Третья мишень

Меня звали Алексей.   Я уже мертв.

Аленка хмыкнула, прочтя первые строчки письма с незнакомого е-мейла. Говорил же муж – не открывай незнакомые письма, удаляй не читая. Словишь вирус – замаешься систему чистить. Но, как известно, любопытство губит не только кошку…

- Я и сам толком не знаю, зачем пишу. Телевидение сделает из меня урода, извращенца, маньяка – любого, кто придется ко двору в выпуске новостей. Но я не маньяк. Это письмо -  последняя моя попытка докричаться до людей, может быть – объяснить  свои мотивы. Считайте это исповедью самоубийцы. Я пишу – самоубийцы, потому, что после первой акции я, скорее всего, буду мертв – наш силовой аппарат в таких случаях редко дает осечки. Из меня сделают душевнобольного – не верьте. Из меня сделают наемного убийцу – как бы я хотел стать им на самом деле!  Но я не псих, и не убийца. Просто я устал так жить.

 

Крупные тяжелые капли  барабанили по туго натянутой ткани старого зонта, пузырили лужи. Осень вступала в свои права. Каштаны вдоль тротуара растеряли листву, и теперь она лежала вдоль тротуаров , желто-серая, похожая на обрывки старых тряпок. Стучал голыми ветками ветер.  А мужчина в тонкой серой ветровке шел и улыбался чему - то своему, не обращая внимания на ненастье. «Тридцать восемь, тридцать девять, ага, вот оно». Давно некрашеные железные ворота промкомбината чуть скрипнули, когда он толкнул одну из створок. Визитер прошел по грунтовой дорожке к приземистому зданию, из раскрытой двери которого доносилось гудение работающих станков.  Там его уже ждали.

- Сергей  Матвеевич. – Невысокий полноватый мужчина первым протянул руку. – Вы по объявлению?

- Алексей. Да, по объявлению. Мы говорили с вами по телефону.

Рукопожатие оказалось неожиданно крепким, и хозяин едва заметно поморщился, едва удержавшись, чтобы не потрясти рукой. Кандидат не понравился ему сразу. «Проблемный» - подумал он, встретив жесткий взгляд серых глаз. Пришелец, словно почувствовав неприязнь, слабо улыбнулся, как бы извиняясь.

- Сразу к делу? – предложил он, и, не дожидаясь ответа, повернулся к работающим станкам, пробежал по ним беглым, но цепким взглядом специалиста.

    Столярка не блистала чистотой, но станки были ухоженными и не старыми, и. что особенно понравилось Алексею, к каждому была подведена жестяная труба вытяжки. Не дожидаясь разрешения, он подошел к пустующему фрезеру, двинул взад  – вперед каретку, покрутил маховик вертикального подъема вала, и довольно цокнул языком, почувствовав тугой плавный ход хорошо отлаженного механизма.

- Вижу, наладчик хороший. – Он обернулся к хозяину. – Мне подходит.  Какой  у вас основной профиль? Окна? Двери? Погонаж?

 - Ульи.

Хозяин кивнул в угол, где желтоватой, пахнущей смолой горкой громоздились заготовки.

- Ульи, рамки. Остальное – постольку - поскольку.

На лице Алексея отразилось легкое недоумение.

- Эээ… и все? – на его лице явно читалось огорчение.- Да тут и дети справятся. Конструкция – то простейшая. Но, в принципе, я согласен.  Если потоком, то и на них можно заработать. Деньги очень нужны.

  Леша ничуть не лукавил. С последнего места работы он ушел не мирно -  нелады с тощим, лицом похожим на крысеныша, сыном хозяина Олегом, привели наконец к логическому завершению отношений. Тот, с молчаливого согласия отца, внаглую обдирал рабочих, выставляя смешные расценки на работу, и все норовил вычесть и без того грошовой зарплаты проценты  за испорченные станки. Станки действительно, портились часто. Каждый день. Учитывая возраст, было удивительно, как они еще работают вообще.  Терпение Леши лопнуло после того, как сдав клиенту дубовый книжный шкаф, он был вызван на «ковер».

- Мотор – то сгорел. – Ехидно информировал Олег. – Готовь шесть штук.

Алексей потемнел лицом. « Мы тебя сколько раз просили точило купить? Фрезы тупые,  а дуб – не сосна. Мотор и так на честном слове работал. Чуть надавил – и он  сдох.»

Олег улыбнулся своей специфической улыбкой: « Не знаю. До тебя работал, у тебя -  сдох. С вычетом, зарплата твоя… - он немного помолчал, видимо сам удивленный собственной наглостью, а потом закончил. – Минус три восемьсот.

Учитывая, что за изготовленный по индивидуальному дизайну, с перильцами и балясинами, гнутым фасадом и инкрустациями шкаф он «снял» две тысячи «зелени», в этот раз Олег превзошел самого себя. Леша знал – спорить бесполезно. Копившееся месяцами раздражение выплеснулось  в коротком, жестком прямом ударе.

- Сука, я ж тебя до нитки теперь обдеру.  – Лежа на полу, Олег выплюнул на пол два зуба.

И ободрал.  Еще тридцать тысяч ушли на покрытие морального ущерба. Полгода нервотрепки по судам. Кредит под бешеные проценты. Ночные слезы Любашки.

 

- Когда приступите? – спросил Матвеевич. – С понедельника?

- Сейчас. – С легким недоумением ответил Леша. – Я ж говорю, деньги очень нужны. По расценкам, думаю, поговорим позже, когда покажу, как могу работать. Где бытовка?

Хозяин мотнул головой вправо.  «Там.  Ладно, приступайте, а оформим завтра, как бухгалтерия придет».

 - Не вопрос. – Через плечо отозвался Алексей, открывая дверь бытовки.

Они привычно быстро переоделся, поеживаясь  -  в помещении было прохладно. Приветственно махнул рукой коллегам, стоящим у соседних станков, и вопросительно взглянул на хозяина.

- Так… - почесал тот подбородок. – Пожалуй, становись на фрезер. «Папа – мама», шип посередине, толщина двенадцать, глубина десять.  Заготовки у станка».

 - Понял. – Алексей подвинул тележку с фугованными дощечками поближе к станку, и принялся настраивать глубину выборки. «Острые» - с удовлетворением подумал он, коснувшись режущих кромок фрезы. Он всегда ценил хороший инструмент. Чувствуя, как его захватывает его  особое, чуточку отрешенное состояние дела, Леша почти автоматическими движениями выставил высоту вала, проверил стопора защиты,  и запустил станок. Гул, негромкий, без присвиста изношенных подшипников, подсказал – работа «пойдет».  Закатав до локтя рукава, Леша пустил по направляющей первую, пробную заготовку.

- А может, и ничего. – Подумал хозяин, глядя на выверенные, красивые движения специалиста. Сам столяр в прошлом, он всегда судил о рабочих по первым минутам возле станка. У этого парня были основания для самоуверенности -  доска шла ровно, без рывков, спокойно и неторопливо. «Бережет мотор». – Автоматически отметил Матвеевич. Он уже видел, что шпунт выставлен верно.

- Ну, давай, дерзай. – хозяин легко хлопнул работника по плечу, и отошел. «Сказать, что на правом зажиме резьба сорвана» - вспомнил он, и было обернулся, но помешал телефонный звонок.

- Сережа! – скороговоркой зачастила трубка голосом жены. – Скорее приедь! У Ниночки беда!

«Опять беда. Опять у Ниночки. Как пить дать, снова вляпалась с компанией». Матвеевич едва заметно поморщился. Опять платить, отмазывать, и обещать, что в последний раз. «Еду» - коротко бросил он в трубку, и вышел из цеха, на ходу отыскивая в кармане брелок сигнализации.

***

Ровный гул станка успокаивал. Алексей почти автоматическими движениями брал заготовку, протягивал по фрезе, выбирая паз, и бросал ее в стопку уже готовых. Он наслаждался – иначе и не скажешь, легкостью хода великолепно отлаженного станка, тихим стрекотом фрезы, вгрызающейся в податливую древесину,  самими процессом работы. «Да» - в очередной подумал он – «Никакого сравнения с тем старьем».  Леша окинул взглядом тающую пачку заготовок, и решил: «Сегодня добью». Очень уж хотелось показать хозяину, на что способен.

«Фууу-ух». С удовлетворением осмотрев аккуратный штабель готовых планок, Леша взял последнюю заготовку, и приложил к направляющей доске. Фреза чуть изменила тон звучания, натолкнувшись на сук, и правый край защитного кожуха фрезы медленно – медленно пополз назад. Движение было почти неощутимым, и не насторожило мастера. Он лишь замедлил движение, давая станку возможность станку без натуги справиться с твердым участком.  «Прожевав» сук, станок взвыл, набирая обороты, и в это мгновение сорванный болт крепления защиты не выдержал. Деревянная направляющая лопнула со звонким треском, и охвостье заготовки провалилось в образовавшуюся дыру.

Для него все произошло в каком – то странно замедленном темпе. Треск, щелчок разлетевшейся защиты, и рывок,  растянутый во времени настолько, что Леша еще успел подумать «Твою ж мать! Влетел!» Правая рука вместе с деревяшкой ушла вперед, в прозрачно – стальной круг фрезы. «Будет больно» - мелькнула мысль.  Но боли не было, лишь что-то сильно дернуло за руку, и на запорошенную пылью каретку широким веером брызнули красные капли.

«Не смотреть» - сам себе приказал Леша, и всем телом выдернул размочаленную руку из рабочей зоны. Защитная головку целиком ушла назад, и фреза, с размаху ударив в массивные щечки ограждения, раскололась. На противоположной от станка стене осколки выбили в штукатурке глубокие лунки. Чувствуя, как тошнота начинает подкатывать к горлу, Леша еще успел хлопнуть по красному грибку  аварийной остановки, и лишь потом коротко вскрикнул.

«Скорая» приехала через полчаса. Молоденькая медсестра, как ни старалась, не смогла  сдержать возгласа, когда Леша развернул окровавленный бинт.

- Сейчас, миленький, сейчас… - беспомощно залепетала она, не отрывая взгляда от месива костей, сухожилий, и  того, что было плотью. – Сейчас укольчик сделаю, ты не бойся, все хорошо будет…» Через силу Леша улыбнулся: «Не спеши. Не знаю, что там, но шока нет. Или я так думаю». Действительно, не сказать было, что больно. Ощущение напоминало скорее нечто тянущее, покалывающее иголочками. Перетянутая жгутом рука словно деревянная, почти не почувствовала укола, только слегка закружилась голова, когда он поднялся со скамьи.

В машине его почти насильно уложили на жесткие носилки, и водитель включил сирену. «Что вы так смотрите?» - смущенно спросила медсестра, поймав взгляд пациента, не сводящего с нее глаз. «Красивая ты»  - с легкой усмешкой  признался он, и поморщился, когда машину тряхнуло на очередном ухабе. Жгут  сняли, и теперь рука болела все сильнее.

Девушка зарозовела, отвела взгляд. «Может, и стоило в мясорубку попасть, что б с такой красавицей познакомиться» - медленно, делая большие паузы между словами, сказал Леша. Боль накатывала уже не  мгновенными приступами, а  тяжелыми пульсирующими волнами. Почему –  то было трудно дышать. «Сильно меня… размололо?»

«Ничего  страшного, сейчас доедем, и доктор все подправит». - Медсестра отвела глаза.

«А на какой ответ я рассчитывал? Хреновые дела у тебя, братец, хреновые. Кисть размолотило по самый небалуй, и вряд ли хирург сможет помочь? Ясно ж и так, по лицу твоему ясно».

Девушка вдруг наклонилась,  взяла Лешу за здоровую руку, нашла пульс.

- В больнице будешь меня навещать? – он говорил не думая, что придется, лишь бы хоть немного отвлечься от  подступающей дурноты.

- Конечно – подозрительно легко согласилась она, не отводя от него влажных глаз.

«И врать  - то не умеешь». – Леша слабо пожал ее руку и благодарно улыбнулся, но очередная волна боли превратила улыбку в гримасу – «Но все равно - спасибо».

Сирена смолкла. Автомобиль стоял во дворе областной больницы.

« Дим… Дим привет».  Трубка мобильника казалась тяжелой и скользкой.  «Слушай, у меня такое… неприятность. В общем, поранился я, в областную отвезли. Ты к моим зайди, ладно? Не звони, а именно зайди. Что? Не знаю я, везут на операцию. Ты там помягче как - нибудь скажи, мол живой и в нормальном состоянии, ага, ага… ну давай, жду».

Каталку поставили в коридоре. Прошло уже минут десять, врача все не было. Рядом раздались чьи-то шаркающие шаги, и, приоткрыв глаза, Леша увидел возле себя одетую в застиранный байковый халат старуху. Пахнуло немытым телом. Старуха склонила голову набок, и молча смотрела на мужчину. Затем, видимо устав ждать, спросила: «Милай, а что с тобой?»  Он поднял забинтованную руку: «В станок попал».  Леша чувствовал, как стремительно ухудшается самочувствие. Ток крови бил в голову не хуже молота. Выцветшие  старушечьи глаза уставились на окровавленные бинты.

- Это тебя Господь наказал, за твои грехи. – Убежденно и назидательно произнесла она.  Стояла и удовлетворенно смотрела, сцепив на животе, похожие на куриные лапки, руки. Леша приподнялся на локте, чувствуя прилив злобы.  На мгновение  она отогнала дурноту.

- Бабушка, идите вы… идите. Пошлю ведь.

На лице кликуши не отобразилось не единой эмоции. Она покачала головой, и, невыносимо громко шаркая разношенными тапками, удалилась.  Наконец, пришла медсестра, и покатила лежанку в операционную. Щелчки обрезиненных колес на стыках линолеума казались оглушительно громкими, били по вискам. Свет длинных неоновых ламп слепил глаза даже под закрытыми веками. Рука превратилась в центр вселенной, в средоточие боли. Короткий скрип открываемой двери  резанул нервы так, будто по зубам прошлись напильником. Хотелось потерять сознание. Леша приоткрыл глаза, почувствовав, как его искалеченную руку взяла другая – твердая и уверенная.

Из под маски виднелись только глаза – добрые, ироничные, и очень усталые.

- Рубанок? – спросил хирург.

- Фрезер. – Ломким от слабости голосом поправил мужчина на столе. – Фуганок срезал бы чисто. Док. – Алексей прочистил горло. – У меня очень низкая восприимчивость к обезболивающему. Колите больше, проверено.

Хирург хмыкнул, разворачивая бинты.

- Где проверял – то?

- В Чечне.

- А… - на мгновение руки врача остановились, а затем резким движением он сорвал пристывший кусочек марли. Алексей взвыл. – Ясно. Ты ругайся, если хочешь. Некоторым помогает.

 «Я не люблю ругаться» - после укола новокаина стало чуть легче.  Леша отвернул голову от врача и попытался сосредоточить внимание на аппетитных округлостях его ассистентки. Жаль, лицо закрывает марлевая повязка. Получалось плохо – то и дело руку дергали спазмы.

- Мне… везет… уже двух… красавиц встретил, пока … тут.

- Лежи, кобелино, не мешай. – Сестра улыбнулась под маской. Алексей тоже растянул резиновые губы: «О да, еще какой кобелиноо-о!» Последний звук вырвался криком. Леша обозвал хирурга мясником. Затем извергом. Козлом. Сволочью. Затем стал повторяться, перемежая ругательства  извинениями.  Врач абсолютно не реагировал, только раз усмехнулся особо витиевато сложенной фразе: «А говорил - не любишь ругаться. Эк тебя разбирает. Не писатель, случайно? Те тоже красиво умеют…»

Прошел час.

Леша ругался по - русски. По - японски. По - украински. Вспомнил даже пару греческих фраз, перенятых от подруг с филфака. Врач молча резал,  шил, тянул, и снова резал.

Прошел еще час.

Леша начал петь. Битлз, Расторгуев, Алиса.

 - Не устал орать? – вымученно поинтересовалась медсестра. – Ну и глотка у тебя.

 - Я свободен, словно птица в небесах! – с воздухом выходила боль. В горле и, правда, першило. – Я свобо…ай, падла, ну сколько можно! А-ааа! Забыл, что зна…козел! Док, прости! Падла-аа!

- Ты пузырь мужикам поставь, что пальцы твои оторванные передали. – Врач промокнул лоб марлевым тампоном.  Операция длилась уже три часа. Леша простонал: «Док, долго еще?»

- А ты что, торопишься?

- Я есть хочу. – Признался пациент.  После секундной паузы в операционной раздался хохот.

- Что? Я не завтракал, на работу в восемь пришел, а сейчас…

Старые круглые часы на стене  показывали 22-15.

Отсмеявшись, врач обнадежил: «Немного осталось. Терпи уж.  Два пальца смог спасти».

В 22-40 операция закончилась.  С коротким вздохом облегчения, врач показал  пациенту три пустые бутылочки из-под новокаина.  «И правда, почти не действует на тебя» - Признал он. -  «Ну, ладно, все позади. Укол тебе сделали, до утра болеть не будет, а вот утром – готовься. Пару –тройку дней придется помучиться».  Санитарка с аппетитными округлостями вывезла каталку из операционной. В коридоре Лешу уже ждали.

Мать, бледная, враз постаревшая, с бескровными губами, смешно и жалко вытянула шею, впилась взглядом в его лицо.  Худые руки со скрюченными полиартритом пальцами прижала к груди.

Димка, Друг по жизни, нервно теребил в руках брусочек плеера. Как всегда, в мятых джинсах и растянутой толстовке, стоптанных старых кроссовках.

Наташа, она же Туська, она же Котька, подруга, в перспективе, теперь, наверное, уже бывшей, – невеста. Заплаканные глаза, размазанные ресницы, припухший красный нос. В левой руке, забытый, болтается полиэтиленовый пакет.

- Как ты? – женщина сделала пару неловких шагов вперед.  – Лешенька…  Господи… 

Не голос – мука. 

- Все нормально, мам. – Леша старательно выговорил слова максимально бодрым тоном. – Как видишь жив, и почти цел. Ничего страшного. – Он невесело усмехнулся про себя, припомнив слова медсестрички в «Скорой». – Вы поесть принесли? Ну, ну, мам, Тусь, что вы? Все ж обошлось.

Женщины плакали. Дима обменялся с Алексеем понимающим взглядом, и крепко сжал здоровое запястье. С ним лишних слов не надо. Десять лет вместе.

- Хорош водичку лить! – нарочито строго прикрикнул он. -  Вы что принесли?

Наташа шмыгнула носом: «Кефир, булку…»

На лице Алексея отразилось жесточайшее разочарование. «И все?» - с горькой обидой спросил он, и тут, же, сменив тон, скомандовал: «Колбасу, ну или там курочку копченую, хлеб, масло. Ларек круглосуточный рядом. Заморите голодом! Натусь, сбегай, пока санитары ждут».

Мать не обманешь, а подружка повеселела, поверила дуреха. Посветлела лицом, похорошела на глазах.

- Жрун! – все еще сквозь слезы, но уже с улыбкой, отозвалась она, убегая.

После долгих увещеваний, мама тоже слегка отошла, но тревога в глазах осталась. Она так и унесла ее с собой, пряча за неживой улыбкой и ободряющими словами. Дима, на прощание хлопнул Алексея по плечу, и шепнул: «Держись. Все это хрень, прорвемся. Завтра приду. Пойду, твоих провожу».

После их ухода от души отлегло. Первый натиск – самый страшный. Утром все легче.

Леша расположился на кровати у окна -  один в палате, редкое для наших больниц явление. Обезболивающее действовало, и рука почти не беспокоила, поэтому он первым делом распотрошил пакет с едой. Ммм, буженинка! Ум –ням, копченая горбуша! Сырочек! Чавк! Мир становился не таким уж и жестоким!

В палату вошла пожилая нянечка с ведром и шваброй в руках. Увидев пациента, бодро уписывающего за обе щеки передачу, она спросила: «Сынок,  это тебя что ль с операции привезли?» Не отрываясь от позднего ужина, Леша кивнул. Старушка всплеснула руками.

- Сынок, ты в своем уме? Ты ж сейчас выблюешь все! Ээх…

Она безнадежно махнула рукой, заранее смирившись с неизбежной уборкой. Леша, наконец, проглотил буженину. « Не волнуйтесь, мама. У  меня желудок луженый,  и жадный – назад фиг отдаст» -  и он погладил себя по животу. Уборщица еще немного поворчала для приличия, и ушла, а пациент, просунув руку в петлю металлического держателя у кровати, уснул.

Спал он крепко.

***

В нежном возрасте, начитавшись книг, я мечтал о подвиге. Представлял себя раненым, умирающим, но доведшим до конца некое важное ДЕЛО. Жалел, что нет войны.

Смешно, конечно. Но половина детской мечты сбылась, будь она неладна. Теперь делом, при желании, можно вообразить реабилитацию.

Утром пришел хозяин, принес гроздь бананов и пакет апельсинов. Спросил, как чувствую себя. Посокрушался и ушел, ничего более не сказав. Больше я его не видел до того, как выписавшись, пришел на комбинат снова, узнать, что и как.

Результат можно было предугадать. Хозяин столярки привел меня к директору, жирному обрюзглому борову лет шестидесяти, где мне и было заявлено: «Вы самовольно проникли на территорию предприятия, самовольно стали к станку, не пройдя инструктажа по ТБ, на что не имели никакого права».  Дальше, думаю понятно.  Я плюнул ему в морду, и ушел, пригрозив судом, весь такой гордый, с высоко поднятой головой. Конечно, никуда я не писал заявления – слишком свеж был опыт хождения в присутственные места.

Именно тот день стал рубиконом. Именно тогда я запоздало осознал, что значит стать инвалидом.  Опять шел дождь, все было серым, мокрым и мерзким. Я шел без зонта, не обходя лужи, подставлял лицо дождевым каплям, чтоб не было видно слез, а в голове было пусто. Как заезженная пластинка на языке крутилось только одно слово.

Ненужный. Ненужный. Ненужный.

Стакан водки в дешевой забегаловке не помог. Домой я пришел злой и трезвый, и почти с порога выпалил Наташке: «Ну, что милая. Облом. Без руки и без работы остался, так что думай,  пока не расписаны. Ты молодая, найдешь еще себе». Она с минуту постояла, переваривая услышанное, а потом сказала: «Дурак ты…», и ушла на кухню, готовить обед. Через месяц мы расписались.

В замке коротко скрежетнул ключ.   «Леш, ты?» - крикнула Наташа с кухни. «Я» - отозвался вошедший, и стряхнул с шапки мокрый снег. Жена вышла навстречу, и вопросительно посмотрела на него.

- Дали?

- Дали. Третья.

Наташа возмущенно округлила глаза: «Как – третья?! С твоей рукой без вариантов вторую дать должны!» Леша устало покрутил головой, и горько усмехнулся.

- Пойди, в морду плюнь. Скажи, что вторая группа положена. Да ладно, Тусь, хай с ними. Там система ниппель, все с конвертами идут. А нам какой хрен в конверт класть? Самое смешное, что через год на переосвидетельствование идти, боятся, суки, как бы пальцы не отросли, зря пенсию платить будут.  Да плюнь, прорвемся. Все равно дома сидеть не буду, заработаю.» Жена уткнулась лбом в его плечо.

- Полгода, Леш. Уже полгода не берут никуда. А я тоже сегодня в больницу ходила…

- И что? – с недоумением спросил мужчина.

- И то. Положительный результат.

Леша смешно потряс головой, пожевал губами, и счастливо улыбнулся: «Точно, значит?»

- Точно. Ай, пусти, медведь! Лешкаа-аа! Осторожнее! Уронишь!

- Теперь – не уроню. – Он перестал кружить раскрасневшуюся жену, и очень осторожно поставил на пол. – Интересно, кто родится?

- Дочка.

- Сын!

- Дочка!

- Сын!

- Вот посмотришь! Ты в ванну полезешь?

- Да. Как обычно.

Воду он пустил максимально горячую – так легче. Раз, два, пауза, раз, два, сдавленный крик. Левой рукой он  насильно сгибал и разгибал негнущиеся в остатках суставов пальцы правой. Раз, два. Боль. Едва слышные щелчки  при сгибах. Крик.  И еще раз. Врач предупреждал, что восстановить подвижность будет можно, но, черт возьми, он умолчал, что это будет так больно. И долго. Упражнения давались, что говорится, « с кровью». Леша с силой выдохнул воздух, и в который раз попытался согнуть пальцы сам, без помощи здоровой руки. Бесполезно. Он с сердцем стукнул ладонью по бортику ванны, надеясь хоть на малейший отклик. Бесполезно. Кисть, как деревянная, вновь не почувствовала ничего, лишь в запястье отдало тупым стуком. В дверь заглянула жена: «Леш, потише. Что, никак? А воды – то, воды наплескал!»    Она сделала шаг вперед, потянулась за тряпкой, и, поскользнувшись, смешно замахала руками, пытаясь удержать равновесие.  «Затылком, об стенку» - мысль как тогда, у станка, пришла одновременно с действием. Леша бросил тело вперед, и едва успел схватить жену за руку, дернул на себя, гася инерцию.

- Ай!

- Осторожнее.

Леша все  еще держал ее за руку, когда до него дошло – он держит правой! Держит! Правой!

- Тусь…

- Лешка…  Получилось?

- Как видишь. Ну, теперь ничего не страшно. Теперь разработаю.  Дай трубку, матери позвоню. Мам… Мама, получилось! Да! Гожусь еще на что-то! Да, мам! Все, пока!  Тусь…

- М?

- А все равно сын родится!

 А родились двое. Мальчик и девочка.

В тот вечер они  долго говорили по телефону.  Фразы перемежались паузами, не тяготящими, уютными и теплыми. Лежа в темноте, он слышал в трубке, как разговаривают другие роженицы в палате,  легкое дыхание жены, шорох постельного белья.

- Тусь. Я сейчас такой счастливый, даже сказать не могу. Я не говорил тебе…  я очень боялся, чтоб все гладко прошло.  Я тебя люблю.

Недолгая пауза.

- А я не говорила тебе, что боялась, когда ты пить начал. Очень боялась. Но ты вовремя остановился. Я тебя люблю.

- Ничего, Тусь. Теперь все будет хорошо. Я смогу работать. А вместе все переживем.

- Да. Вместе.

- Спокойной ночи, Туська. До завтра.

- Спокойной ночи.

 

Я, и правда, тогда думал, что самое страшное позади.  Устроился на работу уборщиком, когда освободилось место в торговом центре – продавцом.  Но платили столько, что частенько приходилось занимать у тестя, до получки, и не везло с начальством. Из продавцов уволили  - разгрузка машин с товаром , оказалось, тоже входит в наши негласные обязанности. Я пытался, но рука – то слабая, все валилось, простите за плохой каламбур, из рук. Коллеги смотрели косо, начальство куксилось. Точку поставил вдребезги разбитый ящик с дорогой люстрой. Меня ушли, нарисовав недостачу на три четверти зарплаты. Плюнул, занял у тестя денег, купил инструмент и пошел «пиратствовать» на стройки – ставить двери, благо и опыт был, и с ребятами договорился, чтоб заказы подгоняли.  Откат, понятное дело, платил. Но и оставалось неплохо. Три года, без выходных, в каком-то радостном угаре от выгодной работы, от невиданных раньше денег.  Затем попал в больницу с общим истощением. Доработался.  А потом… потом крупные магазины ввели должность установщиков у себя, предложили клиентам сервис за смешную цену, и опять я остался не у дел – расценки, что они предлагали, устроили бы новичка, коему все равно, на чем практиковаться, но не серьезного мастера. Еще с год я продержался на старых связях, затем все сошло на нет. 

Я не плачусь. Миллионы людей живут в той же, если не хуже, ситуации. Но я начал уставать от постоянных прыжков с места на место, от неуверенности в завтра, от безысходности, едва прикрытой разовым заработком. От постоянного роста цен на квартиру. На свет. На воду. От неприкрытого хамства врачей, через год лишивших меня группы, и написавших в истории болезни -  «Частичная потеря трудоспособности в результате бытовой травмы». Бытовой! А иную формулировку написать  «не могли» - я ж не был оформлен на производстве, да и конвертика от меня так и не дождались. Я не сдавался. Брался за все, что мог. Работал на двух- трех работах одновременно. В отчаянии даже пробовал писать рассказы, и рассылать по журналам, в надежде  хоть на какой-то заработок. Тщетно. В Сети писанина моя принималась благосклонно, но вот печатные издания упорно хранили молчание, или вежливо отказывали. «Хорошая работа, но неформат… тема не отвечает профилю издания… портфель заказов сформирован на два года вперед».

 

«Детские», с мешные копеечные выплаты собеса, стали поистине нашим спасением. Вчетвером мы научились жить на двести рублей в день . А я снова начал пить.