Вчера узнал, что осенью умер Ян Израилевич Золотовицкий. Оказывается, все эти десять лет, с того памятного турнира, он продолжал жить в нашем городе. И не сыграл ни в одном соревновании. Даже ни разу не появился в клубе. При его-то любви к шахматам. Не мог, значит, простить…
Кажется, он был литературоведом. Хорошо помню его худое нервное лицо, умные и в то же время наивные серые глаза. Был он молчалив, замкнут, всегда погружен в свой внутренний мир.
Запомнился мне и тот чемпионат города. Еще никогда Золотовицкий не играл так сильно. За три тура до финиша он опережал ближайших конкурентов на два очка. Никто уже не сомневался, что он займет первое место. В седьмом туре Ян Израилевич встречался с Бондаревым, единственным в городе мастером, нашей гордостью. Бондарев прославился тем, что в полуфинале первенства СССР победил гроссмейстера.
Золотовицкий появился в клубе незадолго до начала тура. Узнал результаты жеребьевки и подошел к судейскому столу.
– Эту партию я играть не буду, – негромко сказал он. – Засчитайте мне поражение.
Бондарев, уже ждавший его за шахматами, покраснел.
– Почему не будете? – строго спросил Хапоткин – главный судья турнира и директор шахматного клуба. Он не любил Яна Израилевича.
– Я не хочу называть причину, – еще тише ответил Золотовицкий.
Мастер посмотрел на судью и сделал примирительный жест.
– Нельзя просто так отказываться от игры, – с суровой наставительностью произнес Хапоткин, не замечая или не желая замечать знаков Бондарева. И он, и Золотовицкий были людьми принципиальными, но если принципиальность Яна Израилевича вредила только ему самому, то от хапоткинской принципиальности всегда страдали другие. – В отборочном вы с Ильиным не захотели играть, теперь вот – с Василием Алексеевичем. Или объяснитесь, или я исключу вас из соревнования.
– Как? – растерянно пробормотал Золотовицкий и поправил задрожавшими пальцами очки.
Арбитр стал перебирать бумаги на столе, давая понять, что он все сказал.
– Хорошо, исключайте! – запальчиво воскликнул Ян Израилевич, повернулся и ушел. Ушел навсегда.
Лишь Бондарев, инструктор клуба Фрид и я понимали, в чем дело.
Конечно, выход лидера из турнира вызвал много разговоров, но настоящее потрясение наши шахматисты испытали десятью днями ранее. Когда я в тот вечер вошел в клуб, вокруг одного из шахматных столов происходило столпотворение. С трудом протиснулся я сквозь толпу и увидел зрелище необычное и отталкивающее. Кандидат в мастера Остапчук, брезгливо кривя губы, играл в блиц с каким-то низеньким человеком. Незнакомец был плохо одет, небрит. Под мохнатыми бровями недобро горели маленькие глазки. В левой руке он держал виноградную кисть, время от времени сдавливал ее и слизывал стекавший по предплечью сок.
– Флаг! – вдруг рявкнул он и взмахом головы откинул со лба светлый чуб. Что-то блатное было в его голосе, в его ужимках.
Флажок на часах Остапчука действительно упал. Он пододвинул незнакомцу спичку.
– Ставка – десятка, – шепнул кто-то рядом со мной.
Леха – так звали новичка – играл замечательно. На ходы соперника отвечал с невероятной быстротой, тратя из отпущенных на партию пяти минут не больше трех, при этом совершенно не допуская просмотров. Он обладал незаурядными тактическими способностями. Теорию Леха знал недостаточно хорошо и в серьезной турнирной партии, наверное, уступил бы Остапчуку.
Остапчук проигрывал партию за партией. Наконец он встал. Возле Лехи лежало восемь спичек, у него не было ни одной.
– Ас! Что еще сказать… – смущенно развел Остапчук руками.
Они вышли в коридор: расплачиваться на виду у всех было не принято.
– Есть мне достойный противник в этом городе? – насмешливо спросил победитель, возвращаясь. – Где ваш мастер знаменитый? Давайте его сюда!
Мастер в тот день отсутствовал. Все посмотрели на Фрида. В молниеносной игре он превосходил в городе всех, включая Бондарева. После недолгих уговоров инструктор сел против Лехи.
– Только не бейте так по часам, – предупредил он, неодобрительно покосившись на виноград.
Леха ловко слизнул сок с руки.
– Понял, начальник.
Снова стремительно замелькали над доской две руки и застучали кнопки часов. И совсем скоро болельшики довольно загудели: Леха в сицилианской защите попался на форсированный теоретический вариант и потерпел жестокое поражение.
– Во фраернулся, – буркнул он и достал новую гроздь из кулька.
Во второй партии Фрид просрочил время. Проиграл он и следующую.
– Сигизмундик, соберись, – взывал к нему кто-то из зрителей.
Однако гость одерживал одну победу за другой. При счете 5:1 инструктор посмотрел, который час.
– Все, клуб закрывается.
Когда Леха, откровенно потешаясь над нами и куражась, ушел, один из завсегдатаев клуба задумчиво сказал:
– По-моему, я о нем слышал. Все приметы сходятся. Недавно он всех в Уральске обыграл, а до этого – в Актюбинске. Разъезжает по городам, нигде больше двух дней не задерживается… Гастролер! Шахматный гастролер.
На следующий день в клубе Бондарев и Золотовицкий играли в блиц. Мы с Фридом наблюдали за их матчем. Больше в клубе никого не было.
– А-а, ты здесь, волк позорный! Паскуда! – неожиданно раздалось у меня за спиной.
Я обернулся. Рядом стоял Леха и буравил своими глазками Бондарева. Тот продолжал играть с невозмутимым, хотя и покрасневшим, лицом.
– Что такое? Прекратите! – всполошился инструктор.
Однако Леха, не обращая на него внимания, осыпал мастера витиеватыми ругательствами.
Ян Израилевич зевнул ферзя и остановил часы. Бондарев грузно поднялся и шагнул к Лехе.
– Хватит! Убирайся!
– Бабки гони! – выкрикнул тот в ответ и отступил назад.
– Уходите сейчас же! – поддержал мастера Фрид и добавил: – Мы милицию вызовем!
Эти слова подействовал мгновенно. Ругаясь и угрожая, Леха попятился и исчез в коридоре.
– Продолжим, – сказал Бондарев, сел и стал расставлять фигуры.
– Вот хам, – покачал головой инструктор. – Чего он хотел-то, Василий Алексеевич?
Мастер перевел стрелки и заговорил:
– Да года три назад подошел он ко мне в парке, предложил сыграть. По десятке. Раньше я его не видел. Я поддатый был, но, думаю, с этим-то я справлюсь. Одну ему партию проиграл, вторую… Не может быть, думаю, чтобы я не отыгрался. Дальше играем. Он побеждает и побеждает… Стало темнеть, он уже денег требует. Я проиграл больше стольника. А у меня с собой только двадцать рублей было. Что делать? Я говорю: «А ты кто, вообще, такой? Как фамилия?» Он: «На кой тебе моя фамилия?» Вижу, занервничал. «Тип ты какой-то подозрительный, – говорю. – Не скажешь, кто ты есть, – милицию позову!» Его как ветром сдуло…
Все это Бондарев рассказал тоном человека, который хотя и сознает, что поступил не совсем правильно, но считает ниже своего достоинства изворачиваться, скрывая правду. Наступило молчание.
Мастер сделал первый ход и нажал на кнопку. Часы Золотовицкого шли, но он не прикасался к фигурам. Вдруг он встал и сказал:
– Я играть не буду.
И вышел из зала. Через день начался тот самый городской чемпионат.
Помочь сайту
Поздравления
