Полосатая шкура, как нельзя лучше помогала маскировке, сливаясь с высокой травой. Правда трава мешала прицелиться, чтоб напасть наверняка, без промаха. Толстые стебли её колыхались перед глазами, запах отвлекал. Но он сосредоточился на жертве, которая копошилась чуть поодаль, и вовсе забыла, увлёкшись, об осторожности. Ветер был встречный, это радовало хищника, так, как кроме вожделенного запаха жертвы, который ветер бросал в лицо, он помогал оставаться незамеченным.
Он максимально перераспределил вес, прижатого к земле тела, оно гудело от напряжения, лапы выпустили когти, для лучшего отталкивания при броске... Прыжок! Тёплая тушка ещё трепыхалась рефлекторно, но жизнь покидала незадачливого грызуна. Кот важно прошествовал по газону, положил добытую им мышь, на всякий случай, прижав её лапой, и урчал, щуря глаза от гордости.
Я улыбнулся ему: охотник, чтобы я делал без тебя? Пойдём, молока налью. Он шествовал следом, всей осанкой выказывая распиравшие его чувства, мордочка торчком, хвост трубой. Налитое молоко лакал не взахлёб, но с достоинством, прерываясь и глядя на меня с благодарностью, в которой прочитывалась скорее благосклонность. Кот был приходящий, судя по ошейнику не бродяжка, да и с виду ухоженный. Просто приходил иногда поваляться на траве, или поохотиться, как сегодня. Мышей он не ел, что тоже говорило об домашности его, домашние редко поедают пойманную мышь.
Вылакав блюдце, он потянулся смачно, всем телом, прошёлся, потягивая лапы, потёрся слегка об ногу, и прощально пощурившись и урча, удалился. Я тихо попрощался с ним: до завтра, охотник.
[Скрыть]Регистрационный номер 0125440 выдан для произведения:
Полосатая шкура, как нельзя лучше помогала маскировке, сливаясь с высокой травой. Правда трава мешала прицелиться, чтоб напасть наверняка, без промаха. Толстые стебли её колыхались перед глазами, запах отвлекал. Но он сосредоточился на жертве, которая копошилась чуть поодаль, и вовсе забыла, увлёкшись, об осторожности. Ветер был встречный, это радовало хищника, так, как кроме вожделенного запаха жертвы, который ветер бросал в лицо, он помогал оставаться незамеченным.
Он максимально перераспределил вес, прижатого к земле тела, оно гудело от напряжения, лапы выпустили когти, для лучшего отталкивания при броске... Прыжок! Тёплая тушка ещё трепыхалась рефлекторно, но жизнь покидала незадачливого грызуна. Кот важно прошествовал по газону, положил добытую им мышь, на всякий случай, прижав её лапой, и урчал, щуря глаза от гордости.
Я улыбнулся ему: охотник, чтобы я делал без тебя? Пойдём, молока налью. Он шествовал следом, всей осанкой выказывая распиравшие его чувства, мордочка торчком, хвост трубой. Налитое молоко лакал не взахлёб, но с достоинством, прерываясь и глядя на меня с благодарностью, в которой прочитывалась скорее благосклонность. Кот был приходящий, судя по ошейнику не бродяжка, да и с виду ухоженный. Просто приходил иногда поваляться на траве, или поохотиться, как сегодня. Мышей он не ел, что тоже говорило об домашности его, домашние редко поедают пойманную мышь.
Вылакав блюдце, он потянулся смачно, всем телом, прошёлся, потягивая лапы, потёрся слегка об ногу, и прощально пощурившись и урча, удалился. Я тихо попрощался с ним: до завтра, охотник.