Помочь сайту
Поздравления
20. Как Яваха на турнире жениховский ранг добыл
2 октября 2015 -
Владимир Радимиров
– Ну и женихов понаехало! – возмутился громко Бравыр. – Ишь понапёрли! Как прямо мухи на мёд...
Подойдя ещё ближе и распихав зевак, вокруг стоявших, они наконец к месту сборному пробились и на площадочке очутились.
– Ну что, Буйволина – бывай! – Бравыр Явану по плечу тут хлопнул и пробурчал грубовато. – Удачи тебе я не желаю, ну... да уж как судьба повернёт. Надеюсь, она нас лбами не сведёт.
Тут они и разошлись. И как раз в это время вся орава женихов расступилася, и в кругу судейская бригада появилася. Три дородных чёрта в одинаковой полосатой одёже и со строгими выражениями на рожах в свистки засвистали и к тишине всех призвали.
А один из судей, по всему видать, что старшой, тонким неожиданно голоском завопил:
– Па-а-прашу уважаемых женихов не суетиться и на запись заявиться!
А этих самых женихов не менее чем сотня там была. Оглядел их Ваня со вниманием и ни одного явного слабака не обнаружил. Все были как на подбор: плечистыми да мускулистыми, загорелыми да закалёнными, с лицами твёрдыми и суровыми – очевидно, на всё готовыми. Один-другой из них был без рогов, но в основной массе народ оказался рогатый, а в придачу ещё и усатый, а кое-кто даже бородатый. У некоторых рога торчали, как у баранов, у других – как у козлов, а у третьих – как словно у туров. Импозантные были всё натуры.
За малым исключением, одеты могучие бойцы были скромно, без лишней роскоши: в плащи, повязки, штаны да хитоны. Очевидно, кичиться платьем у них почиталось дурным тоном. Так что Яван со своей кодлой ничем, пожалуй, в этой дюжей толпе не выделялся – равным среди равных он там казал А и неплохо – кому охота быть лохом?
Вскоре и Яванова очередь заявлять себя подошла. Как и прежде, Бравыру представляясь, он себя Буйволом назвал, а откуда он родом – не сказал. Заявил, что, мол, прибыл издалече, потому как в знании местной географии похвастать ему было нечем, и кроме Козьего острова, нечего было и назвать. Да и когда было о том разузнать?.. Только и так сошло – видать, везение пошло. Записали Ваню как Буйвола Широкие Плечи, грядущего издалече. И попал ему жребий первым биться.
Все Явановы спутники такому номеру стали дивиться, говорят – не иначе нам свыше знак в ём: зараз всех тут и побьём! Да только и супротивнички не лыком были шиты: тёрты все были да биты, в боях закалёны, а в битвах умудрёны. Вона какие все грозные!
Поединки предстояли сурьёзные.
Среди прочих бойцов лишь один в худшую сторону выделялся. Телосложения он был не ахти какого, зато гонору имел – хоть отбавляй. Сам-то с виду кривляй да вихляй, манерами обходительный, а лицом – презрительный. И одет он оказался чересчур уж роскошно и от других отлично, что для звания бойца было неприлично.
И только лишь жеребьёвка завершилась, как этот хлюст голос вдруг возвысил и всеобщего внимания попросил.
– Я, – говорит, – исходя из наших традиций, не желаю собственноручно здесь биться и заместо себя поединщика выставляю, коего почтенной публике и представляю. Вот он – прошу бояться и жаловать!
И в сей момент неожиданный такая с трибун на арену спустилась громила, что прямо вилы! Едва не с самого Сильвана был он ростом, а в ширину чуть ли не как в длину. Голова же – в точности с бочонок величиною у него была и такая тупая да страшная, что просто атас. А по толпе бойцов ах да ропот прокатилися. «Это же сам Бегемова́л!» – шёпот Ваня услыхал.
– Позвольте представиться! – хорошо поставленным голосом хлыщ толпе объявил. – Моё имя Мерза́вл, я с Серебряного острова главырь, сын Ужасавла, тамошнего властителя, а этот бояр заместителем моим на сём турнире назначается. Это добрый наш амбал – ярбуй Бегемовал! Аплодисменты, аплодисменты, граждане!..
Да ещё и расхохотался, скотина такая, остальных женихов допекая.
– Не положено!
– Нету такого в правилах!
– Ага!
– Ишь же хитрец какой выискался!
– Сам давай бейся!
– Не дозволять!.
.
Отовсюду неслись возгласы недовольных женихов. А этот самый фраер, на стульчик, кем-то из его обслуги поданный, сел, ногу на ногу закинул, слюною сквозь зубы цыкнул и взгляд презрительный на орущих злыдней кинул. Да ещё и рожу самодовольную сквасил, халявный жених.
Ну, тут уж все, почитай, взбеленилися. К судьям бойцы в ярости подступились, справедливости у них требуя, и так их со всех сторон сдавили, что те, не выдержав напора, вот что постановили:
– Поскольку права иметь поединщика никого из нас лишить невозможно, то и главырю Мерзавлу ярбуя Бегемовала... выставлять не возбраняется! Но!..
Тут главный судья сделал паузу, обвёл обступивших его женихов надменным взглядом и значительным тоном добавил:
– Принимая во внимание важность сего соревнования, мы, нашею судейскою волею, свыше нам дарованною, следующее правило постановляем. Ежели поединщик бой проиграет, то за него сам жених обязан будет драться! Отказ же от боя продолжения приравниваться будет к царской фамилии унижению, и сей отказник трусливый, помимо поражения, приговорён окажется к выгону за город взашей! Да будет так, и по-другому никак!
Мерзавл, то слыша, лишь усмехнулся снисходительно и головою важно кивнул – мне, мол, всё едино. Видно, в поединщике своём уверен был сильно.
А в этот момент на трибунах ещё раз шум да рёв поднялись. Глянул Яван ввысь, а с неба некий господин представительный на стуле летательном спускается, а за ним свита внушительная тож приземляется. Вот опустились они на арену, и этот вельможа гордый на жёлтый песок неспешно этак сходит, толпу женихов насмешливым взором обводит, а потом руку поднимает и публике ею махает.
– Управор!
– Управор!
– Сам Управор явился!
– Ангел, не запылился!
– Никак штоль и он-то жених?!
Это все вокруг зашептали уважительно, а кое-кто, как Яван не преминул заметить, и со страхом сильным, и со скрытою даже злобой.
Ну, а Управор этот самый видный был собою. Яван в него аж глазами впился – до того ему было любопытно взглянуть на столь важную личность.
А выглядел сей господин таково: с Явана почти высокий да такой же в плечах широкий, фигурою очень статный, лишь взгляд раскосых его глаз был неприятный. И лицо у него молодое было ещё и довольно-таки красивое, разве что наглое и спесивое. Ещё пара внушительных рогов со лба назад у него изгибалися, да чёрная толстая коса между лопаток спускалася. Одет же он был просто: тёмно-красное трико ладное Управорово тело облегало, но мышц могучих не скрывало; на ногах чёрной кожи одеты были сапожки, ну и украшений драгоценных то там, то сям было на нём немножко.
Вот сей велияр новоприбывший знаками повелительными рёв толпы утихомирил и, выждав покуда всё стихнет, громовым голосом вдруг как крикнет:
– Гей, черти! Слушай, что скажу!.. Я, князь-предстоятель Управор, в сём буёвище желаю поучаствовать тоже, потому что княжну Борьяну больше всех люблю и обожаю!
И такой тут поднялся гвалт, что у Явана даже уши позакладывало. А Управор руки на груди сложил и как ни в чём не бывало этот шквалище бурных чувств пережидал – видно, только такой реакции от публики бесноватой он и ожидал.
Ну а как все эти вопли поумерились, то явственно из среды женихов несогласные крики стали слышны:
– Ишь, какой хитрый!
– Это несправедливо!
– Нечестно!
– Не для князей царь турнир объявил!
– Для простого народа это состязание!
– Оставь, княже, свои притязания!
– Вот же ушлый-то!
Управор на то усмехнулся, к толпище бойцов подошёл, настырных претендентов тяжёлым взглядом обвёл и таку речь завёл:
– Уважаемые господа женихи! Я ведь, хотя и князь, но такой же чёрт, как и вы. Али не так?.. Что?.. Не, ежели кто из ваших доблестных рядов думает иначе и считает, что я... хм... от народа далёк и недостоин наравне с вами драться, то... не надо, друзья, стесняться – прямо так и скажите! Честное слово – я с таким нелестным для себя суждением смирюсь и в соплях и слезах прочь удалюсь. Прошу!..
Весь бунт на нет и сошёл.
Кое-кто кое-где ещё, правда, побурчал, но в скором времени и самый смелый замолчал. А Яван нарочно язык за зубами придержал, ибо хотел он поскорее с этим тёмным князем столкнуться, а то чуял он, им так и так не удастся разминуться.
Доставив себе удовольствие возмущение жениховское публично растоптать, повелел Управор незамедлительно имя своё в протоколы вписать, а потом вдруг заявляет, что и он поединщика вместо себя выставляет.
И выходит на его зов из-за бойцовских рядов такой великанище, что все ахнули! Сам Бегемовал ему лишь до плеча доставал, да и Сильван был сего гиганта пониже и пожиже. Мышцы на теле его клубками канатов свилися и, что удивительно – чёрной блестящей кожей, от пота лоснящейся, покрывалися. На тёмной же его харе, точно из камня изваянной, свирепые маленькие глазки выделялись; белыми белками они сверкали и в противников, от страха онемевших, чуть ли молнии не метали.
В общем, чёртом негритянским был этот чудо-гигант.
– Ты гляди, чё творят! – невесть откуда взявшийся Бравыр Явану буркнул и в бок его толкнул. – И здесь простых чертей обскакали! Это же буевода Тита́вр – первый боец во всей армии!
А кругом опять шум, гам, тарарам и прочие восторги тысячи чертячьих глоток исторгли. Яваха на Мерзавла случайно посмотрел и видит, как тот побелел заметно и ногти на руках принялся грызть – допёр, очевидно, что уходит от него первый приз…
В это время судья объявил, чтобы все уже помаленьку разминались, а сам правила поединков принялся толковать.
– Поскольку, – верещал он на всю округу, – женихов записалося больше тучи, то устраивать по всей форме поединки нам будет не сподручно! А посему объявляется бой простой, зато короткий и честно́й! Поединщики должны будут по очереди друг друга кулаками мутузить, покуда слабейший не встанет, али по доброй воле не отстанет! И чур, в висок да в переносицу не бить, дабы чересчур много народу не перебить – и ниже пояса чтоб не метить!.. Да, напоследок хочу заметить, что проигравший из числа претендентов на руку княжны Борьяны выбывает и арену боя покидает! Кому повезёт – тот не ногами вперёд! Хо-хо!.. Это, как вы поняли, я шуткую, уважаемые... Итак, господа бойцы, удалые молодцы – готовсь! Скоро начинаем!..
После сего судейского объявления Сильваха Явана враз захомутал и, наклонясь над ним глыбою скальною, горячо зашептал:
– Дозволь мне, брат Яван, за тебя поединщиком постоять!.. И не рыпайся у меня тут – слухай, чё говорю-то!.. Чую я – впереди тебя ждут испытания тяжеленные, не чета этому, а потому – побереги лучше силёнки и дай брату Сильванёнку трошки размяться да с чертями поквитаться. Пошукаю я в их мордах изъяну и покажу им таку обезьяну, что меня помнить будут – не забудут!
Не хотелось Явану в стороне от мордобоя отсиживаться и за широкой Сильвановой спиной хорониться – он-то и сам желал с чертями побиться, но Сильван так азартно его просил-уговаривал, что принуждён был Ванька пойти на попятный.
Выступил он вперёд и возопил в свой черёд:
– А и я поединщика заместо себя заявляю, ага! Это мой брат Сильван Всехпобиван! Пускай он бьётся, ибо ему неймётся, а я пока посижу да на бои погляжу. Поправку в протокол сделать прошу!
Кругом них свист презрительный резанул слух, да раздалось оскорбительное улюлюканье. Бойцы и публика грешным делом подумали, что этот безрогий Буйвол того... струхнул – за себя подставу пихнул. Даже Управор усмехнулся, а потом пальцем на Явана указал и что-то Титавру сказал, видать, шуточку кинул, Ванькин видон прикинув. После этого они оба так заржали, что даже животы от смеха придержали.
А Яван ничего – терпит. Думает лишь про себя: смейтесь, черти, мол, пока – уж намну я вам бока!
Наконец в гонг гулко ударили; поединки долгожданные судьи объявляют и первым Сильвана на арену вызывают. Ну а потом и противник его из толпы выходит – толстенный такой чертяка, ходящий враскоряку. Тело у него было как бочка, голова – как кочка, а ручищи и ножищи – как столбищи и бревнищи. Детина-то дюже собою ражий – в плечах у него косая сажень!
Судья в кулаке две палочки зажал, одну длинную, а другую короткую. Сильван короткую и вытянул – значит, не ему первому бить, а этому верзиле дробить...
Тут судья, долго не телепаясь, в свисток свистнул, чёрт кулачищем своим блиснул да Сильвану – бац по шарабану! – аккурат по скуле кручёную плюху зафинтюлил.
Да Сильваха-то наш не лыком был шит – неладно был скроен, да крепко сшит. Чуть только в сторону от удара мощного он наклонился – и близко не было, чтоб наземь свалился.
– Так ты говоришь – обезьян?! – просипел, озлобляясь, Сильван.
Размахнулся он в сердцах и такую плюшину чёрту этому по харе отвесил, что тот – хлоп! – с ног-то рухнул враз долой и мотает головой.
– Готов! – судья живо заявляет, побитого увести с арены повелевает и первого победителя громогласно объявляет: – Победил Сильван Всехпобиван, поединщик Буйвола Широкие Плечи, приволокшегося издалече!
Толпа от такого дела в дикий восторг пришла. Видно, чертям бой-то понравился – лихо Сильван с первым противником справился. А после и другие поединки пошли. По четыре пары зараз там билися, чтобы время слишком не затянуть и кота за хвост не тянуть.
Особенно же трое в боях жестоких выделялись, кои, прям сказать, не особенно-то и напрягались. Первым шёл Бегемовал! Он двоих уже сразил наповал. Да и Титавр не подкачал – многих с виду геройских бойцов он развенчал. Сражался, правда, титан ни шатко ни валко, да и ходил он вразвалку, видно, лишней силы тратить не любил – но всё же и он одного чёрта ненароком убил. Ну и наш Сильван в разудалом махалове не облажался – академически он сражался: хоть сильно бил, но никого не убил. Да и сам ни разу не упал, чем овации своему бойцовскому искусству у публики снискал.
Но особенно Явана его новый знакомец Бравыр поразил. Тот рубился, не жалея прямо сил. А и сам-то падал не раз, но всегда на ноги поднимался и на противников, аки тур, бросался. Да так-то яростно кулаками по рожам чертячьим он хлестал, что под конец – и это было заметно – немало он подустал. Осталося у ярого ярбуя не так уж много силушек, и глаз один напрочь у него заплыл, зато другой горел в озверении. Страшен был Бравыр в буйном борении!
К концу соревнования только они вчетвером из всех бойцов и остались и между собою по парам разобрались. Надлежало Сильвану с грозным Бегемовалом столкнуться, а Бравыру с самим Титавром не удалось разминуться.
И вдруг неслыханный гул да рёв по трибунным рядам прокатились.
Посмотрел Яваха, чего, мол, там стряслось, и тут до ушей его донеслось:
– Борьяна летит!
– Сама Борьяна летит!
– Явилась, не запылилась!
– Гляди, гляди!..
Сердце у Вани ворохнулось стремительно, а потом встрепенулось птицей, в силки попавшей; светлый же ум его взволновался. Он аж вперёд подался и увидал наконец свою ненаглядную, по-над трибунами летавшую и платочком махавшую.
Наконец, всю площадь не раз и не два облетев, невесть кого невеста нашла себе для приземления место и на песочек лёгкой поступью сошла: до своих домогателей снизошла. И такая она была прекрасная, что ни вздумать, ни взгадать – только в сказке нашей сказать!
Ну, мы и скажем и такою как есть, её покажем. Глаза у неё, как два алмаза сверкали и дивный свет из себя излучали. И ещё они смеялися, и губки её алые премилым образом улыбалися. А чёрные и блестящие волосы Борьянины, схваченные у головы золотою заколкой, шикарной чёрной волною позади неё струилися и пониже задницы её билися. На голове же её сияла небольшая корона, и бессчётное число других украшений весело и ярко играли на всей фигуре очаровательной крали. Одежда же на ней в глаза шибко не бросалась, потому как количеством большим не отличалась: так, кое-что изящное да белое. Зато тело! Ну, нету прямо слов, чтобы передать гармонию этих форм!
Короче, Яваха эту шуструю деваху в один миг узнал – ту самую рыцаршу в ней признал! А Борьяна между тем по арене туда-сюда прошлась, публику бесновавшуюся поприветствовала, и на женихов своё внимание обратила. Какой-то шустрый чёрт ей мгновенно услужил и о тут произошедшем, видать, доложил. И не обстоятельно, а вкратце, потому как не было у него времени распинаться.
Услышанное невесте Борьяне, кажется, не слишком понравилось: она даже гневно головою мотнула и очами сверкнула. А тут и некоторые женишки подсуетились не ко времени. Первым из всех Управор к своей сводной сестре прошествовал важно и ручку у неё поцеловал вальяжно. Да хотел было чего-то ей сказать, но она долго слушать не стала, руку из его лапищи выдернула и тоже ему кой-чего сказанула – очевидно, нелестное, без дипломатии, потому что он губы поджал и желваками заиграл.
А после Управора и Мерзавл засуетился; к княжне он подкатился, подобострастно ей поклонился и славословия деве запел, да только допеть не успел. Борьяна, во гневе находясь явном, резко к женишку повернулась, точно кошка дикая к нему метнулась, и, за шиворот лизоблюда ухватив и задом к себе его поворотив, такого пинка ему ногою поддала, что чёрт аж на воздух подскочил и ножками прочь застрочил.
И бойцы все и зрители от смеха так и легли, и долго ещё в себя прийти не могли.
А красавица-фурия по арене, как ни в чём не бывало, прошлась, на четверых силачей, там бывших и всех досель победивших, поглядела, и они ей супротив норову, естественно, показалися. И то сказать, правда – сии бугаи здоровы были махаться, но не дюже казались годны, чтоб женихаться. Сильван – тот с виду ведь был ну чисто болван. Да и на обезьяну он, чего греха таить, сильно смахивал. И у гиганта Титавра с умом было не обильно: этакий громобой, а по виду тупой-претупой. Да и у Бравыра личико умом не светилось, а уж про его нежность и говорить было неча. Ну а Бегемовал – так с тем и вовсе был завал.
Короче, куда тут ни кинь – везде был клин!
Борьяна, наверное, не ведала, что здесь трое из четверых поединщики, кои работу за других сполняли, свои лбы под удар подставляя. Поэтому разозлилась она неслабо: волосами тряхнула, глазами молнию метнула, губку закусила и, подозвав того же чёрта, о чём-то у него спросила.
Тот ей оживлённо чего-то стал рассказывать, пальцем показывая – наверное, про ход поединков информацию ей сливал...
Ну, она рассказец послушала, головою кивнула, и свой чудный ротик в улыбочке распахнула. А потом к сидящим и лежащим бойцам, кои из борьбы уже выбыли и возле арены ошивались, она подошла и вдоль их лежбища, усмехаясь, пошла. Кое-кто из молодцов на ножки в спешке поднялся и кланяться гостье принялся, а многие так и встать-то не могли, до того они были побиты – некоторые чуть не до смерти оказались забиты.
Борьяна туда да обратно прошлася, на Явана, находившегося сзади, почему-то пристально глянула, лобик свой нахмурила и дальше пошла, а затем обернулась сызнова и внимательным взглядом его окинула, как бы в мыслях чего прикинула.
Да не узнала точно! Тот-то, с кем она у Смородины билася, по-другому выглядел. Ну и постарше он нынче был, времени-то уже немало с тех пор минуло.
Яван же, приопёршись на локоть, полулежал себе расслабленно, точно лев на отдыхе, и на желанную свою взирал внешне уже спокойным взором. С чувствами своими он вполне совладал, смотрел на прекрасную княжну и думал: «А девка-то и впрямь норовиста! Кобылку такую объездить будет не просто. Нелегко будет сей орешек раскусить – да надо! Иль я не Яван Говяда?!»
И тут судья в свисток засвистал, продолжение боёв объявляя, и на буёвище Сильвана с Бегемовалом вызывая.
Соперники друг друга вполне стоили. Оба были грозные да ужасные и собою весьма безобразные. Начали жребий они тащить, и короткая палочка Сильвану тут выпала. Значит, не он первым бьёт, а этот бегемот, жабу ему в рот... Да, не дюже удачное было у боя начало. Хотя важно не начало, а конец, коий делу венец.
Вот сошлись они друг против друга, ногами упёрлись упруго, сжалися, подобралися, и команды судьи ждут-поджидают. И только лишь прозвучал сигнал, как размахнулся широко Бегемовал да как врежет Сильвахе по ряхе!
Тот впервой с ног-то долой и свалился: на зад тяжело завалился, а потом на спину упал и аж ноги задрал.
Шум да гам тут такие раздались, что, казалось, смерч на арену накатился!
Бегемовал ручищи в победном ликовании вскинул, пасть разинул, чего-то там завопил, по груди себя заколотил, а потом к судье кинулся: я, мол, победил, поднимай мою руку!
А тот ему знаками показывает: обернись-ка, дружок, не будем спешить – надлежит сперва бой завершить...
Тот обернулся и удивляется – Сильван-то, оказывается, уже на ноги подымается, правда, покачиваясь да кровь с рожи утирая, но пламень у него в глазах весьма боевой полыхал. Осерчал Бегемовал, разъярился, к Сильвану подвалив, заорал на него, заоскорблял, волосатой обезьяной его обозвал...На́, мол, кричит, бей, да гляди ручонки об меня не отбей!..
Да только зря он про обезьяну-то помянул, ей-богу напрасно. Сильван такой ему ударище нанёс ужасный, что чертяка как подрубленный на землю пал и сознание потерял. И вот лежит он туша тушей, потом смердючим воняет и желания бой продолжать более не изъявляет.
Но Сильвана всё же победителем не называют, ибо судья главный вспомнил тут про главыря Мерзавла, коего в соответствии с уставом на мордобой он стал вызывать. Пижон сей растерявшийся дал было оттуда ходу и скрыться вроде успел среди народу, только не удалось ему дать тягу – изловили вскоре беднягу. Выволакивают горе-поединщика под белы рученьки на буевище, а там уже ждёт его ужасный лешачище. Сам Сильван Всехпобиван на арене подбоченясь стоит и на хитрого чёрта, как солдат на вошь, глядит. Хотели было жребий тянуть, да Сильван рукою маханул. Пущай, говорит снисходительно, этот хилодрищ первым бьёт, а он, мол, свой черёд подождёт...
Мерзавл же от страха ошалел прямо, чего-то забормотал он несвязно, и, не дожидаясь команды, по животу лешаку кулачком и вмазал. Да вдруг истошным голосом завопил – руку, оказывается, об железный Сильванов пресс отбил.
Подошла теперь очередь Сильвана чёрта сего кулачить.
Вот приблизился он неотвратимо к трясущемуся Мерзавлу, этакой глыбой над ним навис, зло на противничка посмотрел и с угрозою прохрипел:
– Ну так кто из нас обезьян, Мерзавл?
– Я, я! Я обезьян, господин Сильван! – заверещал тот испуганно. – А вы, извините, про кого подумали?..
Лешак тут как размахнулся, а чертяка зажмурился и на месте чуть не окочурился. Ну а Сильваха на этого хлюста посмотрел презрительно, усмехнулся – да вдруг руку к его голове протянул и такого щелобана ему по лбу оттянул, что тот кулём свалился и для драки уже не годился.
Черти из публики в полном оралове от такого зрелища пребывали, а Яванова братия Сильвана тогда окружают, тискают его, обнимают и с выходом в финал поздравляют.
А главный судья победу его объявляет.
– Ну что, брат, – Яван лешего спрашивает, – может, всё же я выйду, а то неудобно – как будто я, навроде этого Мерзавла, в сторонке отсиживаюсь и чужими руками жар загребаю...
– Нет, брат Яван, – великан ему отвечает. – Позволь мне до конца помахаться, ибо ты ещё успеешь подраться!
А у самого аж всю скулу раздуло – крепко его Бегемовал-то стукнул. Хорошо ещё, что ничего не сломал.
В ту самую минуту Бравыра с Титавром на махалово вызывают, и второго финалиста хотят определять. Титавр вышел, и как скала чёрная посередь арены стоит – ни один мускул на роже его застывшей не дрожит. Зато Бравыр – ну как словно чайник: снутри кипит, а снаружи бурчит и сам себя заводит. Доселе помогало ему это вроде... Потянули они жребий, и Бравыру тут здорово подфартило – первым бить ему надлежало, а это ведь совсем не мало, когда бьёшься с таким чертовалом.
Вот они супротив друг друга встали, Бравыр кулаки пред собою вознёс, а Титавр руки в бока упёр и ногою себя сзади подпёр. Дали свистком команду, а Бравыр тут возьми и схитри: чуток он вроде замешкался, а потом показал явственно, что с правой руки Титавру по скуле сейчас вмажет – ан нет, ничуть не бывало – левая Бравырова рука, точно камень, беспечному великану под ложку попала!
Не ожидал Управоров наймит такого подвоха: охнул он, скрутился и, выпучив глаза, на колено опустился.
По трибунам очередной прошёлся шквал. Вот так удар! Никогда до сих пор громила Титавр на земельку не саживался. Других-то почём зря он колошматил, ложил да садил, но противника себе под стать не находил. А тут такой конфуз – побит козырный туз!
Ага, побит, да не убит!
Вот гигант продышался, на ноги медленно поднялся и таким тяжёлым взглядом на врага своего глянул, что тот назад едва не отпрянул. Размахнулся Титавр и, точно бревно, киданул свою руку вперёд, норовя покончить с врагом одним разом.
Как катапультой мощной Бравырку прочь отбросило и на песок бросило!
Только Бравыр, очевидно, этому мавру Титавру ударом поддыха́лу прицел повредил – не совсем точно убийственный удар угодил. Жив Бравырка остался и лютой смертушке пока не достался. Вот он, скривясь да за скулу держась, с такой ярью, на ноги поднявшись, на противника своего посмотрел, что боец чудовищный даже оторопел.
– Ах тебе ма-а-ло? – прогрохотал Титавр люто и презрительно в сторону Бравыра плюнул. – Ну, добро... Бей ещё, коземордья гнусь – вдругорядь я не промахнусь!
И в стойку встал, набычившись грозно.
А Бравыр плечами легонько повёл, руку правую назад отвёл да, сделав вид, что опять в пузо верзиле засадит, как вдруг подпрыгнет да как жахнет ему в подбородок со всей-то дури.
Ох и страшный удар получился у него в натуре! Великан Титавр зашатался, словно гигантская башня, вперёд подался, да на землю плашмя и рухнул. Как мощный дуб подрубленный, вперёд он повалился и своего противника, вовремя отскочившего, чуть было не придавил.
Сначала-то безмолвие бесшумное крики трибунные своим ватным покрывалом заглушило. Точно обухом по головам чертям долбануло, а потом как словно прорвало всё вокруг. Этаким криком чёртова орава взорвалась – ну словно шапка вулкана там разорвалась!
Яван и его ватажники даже ухи пальцами позатыкали, дабы слуха невзначай не лишиться, а то случиться могло всякое. И под шумок никто не заметил, как сам Управор походочкой расслабленной вышел на арену. Как словно тигр могучий он там появился, прибыв на бой вместо своего поединщика. Накидку с широких плеч он скинул и в одних узких штанах да в плотно облегающих сапожках остался. Стоит скала скалой, такой здорово́й – будто из гранита сеченый. Но отнюдь не беспечный, а наоборот: твёрдость духа и в себе уверенность сквозили во всех движениях его размеренных.
Понемногу шум на трибунах поунялся, хотя ажиотаж до своего апогея поднялся. Все с нескрываемым интересом на поле боя уставились. Как же – сам князь-предстоятель с простым ярбуем драться на равных будут! Да, такое зрелище редкое черти долго ещё не забудут...
– Ну что, Бравыр, – криво усмехнувшись, Управор супротивничка своего спросил, – али не боишься ты со мною, с твоим главою, в поединке схлестнуться? Али, может, ты звание предстоятеля не уважаешь и для себя, недостойного, незаслуженно высокой награды чаешь? А-а?
Бравыр, то услыхавши, аж побурел весь от яри. Поклонился он предстоятелю не особенно низко, подошёл к нему близко-близко, сверху вниз на владыку посмотрел и с дерзостью в голосе прохрипел:
– Я, княже, никого не боюсь – ни бога, ни ангелов! – а уж чертей и подавно! Мы счас на равных с тобою, ибо это мой бой – мой!!!.. Так что ты, князь, на пути у меня лучше не стой, а то вашу милость ещё зашибу ненароком!
На трибунах все ахнули, а рожа Управорова от лютого гнева зримо потемнела, но он крепко собою владел и ничего борзому чёрту не ответил. По жребию Управору первому бить и выпало. Усмехнулся он недобро, шеей бычьей покрутил, плечами могучими поводил да по свистку судейскому как заехал дерзкому козопасу в его анфас! И тот, нахал, мешком на спину упал и аж канаву своим телом пропахал.
Да только вишь ты какая бяка – и живучим же этот козопас оказался! И на сей-то раз он кое-как на ножки поднялся, головою отбитою потряс, зубы выбитые изо рта повыплёвывал, кровищу по харе размазал и, горя одним глазом, к Управору, качаясь, двинулся.
У того от удивления даже челюсть книзу отвисла. Не ожидал князь от своего вояки такой лихой драки, да и при всех по мордяке не хотел он получить от этого забияки. Что это ещё, смекает, за ванька-встанька такой тут нашёлся – али, может, удар не туда пришёлся?..
А пока он думал да гадал, судья Бравыру сигнал дал. Ну тот и вломил сановному вельможе по важной его роже! И едва-то-едва князь на ногах устоял – каким-то чудом, видать, выстоял. Ох же и мастак оказался Бравырище кулаками колотить – и впрямь почитай любому способен он был вломить!
Потёр Управор скулу свою ударенную и такой вдруг стал злой, что ой-ёй-ёй. Подошёл он к Бравыру решительно, мертвящим взглядом на него посмотрел и вдарить сплеча его примерился, убить обидчика вознамериваясь. Судья уж и свистнул и крикнул, а Управор всё не бил и очами грозными в Бравыровой башке дырку сверлил. А потом наконец как свистнет его кулаком в висок! Тот сразу брык – и головой в песок!
Судья немедленно к поверженному бойцу подскочил и на всю площадь завопил:
– Убит! Готов! Убрать с арены этот сор!
И, выпрямившись, рукою на победителя указывает:
– Победил боец Управор, князь-предстоятель!
А с трибун-то свист пронзительный, да топот, да крики возмущённые волнами покатились:
– Не по правилам!..
– Удар в висок был направлен!
– Фуфло гонишь, судила!
– Обманом князь победу добыл!
– Судью – на мыло!
Управор на то лишь ухмыльнулся и орущие трибуны обвёл немигающим взглядом, а судья загоношился, с лица весь сбился и, ничтоже сумняшеся, таку волыну затянул:
– Уважаемая публика! Прошу вашего внимания и молю вашего понимания! Действительно, ярбуй Бравыр, с Козьего острова командир, безвременно скончался от удара в висок, но... – ещё тоньше стал и без того писклявый судейский голосок, – в том он сам и виноват, ага! Кто его просил под удар князя подсаживаться?! Ему бы постоять да точно направленный удар по своей морде принять, а он это... приседать, дурень, стал. Не иначе как спужался! Угу! Ну, вот и приловил в висок плюху, женишок козлоухий! Хо-хо-хо-хо!
И весь чертячий сброд вдруг как захохочет. Весело им, видите ли, стало: их соплеменника убили несправедливо, а им и дела мало. От, нравы!..
А Яван всё время на Борьяну поглядывал с любопытством. Все бои, перед нею прошедшие, она с немалым хладнокровием наблюдала и своих чувств не выдавала, но в сиём вопиющем случае возмущения не сдержала. По ручке кресла кулаком она ударила, ногою гневно топнула, но дальше этого не пошла и опять в созерцание ушла.
– Эй, вы там! – Управор в это время подручным своим скомандовал. – Душу этого ублюдка схватить и в душемолку загрузить! А ну живо у меня, живо!!!
Тут уж Яваха не выдержал. Надоело ему, точно наседке на яйцах, посиживать и зад себе отсиживать. Да и не в его правилах было знакомых, хотя бы и чертей, в беде оставлять. Того и гляди Бравырову душу в душемолке смелют, а он что – как пень будет сидеть да на безобразие это глядеть? Э, не-ет!
– Уважаемые черти! – воскликнул он голосом молодецким, на ножки подскакивая резво. – Дозвольте мне слово сказать!
Да только никто на его обращение вежливое не думал и внимания обращать. Как же – он ведь не князь-предстоятель, и не кандидат в князи, а нечто навроде грязи. Тогда Ванька без промедления лишнего пальцы себе в рот заложил да ка-а-к свистанёт своим фирменным свистом!.. И получилось это у него отнюдь не тихо, потому как один чёрт и одна чертиха, на своих летучих стульях по-над ареной летавшие, от неожиданности на трибуну даже попадали, чем под ними бывших зевак не обрадовали.
Тут же нужная тишина наступила, и публика испуганная волей-неволей на Явана внимание обратила.
Выйдя на середину арены, Яваха воздуху побольше в лёгкие набрал и, дабы всем было его слышно, голосом зычным заорал:
– Многоуважаемая публика! Только что здесь, на ваших глазах, подло и грязно был убит боец Бравыр! Так вот – мало того, что его кое-кто, сами знаете кто, предательски убил – так он ещё и душу его решил погубить. На слова дерзкие, в горячке произнесённые, обиделся. Так поступать негоже – несправедливо это и некрасиво очень!..
– Эй, Буйвол – чего ты хочешь? – кто-то из публики Явану крикнул недовольно.
– А вот чего! Я свою душу за Бравырову ставлю! Коли я в этом соревновании проиграю – пусть мою душу Управор забирает и что желает, то с нею и вытворяет. Ну а ежели выиграю я – то пусть он Бравыра оживляет и на родину его без обид отправляет!..
Поначалу-то тишина гробовая Явану ответом была, а потом по рядам зрителей гул да ропот прошёл. Всё смешалося среди публики непочтенной: смех и ругань, осуждение и одобрение... Неудовольствие всё же превалировало – видимо Ваня не так как-то поступил. А Управор ажно весь взвился. Злобно на Ваню он глянул, со своего места на ноги прянул и чего-то подручным своим сказал, на Ваньку при этом пальцем указывая. И только, значит, эти громилы начали сквозь толпу к Явану пробираться, как вдруг... громкие и звонкие рукоплескания в тревожной атмосфере прозвучали. А это, оказывается, Борьяна, на троне сидючи, своё одобрение Явановой инициативе выказала и поддержку ему оказала.
И уже через мгновение весь чертячий сброд в ладоши неистово хлопал и орал там громогласно:
– Верно!
– Точно!
– Правильно!
– Справедливо!
– Во Буйвол даёт!
– А Управор-то – урод!
Такого вот содержания возгласы со всех сторон там раздавались, и Управоровы поползновения в отношении Яванова отстранения сами собой парализовались.
А Борьяна судью главного к себе пальчиком подманила, что-то ему сказала повелительно, и тот объявил незамедлительно:
– Принимается следующее решение! Признаётся несправедливым Бравырово поражение, но поскольку боец Бравыр в бою пал и, как ни крути, схватку проиграл, то к победителю князю Управору никаких санкций постановляется не применять, и от последнего боя он не отстраняется. Но!.. Судьбу Бравыровой души ему решать не дозволяется, доколе заступник его, Буйвол Широкие Плечи, свою схватку с князем Управором не проиграет!.. Засим на арену приглашаются: князь-предстоятель Управор и Сильван Всехпобиван, поединщик Буйвола смелого, на словах сражаться умелого!
Уж на что Управор с виду был могуч да грозен, а на фоне Сильвана даже он терялся. Сильван-то гляделся великаном, а этот чёрт хоть и был рослым, а перед лешим казался недорослым.
Сильвану же по жребию первым бить и выпало. Стал он пошире, носом засопел, налитые кровью глазки сощурил и такую плюху Управору подлому в торец зафитюлил, что тот назад подался, на ногах не удержался и на спину упал. Да вдруг... во весь голос захохотал.
– Слабовато бьёшь, обезьяна! – крикнул он лешаку слова бранные. – При таком-то росте мог бы проломить мне кости! Ну, да черёд-то мой – поглядим, каков ты герой!
И лениво этак на ноги он поднимается, песочек с себя стряхивает, руками потряхивает, да в плечах разминается. А потом на судью глянул злобно.
– Чего ждёшь?! Свисти давай, образина! – выдохнул он из себя яро.
И по свистку так-то сильно Сильвана в распухшую скулу ударил, что великан назад отклонился и, точно копна, на спину завалился. Потом на карачки он кое-как встал, да сызнова лицом в песок упал.
Всё! Отключился! На бой уже не годился.
Яван и все с ним бывшие к поверженному поединщику кидаются и в чувство привести его пытаются, изо всех сил стараясь. И насилу это им удалось – ну и ударище испытать лешаку довелось!
– Эй ты, Буйвол, или как там тебя, – усмехнулся брезгливо Управор, к Явану обращаясь. – Ты чего там возишься с этой падалью? Иди живо сюда, а то у меня кулак на тебя зачесался!
Яваха на вызов неласковый откликнулся не сразу, выпрямился он не спеша, смерил взглядом эту заразу, тож его не приветил и так чёрту ответил:
– Ты, любитель вранья, сначала с делом справься, а потом духарься! Много я хвастунов видал, да всех забодал! Я ведь Буйвол Широкие Плечи – и мне грозить неча!
А кругом-то шум, ор – светопреставление! По нраву чертям пришлось сиё представление. Судья главный что есть мочи там орал, глотку себе надрывая, и едва-едва усиленным голосом рёв толпы перекрывая.
И решающую схватку наконец он объявляет:
– Уважаемая публика! Прошу внимания! Последняя схватка нашего соревнования! За почётное звание жениха княжны Борьяны двое главных буянов схлестнутся сейчас рьяно! Итак!.. На арену вызываются: всем известный князь-предстоятель Управор, и доселе нам неизвестный Буйвол Широкие Плечи, заявившийся издалече! Прошу господ бойцов на арену!
Вот бойцы на толковище выходят, вплотную один к другому подходят, и сражение начинается: сначала витязи глазами в противника впиваются. Росту они были почти одинакового, и по телосложению похожие, только на мощном Управоровом теле больше жил проступало, да мышцы его были чуток потолще, зато Ваня пропорциями сложения брал – словно молодой бог стоял он перед этим чёртом.
Потянули, как полагается, жребий, и Ванёк короткую палочку вытащил. Значит, не он первым бьёт, а этот обормот. «Ну что ж, – подумал с улыбкой Ваня, – надеюсь этот малый с первого маху меня не завалит, а тама поглядим: рука-то у меня не легка – ужо намну я злыдню бока!»
Вот судья в свисток громко свистнул, и уже Управоров кулак к Явановой челюсти быстрее мысли летит.
Бу-бумм!!!
У Ванька́ аж звёзды в глазах сверкнули, а сам он стоял как скала. То ли не дюже крепкой плюха была, то ли дух в нём так укрепился. Как бы там ни было, а Яван на первый раз поотбился. Тут уж он сам с силами молодецкими собирается да как забубенит этому некрасу по мордасам! Тот в один-то миг на песочке оказался, но уже почему-то не смеялся. Наоборот – злобы гримаса на суровом его лице проступила и неприятные его черты ещё более исказила.
Аж кулачищем в исступлении Управор по песку шарахнул и на ноги проворно вскочил, а потом молнией к Явану кинулся и, не дожидаясь сигнала, по бороде его нижним ударом – тырсь!
И так-то знатно, гад, приложился, что и Ванюха на песке очутился!
Чертячьи визги да шумление после этого неимоверной величины достигли. А у Явана в голове свои шумы да звоны настали – и кроме этого ничего он не слыхал... И так вдруг ему обидно стало за всех людей, чертями угнетаемых, что силушка досель небывалая у него по жилушкам побежала. Восстаёт он тогда на ножки свои резвые, головою слегка потряхивает, песочек с ряхи отряхивает – да как врежет рогатому посередь мордас!
Стук от соприкосновения Яванова кулачищи с рожею этого чертищи по всей арене разошёлся – до того ладно Ванькин кулак в цель пришёлся. Ноги Управоровы от грешной земельки пооторвалися, и полетело его тело тяжёлое чёрт те куда!
Врезался Управорище по ходу своего полёта в оравищу своих холуёв, вокруг арены толпившихся, и целую их когорту собой повалил. Подхватили холуи заваленные господина своего тушу обмякшую, из коей его самодовольное сознание начисто выскочило, и прочь устремилися, да вскорости побитого кулачника унесли.
Что тут было – и представить нету возможности, а уж описать эту свистопляску – тем более. О том, что победил в соревновании Буйвол Широкие Плечи, главный судья прокричал, только вот услышал ли его кто-либо – едва ли. А и так всё было ясно прекрасно – вот же он, победитель славный, среди свиты своей шагает и к месту, где невеста его сидела, персону собственную приближает.
Подходит Яван к трону Борьяниному, ей поклоняется, улыбается браво, а она глядит на него, распахнув глаза и... вроде ничуть ему и не рада.
Вот так бойцу награда!
Наконец она к победителю всё ж нисходит. С трона нехотя сходит, к герою не торопясь подходит, сердито на него глядит и строгим голосом говорит:
– Ты, Буйвол могучий, не воображай, что в жёны меня получишь! Тоже мне, бояр нашёлся великий – одного болвана побил и уже думаешь, что царевну себе добыл? Хэ! Знай – я такие условия отцу поставила, что победителю сего соревнования торжествовать будет рано. У тебя ещё будут испытания впереди, вот тогда и поглядим, что ты за птица. Так что не обольщайся – ты мне вовсе не нравишься. Вот ещё! Да и не знаю я тебя вовсе! Кто ты такой? Я ранее ни о каком Буйволе плечистом и слыхом не слыхивала... Ну же, отвечай княжне! Я приказываю!
И гордо пред Яваном встала.
А Ванька буквально глазами её пожирает – ну, думает, и красавица!
И вправду: в чёрных её глазищах дразнящий огонёчек горит, смоляные брови гибкой дугой изгибаются, на смуглых щёчках рдяной румянец полыхает, а всё её тело чарующий аромат источает...
Наш витязь опьянел даже слегка от мечты своей присутствия близкого. Стоит он, адреналин в себе переваривает и, словно баран, на княжну таращится – ну натурально от неё тащится. Язык его подвижный будто к нёбу прилип, червяк сомнения его гложет – ну, слова вымолвить он не может. Вот что любовь с людьми делает: парализует, бывает, и душу, и тело. И на разум влияет – чёрт те что влюблённые вытворяют! Так и сейчас... Ваня, чего сказать, не нашёлся.
И порешил он тогда возлюбленную свою как-то задобрить, а то уж больно сильно она ему на психику надавила и чертовский свой норов к нему проявила. Как далее сию кошку дикую обхаживать – и ума вроде не приложить...
Сунул Ваня руку в свою сумку, в потайном карманчике покопался и серёжку, Борьяной утерянную, в кулаке ей протягивает.
– Держи, княжна! – говорит ей не своим голосом. – От меня тебе подарочек скромный. Да ты-то, видать, не такими подарками избалована...
Та глаза от неожиданности шире прежнего распахнула, ладошку машинально ему протянула, а он ей ту невзрачненькую безделушку на ладонь и поклал.
Видели бы вы Борьянино удивление необычайное, когда она серёгу ту увидала! Даже Яваха такущей бурной реакции не ожидал. Княжна вдруг покраснела, как рак, на всю округу затем завизжала, ладошку с серёжкой стремительно сжала, другою ладонью себе рот зажала, а потом Ванюхе на шею – прыг – и ну его целовать да тискать! Да принялась орать сбивчиво, что это, мол, предмет её заветный, безвозвратно ею утерянный невесть где, и всюду ею разыскиваемый, а теперь найденный чудесно, и всё-де теперь пойдёт прелестно и просто отпадно!..
А потом так же неожиданно она от него отпрянула и с прежней колючестью в глаза ему глянула, руку с серёжкой за спину спрятав, как будто Яван отнять её пожелал, пойдя на попятный.
– Постой, постой... – сказала она недоверчиво. – Ты где ж взял-то её? Неужели...
А Ванюха между тем уже очухался, в прежнее расположение пришёл духа, и кумекалка снова у него стала как надо варить.
Улыбнулся он невестушке снисходительно да ей и говорит:
– Там же нашёл, где ты её потеряла! У реки Смородины, возле калёного моста. Там на меня ещё рыцарь некий наехал, да потом сбежал. И «прощай» даже не сказал!
Ну и огненная ярость в Борьяниных очах зажглась! Словно дикая рысь, на Явана она вмиг окрысилась.
– Так ты, значит... – только она и вымолвила.
– Яван Говяда! Сын Ра и Коровы Небесной! Пришёл в ад за своей невестой!
Толпища окружающих чертей, услыхав слова Явановы, аж вся осела. Кто ахнул, кто взвизгнул, кто крикнул, кто пискнул... И вдруг вся эта кодла бессчётная как ломанётся оттуда прочь! Шум, вой, стук, вопли исторгло множество глоток.
И ещё возгласы психопатические:
– Яван!
– Яван Говяда!
– Сын Ра!
– Спасайся, братва!
– Сбылось пророчество страшное!
– А-а-а-а-а-а!
Яваха буквально поражённо на вакханалию эту озирается и причин паники сразу не понимает. Видит он, как черти оголтелые в спешке остервенелой площадь широкую очищают, как летящие по воздуху то тут, то там друг с другом сшибаются и на землю валятся, как побитые и покалеченные прочь ковыляют да уползают, а чего ему делать – не знает.
А Борьяна уже на стульчике своём летательном сидит, сверху вниз насмешливо глядит и вот чего говорит:
– Вам, Яван свет Говяда, прежде всего помыться будет надо, а то мой нос обоняет, что от вас дико воняет! Хм! Вами далее приспешник мой займётся, и чего он вам велит, то вам и делать надлежит... Ну, до возможного нашего свидания, женишок мой Ваня – пока!
Усмехнулась она загадочно и вжик – улетела прочь, как пчела, или, лучше сказать, как ведьма на помеле. Волос её шлейф по-за нею развеялся, и скрылась Яванова невеста невесть куда.
Рейтинг: 0
526 просмотров
Комментарии (0)
Нет комментариев. Ваш будет первым!
