Чем жив человек ...

       Чуть весной  запахло, как всё смешалось в деревне  Оболомовке.

   Во-первых, ушел от жены и троих детей  Васька  Катюхин, бывший  завклубом, а нынче безработный, промышлявший  на селе малярными работами.  А семью он бросил ради молоденькой фельдшерицы Виктории,  присланной из райцентра месяц всего назад. Она наняла его наличники покрасить в своей новой квартире, после чего они и сошлись. А Марья Катюхина с тремя детьми оказалась теперь в безвыходном положении, так как никаких алиментов от  Васьки ей не ожидалось по причине того, что на работе он нигде  не числился. А от родных помощи она не могла получить, будучи круглой сиротой.

  Во-вторых, жена местного милиционера, а  по-нынешнему полицейского,   Петра Варенникова, честно призналась ему в том, что полюбила прапорщика из авиационной части, расположенной  поблизости. Он часто  приезжал на мотоцикле в сельский магазин за водкой, где они и встретились. Мужу Дарья сразу сказала, что теперь он может выбирать: либо уйти  из дому, принадлежавшего ей, либо жить под одной крышей, но  поврозь, не показывая сельчанам, как будто что случилось.  Но скрыть такое положение дел было трудно, особенно от соседей, и вскоре вся Оболомовка заговорила об этом.

И, в-третьих, вернулся в родное село из-за границы Боря Хазин по прозвищу   «Техас», так как он с детства очень любил ковбойские фильмы.  Поэтому, уехав сначала  в Израиль, он очень скоро перебрался оттуда  в Америку, где, как говорили, весьма преуспел в торговом бизнесе. Его отец, скромный колхозный  бухгалтер, тоже собирался  эмигрировать на родину предков, но не дожил до этого, скончавшись от инфаркта в тот самый  день, когда было объявлено, что Советского Союза и его Коммунистической Партии, в которой старший Хазин состоял целых сорок лет, больше не существуют.

  Вот такие события произошли  в Оболомовке ранней весной, и, понятно,  вызвали огромный, как сейчас говорят, резонанс среди населения.

  Бабы по цепочке, от двора к двору, передавали друг дружке свое мнение по поводу случившегося,   а мужики, собравшись вечером, как обычно, покурить у клуба, сразу стали задавать вопросы: что же это происходит  у них на селе, и кто в этом виноват. 

  Ни Васька Катюхин, ни Петр Варенников, ни, тем более, Боря Хазин, не знали, что  станут предметом обсуждения на этой сходке, а потому тоже пришли покурить  и пообщаться с мужской частью населения Оболомовки.

  Но разговор пошел крутой.

  - Слушай, молодожен, - обратился к Катюхину  дед Захар,  пенсионер еще с советских времен, - ты когда думаешь детям алименты платить? Мария у моей бабки уже тыщу рублей  в долг взяла, говорит, что детей кормить нечем.

  - А ты кто такой, чтобы  меня об этом спрашивать? - огрызнулся Катюхин. – Вот устроюсь на работу и заплачу.

  - Куда ты устроишься? Клуб твой уж который год стоит заколоченный,  маляр из тебя никакой, на земле работать ты слабоват будешь. А спрашиваю я тебя, потому что теперь ты мой должник: Мария сказала, что деньги отдаст из твоих алиментов. А  если их не будет, я с тебя первым делом спрошу, а властям сообщу, что живешь ты двоеженцем, то есть, не по закону нашего государства.  Правильно я говорю, господин участковый?

  Этот вопрос относился уже к Петру Варенникову как единственному представителю официальной власти  на сходке,  и застал он его врасплох, так как полицейский, почуяв, что здесь пахнет жареным, уже собирался тихонечко уйти. Но не успел…

 - Я думаю, что говоришь  ты правильно, - солидно ответил он и уже собрался развить свою мысль дальше, как раздался смешливый голос Гришки  Поелуева, бывшего шофера председательской «Волги»:

   - А ты лучше, Петро, скажи, будешь ты теперь штрафовать прапорщика Лукьянова за вождение мотоцикла в нетрезвом виде  или простишь его как нового члена своей семьи?

  Раздался общий хохот, который, однако, тут же стих, так как шутка относилась опять - таки к представителю власти, с которой шутить было опасно. 

  А мудрый дед Захар ловко перекинул тему разговора на Борю Хазина:

  - А ты, Техас, чего сник? Непривычно стало  с мужиками у клуба погуторить? А нам в диковинку тебя нынче здесь увидеть. Вопрос один нас мучит: и чего это ты  сбёг из своей Америки?  Может, объяснишь нам, дуралеям.

  - Трудно это объяснить, дед Захар, - задумчиво ответил Боря, доставая из кармана цветастую пачку сигарет. – Но я попробую. Вот представь себе, что живешь ты где-нибудь возле Северного полюса, где кроме снега и холода ничего нет. С риском для жизни охотишься на медведей, чтобы было чем детей накормить,  и  плавник на берегу собираешь, чтобы огонь в чуме горел.  А потом враз просыпаешься в тропиках, где фрукты прямо улицах растут, люди ходят почти голые, и все они какие-то  беззаботные и бездумные от такого изобилия. Сначала ты радуешься всему этому, а потом становится тебе противно от такой жизни. Потому что привык ты с детства все добывать себе тяжелым трудом и дело иметь с такими же людьми, как ты: мужественными, но добрыми. Вот и мне так стало там, в Америке…

  - Понятно, - вздохнул дед Захар. – Хотя многие из нас, наверное, на такое не решились бы: сбечь от сплошного изобилия в нашу нищую деревню….  А теперь расскажи нам про свои планы: как собираешься на родной земле жизнь свою строить?

  - Дай приглядеться, дед Захар, - ответил Боря, слегка важничая. -  Прежде чем свое дело начать, надо все хорошо взвесить. А иначе можно ни с чем остаться.

  - Понятно! – выкрикнул Поелуев. – Вложишь свои американские доллары в землю российскую, наймешь нас на себя горбатиться, а сам будешь на веранде  виски пить с «Кока- Колой». Картина художника Репина получается,  из нашего проклятого прошлого.  

  - Нет, Григорий, - спокойно ответил Боря. – Земли я у вас покупать не буду, хотя треть её гуляет, кустарником сплошь заросла. Я в районе справки навел, что положено мне два надела как гражданину России и бывшему жителю Оболоновки. Вспашу я эту землю, поставлю на них теплицы и буду выращивать клубнику. Понятно, приглашу на работу человек пять, платить им буду побольше, чем они в колхозе получали. А во время сбора урожая пусть хоть вся деревня на работу выходит, потому что убирать клубнику надо быстро, а зарплата будет зависеть от выработки: сколько собрал, столько и получил.

 Раздался недоверчивый гул голосов, и только один Гришка весело и звонко рассмеялся:

  - А скажи-ка ты мне, Техас, ты в Америке тупым стал или от рождения  таким был? Ты когда-нибудь видел  в наших краях клубничные плантации? Да у нас бабы в огородах её не садят, разве что для того, чтобы детям ягодой побаловаться. И куда ты ее продавать повезешь? В Москву или в Санкт-Петербург? У нас даже в райцентре она круглый год на прилавках лежит, та, что из Турции привезли.  И не портится, зараза, будто из поролона сделанная.

  - Гришка, кончай цирк устраивать!  - строго оборвал его дед Захар. – Сказал же тебе Боря, что он еще думать будет, куда ему свой капитал вложить. А нам всем надо подумать о посевной. Что-то Иван Петрович молча сидит. Может, в этом году мы яровой хлеб и  сеять не будем?

  Иван Петрович Зубков прозывался  в округе фермером и был мужиком пронырливым и умным. После распада колхоза он почти за бесценок приватизировал всю его технику,  взял в аренду земельные наделы сельчан и выращивал на них ячмень рожь и пшеницу. Жители Оболомовки  работали на посевной и уборке урожая, а осенью получали заработную и арендную плату, часть – деньгами, часть – зерном. Тем они и жили.

  Иван Петрович встал и для чего-то снял свой цигейковый треух. Потом глухо и печально начал говорить:

   - А я сижу и молчу, потому  что ожидаю, когда вы все эти бабские сплетни перетрете  и о делах подумаете. Озимые у нас  взошли хорошие, урожай их должны мы собрать неплохой. Но чем мы его убирать будем и как яровые сеять, я не знаю. Техника наша вышла из строя почти вся. Трактор один остался, а комбайнов и вовсе ни одного. Оно и понятно: они у нас не то что старые, а просто древние, как мамонты. Ремонтировать их больше нельзя, потому что запчастей для них нет и сделать их мы возможности не имеем по причине отсутствия у нас мастерских. Обращался я к соседям, но у них та же картина, даже хуже: вдобавок ко всему горючее у них закончилось, а новое подорожало. Так что думайте, мужики, что делать будем.

  Мужики думали долго, не сказав ни слова, потому что всё было ясно: без техники им не прожить.

  И один только Гришка, как всегда,  решил вопрос по-своему, закричав смешливо :

  - А мы на коровах  землю вспашем!  А посеем дедовским способом: в торбу зерна насыпем и пойдем его по полю разбрасывать. Скосим урожай серпами да косами, цепами помолотим, на ветру провеем!

  Но никто даже не улыбнулся  на это смешное предложение. Все дружно задымили папиросами, не глядя друг на друга.

  И тут раздался  какой-то неуверенный и будто   виноватый голос Бори Хазина:

  - У меня есть предложение… Завтра в порт Новороссийск  приходит судно с моей техникой. Это три  трактора, совсем новых,  без пробега,  культиватор и  две грузовых машины с прицепами. Вы можете всем этим воспользоваться. Платы я с вас не возьму, осенью рассчитаемся зерном, наравне со всеми, потому что в этом году я свои наделы тоже отдаю Ивану Петровичу  в аренду.

  После его слов, оживились мужики, задвигались, а тут и луна огромная из-за леса встала, и посветлело в мире, как и в душах приунывших было оболомцев.

  А точку в разговоре поставил всё-таки Гришка Поелуев, выкрикнувший на прощание весело, но со значением:

  - Оказывается, и среди олигархов есть понятливые люди! Или ты, Техас, не дорос еще до них? Тогда заходи ко мне, выпьем на брудершафт!

 

  С посевной справились по-скорому:  с погодой подфартило, да и американская техника работала без сбоев.

  А к уборочной отремонтировали  пару комбайнов, засыпали в закрома неплохой урожай и, покончив с делами, собрались снова у клуба, поговорить про жизнь.

  А надо сказать, что вскоре она пошла в Оболомовке совсем другим путем, словно вспомнили люди после трудной страды, что должна быть у них совесть и долг перед другими. Правда, не все …

  Во-первых, Васька Катюхин вернулся в семью и покаялся перед Марьей и детьми в том, что поступил не по-людски, бросив их на произвол судьбы.

  А  Петр Варенников оказался сосем не таким, каким его стали считать в Оболомовке, думая, что он не сможет  положить конец своему позорному  существованию в  семье с двумя мужиками.

  Когда он почувствовал, что терпению его приходит конец и застрелить прапорщика, наглевшего с каждым днем, ему не представит труда,  Петр сдал пистолет и удостоверение участкового в районное отделение и пошел работать в артель хлеборобов.

  А прапорщик вскоре ушел в отставку и уехал на Украину, откуда был родом. Так и осталась Дарья одна-одинешенька. Говорят, что просила  она Петра вернуться в свой дом, но тот предпочел жить в бывшей колхозной конторе, где сердобольный Иван  Петрович выделил ему комнату.

  А вот у Техаса его коммерческие планы не сбылись, так как с первых же шагов стали ставить ему  районные власти всяческие препоны. Намекали ему, конечно, о необходимости дать «на лапу», и тогда, мол,  пойдет всё, как на мази, но Боря еще от папы – бухгалтера знал, что этого делать нельзя, так дача взятки тоже преследуется законом.

  Поэтому   последнее собрание у клуба на исходе лета вышло грустным: Боря Хазин, выручивший оболомовцев в самую трудную минуту,  снова уезжал в Америку. Не обрадовало мужиков даже то, что всю технику он оставляет им в собственность и земельные наделы тоже.

 Курили молча, потому что говорить было не о чем. Даже Гришка Поелуев не стал выступать со своими всегдашними шуточками…

      Неожиданно пошел дождь, первый этим летом. Мужики сначала радостно загудели, предвидя облегченье от жары, но потом быстренько разошлись: зря мокнуть под дождем никому не хотелось.

  Один дед Захар остался сидеть на лавочке, пряча в ладонях цигарку. 

  «Вот как, однако, получается, - подумал он. – Выходит, спасение наше  от земли идет. Собрала она нас гуртом и заставила подумать, как и чего ради мы живем на этом свете. Не зря ведь Васька к Марии да к детям вернулся. А Петр не посмотрел на то, что прапорщик  у него в доме власть захватил и показал ему, на что он способный. А Борька Хазин  вообще забыл, что его Техасом всю жизнь  кличут,  и понял, где его настоящее место… Тракторов своих не пожалел для людей… А насчет его отъезда мы еще посмотрим… Завтра поедем с Зубковым  в область, спросим у главного прокурора, почему у нас в районе законы не исполняют...»

 Он кинул размокшую цигарку в лужу и, не торопясь, пошел домой, аж на другой конец деревни…  

 

© Copyright: Борис Аксюзов, 2019

Регистрационный номер №0447723

от 20 мая 2019

[Скрыть] Регистрационный номер 0447723 выдан для произведения:

       Чуть весной  запахло, как всё смешалось в деревне  Оболомовке.

   Во-первых, ушел от жены и троих детей  Васька  Катюхин, бывший  завклубом, а нынче безработный, промышлявший  на селе малярными работами.  А семью он бросил ради молоденькой фельдшерицы Виктории,  присланной из райцентра месяц всего назад. Она наняла его наличники покрасить в своей новой квартире, после чего они и сошлись. А Марья Катюхина с тремя детьми оказалась теперь в безвыходном положении, так как никаких алиментов от  Васьки ей не ожидалось по причине того, что на работе он нигде  не числился. А от родных помощи она не могла получить, будучи круглой сиротой.

  Во-вторых, жена местного милиционера, а  по-нынешнему полицейского,   Петра Варенникова, честно призналась ему в том, что полюбила прапорщика из авиационной части, расположенной  поблизости. Он часто  приезжал на мотоцикле в сельский магазин за водкой, где они и встретились. Мужу Дарья сразу сказала, что теперь он может выбирать: либо уйти  из дому, принадлежавшего ей, либо жить под одной крышей, но  поврозь, не показывая сельчанам, как будто что случилось.  Но скрыть такое положение дел было трудно, особенно от соседей, и вскоре вся Оболомовка заговорила об этом.

И, в-третьих, вернулся в родное село из-за границы Боря Хазин по прозвищу   «Техас», так как он с детства очень любил ковбойские фильмы.  Поэтому, уехав сначала  в Израиль, он очень скоро перебрался оттуда  в Америку, где, как говорили, весьма преуспел в торговом бизнесе. Его отец, скромный колхозный  бухгалтер, тоже собирался  эмигрировать на родину предков, но не дожил до этого, скончавшись от инфаркта в тот самый  день, когда было объявлено, что Советского Союза и его Коммунистической Партии, в которой старший Хазин состоял целых сорок лет, больше не существуют.

  Вот такие события произошли  в Оболомовке ранней весной, и, понятно,  вызвали огромный, как сейчас говорят, резонанс среди населения.

  Бабы по цепочке, от двора к двору, передавали друг дружке свое мнение по поводу случившегося,   а мужики, собравшись вечером, как обычно, покурить у клуба, сразу стали задавать вопросы: что же это происходит  у них на селе, и кто в этом виноват. 

  Ни Васька Катюхин, ни Петр Варенников, ни, тем более, Боря Хазин, не знали, что  станут предметом обсуждения на этой сходке, а потому тоже пришли покурить  и пообщаться с мужской частью населения Оболомовки.

  Но разговор пошел крутой.

  - Слушай, молодожен, - обратился к Катюхину  дед Захар,  пенсионер еще с советских времен, - ты когда думаешь детям алименты платить? Мария у моей бабки уже тыщу рублей  в долг взяла, говорит, что детей кормить нечем.

  - А ты кто такой, чтобы  меня об этом спрашивать? - огрызнулся Катюхин. – Вот устроюсь на работу и заплачу.

  - Куда ты устроишься? Клуб твой уж который год стоит заколоченный,  маляр из тебя никакой, на земле работать ты слабоват будешь. А спрашиваю я тебя, потому что теперь ты мой должник: Мария сказала, что деньги отдаст из твоих алиментов. А  если их не будет, я с тебя первым делом спрошу, а властям сообщу, что живешь ты двоеженцем, то есть, не по закону нашего государства.  Правильно я говорю, господин участковый?

  Этот вопрос относился уже к Петру Варенникову как единственному представителю официальной власти  на сходке,  и застал он его врасплох, так как полицейский, почуяв, что здесь пахнет жареным, уже собирался тихонечко уйти. Но не успел…

 - Я думаю, что говоришь  ты правильно, - солидно ответил он и уже собрался развить свою мысль дальше, как раздался смешливый голос Гришки  Поелуева, бывшего шофера председательской «Волги»:

   - А ты лучше, Петро, скажи, будешь ты теперь штрафовать прапорщика Лукьянова за вождение мотоцикла в нетрезвом виде  или простишь его как нового члена своей семьи?

  Раздался общий хохот, который, однако, тут же стих, так как шутка относилась опять - таки к представителю власти, с которой шутить было опасно. 

  А мудрый дед Захар ловко перекинул тему разговора на Борю Хазина:

  - А ты, Техас, чего сник? Непривычно стало  с мужиками у клуба погуторить? А нам в диковинку тебя нынче здесь увидеть. Вопрос один нас мучит: и чего это ты  сбёг из своей Америки?  Может, объяснишь нам, дуралеям.

  - Трудно это объяснить, дед Захар, - задумчиво ответил Боря, доставая из кармана цветастую пачку сигарет. – Но я попробую. Вот представь себе, что живешь ты где-нибудь возле Северного полюса, где кроме снега и холода ничего нет. С риском для жизни охотишься на медведей, чтобы было чем детей накормить,  и  плавник на берегу собираешь, чтобы огонь в чуме горел.  А потом враз просыпаешься в тропиках, где фрукты прямо улицах растут, люди ходят почти голые, и все они какие-то  беззаботные и бездумные от такого изобилия. Сначала ты радуешься всему этому, а потом становится тебе противно от такой жизни. Потому что привык ты с детства все добывать себе тяжелым трудом и дело иметь с такими же людьми, как ты: мужественными, но добрыми. Вот и мне так стало там, в Америке…

  - Понятно, - вздохнул дед Захар. – Хотя многие из нас, наверное, на такое не решились бы: сбечь от сплошного изобилия в нашу нищую деревню….  А теперь расскажи нам про свои планы: как собираешься на родной земле жизнь свою строить?

  - Дай приглядеться, дед Захар, - ответил Боря, слегка важничая. -  Прежде чем свое дело начать, надо все хорошо взвесить. А иначе можно ни с чем остаться.

  - Понятно! – выкрикнул Поелуев. – Вложишь свои американские доллары в землю российскую, наймешь нас на себя горбатиться, а сам будешь на веранде  виски пить с «Кока- Колой». Картина художника Репина получается,  из нашего проклятого прошлого.  

  - Нет, Григорий, - спокойно ответил Боря. – Земли я у вас покупать не буду, хотя треть её гуляет, кустарником сплошь заросла. Я в районе справки навел, что положено мне два надела как гражданину России и бывшему жителю Оболоновки. Вспашу я эту землю, поставлю на них теплицы и буду выращивать клубнику. Понятно, приглашу на работу человек пять, платить им буду побольше, чем они в колхозе получали. А во время сбора урожая пусть хоть вся деревня на работу выходит, потому что убирать клубнику надо быстро, а зарплата будет зависеть от выработки: сколько собрал, столько и получил.

 Раздался недоверчивый гул голосов, и только один Гришка весело и звонко рассмеялся:

  - А скажи-ка ты мне, Техас, ты в Америке тупым стал или от рождения  таким был? Ты когда-нибудь видел  в наших краях клубничные плантации? Да у нас бабы в огородах её не садят, разве что для того, чтобы детям ягодой побаловаться. И куда ты ее продавать повезешь? В Москву или в Санкт-Петербург? У нас даже в райцентре она круглый год на прилавках лежит, та, что из Турции привезли.  И не портится, зараза, будто из поролона сделанная.

  - Гришка, кончай цирк устраивать!  - строго оборвал его дед Захар. – Сказал же тебе Боря, что он еще думать будет, куда ему свой капитал вложить. А нам всем надо подумать о посевной. Что-то Иван Петрович молча сидит. Может, в этом году мы яровой хлеб и  сеять не будем?

  Иван Петрович Зубков прозывался  в округе фермером и был мужиком пронырливым и умным. После распада колхоза он почти за бесценок приватизировал всю его технику,  взял в аренду земельные наделы сельчан и выращивал на них ячмень рожь и пшеницу. Жители Оболомовки  работали на посевной и уборке урожая, а осенью получали заработную и арендную плату, часть – деньгами, часть – зерном. Тем они и жили.

  Иван Петрович встал и для чего-то снял свой цигейковый треух. Потом глухо и печально начал говорить:

   - А я сижу и молчу, потому  что ожидаю, когда вы все эти бабские сплетни перетрете  и о делах подумаете. Озимые у нас  взошли хорошие, урожай их должны мы собрать неплохой. Но чем мы его убирать будем и как яровые сеять, я не знаю. Техника наша вышла из строя почти вся. Трактор один остался, а комбайнов и вовсе ни одного. Оно и понятно: они у нас не то что старые, а просто древние, как мамонты. Ремонтировать их больше нельзя, потому что запчастей для них нет и сделать их мы возможности не имеем по причине отсутствия у нас мастерских. Обращался я к соседям, но у них та же картина, даже хуже: вдобавок ко всему горючее у них закончилось, а новое подорожало. Так что думайте, мужики, что делать будем.

  Мужики думали долго, не сказав ни слова, потому что всё было ясно: без техники им не прожить.

  И один только Гришка, как всегда,  решил вопрос по-своему, закричав смешливо :

  - А мы на коровах  землю вспашем!  А посеем дедовским способом: в торбу зерна насыпем и пойдем его по полю разбрасывать. Скосим урожай серпами да косами, цепами помолотим, на ветру провеем!

  Но никто даже не улыбнулся  на это смешное предложение. Все дружно задымили папиросами, не глядя друг на друга.

  И тут раздался  какой-то неуверенный и будто   виноватый голос Бори Хазина:

  - У меня есть предложение… Завтра в порт Новороссийск  приходит судно с моей техникой. Это три  трактора, совсем новых,  без пробега,  культиватор и  две грузовых машины с прицепами. Вы можете всем этим воспользоваться. Платы я с вас не возьму, осенью рассчитаемся зерном, наравне со всеми, потому что в этом году я свои наделы тоже отдаю Ивану Петровичу  в аренду.

  После его слов, оживились мужики, задвигались, а тут и луна огромная из-за леса встала, и посветлело в мире, как и в душах приунывших было оболомцев.

  А точку в разговоре поставил всё-таки Гришка Поелуев, выкрикнувший на прощание весело, но со значением:

  - Оказывается, и среди олигархов есть понятливые люди! Или ты, Техас, не дорос еще до них? Тогда заходи ко мне, выпьем на брудершафт!

 

  С посевной справились по-скорому:  с погодой подфартило, да и американская техника работала без сбоев.

  А к уборочной отремонтировали  пару комбайнов, засыпали в закрома неплохой урожай и, покончив с делами, собрались снова у клуба, поговорить про жизнь.

  А надо сказать, что вскоре она пошла в Оболомовке совсем другим путем, словно вспомнили люди после трудной страды, что должна быть у них совесть и долг перед другими. Правда, не все …

  Во-первых, Васька Катюхин вернулся в семью и покаялся перед Марьей и детьми в том, что поступил не по-людски, бросив их на произвол судьбы.

  А  Петр Варенников оказался сосем не таким, каким его стали считать в Оболомовке, думая, что он не сможет  положить конец своему позорному  существованию в  семье с двумя мужиками.

  Когда он почувствовал, что терпению его приходит конец и застрелить прапорщика, наглевшего с каждым днем, ему не представит труда,  Петр сдал пистолет и удостоверение участкового в районное отделение и пошел работать в артель хлеборобов.

  А прапорщик вскоре ушел в отставку и уехал на Украину, откуда был родом. Так и осталась Дарья одна-одинешенька. Говорят, что просила  она Петра вернуться в свой дом, но тот предпочел жить в бывшей колхозной конторе, где сердобольный Иван  Петрович выделил ему комнату.

  А вот у Техаса его коммерческие планы не сбылись, так как с первых же шагов стали ставить ему  районные власти всяческие препоны. Намекали ему, конечно, о необходимости дать «на лапу», и тогда, мол,  пойдет всё, как на мази, но Боря еще от папы – бухгалтера знал, что этого делать нельзя, так дача взятки тоже преследуется законом.

  Поэтому   последнее собрание у клуба на исходе лета вышло грустным: Боря Хазин, выручивший оболомовцев в самую трудную минуту,  снова уезжал в Америку. Не обрадовало мужиков даже то, что всю технику он оставляет им в собственность и земельные наделы тоже.

 Курили молча, потому что говорить было не о чем. Даже Гришка Поелуев не стал выступать со своими всегдашними шуточками…

      Неожиданно пошел дождь, первый этим летом. Мужики сначала радостно загудели, предвидя облегченье от жары, но потом быстренько разошлись: зря мокнуть под дождем никому не хотелось.

  Один дед Захар остался сидеть на лавочке, пряча в ладонях цигарку. 

  «Вот как, однако, получается, - подумал он. – Выходит, спасение наше  от земли идет. Собрала она нас гуртом и заставила подумать, как и чего ради мы живем на этом свете. Не зря ведь Васька к Марии да к детям вернулся. А Петр не посмотрел на то, что прапорщик  у него в доме власть захватил и показал ему, на что он способный. А Борька Хазин  вообще забыл, что его Техасом всю жизнь  кличут,  и понял, где его настоящее место… Тракторов своих не пожалел для людей… А насчет его отъезда мы еще посмотрим… Завтра поедем с Зубковым  в область, спросим у главного прокурора, почему у нас в районе законы не исполняют...»

 Он кинул размокшую цигарку в лужу и, не торопясь, пошел домой, аж на другой конец деревни…  

 

 

Жан Вальжан из Хвощёвки.

Тристан и Изольда с Большой Ордынки.