Научные люди – народ конечно умный, башковитый, но по большей части все-таки хитрый. Сам-то я мало что понимаю в этой разнице, но как-то услышал (опять же от какого начитанного), будто некий француз, Ларошфуко кажись, говорил, что к хитрости прибегает тот, которому не хватает ума. А я вот считал, что хитрость есть прямое следствие ума (или наоборот?), что если умный - так и хитрый, а ежели хитрый, то уж всенепременно и умный. Сам-то книжек я и в школе-то под мамкиной палкой только читал, а уж как во взрослые люди вышел, так и вовсе пару детективов, в которых, признаться, так и не понял, кто там кого и за что. Какое трудное словцо или оборот какой витиеватый попадется – так пока расчухаешь – сюжет уж и потерялся. А вот передачки умные по телевизору я таки посматриваю.
То есть не сделавши себе привычки к чтению, я, оказалось, вполне восприимчив, когда мне доходчиво, на пальцах, так сказать, да с картинками разжуют, что и как там вокруг чего вертится и с какой конечной целью. Термины там всякие специальные правда по-прежнему плохо заучиваются: что есть, к примеру, «когнитивный», я в начале передачи догадываюсь, а вот чуть закончилась программа – так и вылетело, одно только слово красивое зацепилось за память. Но даже если не очень понимаешь, о чем вообще было, то все равно научные передачи меня здорово вдохновляют, и какое-то другое к себе уважение иной раз обнаруживаешь. И даже если (не в голос будь сказано) в постели с женщиной, опосля, так сказать, «этого», закуривши и задумчиво запустивши дымное кольцо к потолку, завернешь чего про черную дыру какую или про дронный калайдер, так она вдруг крепче, теплее к тебе прижимается и, хоть не видишь глаз ее, но как бы чуешь, с каким уважением, пиетет – есть еще такое слово, она на тебя смотрит. А мужчине женское уважение и больше секса даже полезно (это тоже в какой-то передаче говорили).
Но иная передача ставит-таки в тупик. С трудом понимаешь, зачем исследовать, к примеру, венерические заболевания божьих коровок или для чего знать, что женское население чешется на 23 процента чаще мужского, ну и много еще чего такого, что тут вот и задумываешься про хитрость. Вон сколько в космосе всего непонятного, а в земле, в океане и вовсе конь не валялся сколько тайн, а они про женскую чесотку исследуют. На помощь пришла опять же какая-то передача, где было сказано, что наука на самом деле развивается не туда, где больше всего непонятного, а исключительно туда, где гранты (это деньги значит). Деньги лишние, на науку то есть деньги, есть у людей зажиточных, а зажиточные люди мало интересуются космосом. То есть конечно тоже интересуются, но не настолько же, чтобы вбухивать миллионы или, скажем, миллиарды в чертову пустоту ради любопытства? У государств тоже есть деньги, но у них вроде столько всегда проблем и своих, что академии они содержат исключительно ради престижу, или чтобы друг перед дружкой выпендриться, типа кто первый какую молекулу надвое разрезал.
Ну а ученый, он хотя и умный человек, но ведь человек же, со всеми его обыкновенными даже хотениями-потрохами: и домик бы поуютнее, автомобильчик, костюмчик бы покрасивше, детишек опять же пристроить куда в попрестижнее заведеньице. В общем, обыкновенный совсем человек – то есть хитрый. Да и фамилии у них, у ученых, тоже чаще хитрые. Не то чтобы вовсе не встретить Иванова с Петровым, но все больше Фельдман, Шварцман, а то и вовсе какой Мальденброк. Помилуй и спаси меня бог, чтобы я был какой фашист или…, как там..., ксено-что-то…, позабыл слово, – я и вовсе за мир и дружбу между всеми, но рожи у них все-таки хитрые, всегда с прищуром да с ухмылкой в усы, в что там за этим прищуром да в усах – бог ведает, но про грант не забывают.
Но что-то отвлекся я. Я ведь про другое открытие, совсем поразившее меня почище всякого бозона или какой другой бактерии. Для меня было совсем, совершенно было удивительно вдруг узнать, что, оказывается, половины лица у каждого человека совсем разные. Про то, что за выражение на правой стороне отвечает левая половина мозга, а за левое почему-то правая половина, я и вовсе молчу, но самый факт этот, что разные - прямо окунул меня в подавляющее удивление. Пока началась реклама, я бросился в ванную к зеркалу. И так поглядел на себя, и эдак, и улыбнулся, и нахмурился, и этой стороной поворотился, и той, даже как можно больше вкривь усмехнулся специально – один черт - одно и то же лицо, хоть тресни. Вернулся из ванной уже совсем не собираясь смотреть дальше эдакую ахинею. «Вот уж прав, - думаю про себя, - француз этот! Ума нету – вот и хитрят!». Уже собрался переключить, а там, успеваю-таки услышать, говорят: «Возьмите свое изображение в анфасе, отрежьте в фотошопе ровно пополам, удвойте, и копию правой половины приставьте к правой, а копию левой к левой».
Я, доложить вам, работал как-то в бытность свою курьером при большой типографии. Работа гнусная конечно - подай-принеси-съезди, но и свободного времени было прилично. Компьютеров свободных тоже было в избытке, потому как верстальщики типографские всегда новые себе из начальства выжимают, продвинутые, ну а старые компьютеры со старыми мониторами вроде уже и не продашь, а выкинуть жаль, вот и стоят они в сторонке пылятся, но все еще работающие. В общем, один верстальщик мне и показал что и как. Не то чтобы я совсем научился фотошопу этому – все больше брал фотографии известных лиц и пририсовывал им то усы, то рожки – весело получалось; а один раз и вовсе к кролику приклеил физиономию премьера нашего, да так удачно, смешной такой вышел, глупый, лопоухий – точно в кость попал. Ну то есть я это к тому, что чтобы сделать, как учила эта передача, было мне раз плюнуть, а один старенький компьютер с той типографии при увольнении я таки тиснул в отмщение, потому как незаслуженно они меня турнули. Они, начальники, пусть и не научные люди, но тоже хитрые – они в курьеры стали школьников брать за полцены, а курьеры со стажем, с опытом им без надобности, потому как такие курьеры и закон трудовой знают и лишнего забесплатно не переделают. Ну да бог с ними – дело прошлое.
Сказано – сделано. Щелкнул я себя несколько раз телефоном, перекачал на компьютер, выбрал физиономию поприличнее, разрезал, раздвоил, перевернул зеркально, склеил левые с левыми, а правые с правыми, поставил рядом два портрета из левых и правых половинок и… ахнул прямо. Не скажу вам, чтобы точно уж два разные человека глядели на меня из монитора – вроде и один даже, но вот ежели одного прикрыть ладонью, то глядит на тебя приличный вроде человек, а прикроешь этого ладонью, приличного…, так там такое на тебя смотрит…, ну просто прохиндей, пробу негде ставить. Снова поменял ладони, опять поменял, опять и опять – нет сомнений: один точно приличный, другой же…, рожа такая, что плюнуть хочется.
Наука, блин! И как это в одном человеке два уживаются? Конечно, каждый про себя знает, что живут-таки в нем двое: один смелый – другой трусоватый, один щедрый – другой скупердяй, один нехитрый - другой хитрый, один с совестью – другой без совести… Такой сам человек и есть всегда, он такой родился, бог его таким сотворил - тут наука без надобности. Но мы-то с вами думаем, будто этого, который хитрый да без совести, мы здорово прячем, ан вишь ты как – он тут весь как на ладони и правым глазом на мир глядит, правой бровью на него презрение свое выгибает, и правыми губами над ним ухмыляется. А левый… Слышал я где-то рассказ (скорее, по телеку видел) про то, как жил такой некий человек, у которого на чердаке был его портрет. И вот каким-то чудесным способом случилось так, что человек этот всегда оставался приличным, а портрет его с годами становился все гаже и гаже по накоплении его хозяином гадких делишек. И вот как-то поднялся он на свой чердак, увидел там, в какого монстра в конце концов превратился, да с эстетического такого расстройства и зарезал портрет тот ножиком, а как зарезал, так и сам тут же и помер.
М-да… Но это ведь выдумка, про чердак-то, а тут… Прям глядят на тебя эти двое из зеркала двумя лицами с одного. Это уж не наука – это мистика. В общем, я теперь если с кем общаюсь, так все больше левый ракурс для обзору подставлять стараюсь; от женщины своей ложусь всегда только справа, чтобы она на меня исключительно слева глядела; да что там – я теперь когда даже утром бреюсь, все больше левым глазом за процессом слежу, хотя…, что в жизни левое, то в зеркале правое… Голову сломаешь. К науке я, однако, интереса не потерял, но вот передачи эти научные тоже стал смотреть с той поры по-иному. Сидит какой-нибудь профессор в бороде, вещает что умное, но ой как редко, чтобы сидел ровно – всегда почти (заметьте и вы тоже каким-нибудь досугом) с поворотом и, будьте покойны, повернут ровно той стороной, какая не выдаст, потому как с другого угла (он-то уж знает) у него..., да вообще у человека рожа такая, что плюнуть хочется.
Помочь сайту
Поздравления
