Качели

- Как называется уборная на корабле? – задает вопрос молодым матросам в гальюне боцман крейсера «Безумный» старший мичман Яремчук. Мичман родом из Одессы и имеет прозвище «Одесса».

В лихо сдвинутой фуражке с маленьким нахимовским козырьком на большой кирпичной голове он медленно, как шалава с лагуном прохаживается перед строем салаг. Подворотничок цвета белого лебедя на бетонном кителе обхватывает его несуществующую шею, плотно сидящую на широких плечах. Одесса любит для души от безделья позаниматься «воспитательным» процессом с личным составом, хотя как боцман на корабле отвечает за такелажным и палубным барахлом - за «свайки, драйки, мушкеля, шлюпки, тросы и шкентеля».

Видно, что Яремчук по въевшейся привычке драть, все что шевелится и на три метра вглубь старается новобранцам, светящимся безмолвным восторгом «вбить» в их бестолковки азы флотской службы. Как может и куда может. Такое у него хобби.

Вид у Одессы, любителя вязать загадочные морские узлы, словно людские судьбы, как у библейского Левиафана – огромного и страшного морского чудовища неизвестного происхождения. Это про него написано: «Кто может отворить двери лица его? Круг зубов его ужасен. От его чихания пропадает свет, глаза у него, как ресницы кровавой зари».

Луженая глотка боцмана может перекричать корабельный «матюгальник» - радиотрансляцию «Каштан». Это грубый и уродливый, с кривыми ногами пьяница с походкой враскорячку от постоянного хождения по качающейся корабельной палубе. Перешибленный в ресторанных драках нос, цвета грязной моркови украшает его загорелое трехведерное лицо, где начертаны почти все человеческие пороки – несдержанность, блуд, сквернословие и пьянство. На физиономию нельзя повесить никакие чувства. На его лбу не удерживается ни одна мысль.

Ругается он так, что на артиллерийских барбетах металл заворачивается в стальную стружку, а ракетные установки с испугу покрываются металлическим потом. Руки у него, что грабли, кулачища - с детскую головку. При виде его всем хочется перейти на другой борт и проверить зубы во рту. Пьет как полковая лошадь. Запои, как правило, происходят раз в три месяца, после чего у него начинается мучительное похмелье с муками раскаяния перед совестью и командиром. Это не мичман, а беда в человеческом обличье.

Надо признать, что он и боготворит в своей непутевой жизни так это море. Разное, непредсказуемое живое существо с бескрайней ширью, удалью и неописуемой красоты. Ещё больше он любит флот и свой корабль, какой-то страстной и непонятной любовью. Никакая еда, никакие женщины и водка не могут быть слаще для него, чем бескрайние морские просторы и чувство свободы.

Яремчук, чувствуя под ногами мелкую дрожь стальной палубы крейсера, стоит в гальюне неподвижно, как статуя в лучах заката (хочется добавить - а вместо мужского естества у него «граната»). Одесса втягивает в себя своими легкими застоялый запах помещения, отдающего не стираными «карасями», то есть носками и квашеной капусты. Ему кажется, что он ощущает не вонь матросского гальюна, а аромат любимого моря и пеньковых канатов.

Может, звучит банально, но море не любить нельзя. С морем нельзя криводушничать. Оно требует смелую душу и чистую совесть. Только оно может проверить, что ты за человек в этом мире. Подарить божественные краски природы, показать свою мощь и силу. Дать почувствовать человеку, что он маленькая песчинка в этом мире. Тем ценна победа над ним, а может в первую очередь над собой?

В начищенных ботинках боцмана отражаются все девятнадцать подстриженных под «ноль» новобранцев в новеньких, пока еще жестких деревянных робах. Огромные уши тревожно шевелятся у них, как у молочных жеребят. Молодые «салаги» застыли в строю, как вошь на лобке командира, ища ответ на вопрос боцмана. В строю всем хочется прогнуться перед авторитетным моряком и показать себя уже знающим морское дело моряком.

Самый шустрый из молодежи матрос Паша Храпов, у которого в заднице вода не держится, первым по-деревенски не выдерживает и из строя от всей своей детской непосредственности вслух брякает, как на грабли наступает.

- Наверное, нужником? – посмотрев на не застегнутую ширинку боцмана и почесав у себя за ухом, с сомнением поправляет себя, - или может сортиром?

Храпов, вместо того чтобы в начале флотской службы изучать боевые корабельные расписания и книжку «Боевой номер» донимает всех вопросом «С кого лепить свою жизнь?»

- Сам ты, ватерклозет сортирный! - Яремчука передергивает, будто он с «большого бодуна» вместо спирта с похмелья выпивает жбан молока. - Запомните, мелочь подкильная! - Одесса, с видом памятника «Гибель Варяга», делает многозначительную паузу и, обращаясь ко всему строю, кратко изрекает. - На флоте этот храм отхожего промысла, называется просто га-ль-ю-ном! И ходить в него надо уметь!

Что, верно, то верно! Здесь этот факельщик прав, как папа римский. Почему? Да посудите сами. Крейсер это вам не теплый домашний сортир, стоящий на неподвижной земле, а «очко», которое бултыхается в трехмерной системе координат Декарта в море-океане, как раскоряченная беременная антилопа в преддверии родов.

С древних времен на парусных судах гальюны располагали «по ветру» на свесах, около носовых украшений - рострах, где были места сбрасывания нечистот. Парадокс, но эта традиция сохранилась и до наших дней. На современных боевых надводных кораблях отхожие места тоже стали размещать в носу около форпика или в корме, где сильнее всего ощущается качка. Самое интересное в этом расположении то, что корабль на волне, как гигантские качели, центр которых находится в середине, на его мидель-шпангоуте. Нос-бак и корма-ют здесь играют роль крайних сторон этих «качелей». Чем больше длина корабля, тем что? Правильно - длиннее «плечо» этих «качелей».

Чтобы вкусить в полной мере всю остроту удовольствий и ощущений от выполнения на земле обычной для человека биологической обязанности, попытайтесь «это» сделать в полете, цепляясь ртом за воздух и своим копчиком за сидушку унитаза. А как это делается на торпедных катерах, где вообще нет гальюнов? Представляете? Нет?

Все очень просто - экипаж ходит на кормовой срез катера на его винты. Добавьте к этому скорость свыше тридцати узлов, брызги и тряску на гребнях волн. Кайф такой, какой чувствуешь на лыжах при спуске с горы и одновременно снимаешь свои штанишки. Одна отрада, время здесь как в спорте не засекают.

На подлодках это интимное дело делать сложнее. Там нет качки, но всех достают переходные клапаны, задвижки и сосуды с высоким давлением. Без знания интегралов и дифференциалов здесь в гальюн не сходишь иначе все твое дерьмо под давлением может быть выплеснуто в твое лицо. Не зря говорят, что кого на лодке из унитаза не обливало - тот не подводник.

Храпов, как и следовало, ожидать из его хоризмы характера пробует сходить «по большому» из присутствующих первым. На ходу корабля при волнении моря узлов эдак в пять, когда амплитуда качания «качелей» была еще не максимальной, он неторопливо орлом забирается на унитаз храма корабельных удовольствий. Первым делом вынимает военный билет из-за пояса, что бы не уронить в «очко», спускает штанишки своей робы до колен. Парень начинает устраиваться, как курица на насесте. В открытой всем супостатам кабинке (на флоте в этом деле секретов нет), схватившись ручонками за поручни и раскорячившись в разные стороны всеми своими телесами, приступает к практическому воплощению своей сокровенной интимной мечты.

По его сосредоточенному, уходящему вглубь взору можно видеть, что он очень старается сосредоточиться и попасть в амплитуду жилистой волны, но что-то ему мешает и сбивает с темпа ритма. Сижу на дучке, как король на именинах - мог бы он пропеть, но не может из-за качки корабля, так как держится за воздух зубами.

Вначале корабль взлетает на верхушку волны с ощущением как на «американских горках». Забравшись на крутую волну, он на мгновение застывает в раздумье - что делать дальше и начинает падать в бездну. У матроса дух захватывает. Ощущение как от падения с третьего этажа верхом на детском горшке, который старается залезть тебе в прямую кишку.

Через некоторое время, приложив героизм, Храпов на виду у всей шатии-братии изловчается сделать «это», но тут же получает под свой копчик хорошую порцию забортной холодной воды. Как из брандспойта.

Канализационная система гальюнов надводного корабля выполнена очень просто и эффективно. Она соединена под прямым углом внизу с забортным пространством ниже ватерлинии, поэтому, когда корабль, как бы «падает» с гребня волны вниз забортная вода попадая в фановую систему корабля, направляется куда? Правильно - точно вверх прямо в «очко прицела» моряка, причем под тем же давлением, с каким корабль «падает» на волну. Сила действия равна силе противодействия, как гласит физика для первого класса. Ощущение сравнимое с сексом. Особенно когда это происходит неожиданно и ледяной забортной водой.

Тренировка молодежи длилась долго. Каждый смог испробовать свою удачу в этом сложном морском действе-злодействе. Кайф, как говорят матросы, был полный. Это было даже более запоминающиеся событие, чем первое пересечение экватора или кружка морской воды в ритуале посвящения в моряки.

- Ну и как все-таки называется уборная на корабле? - повторяет вопрос боцман в конце своего практического занятия, смотря на своих молодых архаровцев отряхивающих свои мокрые робы.

- Га-ль-ю-ном, товарищ мичман! - звучит четкий и счастливый ответ Паши Храпова.

Сначала служба смеется над тобой, потом – ты над ней!