Танцующий Птиц

 Яша продолжал приходить к морю чисто автоматически, как будто его кто-то завел, 
и этот завод все никак не кончался. 
Энергия гигантской чаши вроде ему была уже и не нужна - с работы его выгнали, 
а только работа требовала постоянный «морской» подзавод. Даже наоборот, Яша мог 
бы теперь и сам одолжить кому-нибудь свои не растрачиваемые силы, но пока с этим 
предложением к нему никто не обратился. 
Получалось, что после того, что произошло, к морю он продолжал ходить зря.

Недавно свершившееся, свое собственное увольнение Яша представлял во всей гамме 
соответствующих красок уже довольно хорошо, наблюдая несколько лет, как сжимается 
некогда «обширная» фирма, как не по своей воле покидают ее десятки и даже сотни людей, 
служившие ей и еще недавно бывшие Яшиными коллегами. 
Последние пять лет он аккуратно помогал отправлять их в никуда, подписывая в отведенном
для него месте, специально разработанную для столь торжественных случаев, 
производственную записку. 

Эти листки с невеселым юмором назывались «путевкой в жизнь», и в них перечислялись 
подписи лиц, которым бывшие их коллеги могли быть чего-нибудь должны. Среди них 
находился и Яша, в качестве владельца информации, которая хранилась в СИСТЕМЕ, а, 
следовательно, и той ее части, к которой имели непосредственное отношение увольняемые.
Немного позже Яша встречал «бывших» в коридорах, но уже, как окончательно чужих. Он 
вежливо и мило улыбался, делая им «добро», поскольку общение с ними уже не входило 
в его служебные обязанности. Сокращая неловкие мгновения, Яша старался быстрее 
убежать, как бы из-за срочности производственной суеты, а они оставались со своей 
новой, зачастую неожиданной свободой один на один. Лица их были, как правило, 
потерянными, оторванными от места, в которое они несколько лет, а это тысяча или 
тысячи дней, приходили ежедневно. 
Теперь же оно (это место) являлось для них холодным и даже враждебным. 

Именно после таких встреч у себя в кабинете Яша вспоминал уволенные лица, примерял 
их новые одежды на себя и как бы заранее и многократно переживал испытание, 
предстоящее ему лично. Так повторялось сотни раз, и вот настала, наконец-то, 
его очередь. Сопереживать, как вы понимаете, это одно, а переживать самому. 
Нет, частично именно так и получилось. Ожидаемая им пустота вокруг образовалась 
уже через день, и для тех успешных, у кого еще осталось место, куда можно приходить 
ежедневно, он сразу тоже стал чужым, ненужным, лишним. Они так же, как он раньше, 
старались быстрее убежать от него, так же мило, с грустью улыбались ему вслед. 
Ужас оказался для Яши совсем не там, где он его ожидал, не в самой пустоте, а в том, 
что спряталось за ней. Оказалось, что за пустотой была еще одна пустота…. 
«У попа была собака - он ее любил, она съела кусочек мяса, он ее убил, в землю закопал,
надпись написал:
У попа была собака…….»
Конечно, сегодня ему не стоило бы идти к морю, хотя идти-то ему было больше некуда и не
с кем…. Не с кем, пока он не повстречал птицу.

Итак - птиц. 
Он был само совершенство. 
Сначала красавец приглянулся ему просто (без всяких посторонних ассоциаций) метров с 
пятидесяти своей грациозностью, изяществом и романтичным видом на фоне ряби удивительно
спокойного моря. Яша как-то сразу догадался, что это - настоящий живой журавлик и не в 
небе, в виде двух черточек под тупым углом, а здесь рядом, гораздо ближе, так что 
можно будет разглядеть его во всех подробностях. 
И только тогда приплыли, (журавль находился, хоть и недалеко от берега, но все же в 
«открытом» море), первые ассоциации. 

Во-первых, Яша увидел окраину деревушки, обычный сельский колодец и осознал всю 
мудрость названия сооружения над квадратным деревянным срубом, уходящим вглубь земли -
«журавль». Народ точно перенял конструкцию из живой природы, и получилось 
незапатентованное изобретение, которое в самом названии возвеличивало прообраз. 
От журавля было взято все - пропорциональность длинного клюва, слегка изогнутой шеи 
и тросточки голенастых ножек. 
Деревянному «журавлю» доверили высокую честь - давать людям воду. 

Во-вторых, а может еще, и в-третьих, и в-четвертых, - птица эта всю жизнь была у Яши 
на слуху, неоднократно встречалась им в стихах, в песнях, в названиях фильмов. 
Но образ сложился не поэтический, а, скорее всего, гастрономический и, как он мог 
убедиться только что, очень далек от реального. К великому Яшиному стыду журавль до 
сего момента представлялся чем-то средним между диким гусем, уткой и серым лебедем. 
Это был явный пробел в его познании соответствующего раздела биологии (учительница 
живой природы вспоминалась им домохозяйкой, случайно зашедшей в класс и, оглушенной 
дикими криками малолетних пиратов, замершая у доски с чучелом зайца). Журавль для 
Яши до сих пор был только в небе, да и то, в большинстве своем, спроецированном на 
полотне киноэкрана. Журавли предпочитали городскому асфальту поля и равнины. 

Другое дело, когда «Грачи прилетели». С теми, ежегодно наблюдаемыми на апрельских 
оголенных ветках, окрашенных весенними ленинградскими облаками, талой водой и 
капельками с сосулек, вместе с подружками по классу, в которых Яша-школьник 
влюблялся именно весной, он был знаком хорошо. К тому же грача послевоенные дети 
рисовали на уроках, и это было великое изобретение печального и скудного времени, 
так как грач не требовал дефицитных в то время красок или цветных карандашей - 
хватало простого графитового. 
Грачи прилетали к Яше, а журавли - всю жизнь куда-то пролетали над ….

В своих думах о пернатых Яша замер, словно в воротах по игре в регби, между двумя 
удилищами - прямо напротив белоснежного танцора, который своим изяществом продолжал 
гипнотизировать его и так умело, что можно было бы сказать – «у Яши от восторга 
перехватило дыхание». Справившись с первым приступом восхищения, он в поисках причин 
одиночества столь семейственной птицы сопоставил сегодняшнего журавля со стаей, 
которую наблюдал совсем недавно, в предыдущей, столь же бесцельной поездке к морю. 
Стая летела в Испанию, что удалось определить по направлению их полета.

Именно в Испанию, хотя в том направлении громоздились и другие государства…. 
«В Испанию», - так ему тогда захотелось думать, и уж в этом он ни от кого не зависел. 
«В Испанию», - решил Яша, возможно и потому, что Испанию он и сам уже успел посетить, 
а другие государства пока нет. Журавли в тот день (а это был факт) летели налево, 
а налево в глубине Средиземного Моря, лежала на Пиренейском полуострове Испания - 
географию ему преподавали в советской школе гораздо лучше ботаники.

Два дня назад, в тот день, море было серым и злым - казалось очень преждевременным и 
странным стремление стаи пересечь недобрые глубины, но, видно, вожак журавлей знал 
лучше, что ему надлежит делать, чем безработный бывший руководитель системных 
администраторов некогда успешной американской фирмы. 
Орнитолог бы поправил, объяснив опасный перелет стаи выработанной тысячелетиями 
генетической программой ежегодных журавлиных миграций, - просто луна подошла к 
намеченной точке, звезды образовали необходимую фигуру, а значит пришло время - 
белокрылая семья поднялась, и теперь ее полет не зависел от превратности морских 
ветров и колебаний неуравновешенных вспышек на солнце.

Открытое пространство над морем позволяло Яше долго наблюдать за полетом 
смельчаков - скорость журавлей была несравнимо меньше скорости самолета, а даже 
самолет здесь не скрывался из виду в течение целой минуты, если он не летел прямо 
в море, то есть в Италию, а направо, в христианскую Испанию или в мусульманский 
Египет. Стая к тому же летела не совсем ровно, а зигзагообразно, постоянно меняя 
направление, (моряк бы наверняка сказал, что галсами), отклоняясь и снова возвращаясь 
к намеченному маршруту, что, по всей вероятности, должно было соответствовать 
движению невидимых воздушных потоков. Сначала птички-черточки (по две черточки на 
каждую) образовали как бы стороны равнобедренного треугольника, затем одна из сторон 
сломалась, кусок отделился от нее, обогнал переднюю часть и вклинился в голову стаи. 
На время Яше показалось, что наступил хаос, но уже через мгновения лучи выпрямились 
и, как раньше, приняли почти идеальную форму. 

Идиллия продолжалась недолго. Снова, уже с другой стороны откололся кусочек прямой, и 
снова перестроение, и снова два правильных луча одинаковой длины. Стая жила - это не 
была застывшая геометрическая фигура. По предопределенным всеобщим законам управления, 
высоко над морем, в постоянном движении сообщество журавлей вело сложное системное 
взаимодействие. (Яша любил все явления сопоставлять с системами, на которые он потратил
всю свою жизнь).

Вечером того же дня в программе телевидения Яше рассказали, что какие-то птицы (он 
не знал, как называется журавль на иврите) начали свой полет из аравийских пустынь в 
Европу, и сотни тысяч их пересекут в ближайшие дни его маленькое государство. Яша 
вспомнил море, стаю и наполнился гордостью за свою страну, так как явно это не было 
случайностью, что маршрут пернатых пролегал над ним. Птицы доверительно относились к 
Израилю, а это было так важно для Яши после стольких враждебных резолюций ООН и 
антисемитских выходок в Европе, о чем он снова прослушал в программе новостей чуть 
раньше.

«А…, именно тогда, один из журавлей, не разобравшись в законах перестроения лучей 
в силу своей неопытности, запутался, а затем и совсем отстал. Он наверняка делал 
отчаянные усилия, но не смог уже догнать сородичей и обессиленный спланировал к 
кромке прибоя, выбрав торчащие из воды черные грани камней для отдыха», - гадал Яша, 
все еще оставаясь на прибрежных ракушках, а журавлик игриво пританцовывал метрах 
в десяти перед ним и совсем не выглядел таким уж несчастным. Яша старался как можно 
лучше запечатлеть видение, боясь, что оно вот-вот взлетит. Хотелось запомнить все 
мельчайшие детали, как бесценный материал для очередного текста. 

Но тонконогий красавчик никуда не торопился, а лишь переступал с одной каменистости 
на соседнюю. (Яша еще не знал, что птице просто не хотелось позориться перед 
посторонним ему человеком, и он отчаянно разыгрывал беспечность).
Как мужчине с хорошим воображением, Яше представилось совсем другое решение (тоже 
в качестве находки для будущего текста), что журавль не может покинуть это 
конкретное место, так как ищет утерянные драгоценности улетевшей со стаей подруги.
Он словно «прочесывал» мелководье длинным клювом, рассекая барашки прибоя. 
Эту несколько игривую мысль заменила вереница других, уже совершенно печальных 
и более прозаических, - «Неужели он совсем потерял своих родственников и остался 
навсегда здесь один? Или он просто устал? Нет, скорее всего, он обиделся на вожака! 
А если он - баловень поссорился с родителями, и те не заметили потери одного из 
птенцов? Что? Eго выгнала верхушка стаи? Не мог же он самостоятельно и добровольно 
решить навсегда поселиться в Израиле, не имея никаких шансов получить гражданство?».

Журавль продолжал «выступать», а Яше вдруг вспомнилась красивая сказка о Нильсе. 
Это помешало сосредоточиться, чтобы найти единственно правильный ответ – что 
случилось с журавлем на самом деле. Правда, в сказке о Нильсе был не журавль, а 
гусь и не дикий, а домашний. Но сказка была настолько любима им, что Яша на долгие 
мгновения отвлекся от журавля, просмотрев весь мультфильм, который он очень хорошо 
помнил. Когда мультфильм кончился, как раз и произошло событие, приведшее к столь 
неприятному окончанию. Вроде бы и ничего особенного, а какие последствия?

Яша «попался» на обычный литературный штамп. Эта банальность возникла в одурманенной 
морским воздухом, насыщенными многими солями, голове без приглашения, чисто 
автоматически, когда все неприятности у Нильса благополучно кончились, волшебник 
простил его, и тот после длительных странствий на шее у доброго гуся вернулся домой, 
став снова настоящим человеком. Яше подумалось, что… «Он, Яша, сейчас тоже вроде как 
отбился от своей стаи, а точнее бывшей фирмы, хотя более подходил вариант, что из 
стаи его исключили, то есть, уволили…». Вот тогда-то журавль приподнял свой клюв от 
воды, и, оказавшись полностью в профиль, внимательно посмотрел на человека. 
Как читатель, уже догадался, смотрел птиц только одним глазом, хотя и повторяю - 
очень внимательно. При этом два человеческих глаза встретились с его одним, 
как говорят с глазу на глаз, и Яша понял, что журавушке каким-то невероятным 
способом удалось прочитать его человеческие мысли. 

И совершенно некстати! Кому понравиться, когда кто-то заглядывает в ваше сокровенное 
хозяйство? Тем более что сравнение-то у Яши получилось уж чрезмерно натянутым. 
Действительно, - странная аналогия. Например, у Яши была квартира, жена, не так 
далеко сын и внуки и даже небольшая сумма в банке. А что было у журавля….? Яше стало 
стыдно перед одинокой, бездомной птицей, и от неожиданности в таком повороте дела ноги 
его сделались необычайно ватными, и захотелось присесть.
Хорошо, что рядом оказался пустым переносной стульчик, раньше почему-то им незамеченный. 
Яша, не спросив разрешения, опустился в него, не имея сил, тем не менее, оторвать 
глаз от пристального взора «товарища по судьбе».

Дело было в феврале, и как раз случился тот ожидаемый день, когда затяжные зимние дожди
на время хамсина прервались. Небо оказалось вдруг без облачка. Солнце воспользовалось 
представленной возможностью, обрадовалось свободе и палило отчаянно, забыв, что не 
стоит обгонять время и бежать так резво, не дождавшись прихода календарной весны, 
Воздух сделался не по-зимнему теплым. 
И хотя все происходило в шабат, народу на заброшенном вне сезона пляже собралось 
немного. Вечером прошедшего дня плохо сработал прогноз, вернее прогноза вообще не было,
так как они, работники специального центра предсказателей, перешли в состояние 
забастовки - оказалось, что их слишком много для маленького Израиля, и половину пора 
было уволить. По этой самой причине граждане совсем не ожидали теплого подарка от 
сумасбродного светила и не спланировали отдых на море. 

Походы же Яши к морю не зависели ни от прогнозов, ни от погоды, и он к описываемому 
событию уже заканчивал свою обычную прогулку, предварительно добравшись до дальней 
бетонной пристани, в виде выступа, уходящего в море, изрядно устал, мечтая только 
об одном - поскорее пасть в объятия своего любимого дивана. 
Сегодня для этого Яше пришлось преодолеть самого себя. 

Да, именно так пришлось ему поступить в этот неблагоприятный для него день, поскольку 
предшествующая ночь выдалась абсолютно бессонной. Ночь теперь была самым трудным 
участком суток. Ночами волевые указания организму – «особо не переживать 
о случившемся», на него, организм, не действовали, а вот обезволенную в темноте ночи 
душу жестоко мучило оскорбленное и униженное осознание никому ненужности. 
Мало всего этого…. Положение Яши сейчас усугублялось кусочком снотворного, принятого 
от безнадежности только к утру, и еще не закончившего своего действия.

К слову сказать, преодоление самого себя было постоянным занятием Яши, и он завидовал 
тем своим знакомым, которым недосуг было заниматься по жизни этой разновидностью само 
мазохизма. Окружающие человеки в большинстве своем пренебрегали насилием над 
«собственным я», разумно считая, что желающих сделать это и без того предостаточно. 
(Думаю, что последний тезис не вызовет особых возражений.) 

Еще лучше было тем баловням природы, которым в силу своих избыточных физически и 
душевных сил, не надо была даже задумываться над такими глупостями. Это был 
самодостаточные счастливцы. У них все получалось «без труда», шло «как по маслу».
Появлялись на свет божий и, наоборот, настолько слабые, что, не допуская никаких 
исключений, поступали только согласно естественным желаниям их существа в каждый 
конкретный момент бытия, не вступая с этим существом в пререкания и не заставляя его 
делать то, что существо не хотело.
А запрограммированный на «самопреодоление» Яша продолжал, как и в детстве, постоянно 
идти наперекор естественным хотениям. Сегодня «я», например, совсем не хотело гулять.

Готовый уже сдаться, Яша несколько раз даже поворачивался, чтобы вернуться назад 
к машине или хотя бы присесть в одном из многочисленных кафе. Но с тех пор, как он 
сдал автомобиль фирме и начал сам платить за бензин, поездка к морю перестала быть 
абсолютно бесплатным удовольствием и обходилась ему в тридцать своих собственных 
шекелей (шесть с половиной долларов). Начались терзания - как возместить расходы. 
Выход нашелся быстро, - чтобы оправдать это никчемное занятие, он запретил себе 
заходить в прибрежные ресторанчики. Шекели вместо карманов владельцев ресторанов 
послушно изменили направление и стали сами собой перетекать в карманы владельцев 
бензоколонок. То на то и выходило. 
Но без бутылочки пива все же Яша не остался, - она приобреталась за пять шекелей 
(сравните с пятнадцатью в пляжном ресторане) в близлежащем к морю арабском магазине 
и выпивалась на камушке бесплатно, что, впрочем, не сильно умоляло получаемое им 
удовольствие. 

Так и на этот раз, победив самого себя (после упомянутой бутылочки), Яша настойчиво 
продвигался к намеченной цели – далекой бетонной преграде. Он потихонечку забыл 
о бессонной ночи - втянулся. Цель, пристань-стена в конце пляжного пространства, 
с каждым шагом приближалась. Море тоже не теряло время зря и незаметно заряжало бодрой 
молодостью. 
Дело дошло даже до того, что начал проявляться обычный интерес к окружающим, и стало 
занимательным подслушивать обрывки фраз, додумывать за говорящих, мысленно продолжать 
совместную беседу с посторонними гражданами, переходя от предыдущей к очередной пляжной
компании. Только один раз он несколько притормозил около двух типичных представителей 
национального большинства государства Израиль, в котором он проживал уже более 
одиннадцати лет. Яшу остановила бьющая фонтаном радость, с которой те двое общались 
друг с другом, видно знакомые с детских лет. Она, эта радость, так безудержно истекала 
из источников, что потребовала от Яши специального изучения. 

В них же самих не было ничего особенного – пара мужчин оказалась настолько же типична 
для представителей его народа, насколько непохожа друг на друга. Один худой, с полной 
бородой и усами, горбатым носом, ехидным видом и в очках, а другой пузатый, кучерявый, 
с носом картошкой и по одесски веселый. Худой зачем-то растирал толстяку спину, а тот 
кряхтел от удовольствия. Возможно, Яша остановился просто из зависти.

Описываемая мизансцена включала также и разбросанную на камнях одежду, и подбежавшую 
маленькую собачку, и не совсем молодых жен, стоящих неподалеку. Остановка 
в продвижении к «Ситроену» понадобилась Яше только для того, чтобы отогнать уже 
ставшую для него обычной мысль - «как комфортно чувствуют эти странные дяди со своим 
нестандартным, не плакатным видом на его пляже. В любой другой точке планеты те же 
самые весельчаки наверняка вели бы себя поскромнее, да и выглядели бы пугалами и не 
были бы так откровенно счастливы». 

Наконец Яша дотронулся до бетонной стены и, зауважав себя за этот подвиг еще больше, 
совсем не отдохнув, повернул обратно. Беспомощность и слабость исчезли - он был уже 
в прекрасной форме. К тому же путь назад резко отличался от продвижения вперед - теперь
каждый шаг был уже шагом к «Ситроену» - новому его любимцу, а значит к дому, к дивану.
Видно, зачерпнув солидную долю оптимизма у тех двоих, Яша прямо «находу» принял 
окончательное решение открыть свой собственный бизнес и набрал по мобильному телефону 
номер сначала невестки, а затем и старшего внука, сообщив им, что принимает их обоих 
на работу в свою фирму. Невестка и внук, видно подслушав в динамик мобильного телефона 
шум моря, возражать не стали, хотя успели спросить, а что им там надобно будет делать 
и какова зарплата. Яша уклонился от конкретных цифр и с чувством свершившего два 
благородных поступка сразу, продолжил свою прогулку. До «Ситроена оставалось 
метров дести. Все было бы, и «Ситроен», и дом, если бы не.

Итак, снова - к птице….
Как могла, она, до сих пор незнакомая ему, разгадать ход его мыслей, закрытых для 
всего человечества. (О внеземных галактиках, где могли находиться ясновидцы, или 
о СОЗДАТЕЛЕ здесь говорить не стоит, как о чем-то несопоставимом с бренной сущностью 
обычного представителя пернатых). 
«Что же будет дальше?», - переживал Яша, уже сидя на кем-то оставленном (или во время 
подставленном) раскладном стульчике.

Дальнейшее разумному объяснению не подлежит и больше похоже на небылицу. 

Наступила полная тишина, море превратилось в глянцевидную поверхность новомодного 
обеденного стола со столешницей из толстого стекла цвета морской волны, а солнце 
застыло, слегка притушив свой «юпитер», словно Земля перестала вращаться.
Тонконогое, длинноклювое создание, высоко поднимая колени, стало медленно выходить 
из воды и остановилось на песке в метре от новехоньких кроссовок Яши, которые еще 
проходили период «приработки», то есть, по-простому , обнашивались. Они были до 
неприличия белоснежны.

Журавль для начала ткнулся клювом в мокрый песок, нарисовав на нем птичку в виде 
тупого угла. Затем, сделав еще несколько шагов, не спросив разрешения, словно знал
Яшу не один год, положил свою длинную шею на его колени так, что глаз мог продолжать 
разглядывать обомлевшего человека, а клюв повис в воздухе, указывая направление 
к «Ситроену».
Своим правым глазом птица как бы продолжала заглядывать Яше прямо в душу, копаясь 
в потайных его мыслях.

Связь между двумя представителями живой природы стала идеальной, и сокращенное 
до предела расстояние позволяло передавать данные без всяческих помех, тем более 
что Яша окончательно сдался, прекратив сопротивление.
Будь, что будет, решил человек. Каждый из них теперь смог поведать свою горькую 
судьбу. Они доверились друг другу до конца. 
Как оказалось на деле, с журавлем поступили по-человечески подло - его действительно 
тоже уволили из стаи, уволили без видимой причины, сославшись на то, что 
Главному требовалось полное равенство сторон, и несчастный оказался лишним. 
Никакие уговоры семьи не помогли, и по законам стаи «отщепенец» должен был приотстать. 
Ему предстояло искать другое сообщество, и он послушно спланировал на береговую 
полосу Бат-Яма. Погода, как вы помните, в тот день выпала штормовая, и при посадке 
случилась авария – его накрыло волной и больно ударило о скрытые морем валуны. 
Птиц еле справлялся с болью. 

Прослушав печальную историю, Яша, наконец-то, заметил, что правое крыло журавлика плохо
подогнано к телу - угадывался вывих или перелом.
Яше нестерпимо захотелось утешить бедное одинокое существо. А это можно было сделать 
только одним способом, убедить своего нового сотоварища, что бывают ситуации в жизни
еще более неприятные, чем смена стаи. Ведь это так помогает, когда знаешь, что 
кому-то еще хуже. И тогда из всего трагедийного, что с ним случалось, Яша выбрал одно, 
будучи уверен, что ничего ни с кем и никогда хуже произойти не могло. Как ни странно
он не стал рассказывать о своем сегодняшнем плачевном состоянии, а вернулся назад, 
на два года…

Еще с вечера предыдущего дня Яша почуял неладное. Его вежливо, но очень настоятельно, 
попросили придти назавтра пораньше, но не сообщили зачем. Яша, конечно, обо всем 
догадался и сам, но уголек надежды тлел, и он постарался забыть о предстоящей 
неприятности до утра. Догадка сбылась. Утром ему позвонили (он был еще в дороге) 
и попросили до прихода одного из сотрудников, которого увольняли, и который об 
этом еще ничего не знал, отключить несчастного от системы фирмы и не только.
Теперь-то Яша понимал, что именно тогда, когда он услышал имя, надо было сделать все 
возможное, чтобы отказаться и уговорить начальника, чтобы это сделал кто-нибудь другой.
Но Яша покорно промолчал, оспаривать решение начальства не стал – он решил остаться 
«при исполнении».
Работа есть работа. Увольнять - так увольнять. Если не он, найдут другого. Приехав 
и поднявшись в свой кабинет, он сначала «закрыл» все доступные пути увольняемого 
в систему. И это был пустячок по сравнению с тем, что предстояло. А затем.
Затем они взяли тележку, и «ключ-мастер», который открывал любую дверь фирмы. 
Впрочем, у каждого из сотрудников отдела Яши «мастер» всегда находился в кармане. 
Они спустились с помощником в лифте на два этажа ниже, открыли без помех дверь в 
нужный кабинет, зажгли свет и. 

Яша до сих пор помнит все детали - куртка на спинке стула, раскрытая книга на столе, 
тексты программ на экране, записка, прилепленная к клавиатуре, с заметкой сделать 
что-то срочное с утра. Еще был открытый блокнот и авторучка, лежащая не прямо, 
а под углом.
Чтобы отключить компьютер им пришлось отодвинуть стул с курткой, а с клавиатуры снять 
записку и, конечно же, «закрыть» все программы.
Его товарищ отсоединил кабели и, погрузив экран, мышку, клавиатуру и сам компьютер 
на тележку, вышел из комнаты, торопясь исчезнуть, словно уже сработала аварийная 
сигнализация и надо срочно покинуть место преступления и как можно быстрее. Яша же 
задержался, поставил стул на место и долго не знал, куда прикрепить памятную записку 
хозяина комнаты, снятую с клавиатуры. Он положил ее на книжку. Затем вырвал из не 
своего блокнота страницу и не своей ручкой написал, чтобы хозяин комнаты срочно 
позвонил ему по приходе на работу. Этот листок он положил рядом с книгой, на то 
место где раньше находилась клавиатура, а ручку положил на открытый блокнот, под 
тем же самым углом, что и был раньше.

Выходя из комнаты, Яша посмотрел на наведенный порядок…. Стол без экрана, клавиатуры и 
мышки выглядел обворованным начисто. Так с этой картинкой Яша и живет до сегодняшнего 
дня. Звонка Яша так и не дождался, а когда его бывший хороший приятель пришел у него 
подписывать листок, вдобавок унизительно прослушал его благородное сочувствие, что «мол, 
не надо расстраиваться, что тот все понимает, что Яша «при исполнении», что ничего не 
случилось, что они по-прежнему друзья».

Журавль смотрел пристально, но сочувствия в его глазе Яша не обнаружил, как, впрочем, 
и у многих тех, кому он уже ранее рассказывал этот случай, откровенными признанием 
стараясь уменьшить свою боль. 
Видно журавль из всего рассказа понял только слово боль и в этом месте одобрительно 
кивнул. И тут Яша наконец-то догадался, вернее, увидел во взгляде у журавля 
заправдышнюю, нестерпимую боль, не его надуманную, а реальную - физическую. Дело 
приобретало серьезный оборот, и Яша решил действовать (хотя, возможно, решения уже 
принимались за него и вместо него). Трудно поверить, что он мог пойти на такое 
самостоятельно, зная о значительно подорожавшем в последние дни бензине 
(подорожание было связано с войной в Ираке).

«Поехали, брат, в зоопарк. Там работают в шабат, и там мы наверняка найдем птичьего 
лекаря», - обратился он к доверившему ему свою судьбу новому другу. (Старые друзья 
Яши находились как раз напротив, на противоположной стороне моря, чуть дальше).
Журавль приподнял голову, а точнее шею, позволив Яше подняться с низкого стульчика, 
который принадлежал рыболову, хозяину двух удилищ закрепленных в пластмассовые остатки 
бутылок из питьевой воды и закопанные в песок, так чтобы в них можно было легко 
вставить и вытащить удочки. (При поклевках время терять нельзя - дорого каждое мгновение).
Яша пошел вперед и не стал оглядываться, давая птице возможность выбора, ноги- то 
у несчастного были целы и в полной исправности. На самом деле Яша надеялся, что 
журавль не пойдет за ним, просто вернется в море и все пойдет как обычно - «Ситроен», 
дорога к дому, диван…. 

Однако сзади слышались легкие шаги, и Яша понял, что тот не отстает ни на шаг. Так, 
гуськом, они довольно быстро добрались до «Ситроена», и журавль не заставил себя 
долго уговаривать, вспрыгнув на заднее сидение, когда Яша открыл для него дверь. 
Точно также запрыгивала и собачка Яши. Обычно она то же сидела сзади. Вернее не сидела,
а стояла. Кстати, журавль тоже предпочел ехать стоя, и его голова почти уперлась 
в крышу. Когда машина тронулась, он опустил голову вниз и для большей устойчивости 
уперся клювом в резиновую емкость для мусора на днище. «Смотри ты, словно всю жизнь 
ездит в «Ситроенах», - ухмыльнулся Яша.
В «Сафари», зачем-то объявил Яша заднему пассажиру, как будто тот и так не разгадал, 
куда его сейчас отвезут.

В тель-авивском сафари Яша побывал к описываемому событию не один раз, и уже знал, 
что это скорее зоопарк, - хороший, добротный, но все же - зоопарк, то есть хорошая, 
но тюрьма, а не естественный, природный концлагерь для животных. Нет, и здесь тоже 
была большая поляна, где проживало семейство львов «на воле», куда допускались 
зрители в своих автомобилях, как в настоящих сафари, но она скорее походила на 
огороженный тюремный двор, чем на обширный лагерный плац. Львы выглядели довольно 
жалко, старались спрятаться от автомобилей подальше. 

Звучное же название, - сафари, позволяло владельцам установить «сафарские» цены и 
привлекать доверчивых иностранных туристов. Израильтяне гордились собственным 
национальным сафари, содержали его в должном порядке, к животным относились 
по-братски. Посещая сафари, Яша всегда с грустью вспоминал несчастных тропических 
животных в оставленном им северном городе, которые зимой были заключены в дурно 
пахнувшие коллективные «камеры», антисанитарное состояние которых всегда приводило 
его в ужас. Там у него не возникало другого желания, кроме как поскорее увести 
оттуда своих детей. Животных же взаперти и духоте держали почти девять месяцев в году.

«Пусть будет в «Сафари»», - расшифровал Яша посторонний звук сзади, который нельзя 
было отнести не к звукам двигателя, ни к шуршанию шин.
Дорога была не близкой, надо было пересечь центральную часть Тель-Авива, затем 
переехать Ааэлон, и добраться через весь Рамат-Ган до национального парка, к 
которому и примыкали «Сафари». Хорошо, что в шабат улицы пустынны и они добрались 
довольно быстро. 

Конечно, целью Яши не было ознакомить журавля с обширно представленными в сафари 
разновидностями пернатых, что потребовало бы купить два дорогих входных билета по 
шестьдесят шекелей каждый. Подъехав к площади, где располагались билетные кассы, 
и была обычная суета, он, предупредив необычного пассажира, что сейчас вернется, 
бегом бросился выяснять ситуацию. Яша хотел добиться бесплатного въезда на 
территорию в силу чрезвычайных обстоятельств, а также предупредить, что его пассажир 
не является инвентарной единицей самого сафари.

Однако….
Однако его ждало жуткое разочарование. Зоопарк, действительно, работал как в обычные 
дни, и, несмотря на шабат, задыхался от числа посетителей. Но все ветеринарные 
служащие в шабат отдыхали. В конце концов, Яше все же пошли навстречу и дали телефон 
дежурного ветеринара, сообщив, правда, астрономическую сумму во все тех же шекелях, 
за которую окажут экстренную помощь еще час назад незнакомой ему птице.
Никакие его уговоры не подействовали на бюрократов при живой природе. Яша пытался 
разжалобить их - своим безработным состоянием, желанием помочь совершенно чужому 
существу и прочими ненужными глупостями, уговаривая оставить раненую птицу до утра. 
Естественно - безрезультатно. На дежурящего в шабат зооадминистратора никакие доводы 
не действовали. Если бы здесь присутствовал один из знакомых Яши, кстати, профессор 
физики, то он точно напомнил бы Яше о варварских законах капиталистического мира, 
равнодушного к страданиям простого человека. Затем последовал бы монолог о 
преимуществах социализма. Яша тоже бы не остался в долгу, рассказав физику о душных 
коллективных камерах для обезьян и слонов, которые как раз и построил для них 
социализм.

Погрустневший и с виноватым видом за невыполненное им обещание, Яша вернулся к новому 
своему приятелю, забрался в машину, стараясь не оглядываться назад и не смотреть в 
зеркало заднего вида, чтобы не встретиться с ним глазами. Он ждал бурной реакции, 
возмущенных криков, но, к удивлению, пассажир остался спокоен, как будто это не у него 
повреждено крыло и не ему надо было как можно быстрее догнать свою стаю. 
«Сильный характер», - подумалось Яше, - «Или он уже отчаялся и потерял надежду? 
А может, это счастье, когда у тебя нет никакого имущества, тебя никто не ждет - тогда 
и волноваться, собственно, не о чем».
Лихорадочно придумывая, как поступить и как увильнуть от катастрофических расходов 
«шабатному» ветеринару (этак шекелей в пятьсот – 100долларов, да, да, не больше и не 
меньше), Яшу вдруг осенило. Спасительная мысль пришла ему в голову неожиданно и вдруг, 
и именно она сдвинула «Ситроен» с места. Теперь Яша знал точно, что ему надо делать, 
вернее, куда отправиться.

На море возвращать журавля, однозначно, было нельзя. Это означало бы признаться перед 
ним в своей полной несостоятельности, дома же у Яши на постоянном довольствии жила 
собака - Марфа, которую невозможно было оставлять наедине со стройными журавлиными 
ногами. В ограниченном пространстве квартиры журавлю не помогло бы преимущество его 
в росте, тем более с такой травмой. 
Поэтому пришедшее решение было настоящей находкой в столь безвыходной ситуации, 
да и журавль в том месте, куда уже мчался Яша, будет чувствовать достаточно комфортно, 
как среди своих.

Яша ехал, ориентируясь лишь на программу телевидения, просмотренную им совсем недавно, 
где сообщалось о необычном для Израиля биваке в лесу. Ему показалось, что он бывал на 
этом самом месте с семьей сына на пикнике в честь Дня Независимости.
Собственно, можно ли было называть это место лесом, - большой вопрос. Скорее это 
походило на парк, рукотворное детище специальной организации, закупающей уже сотню 
лет земли и поднимающую на них деревья на пожертвования со всего мира. Деревьям в 
этом лесу столько же лет, сколько и государству, не больше. Посадки производились 
ежегодно. Ежегодно возникали также поминальные камушки о тех, кто давал денежки.
По мере приближения «Ситроена» к лесопарковой зоне уверенность в успехе новой задумки 
стала постепенно угасать. Шоссе врезалось в лесной массив, и леса оказалось 
значительно больше, чем представлялось Яше у сафари. Стало очевидно, что найти то, 
что ему показали по телевизору, дело почти безнадежное.

Там, где он первоначально и очень самонадеянно ожидал застать нужных ему сегодня 
сограждан, на ближайшем к дороге, оборудованном столами со скамейками, туалетами и 
питьевой водой месте «народных гуляний», еще досиживали немногочисленные молодые 
компании. Солидные семьи с детворой уже возвратились домой. 
Яша, не останавливаясь, поехал дальше, поехал практически наугад по одной из узких 
дорожек проделанных в лесу, сначала также по асфальту, но затем асфальт оборвался, 
и ему пришлось ехать по грунтовке. «Ситроен» запрыгал, пытаясь смягчить неровности, 
однако сзади не донеслось ни звука. Журавль по-прежнему пока не выражал никаких 
признаков беспокойства.

Ехать пришлись не так уж долго, так как неудачи сегодняшнего дня видно уже кончились, 
интуиция не подвела, и он приехал. 
Яша издалека заметил группу нужных ему людей среди стройных оголенных стволов сосенок и
сразу же решил, что цель достигнута. «Ситроен» притормозил, а затем осторожно съехал на
обочину, между двух солидных камней. Именно на камнях и среди камней и выросли молодые 
сосенки и кустарник, превратив безжизненные холмы в настоящий, взаправдашний лес.
Яша опять пошел вперед, оставив заднюю дверь широко открытой и приглашая журавля 
самостоятельно выпрыгнуть из машины. «Вот приехали к твоим, может, не выгонят», - 
поделился он своими надеждами с птицей.

Тот по-прежнему ничего не ответил, но на этот раз была серьезная причина. Журавль был 
предельно сосредоточен, так как внимательно выбирал место между камнями для следующего 
шага - важно было не переломать на камнях свои стройные, грациозные ноги. Все тем же 
гуськом Яша и журавль поковыляли вглубь сосняка.
Они застали компанию как раз за обедом. Вместо стола - скатерть из газетных листов 
«ЕДИОТ АХРОНОТ», а вместо стульев - матрацы, которые запомнились Яше с телевизионной 
передачи и которые казались совершенно лишними среди камушков, сосенок и уже 
распустившихся красных низкорослых маков.
Незваные «пришельцы» остановились над «столом», но сесть их никто не пригласил. 

Компания была не малая, и Яше показалось, что здесь собрались буквально все, кого он 
знал по наиболее оживленным перекресткам израильских дорог, оборудованных светофорами. 
Пожалуй, новеньким был для него лишь один, да и с тем тоже познакомился по телевизору. 
У этого «забулдыги» корреспондент брал интервью, как у единственного, кто из всей 
компании говорил на иврите. Иврит его был не намного лучше, а точнее, не на много хуже,
чем Яши. Все продолжали не замечать гостей. Яша без приглашения уселся на свободное 
место, журавль же остался стоять. «Можно он у вас переночует, а завтра я с утра заберу 
его к ветеринарам в Сафари», - стараясь говорить уверенно, чтобы не получить 
нежеланного отказа, обратился Яша ко всем, так как нельзя было ошибиться 
в выборе старшего.

Никто не возразил. Однако было видно, что они услышали просьбу Яши. Молчание 
становилось тяжелым, а тот, кого он знал лучше всех, уставился на него так, 
что сразу вспомнилось каждое утро, а их было очень много, когда Яша, как 
обычно, не опустил в его протянутый стаканчик монету. Он дежурил на 
перекрестке, перед последним поворотом к зданию, где находилась фирма Яши. 
Яша же монет не опустил ни разу. «Смотри ты, вроде получается и здесь я никому 
не нужен», - усмехнулся Яша, будто теряя последнюю оставшуюся у него надежду.
«Спасибо», - непонятно кому и непонятно зачем сообщил он, с трудом поднялся из 
неудобной позы и, не оглядываясь, направился к машине. Яша все же посмотрел назад 
из «Ситроена» - журавль устроился (сложился) у края матраца, запрятав голову под 
целое крыло. Яша включил зажигание, двигатель завелся, но машина с места не 
трогалась, хотя он все нажимал и нажимал на послушную педаль газа. 
Так продолжалось мучительно долго, причем шума двигателя слышно не было, вместо 
этого возник нарастающий шум прибоя. Как будто цунами собиралось накрыть весь лес, 
и стало страшно…. Яша откинулся назад, стараясь головой упереться в надежный 
подголовник, словно перед страшным лобовым ударом….
«Забирай своего журавля, он нам и на х… не сдался», - раздался из лесу крик, но 
почему-то очень близко. Сидение поддалось назад, и стало опрокидываться.

Яша очнулся от забытья - он едва не упал с раскладного, шаткого, видавшего виды 
стульчика. Первое, что ему захотелось, это прогнать трагический конец своего 
путешествия в леса Модиина и как можно скорее вернуться к реальной жизни. Ему надо 
было срочно увидеть журавля. Яша запомнил, что тот рядом, напротив, на морских 
камушках. Но Журавля на месте не оказалось. Яша посмотрел вдаль, затем по сторонам, 
на небо и, когда дневной свет вернул его окончательно в бытие, представилось 
не представимое. Два рыбака, оба, судя по языку, на котором они говорили, с одного и 
того же государства что и Яша, стояли над чем-то белым, распростертым на мокром 
песке. Яша вскочил, бросился перед журавлем на колени, не понимая, как правильно 
поступить. Ноги птица были опутаны зеленоватой леской, голова безвольно лежала на 
песке, и правый глаз безжизненно смотрел в небо. Рядом с убиенным расположились 
два четко очерченных теневых пятна от рыбаков, явно причастных к злодейству. 

Затем один из них, как и полагается преступнику, застигнутому врасплох, словно 
оправдываясь перед неожиданным свидетелем, наклонился, тоже присел на колени и, 
как бы испрашивая помилование, произнес:
«Запутался бедняга, а когда я стал леску вытягивать, накрыло его волной о камни.
Яша поднял голову….
Действительно, откуда ни возьмись, перед ним снова гуляли злые, серые волны, а со 
стороны Испании надвигались огромные черные тучи. 

Вряд ли ему стоило приходить сегодня к морю.