить и дрючить, как ёж ежиху, долго, нудно и без удовольствия! - ротный начинает накачивать младшего командира дерьмом.

«Чтобы еще придумать, чтобы заставить Пукина стирать кальсоны? - в душе рассуждает ротный. - Все, зараза, уже перепробовал. В нарядах вне очереди стоял? Стоял! Выговоры получал? Получал! На «кичу» плавал? Плавал! Не домой же родителям писать?»

- Ну что мне с тобой делать? Морду что ли набить? - капитан смотрит на свое ротное недоразумение, который вздрагивает от слов командира, как от удара нагайкой. - Баталер!

- Я! - проштрафившийся Ренат, готовый выполнить любой чумной приказ командира, подбегает на цырлах к ротному и встает в позу бегущего египтянина. - Бакша уста! Тащи екарный бабай новые кальсоны! - Ренат пулей летит в баталерку и через мгновение приносит ослепительно снежные новые кальсоны.

- Одевай, звереныш!

Пукин перед строем вытряхивает себя из грязных военно-морских колготок и переодевается в чистые новые подштанники, тряся на всю роту своими кониками-бурбониками. Ротный поворачивает матроса спиной к себе, ставит его в позу покорности и… авторучкой начинает писать на заднице подчиненного, обтянутого новыми кальсонами посвящение.

«Дорогому Паше Пукину от командира роты на долгую память! Пусть чистота этих штанишек сохранится, как любовь к флоту!»

Рота ржала неделю, но что поразительно, парня подменили. Он стал чист и опрятен.

Почему? Не знаю.