Советский плакат 1959 г. Художник Г. Шубина, стихи А. Ставрицкий.
Воспоминания далёкого детства
Если есть семя, то оно должно взойти! Так, наверное, считала моя мама всякий раз, когда съедала какой-нибудь фрукт и углубляла его косточку в горшочек с землёй, одного из тех, что стояли на подоконнике. Может быть, такая привычка объяснялась довольно просто: не было такого изобилия заморских овощей и фруктов в советских магазинах и на колхозных рынках в конце шестидесятых годов, какое наблюдается сейчас в веке двадцать первом. Впрочем, это не значит, что не было изобилия вообще. Всё разнообразие крестьянских заготовок отечественных плодов и ягод присутствовало – это и яблоки свежие, яблоки сушеные, яблоки мочёные, яблоки, извлечённые из кадок с квашеной капустой, и клюква, и морошка, и всевозможные орехи, и гранаты, и мандарины, и лимоны, и виноград и прочие, что доставлялось на прилавки из разных республик одной большой страны. Но, понятно, что именно фрукты были по большей части из Грузии и Молдавии. Но одно дело просто отведать какой-нибудь плод, а другое дело увидеть, как выглядит само растение, которое его даёт. Вот почему регулярно с разным результатом делались попытки что-то вырастить на своём подоконнике. Так, например, прекрасно росла фига, регулярно сбрасывая часть своих широких и шершавых листьев. Впрочем, свежего инжира с неё мы так и не попробовали, продолжая варить компоты из приобретённых сушёных ягод. Ели мы и сушёные финики, не задаваясь вопросом, где они росли, и так понятно, что не в Подмосковье.
Особенно крупные косточки этих сытных плодов мама как-то раз и посадила в землю, которая была насыпана в, чуть заржавленное внутри, детское ведёрко, которое снаружи выглядело ещё довольно симпатично со своими яркими рисунками. Эти косточки долго не прорастали, но, наконец-то, однажды, показались две зелёные былинки и начали, понемногу прибавляя в росте, превращаться в метёлочку, состоявшую из длинных и жёстких листьев. Особенной красоты в ней не было, но росла себе и росла, скорее так – для интереса опыта.
Отца в очередной раз призвали на сборы на балтийский флот, кажется, месяца на два. Был уже конец весны, так что маленькая форточка нашего небольшого окна одноэтажного деревянного дома на ночь уже не закрывалась, как это бывало в морозную зиму.
Должно, было самое тёмное время ночи перед ранним утром – время собачьей вахты, как называл эти часы мой отец, поясняя, что даже самому стойкому часовому жутко хочется спать именно в этот период суток.
Меня разбудил визг матери. Кровать моих родителей стояла совсем близко к окну, может быть, поэтому мне показалось, что она кричит с улицы. Было так темно, что разглядеть сразу, что происходит, не получилось. Всё же стало понятно, что мама отбивалась от кого-то, кто наполовину своего туловища свисал с подоконника со стороны улицы. Матери было, судя по её крику и визгу, очень больно и она к тому же ещё и необычайно перепугана. Наверное, через несколько секунд, мужской хрипловатый голос коротко и отрывисто скомандовал: «Бежим!». Послышался шлепок подошв об асфальт – это должно быть спрыгнул вниз нападавший. Но полная тишина не наступила, так как мама, хотя уже и не визжала, но громко продолжала кричать: «Помогите! Воры!». А соседка за дверью кричала не менее громко: «Что случилось?».
Мама зажгла свет, бросилась сначала ко мне, спросив всё ли со мной в порядке, потом открыла дверь соседке. Они обе стали рассматривать руку матери выше локтя. Мама уже просто плакала. На белой коже виднелись явные следы чьих-то пальцев, должно быть очень сильных и больших, так как скоро появились синяки, которые потом долго не сходили с её бицепса.
Половина окна была открыта, на краю кровати валялось ведёрко с финиковой пальмой, одеяло было беспорядочно скомкано и перепачкано землёй.
В нынешнее время первом делом позвонили бы в таком случае в полицию, но тогда домашних телефонов, почти, ни у кого ещё не было, до ближайшего таксофона нужно было идти метров двести. И это ночью, не зная, где находятся эти грабители! Конечно, решено было ждать утра. А пока, сами попытались восстановить картину случившегося. Не так уж и трудно это было сделать двум женщинам и одному семилетнему ребёнку.
Форточка, как я уже говорил, была полуоткрыта, а две половинки окна закрыты на нижний шпингалет. Дотянуться до него рукой, даже длинной и по плечо просунутой в форточку, было нереально. Но кто-то из грабителей просто ухватил верхушку длинных листьев и сумел самим ведёрком сначала повернуть шарик шпингалета в сторону, а потом, потянув растение вверх, отщёлкнуть запор и открыть окно. Весь подоконник был усыпан комочками чёрной земли, так что стали понятны все их манипуляции. Мама избежала смерти сразу по двум причинам: первая причина, что она лежала головой на руке так, что предплечье находилось рядом с шеей, и оно было обнажено. Вторая причина – было достаточно темно, чтобы перепутать чуть белеющую шею с чуть белеющей верхней частью руки. Имея цель придушить хозяйку комнаты во сне, преступник быстро и очень сильно сжал свои пальцы, как он думал, на горле, а оказалось на бицепсе моей мамы. Это был тот самый счастливый случай для жертвы при всём ужасе происходящего. Как знать, может быть и меня ждала та же участь быть удушенным, когда с матерью было бы покончено, но невезение одних, иногда оборачивается везением для других. В жизни такое случается очень часто.
На соседку, по мере обсуждения происшествия, стал накатывать страх. Она решила, что забраться должны были к ней, а не к нам: брать у нас было совсем нечего с точки зрения здравого смысла, а у неё дорогие старинные иконы, старинные книги, некоторые даже в настоящих кожаных переплётах. Может и ещё что, ей было это лучше знать. Что же, возможно, её догадка была верна, и грабители не только перепутали руку с горлом, но и окна, расположенные по соседству. Но этого никогда не узнать, что, конечно, уже не имеет значения.
Как только на улице громыхнул первый трамвай, мама и я с ней отправились в ближайшее отделение милиции. Соседка, как свидетель не пошла, сказала, что ей нужно успеть на работу. Идти было недалеко – чуть меньше одной трамвайной остановки. Понятно, что страх у нас ещё не прошёл. Каждый прохожий казался подозрительным, и мы шли скорым шагом, минуя такие же старые деревянные домишки, как и наш, и, перейдя перекрёсток у Кобыльего двора, облегчённо вздохнув, подошли к отделению милиции, которое располагалось тогда в каменном, но старом особняке, часть которого занимала какое-то время обычная школа. Это было полуподвальное помещение, и его окна, забранные металлическими решётками, только наполовину возвышались над уровнем тротуара.
Ещё не успев сориентироваться в тесном помещении с многочисленными углами, мы вздрогнули от громкого мужского крика:
- А-а-а! Больно! Суки! А-а-а!
Кажется, они напугали не только меня, но и маму, которая на какой-то момент непроизвольно крепко сжала мою ладонь, но, взяв себя в руки и увидев дежурного милиционера за высокой стойкой, направилась к нему.
Немного сбивчиво от волнения и пережитой ночи, она изложила суть происшедшего. Милиционер с полусонным выражением лица выслушал её рассказ, что-то иногда чиркая в блокноте и, ещё раз уточнив адрес и фамилию, спросил:
- Что-то пропало?
- Да нет же, я говорю, что когда я начала кричать, они убежали, - немного удивлённо ответила на вопрос мама.
- Стекло не разбито?
- Нет.
- Из телесных повреждений только синяки на руке? – также неторопливо спросил дежурный.
- Ну, да!
- Ничего не пропало, повреждений нет, - начал перечислять милиционер, - и чего вы, гражданочка, хотите?
- Как что хочу? – мама очень удивилась вопросу, - хочу, чтобы их нашли. Они же задушить меня хотели, а, может, и ребёнка вместе со мной.
- Но не задушили же! Так? – без издевки в голосе, но с лёгкой улыбкой констатировал дежурный, - Может, сон страшный приснился, а окно от ветра открылось?
- Да вы что, издеваетесь надо мной? – мама, кажется, была готова заплакать.
- А-а-а! Больно! Суки, руки сломаете! – ещё громче, чем в первый раз раздалось из-за ближайшего угла.
Бум, бум – послышались глухие удары, звуком похожие на те, с которыми мясники на рынках рубят здоровенные оковалки мяса.
Дежурный чуть поморщился и крикнул в ту сторону:
- Ну, потише там! У меня люди здесь!
Он чуть нахмурился и сказал, уже обращаясь в нашу сторону:
- Даже если всё было так, как вы мне здесь рассказали, заявление писать не советую. Зацепиться не за что! кроме ваших синяков, с которых отпечатки пальцев не снимешь, ничего существенного для дела нет. Это, скорее всего домушники из Марьиной Рощи к вам наведались. Наши местные не могли – у них закон: на своей улице на такие дела не ходить. Я, конечно, участковому доложу для порядка, но мы их точно не найдём.
- У-у-у! Ой, помогите! А-а-а! – ещё на более высоких нотах почти завизжал, чувствовалось, не трезвый мужик.
Я первый раз за свою маленькую жизнь услышал, как может кричать от боли взрослый и, судя по голосу, сильный мужчина. Это меня очень напрягло, хотя я уже не раз слышал, как кричат и даже визжат мальчишки и девчонки нашего двора, когда их порют родители. Многие говорили, что чем сильнее кричать, тем легче переносится боль, и тем быстрее, может закончиться наказание. Но здесь происходило что-то, ни на что не похожее, оставаться здесь было просто невыносимо.
- Да что же вы так его мучаете-то?! – не выдержала мама, обращаясь к дежурному.
- А он пьяный! – с небрежением в голосе ответил милиционер, сразу поняв о ком пошла речь.
- Ну, да и пьяный, если, что же он не человек? Нельзя же так! – мать уже словно и забыла, зачем мы сюда пришли, на лице читалось только возмущение, - у меня сын и так ночью был перепуган донельзя, а тут, у вас, ещё больше напугается.
- А вы зачем его с собой взяли, не знали куда идёте, и какие тут задержанные бывают?
- А как я его могла одного оставить, вы не подумали? – возразила мать.
- Вот вы этого матерщинника сейчас жалеете, а, может быть, он к вам со своими подельниками и лез, а?! – милиционер как-то значимо поднял палец.
- Он не мог лезть, сами сказали, что он пьяный, а я запаха спиртного никакого ни слышала от тех, - вернулась мать к теме своего посещения.
- Ну, это не алиби, а вот если он сам сознается, что вас убить и ограбить хотел, то это для суда будет вполне достаточно, вы же должны это понимать! – дежурный улыбнулся, как-то противно растянув губы, - Ну, что, будете писать заявление?
Мама на миг задумалась, чуть повернув голову в ту сторону, где продолжалась какая-то возня, и доносились уже стоны, и решительно ответила:
- Нет, не буду! До свидания!
- Ну и правильно, всем только лучше сделаете! Но я вам советую на окна решёточки на всякий случай поставить. Да вы не тревожьтесь так, они едва ли к вам ещё сунутся, а участкового я о вашем посещении уведомлю.
Дежурный опять принял вид почти спящего человека, а мы вышли на улицу, и пошли обратно той же дорогой.
- Стой! – сказала неожиданно мама, - давай перейдём на ту сторону.
- Зачем? – удивился я, - мы же на этой стороне живём.
- Перед своим домом обратно перейдём, видишь, компания стоит?!
Действительно на выходе из двора одного из домов стояло несколько парней и мужчин, про которых шла нехорошая слава. Они как-то пристально глядели в нашу сторону, словно понимали, зачем мы идём от отделения милиции.
- Может и не они, конечно, да только подозрительно они на нас смотрят, - продолжила мать.
Идти нам обратно было недолго, но за эти несколько минут я успел спросить маму о том, что вызывало моё недоумение:
- А ты почему не стала писать заявление, он, вроде, был согласен его от тебя взять?
Мать ответила, как-то подбирая слова:
- Ну, ты понимаешь, искать они грабителей не станут, он так сам сказал, а вот повесить на кого-нибудь другого …
- Как это повесить, кого повесить? – не дослушав и не очень поняв, переспросил я.
- Да не кого, а что. Можно ещё сказать навесить. Ну, хотя бы на того пьяного в отделении, ведь можно так бить и пытать человека, что он сознается в том чего и не совершал.
- Зачем? – изумился я.
- Для галочки.
- Какой Галочки? – мне почему-то показалось, что мама говорит о какой-то неведомой мне девушке.
Мама в первый раз за прошедшие часы улыбнулась, должно быть, поняв, что я не искушён в таких тонкостях:
- Для отчёта, что они на моё заявление быстро отреагировали, поймали настоящего преступника, который к тому же уже сознался. Я могла бы подумать, что грабитель пойман и наказан, милиционеры отчитались бы перед своим начальством о хорошей работе, ну, а такой, может быть, и не очень хороший человек, которому сейчас руки выламывали, мог сесть в тюрьму, вместо настоящего преступника. Теперь тебе понятно, почему я не стала писать заявление?
Я помолчал немного, вспомнив, как кричал от боли арестованный. И ещё вспомнил, как бабушка, тихо рассказывала однажды моему отцу, а я случайно услышал, о том, как иногда выбиваются какие-то показания: бьют людей по пяткам палками, накрывают мокрыми холодными простынями и бьют по спине и рёбрам так, что отбивают лёгкие. Люди харкают кровью, а следов на теле от ударов почти и не видно, и им потом никто не верит, что с ними такое проделывали.
- Да, - наконец ответил я, - я понял, и тут же задал вопрос:
- Значит не все, кто сидит в тюрьме, преступники?
- Наверное, не все, и кому-то просто не повезло в жизни!
Форточку мы больше не держали открытой ночью, а сразу же закрывали, как только проветривали комнату. Соседка стала делать точно также. Ещё у нас кое-что всё же пропало: ни на подоконнике, ни ещё где-то в комнате, больше не стояла финиковая пальма. Я не стал даже спрашивать, куда она делась. Может её мама кому-нибудь отдала, а, может, просто выбросила. Ведь понятно, что кто-то всё же должен быть наказан в этой истории, хотя бы для порядка, а вина финиковой метёлки была явной – ею открыли шпингалет окна. Остаётся только добавить, что мать до старости имела привычку сажать зёрнышки экзотических растений, но никогда в своей жизни она больше не выращивала финиковых пальм.
Спасибо! А если бы не правдиво, то это было бы не воспоминание, что писать значительно легче, т. к. всегда можно чуть скрасить. Рассказы А. П. Чехова, мне кажется, чуть смягчены в угоду издателям и читателям, иначе уж совсем было бы невесело их читать. Но среда из которой рождались его рассказы, она ведь не исчезла с тех пор. Да и помните, как у Гоголя: "Грустно на этом свете, господа!".
Помочь сайту
Поздравления
