Помочь сайту
Поздравления
Жан Вальжан из Хвощёвки.
11 апреля 2019 -
Борис Аксюзов
С каждым новым днем вставать с постели ему было все труднее и труднее. Особенно в зиму.
Непослушными уже руками натягивал на себя охолонувшую за ночь одежду и шел во двор за дровами: без огня не проживешь, ни тебе тепла в избе, ни чаю с сухариками на завтрак. Без обеда можно было и обойтись, есть не больно хотелось по безделью да дремоте, нападавшей на него после утренней суеты. А на ужин готовил он себе с утра гречневую или овсяную кашу, которую разогревал на электроплитке, если свет не отключали по непонятным для него причинам. А когда отключали, ел её холодной.
После завтрака тяжелое время наступало, потому как занять себя было не чем. Живности на подворье он уже никакой не держал, книги читать ему зрение не позволяло, телевизор показывал плохо. Телефон еще фурчал, но с кем было по нему говорить, если в деревне осталось всего пять семей, которые и семьями назвать нельзя – одинокие деды да бабки.
Иногда звонил ему друг из соседней деревни Макашихи, вместе когда-то в одной школе работали, еще при Хрущеве. Иван Иванович физику преподавал, а Александр Семенович был историком, к тому же в партии состоял, из-за чего вскоре его в район забрали, сначала директором школы, а потом заведующим отделом образования. Но когда Советского Союза не стало, падать ему пришлось больно: очутился он в захудалой Макашихе, где должен был историю преподавать, но уже по-новому. Это его и сломало, так как не мог он понять, как может быть другая история вместо той, которую он преподавал почти сорок лет. Слава Богу, проработал он в Макашихе всего год, а потом на пенсию вышел. А вскоре там и школа закрылась, как и в Хвощевке, родной деревне Ивана Ивановича.
Позвонив ему, друг сразу начинал жаловаться на трудную жизнь и ругать новую власть, и это Ивану Ивановичу очень не нравилось, потому что жизнь для него всегда была трудной, а власть – далекой от его забот.
Хотя как еще посмотреть… Ведь благодаря этой власти, по его понятию, два человека регулярно появлялись в его доме раз в месяц: почтальонша Таня, приносившая ему пенсию, и сиделка Лариска, которую ему назначили в собесе по достижению им восьмидесяти лет. Впрочем, сиделкой её нельзя было назвать: она доставляла ему кое-какие продукты и лекарства, забирала в стирку белье и вытирала пыль с телевизора. С тем и исчезала. Даже поговорить с ним ей было недосуг, потому что таких пациентов, как Иван Иванович, у неё в округе было много.
Чтобы как-то скрасить свое безделье, зимой Иван Иванович иногда выходил во двор расчистить двор от снежных сугробов: вдруг кто-нибудь еще приедет из района ему помощь оказать, а до порога-то не добраться.
Летом он любил ходить по грибы да ягоды, благо, что лес был совсем рядом, рукой подать. Но в прошлом году вырос в нем вдруг высокий забор, хорошо видный Ивану Ивановичу из окошка.
Забор был железный, покрашенный зеленой краской, и на нем через каждые пятьдесят метров висело по объявлению, что отныне лес за ним является частной собственностью и вход туда посторонним воспрещен. И теперь вместо брусники и черники Иван Иванович лакомился заморскими фруктами, которые привозила ему Лариска: бананами да апельсинами с толстой кожурой, из которой он себе компот заваривал.
Сын его Вадим, который преподавал в московском институте экономические науки, приезжал к нему раз в год. Подарки ему богатые привозил, опять-таки лекарств гору, обещал ему телевизор наладить. К себе не звал, да это и понятно. Такую обузу взять на себя не каждый захочет, даже родной сын. Тем более, что в семье у него главный не он, а его супруга, женщина суровая и скандальная.
Вот из-за такой жизни и пришла к нему, наверное, эта мысль, что пора уходить, спокойно, без сожалений и страха…
Но тут случилась чужая беда, заставившая его забыть об уходе из этого мира….
Сразу как лег первый снег, Иван Иванович вышел поутру за дровами и услышал, что в соседней избе шум какой-то происходит, будто кто-то там приборку делает.
А в избе той, которая когда-то принадлежала трактористу Василию Никифорову, уже пять лет никто не жил. Хозяин с женой померли рано от какой-то неизлечимой болезни, а дочь их Анжела еще до того в город уехала, и никто в деревне не знал: как она там и что.
Иван Иванович перешагнул через давно завалившийся забор меж их дворами и по глубокому снегу пробрался к крыльцу. Доски с дверей и окон, которыми их забили пять лет тому назад, были уже содраны, снег со ступеней сметен. Не успел Иван Иванович постучаться, как дверь распахнулась настежь, и на крыльцо вышла красивая девушка с тазом в руках.
- Чего вам? – недобро спросила она.
- Я сосед ваш, Новиков Иван Иванович, - представился он. – Слышу, стучат в доме, решил узнать, кто…
- Дядь Ваня! – закричала девушка. – А я вас и не узнала! И вижу, что вы меня тоже… Я – Анжела Никифорова…
- Действительно, не признал, - засмущался он. – Ты ведь в город уезжала совсем не такой… Маленькая была да курносая, а сейчас…Но по школе помню, что была ты умненькой девочкой, почти отличницей…
- А что с того? – воскликнула Анжела, выплеснув воду из таза прямо с крыльца. – Кому мой ум там пригодился? В институт не поступила, пять лет простояла за прилавком на вещевом рынке, шмотками торгуя. За квартиру половину своего заработка отдавала… А теперь…
Тут она осеклась и махнула рукой:
- Да что там говорить! Нынче везде одинаково. Все, кто не наворовал загодя, живут в бедности, а то и в нищете. Вот вы, заслуженный учитель, на Доске Почета висели, а теперь в деревне заброшенной прозябаете, как бомж какой…
От этих слов ему стало как-то холодно и нехорошо, и Анжела, заметив это, сменила тему разговора:
- Вот уберусь в избе, приходите в гости, новоселье отмечать будем! Всех жителей Хвощевки приглашу! Сколько лет не виделись, а, все равно, родные…
- Хорошо, приду, - грустно ответил он и побрел к себе домой.
Веселого новоселья не получилось, хотя действительно на него пришли все деревенские старики и старушки, не знавшие, куда девать себя от скуки и тяжких дум.
Стол Анжела накрыла богатый, с красным вином, запеченной в духовке уткой и шоколадными конфетами. Выпили совсем понемножку, а поели и того меньше, так как отвыкли за столько лет от всяких деликатесов.
И ничем бы это новоселье Ивану Ивановичу не запомнилось, если бы не открывшееся в конце его интересное обстоятельство.
Когда уже одевались в сенях, чтобы разойтись по домам, Мария Стуколова, бывшая фельдшерица хвощевской амбулатории, вдруг приобняла Анжелу за талию и спросила, улыбаясь:
- А ты никак, девка, на сносях?
Анжела сначала смутилась, но потом ответила весело и задорно:
- А если и так! Что из того? Сына рожу, будет он мне подмогой, да и вам веселей станет на деревне!
Посмеялись потихоньку над ее словами, да и разошлись.
Устраиваясь на ночлег, Иван Иванович вдруг подумал: «А хорошо было бы, если у Анжелы на самом деле сын народился. Хоть чуть бы наша деревня ожила да повеселела».
Ему даже представилось, как на лужайке рядом с его домом бегает мальчонка в цветастой рубашке с бумажным самолетиком в руке, и на душе его стало тепло и свободно, словно тот пацаненок был он сам. И он спокойно уснул, не замечая, как задул за окном ветер, завывая в печной трубе, и из- под двери пополз в избу холод.
Утром не вытерпел, позвонил Марии:
- А ты не спросила Анжелу, когда ей рожать?
- А чего спрашивать, коли я сорок лет в Хвощевке роды принимала, - усмехнулась в трубку фельдшерица. – В конце января и родит, коли Бог даст. Ты к ней заглядывай почаще, она тебе сама скажет, как первые схватки начнутся. Тогда сразу звони в район на скорую, чтоб машину прислали. Еще неизвестно, будет ли дорога, так ты, Иваныч, смотри, не оплошай.
Буркнув что-то в ответ, Иван Иванович положил трубку и задумался. Выходило так, что теперь он в ответе за будущую мать и её ребенка. Все остальное население деревни жило далеко от никифоровской избы, несподручно будет старикам да старушкам каждый день по сугробам топать, чтобы о здоровье Анжелы справляться.
Но как ни странно, эта новая забота совсем не показалась ему обременительной, и, думая о ней, Иван Иванович даже задвигался как-то побойчей и во двор стал выходить почаще, чтобы посмотреть, что там соседка делает. Но она из дома выходила редко, а самому зайти ней в гости он считал неудобным
Но на Новый год решил поздравить Анжелу с праздником, собрал подарочек из того, что было про запас и под вечер отправился к ней. Но соседка на стук его дверь не открыла, а когда он, забеспокоясь, вошел сам, то увидел, что она лежит на полу, бледная и почти голая, и старается кричать, но это у неё не получается. Сил, видно, совсем нет.
Тогда догадался Иван Иванович, что лежит она так давно, так как в печь в избе не протоплена и свет с ночи горит.
Откуда у него только силы у него взялись, чтобы поднять её с пола и на кровать перетащить. Укрыл он Анжелу одеялом, сверху шубу накинул и бросился звонить Марии. А та, как назло, трубку не берет, видно вышла из хаты.
И побежал тогда Иван Иванович на другой конец деревни, не чуя под собой ног.
Мария как раз дорожку к избе пробивала: как - никак, праздник, может, гости придут. Увидев его испуганное лицо, сразу спросила:
- В скорую звонил?
- Нет, не успел. Пошел ее с Новым годом поздравить, а она на полу лежит, почти без сознания. Меня, по-моему, не узнала. Так что, Мария, тебе придется роды принимать.
Фельдшерица протянула вперед правую руку, и Иван Иванович заметил, как она мелко и беспрерывно дрожит.
- Видишь это? – спросила Мария. – На медицинском языке это тремор называется. А вторая рука у меня вообще не действует. Ты разве не заметил, как я снег мету? В общем, так… Иди в мою иэбу и звони в район. А я побежала к Анжеле. Может, чем и помогу.
Скорая долго не отвечала, потом раздался молодой, но очень недовольный голос:
- Что там у вас?
Когда он, нещадно торопясь, рассказал, в чем дело, голос в трубке вообще озлобился:
- Вы там в Хвощевке совсем с ума посходили, я вижу. У женщины роды уже начались, а вы только звоните! Дорога к вам неделю как не чищена, а вездеход наш не ремонте!
Выплеснув из себя всю злость на нерасторопных хвощевцев, девушка устало выдохнула:
- Ждите.
Воодушевленный этим коротким словом, Иван Иванович помчался назад. От быстрой ходьбы по морозу першило в горле, иногда и сердечко слегка прихватывало, но он внимания на это как-то не обращал, не до того было.
И подойдя уже к самому дому, услышал там детский крик…
Он присел на завалинку и перекрестился: «Слава Богу, народилось дитя… Живое, коли так кричит…».
Но, войдя в избу, он увидел, что там случилась беда. Анжела неподвижно лежала на кровати, вытянувшись в струнку, глаза ее были закрыты, а лицо бело, как мел…
Скорая так и не приехала… И звонка из района тоже не было. Всю новогоднюю ночь валил снег, а хвощевцы, собравшись всем гуртом в избе у Ивана Ивановича, думали, что им делать дальше.
- Надо милицию вызывать, - сказал Олег Кузьмич, бывший колхозный счетовод.- Она и разрешение на похороны даст и с дитём разберется, куда его деть.
- Ты бы хоть помолчал со своей милицией! – резко возразила ему баба Шура, которая раньше на ферме бригадиром работала. – Скорая не смогла приехать, а милиция тем более…
- У них вертолет должен быть, - не унимался Кузьмич. – Дело-то быстрого решения требует. Покойницу надо схоронить, а пацану еда нужна, чтобы он тоже не преставился.
- Типун тебе на язык! – оборвала его Мария и приказала Ивану Ивановичу. – Давай, звони в район, обрисуй им обстановку!
Но телефон на этот раз молчал. Видно, от сильного снега рухнул в лесу столб, которые не менялись уже лет двадцать, и прекратилась с Хвощевкой вообще всякая связь.
- Давайте, бабы, искать у себя молоко, какое есть, - сказала Мария. – Сухое, сгущенное, пастеризованное, без разницы. Ребенка спасать надо. Он и так уже пятый час без кормежки. А не кричит, потому что слабенький, недоношенным родился…
- А у меня козочка неделю как доится! - радостно сообщила баба Маня.
Мария обняла ее за щуплые плечи и поцеловала в темечко;
- Это хорошо! Неси сюда все, что надоишь. Его сильно разводить надо для новорожденного, так что надолго хватит… Пока не…
Она не договорила, но все поняли, что означает это «Пока не…»
- Теперь собираться будем у Ивана Ивановича, - продолжила она после короткого молчания. – Здесь будем и похороны готовить, и за ребенком ухаживать. Приедет милиция, все рядом…
Но связи не было, и милиция не приезжала. А Иван Иванович вспомнил, что в Хвощевке в последний раз она была еще при советской власти
На третий день, когда снегом уже всю деревню замело, решили Анжелу все же похоронить.
- А не засудят нас? – спросила пугливая баба Маня.
- Кому мы нужны? – ответила ей Мария. – В районе только в собесе и на почте знают, что мы существуем. К тому же, я паспорт Анжелы нашла, и выходит, что она жила без всякой регистрации… Даже в Москве… Родных у нее не было, никто искать ее не будет… О том, что она умерла, знаем только мы, пять стариков из заброшенной деревни, которой скоро и на карте не будет. О ребеночке пока тоже молчите. Думаю, мы его выходим без чужой помощи. А потом видно будет, как его узаконить, чтобы он не был таким же брошенным, как мы. У меня еще много знакомых медиков есть, которые знают, как это можно сделать. А сейчас главное, чтобы он у нас здоровеньким рос…
Она подошла к люльке, которую притащил уже в дом Ивана Ивановича бывший счетовод, и взяла мальчика на руки. Тот слабо попискивал и моргал огромными глазами на худеньком лице.
Мария поднесла ребенка к окну и улыбнулась ему:
- А пока ты будешь Хвощевским Михаилом Ивановичем. Мишей я решила тебя назвать, потому знала одного очень хорошего человека с этим именем, а Ивановичем ты будешь прозываться потому, что теперь твой отец – Новиков Иван Иванович, наш заслуженный учитель, который уж знает, как детей растить и воспитывать… А мы, бабы, будем здесь по очереди дежурить и помогать ему в этом…
Она подошла к Ивану Ивановичу и протянула ему сверток:
- Держи сыночка, Ваня… Ты теперь у нас хвощевский Жан Вальжан… Слышал о таком?
- Как не слышать? – смущенно пробормотал Иван Иванович, прижимая к себе спеленутого младенца. – Зачитывался когда-то романом об этом человеке. А вот подумать не мог, что стану им на старости лет…
Рейтинг: 0
185 просмотров
Комментарии (0)
Нет комментариев. Ваш будет первым!
