Давайте взглянемте с вами на нас, мужчин, таких, что уж после пятидесяти.
Нет, не на те редкие единицы, что и выглядят-то подтянуто, поджаро, будто единицы, а на таких, что более похожи на нули: круглые, пузатые, пустые и бессмысленные нули. Возрастные изменения в архитектонике (простите мне, люблю красивые слова) женской фигуры оправданы, логичны, композиционно завершены. Столь дебелый, студенистый иль высушенный вид приобретает она, отдав все лучшее из себя, из здоровья своего, из химической и спиритической сущности своей детям, коих выносила, выкормила и выстрадала. Но вот как и чем оправдать недавних еще Бельведерских Аполлонов и Микеланджеловых Давидов? Прячась всю жизнь свою от семейных хлопот и хлопотных долженствований за забором, на коем начертано: «я добытчик, я деньги зарабатываю», не получая за той изгородью ни тепла тепла, ни света света, они постепенно и неизбывно превращаются в то, что так точно описал Маленький принц: «Я знаю одну планету, там живет такой господин с багровым лицом. Он за всю свою жизнь ни разу не понюхал цветка. Ни разу не поглядел на звезду. Он никогда никого не любил. И никогда ничего не делал. Он занят только одним: складывает цифры. И с утра до ночи твердит одно: "Я человек серьезный! Я человек серьезный!"…. И прямо раздувается от гордости. А на самом деле он не человек. Он гриб».
Мужчина, в подавляющей части своей, против докучного, набившего оскомину труизма, не строит дом, не растит сына, не сажает дерево. Он лишь с большим или меньшим успехом складывает цифры, пытаясь заработать на все это, но для того лишь, чтобы от этого всего откупиться. Да даже если строит, растит и сажает, то мотивы его при этом столь ничтожны, что иному православному и со стыда бы сгинуть, но такой ведь и в церкви первый у амвона, меняя на время службы розово-сытый цвет физиономии своей на бледно-покаянный. Дом его только и пыжится, что как можно зычнее выкрикнуть окрест о его богатстве исключительно из тщеславия своего; сын его по-английски образован, по-американски в фарфоровой улыбке, по-французски одет им исключительно из тщеславия своего; Мавританский тик и Цейлонский сандал на его приусадьбе не с прилежанием выращены им из семян, но заказаны чартером, готовыми, прямиком из Марокко и Шри-Ланки исключительно из тщеславия своего. Тщеславие… В основе слова этого лежит понятие тщетный, определяемое Далем как тунный, напрасный, дармовой, пустой, безуспешный, суетный (ну и еще сто похожих эпитетов). Тщеславие-то и влечет за собою, в себя ту пустоту, что раздувает живот мужчины после пятидесяти до состояния мыльного пузыря, разжижая, опорожняя при этом и мозги, однако, вкладывая в уста его суждения такие мудрые, что и Сократ бы подивился.
Но не так все и плохо. У нулей моих есть и иная сторона. Пускай и тонкой, почти невидимой пленкой-пеленой над мутной водою (к сожалению не сливками над молоком), но значимой для жизни человека и человечества – мужчина-поэт, мужчина-художник, мужчина-музыкант, мужчина-артист… Во что превратился бы мир, без них?
Что человек, когда он занят только
Сном и едой? Животное, не больше.
Тот, кто нас создал с мыслью столь обширной,
Глядящей и вперед и вспять, вложил в нас
Не для того богоподобный разум,
Чтоб праздно плесневел он…
М-да… Глядящей и вперед и вспять, вложил в нас не для того богоподобный разум… И вправду, в след за Гамлетом задумаешься – ведь зачем-то все это так?
Единицы и нули, да и нет, бытие и ничто. Китайская книга Перемен, узелковая письменность Инков, шифр Бекона, гексаграммы Лейбница, Булева алгебра, Клод Шеннон, Джордж Штибц… Двоичный код, оказывается, существовал всегда. Его никто не изобретал и не выдумывал. Его лишь обнаружили. И нужны ему всего лишь единица и всего лишь ноль. И ни одна из двух компонент не имеет смысла без другой - единица без нуля и ноль без единицы. И стоит ли так уж пинать нулевого мужика, если женская единица без него – ничто, когда и понятие «ничто» не может существовать без понятия «хоть что-нибудь».
Помочь сайту
Поздравления
