Помочь сайту
Поздравления
7. И царя-то Далевлада взялся выручить Говяда
22 июля 2015 -
Владимир Радимиров
Глава 7. И царя-то Далевлада взялся выручить Говяда.
Вот плывут они себе, плывут...
Море бескрайнее вокруг, багрово-пурпурное, но не сказать, чтоб особо бурное. Свеженький ветерок в самую пору с нужной стороны поддувает, и летит себе кораблик на всех парусах.
Быстро по морю идут, ходчей и не надо. А Яван с капитаном бородатым разговор ведёт, интересно вишь ему стало: что за страна впереди находится, где небо с водою-то сходится?
– О-о! – отвечает ему хрипато суровый бородач, – Тама лежит великое царство, всех приморских мест, не исключая и нашего, государство. В трёх днях оно пути, так что недолго туда идти…
И далее Ване поведал, что князь Самар сему царству вено платит исправно, как то и положено удельному вассалу, ибо сильнее царства этого в их мире нету, и оно непокорных-то не жалует и таковых призывает к ответу.
– Интересно, – Яван услышанному удивляется. – Вы что же, вено данью что ли полагаете?
– А как же иначе, Ваня? – воззрился на богатыря капитан. – Вено ведь и есть дань, вина то есть наша. Долг платы это за слабость сильнейшему, ибо сильный да бравый перед слабым завсегда правый, а коли дурак какой так не считает, то его бьют и расправу над ним учиняют. Что, скажешь не так?.. Хэ! Это было уже множество раз. Зело наглядный для всех то наказ.
Вздохнул мореход пожилой тяжело и огорчённо и добавил голосом обречённым:
– Лучше уж насилию покориться да загодя выкуп дать, чем с сильным зря биться да бессмысленно пропадать.
– Так-так... – посуровел тут и Ваня. – Вон, значит, какие у вас порядки… Хм! А разве ж вы не ведаете, грешники адовы, что не в силе Бог-то, а в правде? Не сила в человеке ведь главная! Не она...
– Это как так? – не догнал капитан. – Против силы-то не попрёшь! Маху дашь, ядрёная вошь!
– Да пойми ты, дурья твоя башка, – продолжал Яван его убеждать, – сила ведь механистична: слепа она и безнравственна, груба да примитивна... Любая большая скотина обладает силою. Ага! И не царица она вовсе, а неверная служанка. Бывает, что и правде она помогает, а бывает – кривде каштаны из огня таскает. Поэтому различать надо стараться, добро или зло за силой той стоит, и не злу, а добру помогать нужно осознанно, потому что созданы мы Отцом нашим Ра для борьбы бесстрашной за мир праведный.
Не нашёлся чего ответить ему капитан, помолчал он с минуту, на горизонт задумчиво глядя, а тут Яваха с вопросом к нему опять:
– А ты разве не помнишь, капитане, что на белом нашем свете, среди Ра свободных детей, по-иному, чем в аду, люди жить пытаются: слабого они не гнут, да над хилым не издеваются?
– Эх!.. – покачал седой головой моряк боевой, – Нет, Ванюша, не помню... Не, конечно, иногда вроде что-то припоминается, да эдак-то смутно – во сне будто... А может, это и был сон мой больной, а настоящая жизня, единственная, только здесь-то и есть? Бог весть, бог весть...
Тут глаза у него вдруг разгорелися.
– А как там у вас, на белом свете? – вопросил он витязя с интересом. – Расскажи, Ваня. Прошу – поведай!
Ну, Яваха и рассказал:
– А вот, дядя, как. Вено мы, Божьи дети, пред оком солнечным светлым, лишь добровольно берём на себя, Ра Отца многоликого в окружной природе великой и в сердцах людских бескорыстно любя. Во младенчестве обряд сей определяющий не происходит – смысла ведь нету его творить, когда ни мыслить дитё не может, ни даже говорить. Да вообще-то и нет у нас по сему поводу архиважному твёрдо установленного обряда, ибо нам не внешний нужен порядок, а внутренний, поэтому вено мы принимаем не для публики, не пока;зно, а сокровенно и каждый по-разному. Ну а ежели возложил ты на душу свою Ра вено, то уж всё: до конца тогда в правде стой, а навь лукавую изводи!
И как Ра земной представитель себя веди!
В знак же того, что ты Веру великую принял, люди в Рассиянье на праздниках венки плетут всяко-разные и на головы их себе возлагают...
Правда, есть у нас и такие, кто вено на себя принципиально не принимает, ибо деткой Ра персону свою не считает, но верующие их за это не упрекают, ругмя тем более не ругают и гонениям никаким не подвергают.
Вера ведь дело вольное, и в малой степени даже не подневольное.
У нас-то в Рассии на сей счёт свобода полная: живи себе как знаешь, и коли Кон всеобщий не уважаешь, то уж законы установленные блюди – чай не звери мы поди!
Дороженька ж к Вере Божьей никому никогда не заказана. Бывало не раз, что и пожилые к ней обращалися, и старики даже древние от упрямого тупого неверия отказывались, а иногда и на смертном одре лежащие веночек себе сплести приказывали. Ага! Что-что, а спешка нетерпения в сём деликатном деле не нужна совершенно – здесь, брат, осознанность нужна созревшая.
– И что же, – кидает вопросец Ване капитан, – неужели у вас и царь вено... тьфу! – дань то есть с людей не собирает? А на что же он тогда живёт?
Рассмеялся Яван:
– Народ его кормит, дядя, народ! Кто ж другой-то?.. Поочерёдно общины родовые работников добровольных в царскую усадьбу отряжают, чтобы хозяйство его вести исправно, но и сам царь у нас не чурается, чтобы, к примеру, за сошку взяться.
Правда, время у него на то находится не всегда – дела царское величество отвлекают, общие дела… Он ведь вено правления на Соборе венчания у народа расейского принимает, и обязуется тем самым Правь в державе устанавливать, а Навь коварную гнать да за хвост лавливать. О трудности же царской должности я умолчу – не каждому такая ноша по плечу.
Капитан сивый сказанному Яваном дивится: и верит он, и не верит... Э, а у нас ведь не так, говорит затем с сожалением!..
О том же, как силою богатырскою надобно распоряжаться, случай убедиться у него вскоре представился.
Времечко хождения корабельного уже подходило к завершению. Три почти дня пролетело, как они по волнам морским летели. Кораблик быстропроворный пуще прежнего спешил-поспешал, а капитан в трубу подзорную всё чаще и чаще на горизонт поглядал.
И тут вдруг марсовый с верхотуры громким голосом чего-то закричал, да не по ходу движения, а назад рукой указал.
Оглянулися моряки – что за диво? – море позади сделалось вдруг бурливо, и непонятно сначала было отчего, да вскоре выяснилось, что находилося под водою невесть чего и весьма пребыстро за ними оно плыло, ибо немалый бурун за собою катило.
– Что это там? – у капитана Яван спрашивает, чем ещё больше того ошарашивает.
– Беда! Ой, беда, Ваня! – тот в ответ кричит, а сам ни жив ни мёртв прям стоит.
И как ни прытко бежал их корабль, а настиг их вскорости подводный гад. Настиг и щупальцем мощным за корму ухватил, тем самым ход корабельный напрочь остановил. Да вдобавок ещё и остатними щупальцами почитай всю палубу обвил, и судно вдруг как тряханёт!
Аж с ног попадал морской народ, а марсовый-зорич наверху не удержался, греманулся он с мачты на палубу и с жизнью своей расстался.
Тут и голосище с воды послышался, и до того он был страшный да грозный, что у морячков по спинам аж мороз прошёл:
– Ну что – попалися, которые бежать пыталися?! Ш-ш-али-ш-шь – от меня не убежиш-ш-шь!..
Посмотрел за борт Яван, а чудище башчищу исполинскую на поверхность повысунуло и кажись на него одного глазом красным взирало.
А глазок-то с колодезный сруб величиною, никак не менее!
– Эй ты, головастик хренов! – вскричал тогда Ваня голосом молодецким, – Что это ещё за представление?! Сей же миг отпусти корабль, ублюдок, а то я таких шуточек не люблю – враз хваталы поотрублю!
А в ответ ему лишь смех ужасающий, весь кораблик как есть потрясающий.
Ну а потом спрутище сей невероятный проскрипел внятно:
– Слы-ш-шь, эй, на посудине! Коли пожить ещё желаете, то сейчас же человечка живого мне кидайте, а не то скорлупку вашу вмиг потоплю, и всех вас в воде погублю! Отдайте скорей мою долю! Долю желаю! Долю!!!..
И из моря на борт полез немедленно, корабль к себе накренив и опасно его перевесив. Раззявил затем спрутище пастищу, а в ней клювья преострые быстро-быстро ходили да скрежетали при том зловеще.
Не иначе как Яваном закусить захотело чудовище!
Вот метнуло он щупальце своё толстое, чтобы его объять, да Яваха-то не стал ждать: размахнулся он палицей и по нему-то – хвать! Та и свалилася, как обрубленная бревнища.
Как хлынула тут из обрубка чёрная кровища! Как задёргался от боли уязвлённый спрутище! Едва корабль на поверхности удержался, до того неистово гад в волнах закачался.
Ну, тут уж Ваня мешкать не стал: метнулся он туда да сюда и ещё с пяток щупалец хватких на фиг поотрубал. А напоследок ещё и над бортом решился он наклониться, да по самой башке гадищу успел приложиться.
Лопнула головища огромная от удара палицы благородной, а чудовищный спрут на воду-то – шлёп, погрузился в неё и утоп.
– Вот тебе твоя доля – получи сполна! – крикнул ему вослед Яван. – Справедливая доля, по заслугам да по делам!
Команда же корабельная вышла тут из оцепенения и ну Ваньку славить-хвалить, да всяку лесть ему говорить. Вовсю принялись они ликовать, даже хотели героя качать, но он им не дался: я, орёт, и так уже укачался!..
Спрашивает Ваня у капитана: что, мол, за чудище это было жадное, а тот ему отвечает: то ж демон был адский, ужас древний наш океанский! Спокон веку в морях здешних он пошаливал, то исчезал надолго, то вдруг появлялся, а хищником был он безжалостным – корабли, гад, топил и людьми питался.
– Ну что, убедился? – Яван к капитану тогда обратился, – Может, скажешь, что я сего монстыря был сильнее? Так и нет! – Просто за мною правда стояла нерушимая, вот моя палица паразита и порешила! А коль ты прав, то и дух твой крепок. Тогда и слабак силачу надаёт на орехи.
Морячки же своё продолжают: обступили кругом Явана, говорят, что, мол, вернёмся во град Самаров – всё как есть про тебя расскажем!
Пообещали про его подвиги песни они сложить, памятник ему ещё посулили поставить, а Яваха им: ша! – устал-де я от вашего галдежа! Дайте, просит, от вас отдохнуть, а то прямо от лести не продохнуть...
А в скором времени и земля на горизонте показалася – берег чужой. И видит Яван, что город на том берегу раскинулся – большой такой пребольшой! Издали он белыми своими стенами сиял и после морского однообразия глаз дюже радовал.
Подплыли они поближе, а там гавань оказалась удобная, порт, и кораблей разных полным в нём было полно. Смотрит Ванюха – в порту оживление, суета, людишки везде снуют, и понял он сразу, что столица немалого государства расположена тут.
Сказал он тогда мореходам прощальное своё слово, с капитаном седым сердечно обнялся, а затем на берег скоро сошёл и с толпою быстро смешался. Прошествовал он шагом гренадёрским сквозь широкие градские врата, золотой мытарникам за проход отдал и по городу погуливать айда.
И вот глядит он окрест, озирается и люду местному весьма поражается.
Народищу на улицах мощёных было немало: целые толпы кишели тама кишмя. Да все-то были наряжены, расфранчены, разодеты – кто во что горазд одеты. Один, глядишь, как словно петух вырядился – фу ты ну ты пальцы гнуты! Другой не иначе как на павлина смахивает, третья на кошку роскошную, четвёртая – на чучелу невозможную, а кое-кто так и вовсе почти что голый расхаживает: донельзя с виду расхристан, побрякушками весь поунизан да чудными узорами и яркими красками сплошь расписан...
Да уж, богатым на выдумки народцем население тутошнее было – фантазия буйная из них прямо фонтанировала!
Явану такая их манера забавная довольно-таки импонировала, хотя приглядевшись, он немало на свой взгляд плохого зорким оком своим углядел. Народ в общем тут жил как и народ – нашей по облику своему породы. Лица, правда, не особо были у них красивые, да фигуры не столь ладные, как на родине, а так-то от его земляков сих оболтусов отличить было нелегко. Вот веселия истого в их глазах особо не наблюдалось, это точно, много лиц попадалось сурьёзных, скукою ржавою отмеченных да колкою злобою удручённых...
Нет, оно конечно, то тут то там людишки и смеялися, да как-то вишь без задора, да вроде придушенно, да резко, да зло...
«Поди поживи тут попробуй, – рассуждал об людях сих Ванёк, – на камнях-то на этих на мёртвых! Без лесу густого, без сада плодового, без поля широкого, да без реки-реченьки – так небось охмуреешь! Экие же местные эти недотёпы – тусуются как комары над уборной! И охота им в закуте этом толкаться да друг перед дружкою тут стебаться!..»
Правда, дети в сиём городе были, не то что в Самаровом. Те-то, конечно, бегали, играли да шалили и энергию лишнюю, как водится, переводили. Дети видимо везде одинаковы: всерьёз жизнь они не воспринимают и о плохом думать особо не помышляют.
Вот гуляет там наш Ваня, к местным особенностям приглядывается, с девушками молоденькими переглядывается, да в придачу архитектуру тутошнюю наблюдает.
Дома в этом городе ладно были сработаны: многоэтажные такие, высотные, из мрамора да гладкого камня сложенные. И площади оказались весьма просторными, формою квадратными да круглыми, каменюками выложенными фигурными.
Идёт Ваня по камням упруго, а под ногами то дракон высечен, то лев, то змеюка, а то ещё какая зверюга. Ну а вокруг – скульптуры классные: всё цари, богатыри, кони да женщины прекрасные. Всё вроде опрятно, чисто да аккуратно. Сразу видать – следили здесь за порядком. Ничего не заметил Ваня ветхого да нелепого – сплошное вокруг было благолепие.
А вот всё ж зелени-то не хватало! Так, какие-то кусточки кой-где топорщились – и всё. Ни одного путного дерева даже было не видать. С озеленением у них напряжёнка была, надо полагать. Да и не зелень это была вовсе, других цветов-то листва: бордовая, бежевая, рыжая да огненно-красная.
Долгонько по городу хаживал Яван, даже подустал и проголодался. Спешить-то ему никуда было не надо. Наконец в харчевню он какую-то заглянул и перекусить там не преминул, щедро затем расплатился, наружу вышел и в дальнейший обход пустился.
И приходит он вскоре в слободу некую, смотрит, а вокруг домов-то лепых более нету: хибары лишь жалкие да лачуги невеликие покосившись везде стоят. И народ в них бедный такой, зануженный обитает: немытые грязные рожи, сплошное лохмотье и рвань, а в придачу ещё и горькая пьянь...
Пригляделся Яван получше – тяжело местный люд трудится: все чего-то в помещениях убогих делают, мастерят, нещадно эксплуатируют своё тело да друг дружку почём зря костерят. Такие везде слышатся лай да ругань, что ну и ну! Ванёк было в одну мастерскую сунулся, хотел кой о чём там спросить, но его так облаяли да обматерили, что он зарёкся куда бы то ни было заходить. Да и те обыватели, кто по улочкам толкалися, приветливее были едва ли. На Явановы поравиты внимания они не обращали, как правило, в ответ ругалися, а в крайнем случае хмуро эдак кивнут да в сторону отвильнут.
«Вот же ещё люди! – не уставал Ванюха дивиться. – И чего им в мешке этом каменном томиться? Достатку-то ни шиша нету всё одно , хоть и горбатятся день-деньской. И на кой ляд им труд-то пустой? Шли бы, дураки, на простор и у матери природы своё бы брали, тогда те, в центре живущие да на прочих жирующие, силу бы чужую не крали...»
А через времечко довольно немалое оказался Яван на городском базаре.
Ох, и огромным был тот базар! Целое море людское на площади просторной колыхалося и в поисках нужного товару там болталося. Толкотня там была да и только. Везде лавки, ларьки, палатки были понаставлены, и громадные шатры кое-где вдобавок поставлены, а в них товару всякого – глаза разбегаются! Всё как есть там видимо есть, да невозможно то счесть: и припасы тута съестные, и мебеля резные, и одёжа прекрасная, и оружие разное, и меха, и кожи, и посуда тоже. Продавцы – те ещё молодцы: кричат, вопят, галдят, прохожих за полы хватают, к себе их тащат чуть ли не силком и витиевато зазывают, а товарец свой превеликою хвалой представляют-нахваливают...
Зато Ваняту никто особо и не зовёт, не прельщает и тряпками яркими пред взором его не махает. Видно, прибыли от него получить никто не чает.
И то ведь верно – по виду бос, не богат человек, что толку торгашам от его фигуры, когда по большому счёту на нём и нет ничего, акромя звериной шкуры.
А Ванюха по рядам ходит да бродит, но ничего нужного для себя не находит. Товаров-то конечно не перечесть, а всё что надо у него есть.
«Это сколько же лишнего барахла люди сии понаделали! – Ванёк репу себе чешет в недоумении. – Товару прямо завал! Тут тебе и дешёвые вещи и дорогие, а всё не такие – людишки ведь друг с дружкою как чужие обращаются, а то и как враги. Ох, не по-божески люди в чистилище этом живут, раз блажи хомут на себе волокут!..»
И вдруг откуда-то не с близи трубы громкие затрубили призывно, и глашатай невидимый голосом зычным клич средь народа провозгласил:
– Эй вы, люди добрые, великого нашего царя подданные! Идите скорее на площадь центральную, где сам государь Далевлад с царицею прекрасною Милояною важную речь пред вами будут держать! Оставьте, люди, дела ваши – послушайте, что владыка вам скажет!.. На площадь! Вперёд! Торопись, народ!..
Ну, народец на площадь ту и потянулся.
И Ваня вместе со всеми двинулся, само собою.
Около получаса середь сброда разного он топал и пришёл, наконец, на громаднейшую квадратную площадь. Глядит – вокруг здания величественные высятся, с балконами вычурными да с колоннами, а в самой серёдке площади возвышение некое громоздится, красками яркими измалёванное. Яваха-то парень высокий, хорошо ему поверх голов прочих видать, и зрит он как на том постаменте два роскошных трона стоят, а на них царь с царицею, видимо, восседают.
Народищу на площадь набилось – прямо битком. Шум везде стоял, гам, хохот, ропот – моря человечьего неумолчный рокот...
Тут трубы духовые резко заиграли, ко вниманию таким образом призывая; царь же с трона восстал и руку вверх поднял, требуя как видно тишины. Всё брожение вскоре и стихло, а царь глазами толпу обвёл и прегромким голосом речь повёл, обращаясь, значит, к подданному люду.
А слышно его, на удивление, было всюду.
«Невозможно человеку так-то громко орать! – недоумённо подумал Ваня. – Это здесь волшебство видать...»
– О, народ мой любезный! – вещал, печалуясь явно, царь. – Созвал я вас не ради веселия, и не ради добрых вестей, а для горьких и плохих позвал я вас новостей. Нету у меня теперь другого выхода, как к народу своему в час кручины презлой обратиться. На помощь вас, мои подданные, я призываю и на силу и удаль вашу уповаю!..
Царь тут запнулся, взволновавшись, и примолк.
Помолчал он несколько времени, справляясь с давлением нервного бремени, и туда да сюда по помосту прошёлся. Издалека даже было видать, что постигла государя некая злая беда, с коею совладать он был не в силах.
Наконец он чуток остепенился, себя в руки взял, в середине остановился и речь свою досказал:
– Получил я намедни от Чёрного Царя пекельного важное одно послание, в коем заключается непреклонное для меня приказание: завтра, как стемнеет, на проклятой Жертвенной горе выставить… дочерь мою любимую Прияну – мне, несчастному отцу, на горе, а ужасному грифу адскому на растерзание! Знаете вы прекрасно, что не смею я ослушаться владыку адского, ибо расплата за то будет не только мне, но и каждой нашей семье. Испокон веков ведь наше срединное царство жалким данником у Чёрного Царя находится – рабом незавидным ему приходится, а посему имеется лишь один выход, как нам в сиём случае поступить и дочь мою любезную от хищника бездны оборонить. Всем вам известно, что по древнему нашему с пеклом соглашению, ежели средь вас сильный и смелый витязь найдётся, который не сробеет и посланца адского одолеет, то Чёрный Царь любую нашу вину на время прощает, и все нападки на царствие наше прекращает.
Все мы такоже знаем, что во времена старинные богатыри такие былинные сыскивались, чудище мерзкое они побивали и поползновения его дерзкие отбивали. Давало сиё геройство роздыху нам беспечального и свободы на многие-многие годы...
Тут царь опять на чуток приумолк, словно с духом решительным собираясь, а потом руки вперёд простёр и таково рёк, голосом срываясь:
– Кто из вас, милых моих соотечественников али гостей моих дорогих, по доброй своей воле, а не по принуждению, желает вступить в рукопашное с грифом сражение? Кто готов премилую мою Прияну не дать адской твари на поругание? Неволить вас не имею я права, ведь только человек охочий здесь может помочь, как соглашение с пеклом того и требует. Врать не стану – неимоверных усилий эта битва от витязя потребует, и коли он в схватке неравной падёт, то вместе с дочерью моей навек пропадёт. Ну а ежели он не дрогнет и задание сиё трудное сполнит, то будет он великий герой, и станет для меня как родной!
Ропот негромкий по толпе пробежал, а царь руки в кулаки сжал и с отчаяньем в голосе закричал:
– Ну же, други мои, выходите и о мужестве своём заявите!
Властитель, наконец, замолчал и в толпу диким взором вперился. Видимо верил он самозабвенно, что разрешится кошмарное сиё недоразумение для него счастливо, что найдётся удалец храбрый в толпе громадной, и обернётся грозная беда наконец ладом...
Тишина после слов царя наступила такая, что слышно было даже, как мухи жужжат, а затем в толпе понемногу брожение началось: гул по ней явный прокатился.
Охотник-то вишь не находился! Не решался ни один воин храбрый на оборон дочери царской встать.
Наконец, видимо и сам царь надежду последнюю оставил, еле-еле он ноги непослушные переставил, до трона кое-как добрёл, на сиденье мешком опустился и в горе великом руками закрылся. А царица гордая Милояна и того пуще слабину женскую показала: прямо навзрыд, сердешная, она зарыдала.
И в эту минуту незавидную, для собравшихся весьма неожиданно, голос вдруг молодецкий из глубины толпы послышался:
– Я!.. – взгорланил кто-то решительно и храбро. – Я желаю!..
Расступился народишко в недоумении, и увидели все в изумлении – парень какой-то младой на площади гордо стоит и орлом сизым на чету царскую зырит.
Выглядел он во как: высоченный такой да статный, лицо открытое у него было, приятное, хоть немного и дурковатое, нос курносый, на голове лысой золотистый пробивается волос, а сам-то нищ да бос, только в шкуру львиную одет...
Вот так значит ответ!
Яваха, вестимо, то был – больше ж некому! Не привык богатырь наш расейский на призывы о помощи отнекиваться да отказываться, больным да недужным зазря сказываться.
Вызвался и молодец – он же ведь первый средь всех удалец!
Народ призатихший на охотника странного дивится, и сам царь сверху быстро сошёл да к нему, ножками своими поспешая, заинтересованно подошёл.
– Здравствуй, добрый молодец, охотник вольный! – поприветствовал он Ваню с видом довольным. – Вижу по облику твоему, гость дорогой, что в краях нашенских человек ты чужой. А ну, скажи-ка, друг мой, да поведай – кто ты есть такой и откуда и куда путь держишь?
На вопрос сей прямой Яван не смолчал, конечно, поклонился он царю и отвечал вежливо:
– Поравита и тебе, царское величество! Звать меня Яваном. По прозвищу Говяда. Мне в краях вашенских ничего особенного и не надо: я, видите ли, путешествую, из-за моря красного шествую и иду, ваше величество, куда глаза глядят – всё прямо, значит, и прямо иду себе упрямо. А в оконцовке надеюсь я до самого пекла дойти и с Чёрным тамошним царём в договор желаю войти. Есть у меня к нему одно дельце, так... сущая безделица.
Царь Далевлад после сих слов Явановых слегка нахмурился, пытливо потом на Ваню глянул, прищурился, а затем к нему подошёл, за руку парня взял, к помосту высокому его повёл, в повозку самоходную посадил и во дворец к себе пригласил. Видимо, сам Ра Явану помогал, чтобы он в пекло это попал.
Поехали-то быстро.
Повозочка волшебная резвёхонько по улицам мчится, с под неё откуда-то едкий дым клубится, чего-то в ней трещит да дордонит, и разных зевак с пути гонит...
Вот останавливается она наконец у великого весьма дворца. Бойкая челядь уже ждёт их подле крыльца. Все враз этак оживляются, царю-батюшке поклоны в пояс бьют да в царски палаты с гостем его ведут.
Ванюха ажно рот-то раскрыл – после серости каменной улицы на обитель царскую дивуется. А там ведь и действительно роскошь была восхитительная: и потолки, и полы, и стены, и углы, и вся-превся обстановка изукрашены была дюже ловко, так что хотя, не хотя в глаза бросалася, потому как цветами разными играла-переливалася...
Царь Явана в тронную залу провожает, но на трон особу свою не сажает – к столу резному поспешает и в кресло мягкое Ваню сесть приглашает. А сам-то напротив его воссел и в ладоши хлопнул. Слуги проворные вмиг тут понабежали, питья да яств прелакомых понанесли и дивообразные разные плоды доставили, каковых Ваня в жизни своей не то что не едал, а и слыхом о таковских не слыхивал.
Вот сидят царь с Яваном, друг на друга поглядывают, да помалкивают.
Далевлад-то из себя весьма представительный, несмотря на вид свой волнительный: волосы у него длинные, кучерявые, заплетённые хитро, да в незнамо какой цвет выкрашенные; и бородища длиннющая прямо ужасно и тоже каким-то колером красноватым покрашенная. А поверх бороды – пышные золотые усищи у него лежат, в стороны аккуратно разглаженные. На главе же у царя злат венец сиймя сияет, на пухлых пальцах драгоценные перстни сверкают, а на теле дородном пребогатая одёжа внимание привлекает: вся блескучими огонёчками она искрится да незаметным манером переливается. Вот сейчас, к примеру, она вроде синяя, а чуть погодя – уже зелёная или другого какого тону.
Чудеса, да и только!
Царь был с виду суров да печален. Очевидно, находился он в немалом отчаяньи, поскольку горе его тяжёлое душу ему опалило и надежду крылатую изрядно в нём подкосило.
Наконец он молчание затянувшееся прервал и к гостю, вздохнув, обратился:
– Не знаю, ох не знаю я, богатырь иноземный Яван, – в раздумьи промолвил он эмоционально, – справишься ли ты с сиим трудным заданием! Не пойми меня, витязь, превратно, только дело это, увы, ратное. И скажу тебе без обиняков, прямо: с этим грифом ужасным биться да сражаться – это не с простым-то ворогом драться! Он же, тварина, по слухам, самого Чёрного Царя сын, в немалых чинах в пекле ходит, гад! Ну как с таким противником сладить?! Убить его мы не можем – бессмертный он, чи шо? А какущий-то страшный да большой! Ой-ёй-ёй!..
Этого грифа, Яван, редко кто из нас, из людей двуногих, победить-то мог, хотя врать не стану, таковые всё же встарь бывали и злыдня этого побивали. Вот, к примеру, во времена прадеда моего, царя Удала, был у него и воин один такой же удалый. Он-то этому грифу добре наподдал! Звали того яроя Борияром. Необоримой силы, говорят, был малый! Волшебным оружием владел. А сердце у него отвагой прямо кипело! Чудище крылатое летать сюда он отучил, да и сам в бою страшные раны получил: сильно гриф его тогда изувечил... Память ему от нас вечная!.. После того подвига великого настала у нас тишь да гладь, да почти божья благодать – по сию пору никто из пекла не вздумывал сюда-то летать. Э-эх, хорошее было времечко – да прошло оно! Вот она, за беспечность нашу злая кара – и нету у нас второго-то Борияра!
А Яваха себе усмехается да плодами вовсю угощается. Рта даже не открывает и за обе щеки угощение уплетает.
– Ну а у тебя, Яван, – Ваню тут царь пытает, – есть ли какое супротив адских ворогов вооружение? Покажи нам его скорее, сделай такое одолжение!
Ваньша плод сладкий тогда доел-дожевал и таково царскому величеству отвечал:
– А как же, твоё велико – само собою! Куда ж в сих местах без оружия! Оне вишь, места-то эти самые, у вас дикие, порядка истого в них не наведено, вот нечисть всякая и пошаливает. Чуть зазеваешься – так и наседают! Скажу тебе по секрету, меня уж и не упомню сколько раз пыталася похухерь разная доставать-то. Насилу отбился.
– А чем отбился-то, Ваня? – не отстаёт царь.
– Хм... Да вот этим вот самым... – указывает ему Яван на свою палицу. – Палочкой моей боевою... А чё! Угостил гадов горячо!
Царь тут заметно разволновался. С места даже своего поднялся.
– Да чего это ты, паря, мелешь? – аж рожей он покраснел от возмущения. – Как это ты простой железякой чудище адское одолеешь? Ты что – идиот?! Его ведь обычное оружие не берёт, поскольку этот паразит от клюва и аж до хвоста бронёю волшебною покрыт!..
И он рукой маханул в раздражении, при том брякнув весьма недовольно:
– А-а, иди ты! Пустомеля хренов! Дуроплёт!
Ванюха же и ухом не ведёт.
Безмятежно лишь улыбается и без ругни с царём столковаться пытается…
– А это палица не простая, – хитро величеству он отвечает. – В ней, я так полагаю, моего папани сила укрыта, вот она нечистых-то и разит. Ужо получит и твой паразит!
– И кто же есть твой отец, Яван? – Опять Далевлад вопросец кидает. – Невже колдун какой али хитромудрый маг?
– Эка – маг!.. – Яваха усмехается. – Повыше, величество, поднимай, моего папашу таким сравнением не замай!
– А тогда кто?..
– Мы, царь-батюшка, на Земле, на матушке, своим истым отцом пресветлого Ра почитаем! – возвещает Яван улыбаючись. – Поэтому в делах правых незримую помощь от него получаем.
После слов сих Далевлад ажно угодил в отпад: он ухнул, в кресло назад рухнул, потом на ножки сызнова привскочил и, в удивлении великом находясь, не своим голосом завопил:
– Ёж твою, Ванёк, в кочерыжку! Да неужто ты с белого свету сюда явился?!
– А то как же, – кивает Ваня – С него с самого...
– Быть того не могёт! – царёк глотку дале дерёт. – Экое же чудо чудесное! Мы о таком событии и слыхом никогда не слыхивали, и в мыслях даже не предполагали, что такое диво бывает! Вот же ёж же твою бабушку переедрит!
А Яван твердейшим взглядом прямо в очи царю глянул да и говорит:
– Нету ничего невозможного для земных сынов Божиих!
Да и царь в глаза Явану заглянул пытливо, а потом в кресло он сел и произнёс смело:
– Верю я тебе, Яван – теперь верю! Но... испытать тебя придётся всё одно. Без этого, брат, никак – традиция, понимаешь... Обычай... Так что, Вань, не подкачай!
– А что делать-то надо? Я с радостью...
– А вот что, богатырь!.. Есть у нас одна волшебная животина – непредставимой силы скотина. Адский бык! Победить его трудное дело, ибо у него медное тело, и он злобен аж до предела. Не жрёт сей бык ни траву, ни сено – раскалённые угли он лишь поедает и всех подряд топчет да рогами пыряет. Так вот, человече отчаянный, слушай мой царский приказ: поборешь бычару ярого – смело на битву с грифом отправляйся; не поборешь – с жизнью прощайся! Бык-то людей губить горазд – пощады тебе он не даст. Ну как, согласен? Решайся быстрее, ибо время не ждёт: скоро совсем уже грифа прилёт!..
Яваха тогда не спеша губы платочком отёр да с места и подымается живо.
– Согласен! – отвечает он царю предприимчиво. – Чего там зазря канитель разводить! Где бык-то?
Царь такого Яванова напора не ожидал. Погоди, Ванюш, говорит, особой всё ж спехи нету – ты с дороги небось устал, отдохни, а поутру испытание важное и учиним.
Только Яваха ни в какую не соглашается: я, утверждает, ни чуточки даже и не устал, так что рассиживаться тут попусту не собираюсь – давай, мол, куда надо скорей пойдём да быка того вашего за рога и возьмём.
Уломал-таки вскоре царя.
Тот сначала распоряжение слуге дал, чтобы он за город поспешал, и повелел ему, чтобы быка будили, как следует его разозлили, и к схватке всё приготовили. А сам с Ваней из дворца вышел, в повозку самоходную сел, гостя рядышком усадил, и они из города прочь покатили. А как очутилися ездоки за воротами, так по дороженьке ровной куда-то поехали и вскорости на место пустое приехали.
Панорама окрест оказалась невзрачною: всё песок да камни, колючки острые да жухлая трава...
А зато в пустыне этой убогой круглое сооружение было построено, вроде цирка без крыши, и смотрелось оно со стороны дюже крепким и прочным, даже несколько циклопическим. Стены же у мощного сего здания были высокие, из огромнейших валунов смурованные.
Боялися, видать, быка адского будь здоров!
Вот у воротец узеньких самоходочка ихняя остановилася, и царь с Яваном по каменной лесенке винтовой вверх устремилися. А наверху-то ложа оказалася устроена: сидения в ней были каменные, безо всякой роскоши сработанные, но зато удобные. И видно сверху было всё как на ладони. Арена же внизу была мощёная, в две почти сажени высокою стеною опоясанная и шириною сама сажён в двенадцать.
Короче, было где бычку разгуляться.
А тут и железные ворота цепями подняли, и выхватился из внутреннего загона такой громаднющий бык, что даже Ванька поразился, ибо видеть таких не привык. Ну, думает, и ну: в сажень с гаком высокий зверюга – прямо вай! Рожищи у него были огромные, острющие, глазищи красные, злющие, невыразимой яростью аж полыхали, а бока гладкие медью начищенной зело отливали.
Как шандарахнул тут бычина копытом по арене каменной – снопище искр в момент высек, а потом ноздрями – чих! – а оттуда пламя жаркое двумя струями полыхнуло. Потом заозирался он в нетерпении вокруг, грозно этак замычал – пресильно, видать осерчал – и по арене бегать почал.
– Вот он у нас каков зверь! – воскликнул Далевлад в возбуждении и аж с места привскочил. – Смотри на него, Ваня, смотри! Страшилище это невероятное, и бороться с ним не дюже тебе будет приятно! А говорят, что Борияр его свалить ухитрился, вот бык ему оттого и подчинился. Он ведь, тать, приучён лишь силушку уважать – тому только покорится, кто его вида не убоится, смело с ним в схватку ввяжется да посильней его в ней окажется. Зверюга-то это адский, и характер у него гадский. В старину несказанную его нам из пекла на прокорм доставили, да как видно забыли потом о нём, вот мы с чёртовым бычарой и маемся, прокормить его тут стараемся. Не поверишь – уйму углей в день, скотина, пожирает, а голода, паразит, не унимает!..
Посмотрел царь на Явана, а тот с места привстал и горящими глазами за быком наблюдал, – и краска румяная по лицу у него отчего-то пошла.
– Ну как, Вань, не боишься? – спрашивает царь пытливо.
А тот вдруг круто поворачивается, да назад-то – шасть.
– Я, – говорит, – счас! До ветру отлучусь. Сей же миг ворочусь!
И по лестнице вниз устремился.
Усмехнулся Далевлад, удивился. «Эх! – думает горестно.– Вот же ещё провор! Чудо-богатырь долбанный! Видать, обычный прохвост: быка лишь увидал – и уже понос...»
Но не успел он как следует в душе посетовать, как Ванька уже назад идёт и полную охапищу бурой травы несёт. Нарвал, видимо, возле цирка.
Поравнялся он с царём опешившим, а потом, не долго думая, на арену прыг – и к бычаре! А тот на парня страшным взором уставился, головищу рогатую наклонил, ещё ярче сноп искр копытищем высек, и вдруг... голову поднял да как замычит. Протяжно этак, не пугающе, и даже вроде как жалобно.
Непонятно...
Яван же тем временем к бычине необыкновенному поступью решительной подшагнул и тоже значит ему: му-у да му-у!..
Царь же, в ложе своей сидючи, на это диво вытаращился и ажно икнул. И видит он, как Яван зверюге травки охапку кинул, а потом неожиданно морду бычачью ужасную ладонями обхватил, вверх её задрал и... животину безобразную промеж самых ноздрей поцеловал! Ну а бык Ване всё лицо язычищем шершавым облизал и принялся, как ни в чём не бывало, травку пустынную уплетать, словно был он не страховидным чудищем грозным, а самым обыкновенным домашним быком.
Поворотился Яван к остолбеневшему Далевладу, приосанился молодцевато, этаким хватом на царя посмотрел и руку вверх воздел на артистический манер.
– Опа-ля! – орёт удовлетворённо. – И всего-то делов! А ты, твоё велико, боялся...
Царь же и ответить был не в силах: глаза он вылупил, рот открыл – ну чисто с виду стал как дебил. И не успел он опомниться даже, как Яваха уже был тут как тут: как следует он разбежался, на ограду скаканул мощным барсом, мощными ручищами живо подтянулся и тело своё молодецкое, словно пёрышко, в ложу переметнул.
Кинул он на царя взгляд хитроватый и его спрашивает:
– Ну как, твоё величество, доволен ты нашей с бычарой стычкой, или непременно ему шею надо было ломать, а?
Царь же словно оттаял и руками даже в азарте замахал.
– Какое там доволен! – орёт. – Поражён!.. Да нет – наповал сражён! Виданное ли дело – с адским бугаём целоваться, да ещё в живых апосля остаться! Ну, чудеса-а!.. И сказать-то кому – не поверят. Ей-ей! Сам бы не поверил, коли собственными глазами это диво не повидал...
– Но как, Ваня – как?! – вопросил царь Ваню любознательно. – Такое бычье покорство – и без борьбы, без упорства... Может, ты великий колдун али чародей известный?
– Да какой там ещё чародей! – корчит Ваня рожу. – Скажешь тоже... Я, царь-батюшка, не уваживаю этих дел – богатырство есть мой удел. Просто я и сам-то, можно сказать, бык отчасти. Матушка моя ведь не женщиною была, а коровой. Потому-то, наверное, я такой и здоровый…
Ладно. Спустилися они к самоходному аппарату, да и поехали себе назад.
А царь Далевлад всё никак в норму прийти не может – любопытство вишь его гложет. Вот он между делом Ваню про быка и пытает да про укрощение его чудесное выведывает.
– Да чё там, – усмехается Яван. – Мировой бык-то! Классный! Лучших, без сомнения, адских кровей – и волшебный уж непременно, только это... жалуется он на вас: тесно ему в загоне, скукотища. Вот он и зол! Да в придачу ещё и кормите его неважнецки: всё огонь да огонь... Осточертело это ему уже до чёртиков! Травки, мычит, очень хочется – вроде каких-то там витаминов ему не хватает или как... Ну, это я уже не совсем догнал…
– Сделаем, Ваня, – бодрым голосом царь ему отвечает.– Всё как надо устроим, не сомневайся! Сегодня же прикажу траву ему выдавать ежедня, да ворота из загона скажу, чтоб не закрывали. Когда захочет, тогда пусть и выходит на арену погулять.
И о том да о сём болтая и тем самым путь свой коротая, да тряся на колымаге себе кости, поехали царь с Яваном к царице в гости.
Рейтинг: +1
360 просмотров
Комментарии (2)
Новые произведения
