Свобода совести

[Скрыть] Регистрационный номер 0336942 выдан для произведения:   В купе поезда Москва- Архангельск своё место я занял первым. Затем подтянулись и остальные попутчики. Ими оказались: два железнодорожника, направлявшихся в Ярославль на какой-то свой железнодорожный «сходняк» и командировочный – инженер, спец по каким-то металлам, симпатичный мужчина интеллигентного вида, на вид не старше сорока. 
 
   Вагон наполнялся другими пассажирами, гражданских было среди них мало, в основном это были свежеиспечённые лейтенанты-лётчики, выпускники, теперь не помню какого училища, да, это полагаю и не существенно. Направлялись они в Архангельск и, как потом выяснилось, не сразу к месту службы, а, пока лишь, к месту распределения по гарнизонам. Некоторые были с молодыми симпатичными жёнами, наверное, самые продуманные.

    Среди немногочисленных гражданских пассажиров выделялись два туркмена, везших на продажу в Архангельск какой-то «скоропорт» в «подпалубном» холодильнике по договорённости с проводницей. 
    В ту пору, а это были восьмидесятые годы, в Архангельске было довольно голодновато, а в популярном гастрономе «Соловецком» висело объявление: «Мясо и масло отпускается только по рецепту врача». Я, первый раз попав в этот магазин, по-приходу моего научно-исследовательского  судна в порт Архангельск с Балтики, сперва глазам своим не поверил, но потом привык. 
    Но, к слову сказать, флот, в отличие от городской торговой сети, снабжался продовольствием очень хорошо. Другими  словами, южане успешно проложили туда свой «шёлковый путь» и товар их шёл нарасхват.

    Один туркмен был роста выше среднего, с какой-то стеснительной улыбкой, неторопливый в движениях. Его товарищ – прямая ему противоположность – среднего роста, шустрый, проворный, деловой, одним словом и, похоже, главный в этом тандеме.

    Я возвращался, из командировки, из Москвы (моя контора находилась в Москве и относилась к Академии наук СССР)  на своё судно, вмёрзшее на межнавигационный период в двинский лёд, в ожидании следующей экспедиции с началом навигации.

    Поезд, наконец, тронулся, попутчики перезнакомились. Затем, все, кроме меня, покинули купе: железнодорожники ушли в вагон-ресторан, а иженер – в тамбур на перекур. В коридоре вагона стоял весёлый гул, слышались звонкие девичьи голоса –
молодые лейтенанты гуляли.

    Я выглянул из купе – лётчики, малость навеселе, о чём-то балагурили, среди них выделялся в штатском прикиде старшой туркмен – офицеры приглашали его в свою компанию.

    Я вернулся на своё место и через короткое время моё купе заполнилось народом – вернулся инженер с перекура, ведя с собой одного из лейтенантов и трое железнодорожников:  два попутчика и их товарищ из другого вагона. С собой они припёрли ящик чешского пива и пакет с воблой! По тем временам это был офигенный дефицит.

- Откуда? Удивился я.
- Вагон – ресторан железнодорожный? – Спросил один из них.
- Ну да,
- А мы кто? Короче, у нас всё схвачено на дороге железной – пояснил другой.

   Одним словом, поездка намечалась весьма приятной. Под замечательное пивко с воблой, перестук колёс, неторопливую беседу, анекдоты, шестеро молодых мужиков двигались по своему назначению. Иногда кто-нибудь выходил в тамбур на перекур и опять возвращался.

   Где-то за час до прибытия в Ярославль из коридора вагона донеслись до нас сильные крики, ругань, шум драки. Мы выглянули из купе: молодые лейтенанты в другом конце вагона кидались на старшого туркмена с кулаками и руганью,
А он, молча и умело (видимо был знаком с техникой рукопашного боя) расшвыривал их, как котят.

   Истошно визжали молодые супружницы. Проводница, выскочив из служебного купе, пыталась своим упитанным телом закрыть очередного лейтенанта,
бросившись на туркмена, как на амбразуру, но тот пнул её так, что она с истошным воем проехала по линолеуму коридора на своей пятой точке метра три. Второй туркмен в схватке участия не принимал, кстати.

    Но схватка, в общем-то длилась недолго. Видимо, напарница проводницы успела подать сигнал и в вагоне появились два дюжих милиционера. И, как пел Владимир Семёнович, «супротив милиции он ничего не смог». Повязали сермяжного,
а тут и Ярославль. И только остановился состав, тут же на подножку вагона заскочили четыре мента, которым из рук в руки был передан туркмен-боец.

    В Ярославле сошли наши попутчики – железнодорожники. Наш лейтенант тоже ушёл к коллегам выяснить причину драки, а я попросил его просветить нас – в чём там дело-то было?

    Поезд тронулся, лейтенант вернулся – пиво ещё оставалось.
- Так что было-то? –Спросил я.
- А дело в следующем, сказал лейтенант. Этого туркмена ребята пригласили в свою компанию, как человека, сидели, выпивали вместе, потом он ушёл в своё купе. А один из наших хватился – бумажник пропал! А в бумажнике – все подъёмные – пятьсот рублей! А он, к тому же с молодой супругой и без копейки оказался! (А по тем временам, кто не знает, 500 рублей были большущие деньжищи! Оклад инженера был 120-130 рублей тогда).

- Ну так вот, продолжал лейтенант, - из наших-то не мог никто украсть, мы ж все друг друга знаем, как облупленных, все – с одной роты, а он – чужак.  Да однозначно, он украл! Ну, вот, наши и насели на него, а видите, как обернулось –
и ребят поколошматил и денег не нашли. 
    Конечно же, мы друга в беде не оставим, скинемся ему... но всё равно, неприятная история.

- Ну да, сказал инженер.

   Пиво закончилось, лейтенант ушёл в своё купе.
Я вышел в тамбур покурить.  Дверь в тамбур открылась и в нём появился туркмен-напарник арестанта. Он молча встал около меня, глаза на его широком,  добродушном лице смотрели на меня с тоской и обидой.

- Закуришь? – Предложил я.
- Нет, спасибо, не курю. Что же теперь делать? Спросил он меня, будто я знал.
- А именно?

- Не мог он украсть, не мог! Не вор он! Соседи мы, я его хорошо знаю! Где мне теперь его искать? Что родным сообщить? Как ему помочь, что с товаром делать?

- Успокойся, успокойся. По-приезду в Архангельск, через местную милицию выходи на ярославское МВД и выясняй у них все дела, а, если он парень честный, то там разберутся и всё уладится, сказал я не очень уверенно. Но он, не замечая моей неуверенности, схватил меня за рукав и быстро, с сильным акцентом, с надеждой в глазах, будто от меня что-то зависело, заговорил:

- Вы думаете уладится? Там есть справедливые люди? Если я скажу, что он честный человек, мне поверят?
- Конечно, конечно, пробормотал я, не падай духом! И похлопал его по плечу.

   Утром мы с попутчиком-инженером пили дорожный чай, до прибытия в Архангельск времени оставалось немного.

- А ты знаешь, сказал инженер, иногда я задумываюсь: порядочный я человек или всё-таки сволочь порядочная? И ты знаешь, не могу сам себе однозначно ответить на этот вопрос.

- С чего так?
- Да понимаешь, вышел вчера в тамбур перекурить,  гляжу – бумажник на полу! Поднял, открыл, а в нём – 500 рублей!

- Ну и? Я почувствовал, как что-то во мне закипает, хотя по жизни я человек спокойный, и через мгновение я схвачу его за ворот.

- Что ну? Спокойно продолжал попутчик, не замечая моего состояния, – всю ночь не спал, борьба шла в моей душе добра и зла, но к утру добро победило и я недавно отнёс летуну его лопатник.

До прибытия оставался час. За этот час мы не обмолвились ни словом и расстались не прощаясь.