ЭТОТ ПРОТИВНЫЙ ДЕТСКИЙ САД

2 мая 2015 - Ирина Перепелица

Моя мама в нашем небольшом городке, была самой молодой, самой красивой, и самой талантливой мамочкой на свете. Она чудесно пела высоким, красивым голосом народные песни и обшивала себя, меня, и всех своих подруг модными платьями. Потому что в те далёкие 60-ые, всё и вся было дефицитом. А ещё она работала на фабрике в три смены, и всё это ради неё, долгожданной квартиры, и училась при этом заочно в техникуме. Очень рано моя мамочка выскочила замуж, в 19 -- родила меня, а через 5 лет быстренько развелась. И в результате этих нехитрых манипуляций, воспитывала меня одна, оставаясь всё такой молодой и ослепительно красивой. Вернее нет, не одна, а вместе с моей, тогда ещё совсем нестарой, бабушкой. Это раннее замужество навсегда перечеркнуло заветную мечту об оперной сцене, заменив её обыденностью серых, одинаковых будней. Так мы и жили втроём, эдаким небольшим бабьим царством.
А между тем, в апреле, мне исполнилось 6 лет, и я перешла в старшую группу детского сада. Признаться честно, сад я не любила из-за нашей зловредной воспитательницы Татьяны Ивановны, которую мы прозвали Баба Яга, хотя лет ей было всего сорок с небольшим. Дамочка эта была черна волосом, худа комплекцией, и с каким-то противным, невыразительным голосом. Но зато как громко и выразительно она умела кричать на нас. А ещё, она заставляла меня пить кипячёное молоко с ненавистными пенками, от которого у меня сжималось горло в приступах тошноты. Мы боялись и не любили Татьяну Ивановну, и эта нелюбовь, к сожалению, была взаимной. Поэтому все с открытой завистью смотрели на выпускников, покидающих детсад, что моментально превращало их в далёких инопланетян -- школьников.
И вот однажды, я, тихая и послушная доченька, устроила настоящий бунт, заявив во всеуслышание: "Никогда, никогда не пойду в этот противный детский сад! Я хочу -- в школу!" Это случилось в августе, после отдыха у родственников на Азовском море, и в тягостном ожидании возврата в свой нелюбимый детский сад. Такой смелости от меня не ожидал никто, и мои домашние были немало удивлены, но не перечили, а мудро решили переждать -- авось, моя дурь пройдёт. Но я не сдавалась, и упорно твердила каждый вечер, размазывая слёзы по чумазым щекам: "Этот противный детский сад! Этот противный детский сад!" И моя, самая умная на свете мамочка, наконец, сдалась, и согласилась отдать меня в школу.
На моё счастье, в соседнем доме жила завуч, и она сообщила нам любопытную новость: директора не будет весь сентябрь. А потому, на свой страх и риск, она примет меня в первый класс с испытательным сроком в один месяц. Если я оправдаю её доверие -- буду зачислена в школу, а если нет — вернусь в свой противный детский сад.
О-ооо! Я была на седьмом небе от счастья. А как мне завидовали все детсадовцы! И вот уже куплена новая форма, портфель, пенал, ручка с перьями, и всё-всё-всё. Наконец-то наступило долгожданное 1 сентября! И моя, самая молодая на свете мамочка, вплела в светлые косички своей доченьки белые капроновые ленточки, нарядила её в новую школьную форму с белым передничком, и вручила букет ярких астр, завернутых в газету. Сама же взяла мой серо-голубой портфель, и отвела меня за руку в фотоателье. Ну, почему, почему ты не встала рядом со мной, моя милая, любимая мамочка? На этом фото я стою одна, удивлённо глядя в тёмный объектив, из которого должна была вылететь обещанная птичка.
Мою первую учительницу звали Катерина Устиновна. Мне тогда она показалась почему-то старой, хотя ей не было и сорока. Она олицетворяла собой образ учительницы тех лет: невысокого роста, всегда в прямой юбке чуть ниже колена, с белой блузой и трикотажной кофтой на пуговицах, и дополнял её облик неизменно широкий гребень в коротких волнистых волосах. Характер у нашей учительницы был под стать её внешности -- в меру строгий, и в меру добрый. Мы её немного побаивались, но зато очень уважали, потому что для нас, сорока двух учеников, она была тогда непререкаемым авторитетом.
Меня вписали в журнал карандашом, самой последней по алфавиту. Если что -- сотрут и забудут, как неудавшийся эксперимент. И начались мои нелёгкие школьные будни. Так как я была самой младшей в классе, Катерина Устиновна относилась ко мне более снисходительно, чем к другим детям, и даже немного жалела. Но, проскочив подготовительную группу детского сада, к школе я оказалась совершенно не готовой не столько физически, сколько морально. Ведь в душе я была ещё детсадовским ребёнком: могла принести в класс куколку и пеленать её на коленях во время урока, была очень невнимательна, рассеянна, постоянно глазела в окно, около которого сидела. А ещё, могла негромко напевать, не разжимая губ и наивно полагая, что меня никто не слышит. Но все эти шалости мне великодушно прощались, и каждую неделю завуч, моя протеже, неизменно справлялась о моих успехах. Вот только успехов, увы, не было и в помине.
А дома, по вечерам, моя самая лучшая на свете мамочка, превращалась в строгую занудную учительницу, заставляя меня писать-переписывать эти бесконечные ряды буковок и циферок. Особенно мне не удавалась цифра 9. Она выходила с какой-то малюсенькой головой и огромным хвостом, что выводило из себя мою мамочку. "Не будешь стараться -- быстренько вернёшься назад, в свой противный детский сад!"-- грозно выговаривала она, теряя терпение от моих каракулей. Этот страшный аргумент приводил меня в отчаяние, и, всхлипывая, снова и снова выводила эти ненавистные буковки и циферки.
В один прекрасный вечер я читала новое слово "оса", а рядом была картинка. Медленно, по слогам, произношу:"О-са". Мама спрашивает:"Ну-у, и что же получилось?" А я быстренько отвечаю, глядя на картинку: "Пчела!" Мама весело хохочет и снова заставляет перечитывать это слово. Но я каждый раз упорно твержу -- "пчела", не понимая причины маминого смеха. Кстати, каждое новое слово я умудрялась прочесть неправильно. Вместо "фашистские вАрвары", читала -- "фашистские варвАры", вместо "кАбель под напряжением" -- "кабЕль под напряжением", чем вызывала гомерический хохот у окружающих.
Так прошёл мой первый школьный месяц. И если б не настойчивость моей самой красивой на свете мамочки, то пришлось бы мне вернуться в свой противный детский сад. Но, вместе с ней, мы "героически" выдержали испытательный срок. А когда в школе появился директор, то был немало удивлён, что я записана в школу, и до сих пор продолжаю учиться в первом классе. И вот однажды, после уроков, он пришёл посмотреть, и решить мою дальнейшую судьбу. Отзвенел последний звонок, и все дети ушли домой. В классе остались только я, Катерина Устиновна, и директор -- невысокий, статный, с седой шевелюрой, и каким-то военным орденом на груди. Этот бывший командир долго молчал, глядя на меня и думая о чём-то, о своём. Я же сидела за партой ни жива, и ни мертва. Наконец, он медленно произнёс, ни к кому не обращаясь:"И что же нам с тобой делать, а?" Тут я не выдержала и горько разрыдалась, сбивчиво повторяя сквозь слёзы:"Дяденька, не отдавайте меня в детский сад, не отдавайте меня в детский сад!" Директор грустно улыбнулся, погладил меня по волосам, и тихо сказал:"Не бойся, дочка, не отдам."

И моя участь была решена.

Регистрационный номер №0286101

от 2 мая 2015

[Скрыть] Регистрационный номер 0286101 выдан для произведения: Моя мама в нашем небольшом городке, была самой молодой, самой красивой, и самой талантливой мамочкой на свете. Она чудесно пела высоким, красивым голосом народные песни, обшивала себя, меня, и всех своих подруг модными платьями, потому что в те далёкие 60-ые, всё и вся было дефицитом. А ещё она работала на фабрике в три смены, и всё это ради неё, долгожданной квартиры, и училась заочно в техникуме. Очень рано моя мамочка выскочила замуж, в 19 -- быстренько родила меня, через 5 лет также быстренько развелась, и в результате этих нехитрых манипуляций, воспитывала меня одна, оставаясь всё такой молодой и ослепительно красивой. Точнее нет, не одна, а вместе с моей, тогда ещё совсем нестарой, бабушкой. Это раннее замужество навсегда перечеркнуло заветную мечту об оперной сцене, заменив её обыденностью серых, одинаковых будней. Так мы и жили втроём, эдаким небольшим бабьим царством.
А между тем, в апреле, мне исполнилось 6 лет, и я перешла в старшую группу детского сада. Признаться честно, сад я не любила из-за нашей зловредной воспитательницы Татьяны Ивановны, которую мы прозвали Баба Яга, хотя лет ей было всего сорок с небольшим. Дамочка эта была черна волосом, худа комплекцией, и с каким-то противным, невыразительным голосом. Но зато как громко и выразительно она умела кричать на нас. А ещё, эта мымра, заставляла меня пить кипячёное молоко с ненавистными пенками, от которого у меня почему-то сжималось горло в приступах тошноты. Мы боялись и не любили Бабу Ягу, и эта нелюбовь, к сожалению, была взаимной. Поэтому все с открытой завистью смотрели на выпускников, покидающих детсад, что моментально превращало их в далёких инопланетян -- школьников...
И вот однажды я, тихая и послушная девочка, устроила настоящий бунт, заявив во всеуслышание: "Никогда, никогда не пойду больше в этот противный детский сад! Я хочу -- в школу!" Это случилось в августе, после отдыха у родственников на море, и в тягостном ожидании возврата назад, в этот нелюбимый садик. Такой смелости от меня не ожидал никто, и мои домашние этим были немало удивлены, но не перечили, а мудро решили переждать -- авось, моя дурь пройдёт. Но я не сдавалась, и упорно твердила каждый вечер, размазывая слёзы по чумазым щекам: "Этот противный детский сад! Этот противный детский сад!" И моя, самая умная на свете мамочка, наконец, согласилась отдать меня в школу.
На моё счастье, в соседнем доме жила завуч, которая сообщила нам интересную новость: директора не будет весь сентябрь, и она сама будет замещать его всё это время. А потому, на свой страх и риск, она примет меня в первый класс с испытательным сроком -- один месяц. Если я оправдаю её доверие, то буду зачислена в школу по всем правилам, а если нет — вернусь в свой противный детский сад.
О-ооо! Я была на седьмом небе от счастья. А как мне завидовали мои детсадовцы. И вот уже куплена новая форма, портфель, пенал, ручка с перьями, и всё-всё-всё. Наконец, наконец-то наступило 1 сентября! И моя, самая красивая на свете мамочка, вплела в светлые косички своей доченьки белые капроновые ленты, нарядила её в новую школьную форму с белым передничком, и вручила букет ярких, цветных астр, завернутых в газету. Сама же взяла мой серо-голубой портфель, и отвела меня за руку в фотоателье. Ну, почему, почему ты не стала рядом со мной, моя милая, любимая мамочка? На этом фото я стою одна, удивлённо глядя в тёмный объектив, из которого должна была вылететь обещанная птичка.
Мою первую учительницу звали Катерина Устиновна. Мне тогда она показалась почему-то старой, хотя ей не было и сорока. Она олицетворяла собой образ учительницы тех лет: прямая юбка, белая блуза, трикотажная кофта на пуговицах, и широкий гребень в коротких волнистых волосах. Характер у нашей учительницы был под стать её внешности -- в меру строгий, и в меру добрый. Мы её немного побаивались, но очень уважали, потому что для всех нас, сорока двух учеников, она была непререкаемым авторитетом.
Я была вписана в журнал карандашом, самой последней по алфавиту. Если что, меня сотрут и забудут, как неудавшийся эксперимент. Так начинались мои нелёгкие школьные будни. Из-за малого возраста, Катерина Устиновна относилась ко мне более снисходительно, чем к другим детям, и даже немного жалела. Но к школе я оказалась совсем неподготовленной, и не столько физически, сколько морально. Ведь в душе я была ещё детсадовский ребёнок. Могла принести в класс куколку и пеленать её на коленях во время урока. Была очень невнимательна, рассеянна, постоянно глазела в окно, около которого сидела. А ещё, могла негромко напевать мелодию, не разжимая губ, наивно полагая, что так меня никто не слышит. Но всё это -- великодушно мне прощалось, потому что каждую неделю завуч, моя протеже, справлялась о моих успехах. Вот только успехов этих тогда не было и в помине.
А дома, по вечерам, моя самая лучшая на свете мамочка, превращалась в строгую учительницу, заставляя меня писать и переписывать бесконечные ряды буковок и циферок. Особенно мне не удавалась цифра 9. Она выходила с какой-то малюсенькой головкой и огромным хвостом, что выводило из себя мою мамочку. "Не будешь стараться -- вернёшься назад, в свой противный детский сад!"-- грозно выговаривала она, теряя терпение от моих каракулей. Этот страшный аргумент приводил меня в отчаяние, и я, размазывая слёзы по щекам, опять выводила эти проклятые буковки и циферки.
В один прекрасный вечер я читала новое слово "оса", а рядом была картинка. Медленно, по слогам, произношу:"О-са". Мама спрашивает:"Ну, и что получилось?" И я быстренько отвечаю, глядя на картинку: "Пчела!" Мама весело хохочет и заставляет перечитывать меня снова и снова. Но каждый раз я упорно твержу -- пчела, не понимая, почему она смеётся. Ведь тогда я знала только одну пчёлку, а про осу слышала впервые. Кстати, каждое новое слово я умудрялась прочесть неправильно. Вместо "фашистские вАрвары" -- "фашистские варвАры", вместо "кАбель под напряжением" -- читала "кабЕль под напряжением", чем вызывала гомерический хохот у окружающих.
Так прошёл мой первый школьный месяц. И если б не настойчивость моей самой лучшей на свете мамочки, то пришлось бы мне вернуться в свой противный детский сад. Но вместе с ней мы "героически" выдержали испытательный срок. А когда в школе появился директор, то был очень удивлён, что меня записали в школу, и что я до сих пор учусь в первом классе. И вот однажды, после уроков, он сам пришёл посмотреть на меня, и решить мою дальнейшую судьбу. Отзвенел последний звонок, и все дети ушли домой сами, потому что в то время со школы их никто не забирал. А в классе остались только я, Катерина Устиновна, и директор -- невысокий, статный, с седой шевелюрой, и военным орденом на груди. Этот бывший командир долго молчал, глядя на меня и думая о чём-то, о своём. А я сидела за партой ни жива, ни мертва. Наконец, он сказал, ни к кому не обращаясь:"И что же нам с тобой делать, а?" Вот тут я не выдержала и горько разрыдалась, сбивчиво повторяя сквозь слёзы:"Дяденька, не отдавайте меня в детский сад, не отдавайте!" Директор грустно улыбнулся, погладил меня по головке, и тихо сказал:"Не бойся, дочка, не отдам!"

И моя участь с этого дня -- была решена.

НЕВЫНОСИМО

НЕ РОПЩИ /протоирей Н.Гурьянов/

Рейтинг: +2 419 просмотров

Кому понравилось произведение? >>

Комментарии (2)

Серов Владимир # 2 мая 2015 в 20:17 +2

Замечательный рассказ! super

Я тоже не любил пенки, и ещё - комки в манной каше! laugh

Ирина Перепелица # 3 мая 2015 в 03:35 0

Спасибо, Владимир!
А мы их называли не пенки, а плевки.
Я из-за этого кипячёного молока не любила заодно и какао с молоком, потому что в нём было больше молока с плевками, чем какао. И полюбила какао только будучи взрослой, потому как всегда отказывалась и нигде его не пила. Смешно вспомнить. А ещё терпеть не могла развареный лук в супе и сало в любых его проявлениях. Кроме как в сервелате, и сыро-копчёных колбасах, потому как оттуда его не выковыряешь.
flo

RSS-лента комментариев