Души временного пользования

      - Чего показывают? – Иешуа открыл холодильник. Не сразу отыскал глазами банку с пивом. Достал, открыл с хлопком. Жена, подобрав ноги, сидела на диване, ласкала кошку пальчиком по горлышку.

      - А? – оглянулась непонимающе.

      - Чего показывают, говорю?

      - Да башни эти… Весь день сегодня… Годовщина же… Посмотри, у меня прыщик, что ли? Чешется.

      Она переключила канал,  расстегнула  халат и оголила плечо.

                                                   .   .   .

      - …И закончу я свою реплику следующим: согласно данным, приведенным вчера в докладе международной организации здравохранения, ежедневно на территории африканской республики … умирают от голода, истощения и болезней около полутора тысяч детей.

      И ни один – заметьте! – ни один  официальный источник нашего достопочтенного масс-медиа  об этом не упомянул!  И я их прекрасно понимаю! Что нам  эта Африка?! И где она, эта страна …?!

      За сим, откланиваюсь.

      С вами был Альберт Раздольский.

      Пошла реклама.

      Он снял очки, потёр уставшие глаза, откинулся на спинку кресла.

      Всё, кажется… Сейчас мы медленно – медленно  поедем к Антону. И будем пить у него хорошее грузинское вино. И кушать шашлык. С запахом базилика и кинзы. Целых два дня.

      Он вышел из студии. Озабоченный и доброжелательный. Раскланялся со всеми встречными. Постоял на крыльце, закурил. На небе – ни облачка. Зажмурился от удовольствия и двинулся через сквер к автопарковке.

      Неряшливо одетый мужчина, сидящий на одной из скамеек, вдруг буквально перед ним как – то громко и протяжно вздохнул и медленно завалился набок. Из руки выпала жестяная банка, закатилась под лавочку.

      Альберт участливо посмотрел на него.

      - Господи! Ну, когда ж эти, власть имущие, от бомжей город очистят? Нет! Им с журавлями полетать надо! Уроды!

      Он выбросил окурок в урну  рядом с безмолвным мужиком. Подошел к машине. Уселся, включил музыку и ласково захлопнул дверцу.

      Мужчина свалился с лавочки. Умер.

      Дети в … продолжали голодать.

      А грузинское вино оказалось на редкость удачным…

                                   .   .   .

      - Вы ко мне, Марта?

      - Да, герр Мюллер. – Она нервно мяла в ладонях платок и утирала заплаканное лицо. – Я хотела бы уйти сейчас с работы. Отпроситься.

      - У вас что – то произошло? Вы в порядке?

      - Мне сейчас позвонили из больницы, - у нее задрожала нижняя губа. – Она очень плоха… Они боятся… - Марта не смогла договорить, уткнулась в платочек.

      - Да, да, я помню, Марта…  У вас болеет мама… Конечно  же, идите…

 Мама – это серьезно!

      - Спасибо вам, герр Мюллер. Вы очень добры ко мне.

      Он выждал минуты три, вызвал секретаршу.

      - Ева, вы фиксировали, сколько раз  Марта отпрашивалась?

      Та мельком взглянула в свою записную книжку.

      - В этом месяце – третий раз.

      Он прошелся по кабинету. Остановился у аквариума. Покормил рыбок.

      - Готовьте приказ об увольнении. И вот ещё, - проговорил вслед секретарше. – …за минусом  из расчета стоимости её звонков, не связанных с работой.

      - Их было много!

      - Тем более…

                                      .   .   .

      Она с трудом разломала черствую  корку, бросила в незамёрзшую пока полынью.  Утки наперегонки бросились к еде, тревожно разругались, выхватывая  хлеб друг у друга.

      Блеклое декабрьское солнце.

      Черная зимняя вода.

      Светлые пятна крошек в полынье.

      Зябко. Она поправила старенькую шаль на голове. Положила остатки сухаря в рот, медленно, глядя на оглодавших уток, размочила слюной и проглотила

      Она помнила, что это такое – голод. Потому и подкармливала птиц. Тогда, зимой, в блокадном Ленинграде, она уток не видела…