Геннадий Дергачев. Письмо с фронта от снайпера. Экспонат выставки «Моя история. 1914 — 1945 гг. От великий потрясений к Великой Победе», Москва, Манеж. 2015 г.
«Воспоминания далёкого детства»
Моя мама писала письмо. Ей нужно было что-то сообщить важное родственнице, проживающей в подмосковном селе. Всего-то около 30 километров от нас, а связь эпистолярная; домашнего телефона нет ни у нас, ни у них, Интернета не существовало, а всякие мобильники и смартфоны, а уж тем более айфоны не предусматривались тогда даже в фантастических рассказах. Это я поясняю, конечно, не своим ровесникам и тем, кто старше меня, а читателям совсем юным и молодым, они, как я замечаю, не очень хорошо ориентируются во временных периодах, и если я скажу, что мы держали связь по рации, то, пожалуй, они легко в это поверят. Но раций у населения не было, поэтому мама писала письмо на четырёхстраничном листе в клеточку, вырванном из моей черновой трёхкопеечной тетради.
Закончив писать, она открыла верхний ящик письменного стола, поворошила всё бумажное, что в нём находилось, и разочарованным голосом спросила меня:
- У тебя есть конверт?
- Нет, - ответил я, сделав отрицательные движения головой.
- Поздно. Киоск, наверное, закрыт?!- несколько риторически произнесла она.
Но я, всё же, посмотрел из окна в сторону остановки, рядом с которой стоял киоск «Союзпечати». Около него никто не топтался.
- Да, он не работает, - подтвердил я.
- Ну, да ладно! До завтра ждать – ещё день потерять! – решительно отреагировала мать, и принялась складывать исписанный лист, каким-то ей известным манером.
У неё получился треугольник. Маленький, чуть пухленький, он показался мне забавным и похожим на шапочку-пилотку (в подобных головных уборах, только сделанных из газет, маляры, бывало, красили потолки и стены).
Мама аккуратно вывела моей автоматической перьевой ручкой адрес на этом треугольнике и задала мне ещё один вопрос:
- У тебя есть марка за четыре копейки?
- У меня только гашёные, - ответил я.
- Ладно, придётся ей разориться на гривенник, - ответила мать и протянула мне это странное, на мой взгляд, письмо, - сходи, опусти в почтовый ящик.
- Как?! – изумился я, - оно же не дойдёт! Нужно обязательно в конверт запечатать, хоть бы и без марки!
- Дойдёт, - мама улыбнулась, - треугольники всегда доходят, хоть бы и через год, но дойдут, не затеряются. Мы в войну только такие и отправляли, конвертов не хватало. И с фронта такие же треугольники шли. Доходили, только, правда, самого отправителя часто уже в живых не было, - улыбка у мамы сошла с лица, - эти треугольнички солдатскими зовут, они обязательно доходят! Ну, иди!
Я шустро добежал до соседнего дома, на углу которого висел синий почтовый ящик. Привстал на цыпочках, чтобы дотянуться до металлического клапана, прикрывающего щель для писем, и на мгновение рука моя невольно опять задержалась, прежде чем вбросить письмо в утробу металлического посредника. Не знаю почему, но у меня так и осталась до сих пор эта какая-то рефлексная задержка пальцев. Не могу, как бы с лёта, бросить в щель написанное послание бездумно. Всегда кажется, что вот опустишь почтовое отправление и ты уже не его хозяин, ничего уже изменить нельзя: ни слов, ни адреса, ни самого будущего движения письма – ничего! Оно заживёт свой жизнью, и окажет своё воздействие на адресата – хорошее или плохое. И первую реакцию не видишь, и заболтать неудачные слова, как это бывает в прямом диалоге, не получится. Такая мысль пролетает, конечно, с намного большей скоростью, чем она читается, будучи написанной, поэтому такая задержка, наверное, со стороны никому не заметна. Я сделал своё дело и зашагал обратно домой.
Прошло чуть больше недели с отправления этого письма, как был получен ответ. Письмо было в обычном конверте с маркой, поэтому просто было опущено в ячейку нашей квартиры – одну из многих, составляющих деревянную конструкцию подъездного почтового ящика. Если бы оно было без марки или заказным, то почтальону пришлось бы подниматься на этаж, чтобы получить десять копеек за отсутствующую марку, иди дать расписаться за получение заказного письма. Но оно, как я уже сказал, было обычным.
- Что тебе пишут? – спросил я мать, читающую ответ от родственницы.
- Привет передают, всё нормально, вот только просят их больше не волновать такими отправлениями.
- А что случилось? – заинтересовался я.
- Да не случилось, но когда почтальон подала моё письмо, то от его вида у кого-то из родных руки задрожали.
- Потому что треугольник – солдатское письмо? – высказал я догадку.
- Ну, конечно! Им подумалось, что это из тех, которые всё ещё не пришли. Потом посмеялись и над собой, и надо мной, что не разучилась треугольнички складывать. А мне что! главное, что они доходят!
Надо сказать, что только с 1971 года были определены стандарты на конверты и восстановлены почтовые индексы, введённые ещё в 1932 году, но отменённые позже во время войны. Так что мама моя была тогда права: письма можно было отправлять в любом конверте. Если бы вдруг захотелось сделать круглый самодельный конверт, то, думается, письмо бы дошло и в таком. Что уж говорить о письме, которое само себе служило конвертом, те есть, имело треугольную форму?!
Этот эпизодический случай помог мне догадаться, или, скажем так, сделать одно предположение. Когда моего дядю призвали в армию, то он присылал нам письма в конвертах, на которых на месте, где полагалось быть почтовой марке, стоял треугольный штампель: «*Письмо военнослужащего срочной службы* БЕСПЛАТНО». Треугольный! Ну, конечно, это должно быть в память тех самых солдатских треугольников, тех самых писем войны, которыми держали связь между фронтом и тылом, а иначе, почему этот штамп именно треугольный, а не круглый или какой-либо другой формы?! Мне до сих пор кажется, что моя догадка верна.
Помочь сайту
Поздравления
