Помочь сайту
Поздравления
ЭНТИЛИГЕНТ (из серии пацаны)
Вот этой Зинке Злобиной всегда надо сунуть свой конопатый нос в пацанячьи дела. Три друга книжки укладывали, собираясь домой, никого не трогали, а вели разговор о Шпачатах. Двойняшки с последней парты, которые жили с ними на одной улице. Озорники и задиры. «Настоящие фулиганы», говорили о них на всей Колхозной, и ходить по их стороне, шпаковке, родители детям запрещали: изобьют. У Зинки Злобиной всегда на уме что-нибудь такое сказать пацану – как вот собаке из-под забора за пятку цапнуть. Так и сейчас. Подошла, сумку с книжками на животе держит и ухмыляется так, будто обещает что-то такое учительнице рассказать. А сказала пацанам:
- Что это вы – Колька Шпак да Коська Шпак! А кто из вас по шпаковке пройдёт? Ты вот, Смелых, как? Энтилигент в коротких штанишках.
За эти короткие штаны на помочах, да за то, что книжки в ранце, а не в сумке, и что при любой драке он либо стоял в стороне, либо вообще уходил, его и прозвали Энилигентом. Хотя никто не знал, как ему хотелось «вступить в бой»,
да вот рубашка белая…
Два друга прикусили языки, а Венька (Смелых же!) возьми да и ляпни:
- Да хоть я!
Оба друга от него отшатнулись и, не мигая, большущими глазами смотрели на него, как на кобеля, который сейчас на них набросится. Зинка тоже перестала хлопать рыжими ресницами, и даже рот открыла, и даже веснушек на щеках вроде больше стало. А у самого Веньки точно кто-то на спину воды капнул и теперь она течёт там по ложбинке в трусы. Как бы там ни было, а обронил перед девчонкой слово – стыдно не выполнить.
И вот идёт он по «шпаковке» вдоль улицы Колхозной. На спине всё тот же холодок, а затылком чуется, что сзади по другой, безопасной, стороне идут два друга с Зинкой Злобиной за командира. В голове одна надежда: двойняшки ушли из школы чуть раньше и уже дома книжки ложат на место. Значит, надо прошмыгнуть, пока они не вышли во двор. И Венька ускорил шаги до невозможности (не бежать же: девчонка следит), да что толку? Во дворе отец со старшим братом бревно на доски распускают, а эти двое стоят, смотрят. Эх, пробежать бы пока не видят! Оглянулся – с безопасной стороны трое смотрят.
Пока оглядывался, под ноги не смотрел, споткнулся обо что-то и очутился на
четвереньках. Пока поднимался, оба Шпачонка тут. Точь-в-точь четыре глаза на одном лице. Аж смешно, если бы не страшно.
- Вставай! Ты чо, энтилигент, хвост поджал и удирать? – сказал один.
- От нас не уйдёшь! – сказал другой.
Венька хотел сказать, что он просто так, мимо шёл, а сказал:
- Я… Я хотел посмотреть, как доски пилют.
Может, потому и сказал, что на самом деле ему давно это хотелось. Посреди двора два громадных козла – самому дядьке Шпаку рукой не достать, - на них два толстых бруска, а между ними бревно зажато, которое и распиливается на доски. На брусках мужик пилу вверх тянет, под ними мужик пилу вниз тянет, опилки от себя отдувает. Зубы у пилы, как у крокодила. Крокодила Венька никогда не видел, но в сказке они точно такие нарисованы. Сверху отец, снизу старший брат Павка, голый по пояс, мускулы играют. Он два года, как семь классов закончил и теперь мужик мужиком, только не женатый. Слышно было на селе, что дядька Шпак так решил: «До профессора ему, как до бога, а семь ртов годувать надо сейчас.» Почему семь? А у них ещё две сестры-школярки .
- А у нас посмотр платный. – сказал один, глядя почему-то на брата.
- Ага, - подтвердил тот. – Счас Колька билет нарисует. Сорок копеек.
- Почему сорок?
- А по мороженому на каждого.
Рядом со школой мороженщица стояла, молодая и жутко красивая, в косынке белой. При ней ящик на колёсах, а в ящике два ведра с мороженым.
Она его ложкой накладывала в формочку, у которой дно выдвигалось вместе с мороженым. Двадцать копеек порция.
Двадцати копеек у себя в кармане Венька не обнаружил, так как сам проел их на большой перемене. И стоял перед Шпачатами виноватый, как перед мамой, не зная, что ответить на вопрос: «Почему потратил не на хлеб, а на мороженое?» И не знал, как выкрутиться из такого положения: как только он сунул руку в карман, так перед ним возникли две ладони двойняшек – подай! В эту минуту пила замолкла и Венька увидел, что к ним идёт Павка. Это что же сейчас будет? Убежать невозможно: догонят, сзади на пятку наступят – носом землю запашешь. Оглянулся. Никого не видно, только из-за сиреневого куста при дороге Зинкина косичка торчит с белой лентой.
- Тикать не собирайся, - услыхал сбоку. – Давай за билет.
- Так нету. Проел.
- Ладно, завтра сорок отдашь.
- Это кто кому чего должен? – подошёл Павка и браты как-то смутились.
- Та мы так – понарошку.
- Знаю я ваши понарошки. Затылки болеть перестали? Ты, энтилигент, по какому делу?
- Я? – радостно подпрыгнуло Венькино сердечко: понял он, что бить не будут. – Я – посмотреть, как доски пилют.
- Не пилють, а распускають. И не бздо? Про нас таки слухи, что люди наш двор стороной обходють.
- И правильно: мы никому спуску не даём! – пригрозил один из двух. - Кому хошь чо хошь устроим! – поддержал его второй.
- Будя, петухи! – попытался остановить их старший, да без успеха.
- А чо, а чо? Вот хошь с ума сведу?
Спросил один, а уставились на Веньку оба. С ума сходить Веньке никак не хотелось, но и отказаться боязно: трусом тогда посчитают, а трус – это пацан, которому «ни почёта, ни уважения», как говорила мама.
- Чего думаешь? Бздо?
Венька продолжал думать, сопел, глядя себе под ноги. Придумал:
- Прямо сейчас?
- Счас.
Придумка оказалась безнадёжной. Павка стоял рядом и хитро улыбался, поглядывая то на Веньку, то на братов. И как только один из них открыл рот, он опередил:
- Ладно, я тебя и на ум наведу. Давай, Коська, или кто ты, рисуй.
Тот живо нашёл на земле камешек и нарисовал им перед венькиными ногами круг, а на нём написал: «УМ».
- Становись на ум.
Венька встал на буквы.
- На чём стоишь?
- На уме…
- Давай руку. Иди ко мне.
Венька, ничего не понимая, шагнул. Второй близнец захлопал в ладоши:
- Вот Коська и свёл тебя с ума!
Ничего вокруг не изменилось. Три Шпака как стояли, так и стоят, лишь у каждого рот до ушей и глаза насмешливые. Даже коса Зинкина с белым бантом
как торчала из-за куста, так и торчит. Ничего не изменилось и после того, как
младшие Шпаки стали показывать на Веньку пальцами и, делая страшные
глаза, кричать : «Сумашедший! Сумашедший!» Он никогда сумасшедшим не был и потому не знал, как теперь надо себя вести. Помнил со слов мамы и папы, что сумасшедший может всяких бед натворить, даже на человека броситься, как собака. А что ему-то сейчас делать? Никакая беда на ум не приходила и на стоящих перед ним пацанов, хоть они и кричали обидное, бросаться не хотелось. И он продолжал озираться по сторонам, холодея от страха, что на него самого сейчас бросятся – унимать. Вот, вот, сумасшедших унимают, даже связывают…
- Будя! Будя, я сказал! – Унял Павка братов и подал большую, мужичью, ладонь всё ещё ничего не понимающему Веньке: - Давай, на ум наведу. Стань в круг. – Тот послушно шагнул, куда его тянули. – Вот и всё, на уме стоишь. Да слёзы утри: это ж понарошка, игра такая.
Не успел он толком обрадоваться тому, что всё-таки с ума не сошёл, как со двора донёсся голос Шпачихи:
- А ну геть до дому обедать!
Кольку с Коськой как ветром сдуло, Павка с Венькой всё ещё стояли. Один, наверно, солидность показывал, другой – потому, что не его звали.
- А это шо за хлопчик? Никак – энтилигент? Ну, да - той, шо Смелый! Слава тебе, Господи, - перекрестилась Шпачиха, - никак знов мимо нас люди ходють.
- Да он, мамо, не мимо, а до нас – поглядеть, как мы с батькой бревно на доски распускаем. А у нас перерыв на обед.
- Так нехай с нами и пообедае: у нёго ж батьки́ на работе.
Перед дверью в хату Венька обернулся, чтобы Зинкиной косе язык показать. Никакой косы не увидел. И обидно стало, будто девчонка опять его обманула. Да недолго донимала обида: всё-таки он всех превзошёл! Чем? А кто его знает, чем, но превзошёл, а это как бы победил. И вот сидит он за столом самих Шпаков, грозой всей улицы Колхозной. На равных сидит! Одни мужики сидят, а сёстры в школе, во второй смене. Шпачиха каждому положила по большому куску пахучего хлеба (сама печёт!) и налила по кружке молока (своя корова!). Венька уминал за обе щёки, а она жужжала над ним о том, что сыны её
хлопцы добрые, только дуже шухарные.
- А шо про нас лихое бають, так тэ брехня, - дядька Шпак отстранил
опустошённую кружку. – Плесни ще. У запрошлом году… Спасибо, мать… Вот тот сявка, шо с Красноармейской… Та етого Гришку-шкодника всё село знаеть. Он нашу старшую, Нину, обидеть захотел. У шестом классе, вусы ще не пробились, а уже девку ему…
- Васыль!
- Чого Васыль? Воны у четвёртом классе больше за нас с тобой знають про тэ… Так мои орлята его и встрели. У всей Колхозной на глазах таку свиданку устроили, шо Гришка тикал аж пятки влипалы у… Куды надо. Нехай мои молодше за нёго, зато не шпачата, а орлята. Все трое батькиного роду!
Старший Шпак как-то очень решительно, словно не откусил, а оторвал зубами кусок хлеба, хлебнул молока. Орлята его, расправив плечи, одинаково жевали. И улыбались так, будто выставляли себя перед Венькой.
- Так он через день с дружками заявился, - вновь заговорил главный Шпак. - Пятеро против двоих. Ну, тут Павка их раскидал и приказал: на нашу вулицу ни ногой. Не поняли и привели с собой известного фулигана Кащея.
Кащей с ножом, а Павка с держаком от граблей…
Смотреть, как бревно на доски распускают, Веньке в этот раз не довелось: дядька Шпак взял тулуп и подушку и сказал: «Храпану пид вишнэю.» Ничего не оставалось, как отправиться домой. Лишь спросил у младших, почему они не шпачата, а орлята?
- Тю на тебя! Шпачата – то ж скворчата!
За калиткой он увидел, что наискось через дорогу, загребая ногами пыль, бежит к нему соседка баба Фрося с чем-то похожим на кочергу в руке, а за ней, едва поспевая, волочит хромую ногу дед Артём, тоже сосед. Клюкой помогает себе. Встретились посреди улицы.
- Слава те, Господи – живой! – перекрестилась баба Фрося левой рукой.
Венька не понял, почему он мог быть мёртвым, и стоял, не зная, как об этом спросить.
- Дак эта… - отдышиваясь, с перебоями заговорила баба Фрося. - Рыжая оторва прибежала… Зинка, Зинка…Говорит: Шпаки тебя в хату повели… Чтоб никто не видел… Как тебя бить будут… Что я сама против Шпаков? Никого в помощь нету… И этот старый чёрт весь пяный… Пока добудилась… Пока он харю бесстыжую холодной водой…
Дед воткнул перед собой клюку, сложил на неё ладони и на них грудью лёг. Стоял так и покорно кивал головой, подтверждая бабкины слова. Венька
оглянулся. Два шпачонка стояли перед калиткой, смотрели на его «спасителей» и что-то друг другу доказывали, размахивая руками.
- А ну вас, - брякнул он невежливо старику со старухой, не зная, как им
сказать, что попусту всполошились, и вприпрыжку, поднимая дорожную пыль, побежал домой. И так хорошо ему было! Не от того, что доказал там что-то этой
рыжей Зинке, а от уверенности, что с этого дня, мама хоть плач, а он, Венька
Смелых, никаких коротких штанишек не наденет!
Нет комментариев. Ваш будет первым!
