Восхождение Кея

 Лия Семеновна была очаровательнейшей особой. Каждый встречавшийся с ней начинал завидовать ее мужу, Стравинскому. А потом и себе, потому что Стравинский был злым редактором, а его жена — добрым. Лия Семеновна обожала чтение. Сама возможность прикоснуться к произведению на стадии сотворения была ей дорога. Она встречалась с литераторами не реже своего мужа, но тот совсем не волновался: жену привлекала только литература, а что касается амурных дел, то Лия Семеновна отклоняла все непристойные предложения со стойкостью алмаза и гордостью львицы.

Казимир Волин восхищался этой чертой жены редактора, и между ними зародилась искренняя дружба. Он даже сопровождал ее порой на мероприятия как страж, и его присутствие охлаждало пыл безнравственных юбочников.

Они прогуливались по саду в ожидании Стравинского. Казимир закончил книгу неделю назад и предусмотрительно сначала встретился с Лией Семеновной, чтобы подготовиться к критике строгого редактора.

— Я прочитала вашу книгу. Признаться, я даже сейчас нахожусь по ту сторону страниц, в мире ваших Князей-элементалей. Пожурю вас: последнюю главу пришлось перечитать дважды. Я не могла понять, кто же из них достиг Сердца Мира. Повествование становится таким текучим, неверным, что читатель путается. Но если вы перепишете эту часть, потеряется реальность ирреальности. Оставьте так! Меня больше разочаровало другое. Я всю книгу надеялась, что останется в живых Князь Волны. Только не смейтесь, я помню, что вы создавали из него персонажа, нравящегося женщинам!

— И ведь он понравился вам и не понравился вашему мужу.

— Муж сказал: "Неплохая попытка понравиться всем". Так что, даже если ему лично не полюбился Князь Волны, персонажа он счел хорошим.

— Это много значит! Князь Волны же не смог захватить Сердце Мира, потому что его сердце и так переполнено — любовью.

— И болью?

— Нет, только любовью. Вы заметили, ему нет разницы, жива его невеста или мертва, он даже не помнит ее лица. В начале книги с ним настоящая Мила, брюнетка, а в конце, перед восхождением на гору, он рассказывает спутникам про ее светлые кудри. Ему хорошо с этой умственной любовью и незачем воскрешать настоящий объект страсти. Князю Волны не нужно Сердце Мира.

— Тогда ему действительно не место на горе. Вторым кандидатом на победу для меня был Князь Камня. Он казался таким прочным и надежным... Вы же писали его с себя?

— Почему вы так решили?

— Я уже слышала его слова из ваших уст. Он — проводник ваших собственных воззрений на мир. Например, он, как и вы, порицает гордыню. Он называет мотивы Князя Ветра гордыней, потому что тот готов играючи убить любого, вставшего на его пути к Истине. Князь Ветра не ценит чужие жизни, превознося лишь собственную. Потом осуждается Князь Очага — за желание стать правителем мировой державы. Разве после этого Князь Камня не ваш автопортрет?

— Не совсем.

— Как и вы, Князь Камня в юности побывал в чужих диких странах...

—Я не люблю называть эти страны ни дикими, ни примитивными, ни первобытными. Их культура ничуть не хуже нашей и заслуживает уважения. Вы правы, Князь Камня говорит за меня — но только в этой части. Он порицает властолюбцев, которым наплевать на чужие нравы и обычаи, а для Князя Очага править миром означает сделать все народы правильными, такими, какими он хочет.

— А что же сам Князь Камня? Почему вы и ему не дали первенства?

— Его против воли выбрали княжить, а потом сослужить миссию и не дать добраться до Сердца Мира остальным. Его идеалы — идеалы отрицания. Ему дали, конечно, идею просить всеобщих мира и благоденствия, но Князь Камня сам не верит в такой выбор. Потому все его спутники уходят от него — он не харизматичен, не имеет идей для других людей. Князь Камня — подделка. Он никогда не имел возможности развить себя настоящего.

— А если бы развил?

— Если бы развил, он бы был гордецом.

— Разве не художником?

— Именно потому — гордецом. Вы же жена издателя и знаете нашу породу — мы все тешим свою гордость.

— Теперь я понимаю, почему всех этих мужей обогнала какая-то ласточка. Изящный ход. Но выходит, что человеку вообще никогда не достичь Сердца Мира?

— Если человек полностью не избавится от гордыни и не станет, как птица, легок и чист.

— Возможно ли это, Казимир?

— Если бы человек жил тысячу лет и знал последствия своих грехов…




Лена, в литературных кругах известная как Ленора Морфиева, сидела в окружениях распечатанных листов романа. Она складывала их по главам, но рассеянно, потому казалась королевой бумажного хаоса. К тому же в доме Кости Гордеева она позволяла себе быть растрепанной и носила очки, совсем не как на вечерах с ее стилем «вамп».

Костя наливал ей кофе или приносил бутерброды, молча слушая приказы подруги. Она — та, кому вменяется в священную обязанность впервые читать каждое его сочинение. Костя постоянно поглядывал на лицо Лены, примечая каждое изменение выражения и пытаясь угадать, какую именно часть она прочла. В то же время, он любовался Леной, своей платонической любовью со времен института.

— Забавно, — Лена отложила последнюю страницу и сняла очки. — В духе книжек по рпг-играм: герой идет по спиральной дороге вверх по горе, каждый виток как локация со своей культурой и главным квестом, но самое прекрасное — чем выше он поднимается, тем бессмысленней становится путь. Насмешка: ты потратил кучу времени и энергии ради вершины, а когда достиг этого места всей жизни, оказалось, что оно тебе уже не нужно. И не только потому, что твое отношение к жизни изменилось и тебе больше не хочется быть Царем Горы, но и потому, что должность так себе, ее слишком приукрасили в легендах.

— Так тебе понравилось?

— Да. Но я скажу тебе неприятную вещь. Так и хочется сравнить с «Сердцем мира» Казимира Волина. Знаю, ты его не любишь. Или делаешь вид, что не любишь, потому что только ты способен прочитать все книги нелюбимого автора, забуриться в его биографию и теперь еще и книгу написать, которую невозможно не соотнести с «Сердцем мира». Так ненависть или любовь?

— Ненависть, Лен.

— Соперничество, Кость.

— Соперничеством подтверждается ненависть. Волин писал «тягучим слогом древности», в его время так уже перестали делать. Он литературный анахронист и пылелюб, воспитавший себя занудными балладами. С щедростью мудреца он рассказывает историю про то, что все людишки недостойны вершин.

— А ты, значит, правдиво пишешь, что вершина недостойна человека?

— Я пишу о том, что человек может ошибаться, и это прекрасно. Меня бесят его тексты. Волин мнит себя учителем света и мира и всех своих героев наказывает за человечность. Ведь ни один его Князь не спустится с горы. Они так и станут четырьмя призраками подножия, которые будут пересказывать истории своей неудачи другим неудачникам.

— Твой Ник тоже неудачник. Так облажаться с выбором цели.

— Но он продолжит путь дальше. Потерпев крах на вершине горы и сбежав от короны Императора, Ник начинает восхождение по другой горе — человечной, правильной. Его путь будет светлым, я оставил намеки в конце.

— Оставил. В них не верится. Твой образ напрасной вершины слишком силен. Из-за него кажется, что любой путь Ника рано или поздно окажется неверным и пустым, потому что любая вершина прекратит быть прекрасной мечтой, когда ее достигнешь. И не только для Ника так — ты обесценил жизнь любого человека. Ты не понял этого, мой дорогой спорщик с Волиным?

— Нет. Но я рад, что у моей книги больше идей, чем я вкладывал.

— Это на поверхности. Ты ругал как-то Волина за то, что он вписал свои личные проблемы в «Сердце мира». Ты поступил так же. Мне кажется, ты ненавидишь его сочинения прежде всего за близость к тебе самому.

— Я тебе кофе сварю.

— Ну-ну. Убегаешь от темы, я поняла. И тогда ты поймешь, что ты и Волин похожи?

— Через тысячу лет.




На студии канала «Культура. Земля» уже успели прозвать интервью К. Эфирова и Ли Бессоновой «Кей-плюс-Эль». Писатель межпланетных саг и журналистка с маниакальной страстью к литераторам несколько месяцев назад не сходили с полос желтых газетенок, ведь открыто ходили рука об руку и встречались чуть ли не каждые выходные то на Земле, то на Марсе. Официальных заявлений или свадьбы не последовало, и репортеры сдались, согласившись считать парочку закадычными друзьями. В блогах еще немного пообтирали новость, что Кей отдал новую книгу на первое прочтение не редактору, а Ли, но это тоже свидетельствовало скорее о дружбе на почве творчества, чем о желанной романтике.

Никого не удивило, что Кей и Ли встретились чуть раньше прямого эфира и умудрились создать атмосферу необычайно непринужденную, почти что семейную.

— Вы известны как «мастер одного мира» — написав однажды одну книгу про марсиано-земную жизнь, вы не смогли остановиться и доныне радуете читателей новыми героями и сюжетами. Но кое-кто назвал этот мир «локальным» и «сжатым». Что вы думаете об этом?

— Это правда. Я пишу не столько о двух расах, сколько о современных проблемах Земли и ее колонии. Земля отправила своих людей на Марс, за несколько поколений у колонизаторов сложилась своя культура, и отцы стали воротить нос от детей. В первой книге моего цикла главный герой, Каз Гордин, необоснованно ненавидит марсиан-людей. Однажды он поднимается на гору и на ее вершине попадает в портал иного измерения. В нем марсиане все еще существуют как раса и даже торгуют с землянами. Обе расы ненавидят друг друга и используют друг друга, чтобы тешить свое тщеславие. Каз Гордин впервые попадает в ситуацию, когда его презирают безвинно. Он много делает, чтобы развенчать мифы о землянах, но в то же время он сомневается в правильности своих действий, ведь он ничего не знает о землянах в этой реальности, а марсиане показывают землян жестокими варварами. В конце Гордин возвращается на ирреальную Землю. Он теряет надежду вернуться в реальный мир, ведь здесь нет той самой горы с порталом. Каз Гордин принимает ирреальную Землю как родину и становится помешанным марсофобом — против расы теперь уже марсиан. Гордин подтверждает мнение землян, что они — лучшая раса. Его прогресс, как личности, не состоялся. Как видите, эта фантастическая история повествует про нашу печальную действительность и то, как гордыня порождает гордыню, а ненависть порождает ненависть.

— Да, очень печальное содержание. Вы назвали героя «Каз Гордин», а первую книгу — «Гора раздора». Можно ли считать это прямыми отсылками к Казимиру Волину и Константину Гордееву?

— Так и есть. Я прочитал обоих еще в юности, и, не смотря на разницу стиля, я ощутил одинаковый дух. И возненавидел его. Я долго плевался после этих книг, Волина называл унылым праведником, а Гордеева — рпг-шником-графоманом. Но обе книги прочно засели у меня в голове, я ничего не мог поделать с тем, что они зацепили меня — метафорой горы-гордыни, ложными надеждами, а также этнографическими играми. В «Сердце мира» каждый Князь — это олицетворение какого-нибудь народа с его философией и отношением к другим странам. В «Царе Горы» на каждом витке дороги живет свой народ, причем считается, что, чем выше месторасположение, тем народ более развитый, а на самом деле оказывается, что более безумный и высокомерный. Мне понравились эти игры, ведь я и сам люблю этнографию. В реальности на моих глазах происходит размежевание народов, и я не могу не писать о чем-то другом. Мои книги, увы, доказывают, что люди не меняются со временем. И моя преемственность с Волиным и Гордеевым, которую я не хотел бы признавать, тоже доказывает — нашей проблеме много лет.

— Вы надеетесь своими книгами исправить людей?

— Разве может один человек исправить многих? У него должна быть непомерная вера или гордыня.

— Что из этого есть у вас?

— Гордыня, конечно. Все писатели — гордецы. И через тысячу лет будем такими.




Ролик канала «Земля. Культура» собрал множество комментариев в духе «Наконец-то он сделал это!». На то была причина — после интервью Кей встал на одно колено и преподнес Ли розу «марсианский цвет» вместе с предложением руки и сердца. Ли не отказала, приведя формулу «Кей-плюс-Ли» к алхимической развязке. Она и так тысячу лет искала его переродившуюся душу и терпеливо ждала, когда ее «вечный Кей» наконец откроет глаза и наберется смелости. Каждый раз Ли находила любимого по книгам, ведь уже тысячу лет она оставалась его преданным читателем.

© Copyright: Александра Котенко, 2016

Регистрационный номер №0330913

от 19 февраля 2016

[Скрыть] Регистрационный номер 0330913 выдан для произведения:  Лия Семеновна была очаровательнейшей особой. Каждый встречавшийся с ней начинал завидовать ее мужу, Стравинскому. А потом и себе, потому что Стравинский был злым редактором, а его жена — добрым. Лия Семеновна обожала чтение. Сама возможность прикоснуться к произведению на стадии сотворения была ей дорога. Она встречалась с литераторами не реже своего мужа, но тот совсем не волновался: жену привлекала только литература, а что касается амурных дел, то Лия Семеновна отклоняла все непристойные предложения со стойкостью алмаза и гордостью львицы.

Казимир Волин восхищался этой чертой жены редактора, и между ними зародилась искренняя дружба. Он даже сопровождал ее порой на мероприятия как страж, и его присутствие охлаждало пыл безнравственных юбочников.

Они прогуливались по саду в ожидании Стравинского. Казимир закончил книгу неделю назад и предусмотрительно сначала встретился с Лией Семеновной, чтобы подготовиться к критике строгого редактора.

— Я прочитала вашу книгу. Признаться, я даже сейчас нахожусь по ту сторону страниц, в мире ваших Князей-элементалей. Пожурю вас: последнюю главу пришлось перечитать дважды. Я не могла понять, кто же из них достиг Сердца Мира. Повествование становится таким текучим, неверным, что читатель путается. Но если вы перепишете эту часть, потеряется реальность ирреальности. Оставьте так! Меня больше разочаровало другое. Я всю книгу надеялась, что останется в живых Князь Волны. Только не смейтесь, я помню, что вы создавали из него персонажа, нравящегося женщинам!

— И ведь он понравился вам и не понравился вашему мужу.

— Муж сказал: "Неплохая попытка понравиться всем". Так что, даже если ему лично не полюбился Князь Волны, персонажа он счел хорошим.

— Это много значит! Князь Волны же не смог захватить Сердце Мира, потому что его сердце и так переполнено — любовью.

— И болью?

— Нет, только любовью. Вы заметили, ему нет разницы, жива его невеста или мертва, он даже не помнит ее лица. В начале книги с ним настоящая Мила, брюнетка, а в конце, перед восхождением на гору, он рассказывает спутникам про ее светлые кудри. Ему хорошо с этой умственной любовью и незачем воскрешать настоящий объект страсти. Князю Волны не нужно Сердце Мира.

— Тогда ему действительно не место на горе. Вторым кандидатом на победу для меня был Князь Камня. Он казался таким прочным и надежным... Вы же писали его с себя?

— Почему вы так решили?

— Я уже слышала его слова из ваших уст. Он — проводник ваших собственных воззрений на мир. Например, он, как и вы, порицает гордыню. Он называет мотивы Князя Ветра гордыней, потому что тот готов играючи убить любого, вставшего на его пути к Истине. Князь Ветра не ценит чужие жизни, превознося лишь собственную. Потом осуждается Князь Очага — за желание стать правителем мировой державы. Разве после этого Князь Камня не ваш автопортрет?

— Не совсем.

— Как и вы, Князь Камня в юности побывал в чужих диких странах...

—Я не люблю называть эти страны ни дикими, ни примитивными, ни первобытными. Их культура ничуть не хуже нашей и заслуживает уважения. Вы правы, Князь Камня говорит за меня — но только в этой части. Он порицает властолюбцев, которым наплевать на чужие нравы и обычаи, а для Князя Очага править миром означает сделать все народы правильными, такими, какими он хочет.

— А что же сам Князь Камня? Почему вы и ему не дали первенства?

— Его против воли выбрали княжить, а потом сослужить миссию и не дать добраться до Сердца Мира остальным. Его идеалы — идеалы отрицания. Ему дали, конечно, идею просить всеобщих мира и благоденствия, но Князь Камня сам не верит в такой выбор. Потому все его спутники уходят от него — он не харизматичен, не имеет идей для других людей. Князь Камня — подделка. Он никогда не имел возможности развить себя настоящего.

— А если бы развил?

— Если бы развил, он бы был гордецом.

— Разве не художником?

— Именно потому — гордецом. Вы же жена издателя и знаете нашу породу — мы все тешим свою гордость.

— Теперь я понимаю, почему всех этих мужей обогнала какая-то ласточка. Изящный ход. Но выходит, что человеку вообще никогда не достичь Сердца Мира?

— Если человек полностью не избавится от гордыни и не станет, как птица, легок и чист.

— Возможно ли это, Казимир?

— Если бы человек жил тысячу лет и знал последствия своих грехов…




Лена, в литературных кругах известная как Ленора Морфиева, сидела в окружениях распечатанных листов романа. Она складывала их по главам, но рассеянно, потому казалась королевой бумажного хаоса. К тому же в доме Кости Гордеева она позволяла себе быть растрепанной и носила очки, совсем не как на вечерах с ее стилем «вамп».

Костя наливал ей кофе или приносил бутерброды, молча слушая приказы подруги. Она — та, кому вменяется в священную обязанность впервые читать каждое его сочинение. Костя постоянно поглядывал на лицо Лены, примечая каждое изменение выражения и пытаясь угадать, какую именно часть она прочла. В то же время, он любовался Леной, своей платонической любовью со времен института.

— Забавно, — Лена отложила последнюю страницу и сняла очки. — В духе книжек по рпг-играм: герой идет по спиральной дороге вверх по горе, каждый виток как локация со своей культурой и главным квестом, но самое прекрасное — чем выше он поднимается, тем бессмысленней становится путь. Насмешка: ты потратил кучу времени и энергии ради вершины, а когда достиг этого места всей жизни, оказалось, что оно тебе уже не нужно. И не только потому, что твое отношение к жизни изменилось и тебе больше не хочется быть Царем Горы, но и потому, что должность так себе, ее слишком приукрасили в легендах.

— Так тебе понравилось?

— Да. Но я скажу тебе неприятную вещь. Так и хочется сравнить с «Сердцем мира» Казимира Волина. Знаю, ты его не любишь. Или делаешь вид, что не любишь, потому что только ты способен прочитать все книги нелюбимого автора, забуриться в его биографию и теперь еще и книгу написать, которую невозможно не соотнести с «Сердцем мира». Так ненависть или любовь?

— Ненависть, Лен.

— Соперничество, Кость.

— Соперничеством подтверждается ненависть. Волин писал «тягучим слогом древности», в его время так уже перестали делать. Он литературный анахронист и пылелюб, воспитавший себя занудными балладами. С щедростью мудреца он рассказывает историю про то, что все людишки недостойны вершин.

— А ты, значит, правдиво пишешь, что вершина недостойна человека?

— Я пишу о том, что человек может ошибаться, и это прекрасно. Меня бесят его тексты. Волин мнит себя учителем света и мира и всех своих героев наказывает за человечность. Ведь ни один его Князь не спустится с горы. Они так и станут четырьмя призраками подножия, которые будут пересказывать истории своей неудачи другим неудачникам.

— Твой Ник тоже неудачник. Так облажаться с выбором цели.

— Но он продолжит путь дальше. Потерпев крах на вершине горы и сбежав от короны Императора, Ник начинает восхождение по другой горе — человечной, правильной. Его путь будет светлым, я оставил намеки в конце.

— Оставил. В них не верится. Твой образ напрасной вершины слишком силен. Из-за него кажется, что любой путь Ника рано или поздно окажется неверным и пустым, потому что любая вершина прекратит быть прекрасной мечтой, когда ее достигнешь. И не только для Ника так — ты обесценил жизнь любого человека. Ты не понял этого, мой дорогой спорщик с Волиным?

— Нет. Но я рад, что у моей книги больше идей, чем я вкладывал.

— Это на поверхности. Ты ругал как-то Волина за то, что он вписал свои личные проблемы в «Сердце мира». Ты поступил так же. Мне кажется, ты ненавидишь его сочинения прежде всего за близость к тебе самому.

— Я тебе кофе сварю.

— Ну-ну. Убегаешь от темы, я поняла. И тогда ты поймешь, что ты и Волин похожи?

— Через тысячу лет.




На студии канала «Культура. Земля» уже успели прозвать интервью К. Эфирова и Ли Бессоновой «Кей-плюс-Эль». Писатель межпланетных саг и журналистка с маниакальной страстью к литераторам несколько месяцев назад не сходили с полос желтых газетенок, ведь открыто ходили рука об руку и встречались чуть ли не каждые выходные то на Земле, то на Марсе. Официальных заявлений или свадьбы не последовало, и репортеры сдались, согласившись считать парочку закадычными друзьями. В блогах еще немного пообтирали новость, что Кей отдал новую книгу на первое прочтение не редактору, а Ли, но это тоже свидетельствовало скорее о дружбе на почве творчества, чем о желанной романтике.

Никого не удивило, что Кей и Ли встретились чуть раньше прямого эфира и умудрились создать атмосферу необычайно непринужденную, почти что семейную.

— Вы известны как «мастер одного мира» — написав однажды одну книгу про марсиано-земную жизнь, вы не смогли остановиться и доныне радуете читателей новыми героями и сюжетами. Но кое-кто назвал этот мир «локальным» и «сжатым». Что вы думаете об этом?

— Это правда. Я пишу не столько о двух расах, сколько о современных проблемах Земли и ее колонии. Земля отправила своих людей на Марс, за несколько поколений у колонизаторов сложилась своя культура, и отцы стали воротить нос от детей. В первой книге моего цикла главный герой, Каз Гордин, необоснованно ненавидит марсиан-людей. Однажды он поднимается на гору и на ее вершине попадает в портал иного измерения. В нем марсиане все еще существуют как раса и даже торгуют с землянами. Обе расы ненавидят друг друга и используют друг друга, чтобы тешить свое тщеславие. Каз Гордин впервые попадает в ситуацию, когда его презирают безвинно. Он много делает, чтобы развенчать мифы о землянах, но в то же время он сомневается в правильности своих действий, ведь он ничего не знает о землянах в этой реальности, а марсиане показывают землян жестокими варварами. В конце Гордин возвращается на ирреальную Землю. Он теряет надежду вернуться в реальный мир, ведь здесь нет той самой горы с порталом. Каз Гордин принимает ирреальную Землю как родину и становится помешанным марсофобом — против расы теперь уже марсиан. Гордин подтверждает мнение землян, что они — лучшая раса. Его прогресс, как личности, не состоялся. Как видите, эта фантастическая история повествует про нашу печальную действительность и то, как гордыня порождает гордыню, а ненависть порождает ненависть.

— Да, очень печальное содержание. Вы назвали героя «Каз Гордин», а первую книгу — «Гора раздора». Можно ли считать это прямыми отсылками к Казимиру Волину и Константину Гордееву?

— Так и есть. Я прочитал обоих еще в юности, и, не смотря на разницу стиля, я ощутил одинаковый дух. И возненавидел его. Я долго плевался после этих книг, Волина называл унылым праведником, а Гордеева — рпг-шником-графоманом. Но обе книги прочно засели у меня в голове, я ничего не мог поделать с тем, что они зацепили меня — метафорой горы-гордыни, ложными надеждами, а также этнографическими играми. В «Сердце мира» каждый Князь — это олицетворение какого-нибудь народа с его философией и отношением к другим странам. В «Царе Горы» на каждом витке дороги живет свой народ, причем считается, что, чем выше месторасположение, тем народ более развитый, а на самом деле оказывается, что более безумный и высокомерный. Мне понравились эти игры, ведь я и сам люблю этнографию. В реальности на моих глазах происходит размежевание народов, и я не могу не писать о чем-то другом. Мои книги, увы, доказывают, что люди не меняются со временем. И моя преемственность с Волиным и Гордеевым, которую я не хотел бы признавать, тоже доказывает — нашей проблеме много лет.

— Вы надеетесь своими книгами исправить людей?

— Разве может один человек исправить многих? У него должна быть непомерная вера или гордыня.

— Что из этого есть у вас?

— Гордыня, конечно. Все писатели — гордецы. И через тысячу лет будем такими.




Ролик канала «Земля. Культура» собрал множество комментариев в духе «Наконец-то он сделал это!». На то была причина — после интервью Кей встал на одно колено и преподнес Ли розу «марсианский цвет» вместе с предложением руки и сердца. Ли не отказала, приведя формулу «Кей-плюс-Ли» к алхимической развязке. Она и так тысячу лет искала его переродившуюся душу и терпеливо ждала, когда ее «вечный Кей» наконец откроет глаза и наберется смелости. Каждый раз Ли находила любимого по книгам, ведь уже тысячу лет она оставалась его преданным читателем.

 

Музейное воскрешение

Серп Кроноса