М-да… Есть все же какая-то неприятно-удивительная, неотвратимо-порочная именно обратная пропорциональность между величием достижений человеческих и величием человека. Не местечково – нет, не в смысле капризного брюзжания беззубых дедов на зубастое хамство внуков, но несколько шире, в масштабе веков и эпох.
К примеру, Греция теперь находится все там же, где когда-то и Эллада, однако трудно себе представить, чтобы этот заросший черной шерстью торговец оливками произошел (в том числе) от Пифагора, Платона и Аристотеля. Нет, и в Элладе торговали оливками, но, как-то мнится, совсем другие, другого сорта греки. Очертания современной Италии тоже вроде частично совпадают с контурами бывшей Римской империи, но в образе наугад взятого, допустим, болельщика Ювентуса с трудом, совсем не узнается Юлий Цезарь или Марк Аврелий, да даже куда как более поздний Леонардо да Винчи. Баварский бюргер или та же Меркель никак не выглядят наследниками Канта и Гете; на родине короля Артура и Исаака Ньютона теперь посвящают в рыцари за игру в снкуер; в России нынешний премьер пускай и смотрится факсимильной копией Николая Второго (разве без бороды), но как бы в два раза меньше даже того ничтожного, не говоря уж о Петре или Екатерине; евреи, казалось бы, вечная, на все времена избранная нация, но в любого, в самого лучшего из них ткни – кто из них Авраам, Давид или Соломон?
Прогресс, сука! Не обязательно быть семи пядей во лбу ученым, или провидцем с третьим глазом на затылке, чтобы заметить, как на фоне орбитальных экспедиций, открытий бозонов Хиггса, 3D-принтеров, печатающих человеческие почки, или даже просто карманных телефонов, этих безусловно очевидных свидетельств величия человечества, мельчает отдельный человек. Что бы ни выдумывал Дарвин по поводу всей природы, но червяк внутри своего вида остается-таки червяком, черепаха черепахой, курица курицей, а вот человек – да, меняется, и меняется с головокружительной быстротой, только вот как-то совсем не туда. Сегодняшний дивергент не только мало похож на Платона или Канта, он даже с трудом помнит что это за люди, или это, может быть, географические названия, или, черт его знает, вид моллюсков, к примеру. Вопрос из таблицы умножения ставит его в тупик, из истории родины повергает в уныние, из области нравственности и вовсе вызывает искреннее недоумение или, у наиболее продвинутых, саркастическую ухмылку.
Человек, сука! Это ли замысел Божий? Даже самому сухому атеисту ясно, что из первичного бульона аминокислот могло появиться все что угодно, и даже само собою, естественным отбором, но человек… Он безусловно сотворен (аминокислотам не под силу такое свинство). Он чужд земле и всему течению её жизни. Он инопланетное вторжение, вирус, он две блохи, спорящие в драку, в кровь, кому принадлежит собака, на которой они живут. Те, первые, еще искали свободы, алкали ее, умирали за нее. Свобода воли… Что она? Кто ее теперь ищет? Кому нужна она, когда ее не к чему употребить? В свободе нужды нет, но есть нужда в свободных полях пропитания. Увидев, узрев близкие границы полей здешних, человек рвется в космос не из любопытства, не из-за науки, не ради свободы, сколь умилительно ни рассуждал бы он на такие темы, – он просто отыскивает, куда бы успеть перепрыгнуть, когда сдохнет нынешняя собака. А она сдохнет. При всем падении человеческого интеллекта, его морали, это очевидно даже ему. Планета умирает…
В животной природе есть три способа противодействия опасности: драться, притвориться мертвым и третье - убегать. Все они имеют целью выживание, и у различных видов с различным успехом это получается. Драться? Человек и не думает бороться - у него даже не получается договориться с самим собою хотя бы просто перестать гадить. Притвориться мертвым он тоже не умеет – так ему невыносимо и всегда хочется есть. Остается убегать. «Полцарства за коня!». Это неточный, в угоду красоте метафоры, перевод Шекспира. В английском подлиннике Ричард кричит: «A horse, a horse! My kingdom for a horse!». Царство. Человек положит все свое царство целиком, всю землю обратит в прах, лишь бы ускакать куда-нибудь на Тау Кита, где, возможно, поначалу и появятся свои Пифагоры, Платоны и Аристотели с благообразными лицами, с устоями нравственности, но… в конце пути… всегда окажется на их месте заросший черной шерстью торговец оливками, бегающими оливковыми же глазками тревожно отыскивающий, куда бы еще спрыгнуть. О, творенье Божье…, человек!
Помочь сайту
Поздравления
