- Защитник Отечества, он – кто? – спрашивал Егорыч, собрав вокруг себя детвору с деревянными автоматами в руках. – Кого он допреж всего защищает? Народ свой он первым делом бережет, который живет вокруг, и жить хочет в мире и спокойствии. А вы что в нашем дворе вытворяете? С утра такую стрельбу устроили, хоть на край света беги. Бабка Матрена бидон молока уронила со страху, а ей для всей семьи кашу варить надо. Как она теперь её сварит, без молока-то? У Софьи Петровны с третьего этажа чуть инфаркт не приключился, когда у неё на балконе вдруг «дымовуха» ваша загорелась, которую вы из старой фотоплёнки скрутили. Маленький мальчик в отцовской пилотке шмыгнул носом и сказал, оправдываясь: - Так мы же хотели её на крышу запустить, вроде это немецкая зажигательная бомба. А Томка с Ленкой должны были её старым одеялом накрыть, и она бы тогда потухла. - Ты бы пилотку с головы-то своей дурной снял, чтобы не позорить родную армию, - строго остановил его Егорыч. – Никудышный из тебя командир вышел, даже не спорь. Ты сначала пристреляйся безопасным предметом, хотя бы той же коробкой с фотоплёнкой, а потом уже сбрасывай свою бомбу. И одеяло ваше для тушения совсем не подходит. Такие бомбы надо тушить в ящике с песком. И отправляют их туда специальными щипцами. А у вас ни того, ни другого нету. Дети понуро стояли перед ним по стойке «смирно», и все как один был готовы заплакать. - Разойдись! - приказал Егорыч, не терпевший детских слёз. Волоча по земле самодельное оружие, ребята скрылись в своих подъездах, а Егорыч привычно скрутил «козью ножку» и запыхтел терпким махорочным дымом, щурясь на солнце. «А ведь в то утро такое же яркое солнце стояло, когда капитан Тюнин тебя вот так же за «шальной» снаряд распекал» - подумал он.
На позиции их батарея пришла к вечеру. Впрочем, оставшихся в живых пять человек и уцелевших два орудия с тягачом называть батареей было как-то несподручно. Три дня тому назад прямо на открытом шоссе настигла их немецкая авиация и уничтожила половину личного состава, пять пушек и два тягача. В штабе командиру батареи сказали, что сразу после взятия Минска, их отправят на переформирование, а пока надо наступать всеми имеющимися силами. Окопались в лесочке близ деревни Колодёжи. Вырыть два ровика для 76-тимиллиметровых пушек, траншею и блиндаж было делом нескорым, и спать улеглись почти в полночь. Но не успел Егорыч как следует уснуть, как кто-то дёрнул его за ногу: - Вставай, командир вызывает. В блиндаже за столом, сооруженным из снарядных ящиков, сидел один командир, но накурено там было, хоть топор вешай. - Старшина батареи Вяткин по вашему приказанию…, - начал докладывать Егорыч, но капитан Тюнин махнул ему рукой: - Садись, Егорыч. Бери карту и изучай обстановку. Мне только что сообщили из штаба, что по донесению ночной разведки со стороны Заполья к Колодёжам движется колонна немецких войск в составе шести грузовиков и трёх танков. Задача у них: перекрыть основную дорогу Могилёв - Минск. Сейчас они на отдыхе в семи километрах от нас. Когда продолжат движение, один Бог знает. Поэтому к рассвету надо быть готовыми и ни в коем случае не допустить немцев к селу. Через час нам подвезут боеприпасы, но пополнения не пришлют. Ни одного человека… Трудно придется, Егорыч, но тебе не привыкать. Вести огонь будешь ты, я буду корректировать огонь с наблюдательного пункта. Сейчас в селе лишь взвод немцев и пять полицаев. Поэтому надо сидеть тихо, чтобы они нас не обнаружили. Задачу понял? - Так точно!
Солнце зардело над лесом, когда Егорыч собрал у орудий заряжающих Бокова и Ованесяна и водителя тягача Соломко. -Товарищи личный состав батареи!- обратился он к ним. - Задача у нас – проще некуда. Не пустить немца в Колодёжи. У них, судя по числу машин, около трёхсот человек пехоты и три танка. Меж нами речка с болотом. Если мы пропустим их через село к берегу, нам - хана, как и всему нашему наступлению. Мы должны вести непрерывный огонь, чтобы немцы и головы поднять не смогли. Побегать придется, как на стометровке с препятствиями. Пока снаряд из первой пушки еще в воздухе, вторая должна стоять уже заряженной. Усекли? - Так точно! - хором ответили все трое.
Как только развиднелось, Егорыч прилёг на бруствер и и достал из сумки бинокль. Через него он увидел лишь несколько изб на взгорке да извилистый овраг вдоль проселочной дороги с жиденьким леском сбоку. Основную дорогу, по которой подойдут главные силы немцев, он видеть не мог. Но тут вдруг возникла перед ним интересная картина: выходит из села большая группа людей с лопатами на плечах, а вокруг них автоматчики в черной форме. «Ага! – сообразил Егорыч. – Видать, немцы решили окопы рыть с помощью нашего мирного населения. И, судя по числу белых косыночек, которые я бинокль наблюдаю, большинство этого населения – женщины». И не успел он эту мысль до конца додумать, как услышал со стороны дороги гул и грохот. «А вот и вояки пожаловали, для кого наши бабы окопы рыть будут – подумал он.- А мы через пару минут огонь откроем, и погибнут вместе с фрицами эти безвинные души». Такого он представить себе не мог, чтобы он собственными руками убивал своих же людей, и на сердце у него стало тяжко и муторно. Но голова еще продолжала работать, и не прошло и минуты, как созрело в ней единственно верное решение. - Заряжай! - приказал он Бокову. Тот исполнил его команду в секунды, и Егорыч прильнул к прицелу. При поморщи поворотного механизма он увёл ствол метров на двести от толпы и, отбежав от орудия, дернул за шнур. В бинокль, стремительно поднесенный к глазам он увидел , как немцы, заслышав визг снаряда, упали на землю, а сельчане бросились в рассыпную, кто в лесочек, а кто в овраг. «А сообразительные у нас всё-таки бабы, - радостно подумал Егорыч. – Будто кто-то их учил, как из плена спасаться». В это время в нише окопа затрещал телефон. - Почему открыли огонь без приказа?! – прохрипел в трубке гневный голос капитана Тюнина. – Ты что, старшина, с ума спятил? - Шальной снаряд, товарищ капитан, - спокойно ответил Егорыч. - Что значит, шальной снаряд?! – не унимался командир. – Под трибунал захотел? А потом вдруг приутих: – Ладно, после разберемся. А сейчас готовьтесь к бою. Колонна уже рядом с селом. «Конечно, разберемся, - подумал старшина. – Если живы будем…».
Немцев в Колодёжи они не пропустили. Когда, спустя три часа, они вчетвером лежали под сосной на прохладном мху, обессиленные и пропахшие дымом от снарядов, а над дорогой наша авиация добивала остатки колонны, снова зазвонил телефон. - Зайди в блиндаж, Егорыч, - сказал капитан надорванным голосом. Егорыч с трудом поднялся с земли и заворчал: - Ох, уж эти наши отцы-командиры… Сейчас капитан нас похвалит за отличную стрельбу, а потом заставит пушки чистить. А отдыхать когда? Егорыч едва успел войти в блиндаж, как капитан Тюнин уже задал ему вопрос: - Что за шальной выстрел произошел у тебя на батарее? - Виноват, товарищ капитан, не доглядел. Орудие было уже заряжено, а я, пробегая мимо, зацепил ногой за шнур. Вот оно и выстрелило… - А ты не врёшь? - Никак нет, товарищ капитан. - Тогда зови ребят, выпьем свои фронтовые сто грамм. За победу…
После того как выпили по сто, а потом и побольше граммов, Егорычу очень захотелось рассказать капитану, как действительно было дело. Но он этого не сделал, подумав: «Коли ты со своего наблюдательного пункта не заметил, что там наших людей на верную смерть ведут, то чего мне об этом тебе рассказывать? Совесть будет мучить тебя до самой кончины, хотя вины твоей здесь никакой нет. Ты, как и я, человек военный, защитник Отечества…»
Во дворе стало припекать. Егорыч встал, и тяжело ступая по пыльному асфальту, пошёл домой, в свою однокомнатную квартиру, где одиноко жил уже третий год. У крыльца заметил брошенный кем-то из детей сломанный деревянный автомат. Он поднял его и решил: «Надо починить оружие и отдать ребятам. Как бы мы их не отваживали, они еще долго будут играть в войну, которую я прошел… И дай Бог, чтобы они никогда не увидели её, настоящую…»
Помочь сайту
Поздравления
