Выгорание

Молодая женщина с крохотной девчушкой на руках вышла за дверь. Перед уходом раскланивалась и рассыпалась в благодарностях, а у самой гримаса исказила лицо. Испугалась. Любопытно, какие изменения произошли со мной в этот раз? Я не чувствовал, но судя по реакции мамочки малышки – изменения были.

Я посмотрел на стол, грубо сколоченный из неотёсанных досок, потемневших от времени и грязи. На столе пачка макарон, три банки тушёнки, два мешка по килограмму с солью и сахаром, булка хлеба. Дары приходящих. Бартер за мой дар. Хотя я никогда и никого ни о чём не просил. Просили они. И получали по прошению своему. Я тоже получал. Мгновенно или почти мгновенно – болезни и увечья. При виде которых просители приходили в ужас, спешили скорее покинуть мою обитель. Вот и сейчас стал донимать вопрос, во что обошёлся очередной визит.

Я схватил здоровой рукой толстую кривую палку, служившую посохом. Доковылял до двери и вышел из дома – дряхлой покосившейся бревенчатой лачуги со старой, всегда чадящей печкой, сколько не замазывай щели глиной, и единственным узким оконцем. Хотел увидеть лицо. Женщина пристально смотрела на лицо. Значит, метаморфоза коснулась его.

У входа стояла порыжевшая железная бочка с дождевой водой. Моё зеркало и умывальник. Раньше я мог спускаться к реке, но теперь обратный подъём к дому был уже не под силу. Тело ещё не стало совсем немощным, но близилось к тому. Мой предшественник процесс разрушения называл выгоранием – неизбежной платой за обладание даром и свершение чудес. Тогда я не в полной мере осознал весь зловещий смысл этого слова. Теперь знаю наверняка. И могильный холм неподалёку от дома – напоминание об участи обладателя дара. Если бы я мог всё вернуть назад… Всё осталось бы прежним, как ни крути.

Затхлый и плесневелый запах лачуги сменился запахом трав, полевых цветов. Полумрак – солнечным светом. Лёгким тёплым ветром. Я прищурился. Теперь почувствовал произошедшие изменения. Не понял, но почувствовал. Наклонился над бочкой, ненароком стукнув палкой о железный бок. По поверхности воды пробежала быстрая рябь и тут же утихла. Я смотрел на отражение. Уже привычный облик – ещё не глубокий старик, но вид человека преклонного возраста. Ни единого волоса на голове. Морщинистые лицо и лоб. Когда ко мне пришёл мужчина с пороком сердца – мои волосы враз поседели. Когда я исцелил больного саркомой кости, мои волосы выпали и я постарел на десять лет. Тут же. Ввергнув в трепет исцелённого. Сколько их было, желающих быть здоровыми, жить? Не знаю. Они приходят постоянно. Они исцеляются – я выгораю.

Я наклонился поближе к неподвижной водной глади. Левый глаз полностью покрылся белёсой плёнкой катаракты. Я усмехнулся – легко отделался. Перед последней посетительницей была ещё одна – бесплодная. Одно прикосновение вернуло ей способность зачать ребёнка. Кисть моей правой руки полностью высохла. Хороший обмен за возвращение детородной функции. И снова страх. Спешное растерянное благодарение и испуганный взгляд при виде кривой и костлявой руки, бывшей за минуту до касания абсолютно здоровой.

Сегодня хороший день, можно порадоваться. Катаракта – ерунда. Пару месяцев назад, после говорливой бабёнки, приведшей запойного мужа, у меня отслоилась сетчатка левого глаза. Я почти перестал им видеть. Поэтому не сразу заметил изменения. Просто сейчас ослеп на левый глаз полностью. Удачно, я бы сказал. Мог ослепнуть на правый глаз.

Набрав пригоршню воды, омыл лицо, выпрямился. Опираясь на палку, добрался до крупного гладкого валуна, нагретого солнцем. На нём удобно сидеть. Глядеть с высокого берега на глубокую синеву реки. Ни о чём не думать. Или наоборот – предаваться воспоминаниям.

Я взгромоздился на валун. Попытался вдохнуть полной грудью, но закашлялся, выплёвывая сгустки крови. Чёртова эмфизема или туберкулёз. Кажется, кого-то исцелил от лейкемии. Дар – мой краткосрочный банковский вклад, гарантия скоротечности моей жизни. И долголетия тех, кто приходит ко мне. Я сам ступил на такой путь, однажды бросившись в реку с железнодорожного моста. И должен благодарить судьбу, что она возвратила хотя бы это быстролётное существование.

На неприкрытое запястье, издавая назойливый писк, уселся комар. Нащупав на коже удобное местечко, впился хоботком. Тоненькое брюшко стало розоветь и раздаваться вширь. Любопытно, вместе с моей кровью комарам передаётся частица дара? Иссохшейся кистью я прихлопнул комара, оставив влажное тёмно-красное пятно на руке. Продолжил наблюдение. Не прошло и минуты, как раздавленный комар зашевелил лапками. Пришли в движение прозрачные крылышки. Комар запищал, сорвался с запястья и улетел. Я стал разглядывать руку. Ноготь на мизинце почернел – цена возвращения к жизни насекомого.

Человек, передавший дар, выгорел весь, воскрешая из мёртвых меня. Вытащил бездыханное тело из реки. Я очнулся на лавке в лачуге. Мой спаситель лежал на земляном полу. С первого взгляда – мумия, скелет, обтянутый кожей и будто не одетый вовсе, а завёрнутый в какие-то лохмотья. Когда он открыл глаза – невидящие, белые, – я вздрогнул. Подумал, что ожил мертвец. Хотя из нас двоих ожившим мертвецом был только я.

Слабым, едва слышимым голосом он произнёс:

– Ты займёшь моё место. Будешь творить чудеса. И платить за всё. За смерть, за воскрешение, за исцеление.

– А если я не хочу платить? – спросил я, чувствуя огромный прилив сил и желание жить. – Просто встану и уйду. Как Лазарь.

– Не уйдёшь. Не получится уйти. Это слишком большой дар, чтобы ты мог отвергнуть его. Не мне и не тебе решать, что будет дальше.

– И что будет дальше?

– Смерть. Первый раз ты умер быстро. Теперь станешь умирать медленно, раздавая жизнь по крупицам другим. Тем, кто нуждается в чудодейственной силе дара.

Я долго молчал, пытался не просто понять – поверить в сказанные слова.

– Медленная смерть, – отрешённо повторил я.

– Выгорание, – поправил меня лежащий на полу человек. – К тебе будут приходить люди за исцелением. Заставят тебя выгорать. И ты ничего не сможешь сделать. Так же, как не смог я. Когда почти выгоришь – появится тот, кому ты передашь дар. Чтобы выгорал уже он. Так было и так будет. Сколько – мне неведомо. Наверное – всегда.

Он продержался ещё день. Когда умер, я попытался сбежать. Кружил по лесу, но каждый раз возвращался к утлой избушке. На третий или четвёртый восход солнца я сдался. Выкопал могилу и похоронил прежнего хозяина лачуги. Не успел стряхнуть с лопаты налипшую землю, как явился страждущий исцеления. Рак. Неоперабельная опухоль мозга. Он оставил меня с высохшей левой ступнёй. С того момента мысли о бегстве казались нелепыми. Если у здорового ничего не получилось…

Солнце в зените. Припекает. Пора заняться делами насущными. Надеюсь, сегодня больше никто не придёт, не помешает. До зимы далеко, но и я не в состоянии за короткое время собрать достаточно хвороста, чтобы в избытке запастись дровами. Надо начинать заботиться о себе сейчас, чтобы не мёрзнуть в лютый мороз. Ползком на брюхе приволочь хотя бы одну-две охапки. Потом растопить печь и сварить ужин. Немного поесть. Тушенка и макароны. Надеюсь, меня не будет рвать желчью. Кто в качестве платы оставил мне цирроз, я уже и не вспомню. Может, девушка, глухая от рождения, а может мальчик, который исцелился от ДЦП. Иногда их приходит слишком много, и выгорание протекает быстро. Но не смотря на дар, мне всё равно хочется пережить ещё несколько зим.