Русалка

Ничем не приметная серенькая, ничего не предвещающая тучка долго металась по небу, словно собачка, ищущая где бы ей приткнуться на ночлег, наконец, остановилась ровно над городом, почернела, видимо от натуги и вдруг разразилась такой вспышкой, таким раскатом, что показалось, мир треснул пополам. Вода хлынула из той трещины сплошной живой стеною, живой, потому, что потоки эти накатывали волнами будто море сделалось вертикальным. Улицы вмиг превратились в бурные и мутные реки, которые уже через какие-то минуты стали выходить из своих берегов-бордюров. Дверь моей машины неожиданно открылась и на пассажирское сидение плюхнулась она. Именно плюхнулась потому, что показалось, будто кто вылил на сидение это ведро воды. Я с любопытством посмотрел на нее. Из-за ливня было темно, но даже этого сумрака мне хватило, чтобы покраснеть и смущенно отвернуться. Девушка была… голая. Ну, не совсем уж голая, просто ливень так потрудился над ее белым коротким платьем, что то практически потеряло свои непрозрачные свойства, а под этим тонким ситцем у нее ничего не было, никакого белья.

 

- У тебя есть чем прикрыться? - догадалась она о причине моего смущения, но сама, похоже, вовсе не смутилась.

 

     Я, стараясь не глядеть на нее, перегнулся к заднему сидению и подал ей свою ветровку. Девушка приказала мне отвернуться, быстро сняла с себя платье и оделась в куртку, которая оказалась ей достаточно длинна, чтобы прикрыть ее теперь уж точно обнаженное тело. Скрипнула, застегиваясь, молния.

 

- Теперь можно, - разрешила она. – Я Ника. Не сокращение от Вероники, а именно Ника, греческая богиня победы. Я храбрая и добрая, честная и справедливая, так, во всяком случае, пишут гороскопы. У меня есть близняшка Вика, тоже победа, только она тихая и скромная, полная моя противоположность. Она бы уж точно не попала бы под такой ливень. Тебя как звать?

 

     Ника широко раздвинула колени так, что куртка почти перестала прикрывать то, что видеть посторонним не положено и стала отжимать свое платье прямо на пол. Благо, коврики у меня были резиновые. Когда занимаешься извозом – не до эстетики - так порой насвинячат… Ника встряхнула платье и разложила его сушиться на торпеде. Она сдвинула колени, одернула куртку и вопросительно на меня взглянула, ожидая ответа.

 

- Владимир, - зачем-то выговорил я полное свое имя.

 

     Я по-прежнему не мог оправиться от смущения. Конечно, теперь она была одета и даже застегнута под горло, но сознание, что там, под курткой на ней ничего нет, будоражило воображение по хлестче, чем если б девушка была бы совсем без всего.

 

- Владимир? Как грозно. Жена небось Вовой зовет? – иронично улыбнулась Ника.

- Володей, - продолжал смущаться я.

- Вот и славно. Тогда я буду звать Тебя Вовой. Из всех вариантов твоего имени, это самое доброе, к тому же соответствует твоему характеру. Владимир, по гороскопу, умный и трудолюбивый, даже талантливый, но очень тщеславный и оттого очень ранимый. Еще ты влюбчив, но от переоценки достоинств возлюбленной, всегда разочаровываешься. Сейчас ты влюбляешься, нет, уже влюбился в меня, но я не дам тебе меня переоценить, потому, что во мне есть все достоинства, какие ты только можешь и даже не можешь себе вообразить.

 

     Я буквально опешил от такого потока. Этот напор чем-то напоминал тот ливень с которым она ворвалась в мою машину, в мою жизнь. Ливень, кстати, прекратился и выглянуло закатное уже солнце. Оно било прямо в лобовое стекло рыжим своим фонарем и теперь ярко освещало примечательное ее лицо. Ника была, что называют, креолка. Буквально, креолы, это смесь французской и ямайской крови, в Никином же облике было чуть уловимо китайского или японского. Короткие, по-мальчишески остриженные смоляные волосы, большие миндальные черные глаза восточного разреза, которые сверкали сейчас на солнце спелыми вишнями, маленький аккуратный носик и, полураскрытые в улыбке, полные выразительные губы. Каким бы ни было ее лицо оригинальным и привлекательным, взгляд неизбежно останавливался на этих губах (не думаю, что только у меня), они словно звали к поцелую. Магия, волшебство, но… я наклонился и поцеловал их. Ника ответила и даже со страстью. Смущение мое совершенно исчезло. У меня было чувство, что я знал ее уже сто лет и целовал в стотысячный раз.

 

- Видишь? Я всегда побеждаю, потому, что я - Ника. И тебя я угадала сразу, – чуть толкнула она меня в грудь, но, похоже, не потому, что не хотела больше целоваться, а просто не могла долго молчать. – Вов, поедем на речку купаться? После такого ливня вода там, как парное молоко. Я знаю одну тихую заводь за городом, о которой даже рыбаки не знают, потому, что вся она окружена камышовым непроходимым болотом. Проход знаю только я. Я случайно, словно кто вел меня за руку, нашла его еще в детстве и с тех пор заводь эта стала моим собственным дворцом. Ты будешь первым, кто увидит его. Едем, - собственно, приказала она.

 

     Я и не думал сопротивляться. Следовало бы, конечно, усомниться в том, что я, мол де, первый, кто увидит…, но, как она и угадала, я уже влюбился, а влюбленный ум не способен ни к анализу, ни к выводу. Он просто бесполезен. Мы покинули границы города, съехали на расквашенную ливнем проселочную дорогу, что шла вдоль реки и пустились в опасный для автомобиля путь. Это было опять-таки против разума, но, благо, у меня был хоть и маленький, но внедорожник - отголосок еще недавно успешной моей жизни, закончившейся, как вы уже поняли, извозом и мы проехали без эксцессов еще километров пять. Здесь дорога резко брала влево и вверх, потому, что впереди были густые заросли камышей, ростом в полтора человека. Я вырулил на небольшую опушку перед болотом и выключил двигатель.

 

- Ну вот я и дома, - выдохнула Ника с какой-то торжественной и где-то таинственной улыбкой.

 

     Она расстегнула куртку, сняла ее и бросила на заднее сидение. Я смотрел завороженно. У нее, как у девочки, совсем не было волос. Не выбрито, а именно не было. Такой же детской, словно бархатной была ее кожа, шея, плечи, грудь. Недетскими были только пропорции, и пропорции эти были идеальны.

 

- Какие губы нравятся тебе больше? – раздвинула она колени и улыбнулась своей волшебной улыбкой.

 

     Я онемел и даже немного испугался: а вдруг она и вправду только маленькая, рано созревшая девочка? Но она не дала мне развить мои сомнения.

 

- Ты еще одет? – подняла она тонкие свои брови. Раскосые вишни ее озорно смеялись. – Туда нельзя одетым. Это храм любви.

 

     Я, будто загипнотизированный, повиновался. Я сложен неплохо и даже успел подзагореть, но согласитесь, обнаженное мужское тело прекрасно лишь в античной скульптуре, в остальном же, в обыденной жизни, это не эстетично и даже пошло. Однако, я почему-то совсем не испытал стыда. Я послушно разделся. Мы вышли из машины, Ника взяла меня за руку и повела прямо в густые заросли камышей. Она шла уверенно, хотя ноги наши утопали чуть ни по колено в болотной, почти горячей воде. Болотом, правда, совсем не пахло. Это было похоже скорее на заливной камышовый луг. Шли минут десять. Земля под ногами вдруг стала твердой и сухой и мы вышли на небольшую, метра три на три полянку. Сердце мое занялось восторгом - так здесь было красиво, сказочно красиво. Чуть продолговатая заводь эта, площадью с теннисный корт, была окружена сплошной изумрудной стеной и можно было лишь догадываться, что река где-то справа. Над черной от торфа на дне, но прозрачной водой поднимался голубой пар, который, доходя до верхушек камыша, становился малиновым от почти уже закатившегося солнца. Тишина здесь именно звенела. Никогда не поймешь этой метафоры, пока сам не услышишь. Нереальным казался теперь мне не только город, семья, вседневные заботы. Нереальной казалась вся моя жизнь. Я попал в другой, параллельный мир. Я попал в рай.

 

- Эй, - раздался голос Ники откуда-то с неба.

 

     Я поднял глаза. Я сразу не заметил, что на краю этой полянки стоял высохший исполинский (откуда он мог тут взяться?) дуб. Черный остов его был сильно наклонен к воде, почти касаясь ее черными своими ветвями-пальцами. Казалось, что какой-то великан встал на колени и застыл навеки, склонив повинную голову свою. Ника сидела на толстом его суку прямо над водой и счастливо улыбалась, по-детски игриво болтая ногами. Эта красавица, этот таинственный, сухой, но будто живой дуб, этот малиновый дым… Это и вправду было похоже на волшебный храм с агатовым зеркальным полом, малахитовыми стенами, гранатовым потолком и божественной красоты обнаженной жрицей на алтаре. Как она и сказала - Храм Любви.

 

- Ты идешь купаться? – весело крикнула Ника и соскользнула в воду. Она вынырнула  прямо передо мной и поманила рукой. – Ты плавать-то умеешь, Вова-Владимир? Здесь глубина метров пять. Обрывается прямо под островом.

- Умею, - оттолкнулся я от берега и, перелетев через ее голову, без брызг вошел в воду ножом. В юности я занимался плаванием почти профессионально.

 

     Когда я вынырнул, Ники я не увидел. Я стал беспокойно оглядываться по сторонам, как вдруг, она нежно погладила мои ноги, поднялась по моему телу из глубины, и стала ласкать меня под водой, затем вынырнула и впилась в мои губы своими. Не было и никогда больше не будет у меня такого секса. Вода была совершенно неощутима. Мы будто парили в воздухе, совсем не чувствуя веса. Мы, словно слились в нечто единое. В порыве страсти я даже забывал дышать. Ей, казалось,  и вовсе дышать не нужно было, но она сама влекла меня к поверхности, чтобы я вдохнул воздуха и мы продолжали. Взорвались мы оба одновременно. Над водой разнесся нечеловеческий ее крик, больше напоминающий крик какой-то волшебной птицы. Ника вновь впилась в меня губами и повлекла на дно. Я чувствовал, что мне нечем больше дышать, но она не отпускала меня, сжимая в своих объятьях все крепче и крепче и, странно, мне совсем не было страшно. Я уже терял сознание, когда она вдруг отпустила меня, подхватила под руки подплыла к берегу, выскочила на берег и, откуда у нее столько сил? вытащила меня из воды. Я откашлялся и стал тяжело дышать. Ника сидела рядом. Казалось впервые улыбка исчезла с ее детского лица.

 

- Я отпускаю тебя, - грустно произнесла она. - Кажется я влюбилась… А нам нельзя. Прощай, любимый. Обратно иди и ничего не бойся. Ноги сами будут ступать, куда надо. Поцелуй меня на прощанье.

 

     Она сама наклонилась ко мне и поцеловала, не с прежней страстью, а нежно и даже как-то несмело.

 

- Не ищи меня. Не найдешь. Прощай навсегда.

Ника встала и, сложив руки вдоль бедер, нырнула головой в воду. Лишь круги разошлись едва заметными кольцами. Ошалевший, я долго смотрел, ждал, когда она вынырнет. Прошло минут пять, но я уже знал кто она. Мне просто хотелось увидеть ее еще хоть раз. Вдруг омут передо мной забурлил, из него поднялся огромный серебристый чешуйчатый хвост, он трижды будто помахал мне, хлопнул по воде, окатив меня жемчужными брызгами и… скрылся навсегда.

 

 

     Потом я несколько раз подъезжал к той камышовой роще и пробовал пройти к дубовому острову, но всякий раз еле выбирался живым. Секретный проход был утерян для меня навсегда. Я до сих пор храню ее белое платье у себя в гараже. Жена не поняла бы такого моего фетишизма. Все вернулось в прежнее русло, я нашел работу и бросил бомбить, но всякий раз, когда на город обрушивается ливень, я вспоминаю ее, мою прекрасную русалку.