Я уже неоднократно отмечал, что имена личные, а также имена собственные, да и просто слова, становясь топонимами, полностью теряют для нас, простых людей, свой первоначальный смысл. Они превращаются в коды, обозначающие только положение объекта в пространстве и больше ничего[1]. Равно, как телефонные номера или географические координаты. Произнося топоним, мы совершенно не задумываемся о том какой смысл содержался в том слове из которого он образовался[2]. И, вследствие этого, иной раз, возникают очень комичные ситуации.
Жаркий августовский день в Саратове. Дело идет к вечеру – уже где-то около шести и многие возвращаются с работы домой. Мы едем в троллейбусе по проспекту Ленина (сейчас переименованному в Московскую улицу) от Волги в гору. Троллейбус на подъем не торопится, в нем духота и вонь от полусотни разогретых, усталых, потных тел.
Скучно и тошно… Чтобы отвлечься начинаю смотреть по сторонам и прислушиваться к разговорам. Немного впереди себя замечаю двух полных женщин в плотных сарафанах «веселенького» советского ситчика, обнажающих только шеи и руки. Женщинам около сорока – они не столько старые, сколько потрепанные. Явно из малообеспеченных семей, в которых, чтобы свести концы с концами, отказывали себе в любой помощи. Сами и шили, и стирали, и готовили, убирались в квартире, вязали, воспитывали детей, копили на новый телевизор, в общем – вели тяжелую трудовую жизнь. Отчего болели часто и выглядели намного старше своих лет. Обе в каждой руке держат по тяжеленной сумке[3], поэтому сильно потеют и тяжело дышат. Но, несмотря на это, видимо тоже чтобы отвлечься, пытаются разговаривать друг с другом. Ну и говорят, конечно, о своем, о наболевшем – о врачах и болезнях. Причем их голоса слышатся то громче, то тише, оттого, что в какие-то моменты им просто не хватает воздуха для слов.
Я начинаю понимать, что одна из них давно и безуспешно лечится от какой-то хвори. И, как часто бывает с безнадежными и неизлечимыми больными, ее стали избегать врачи, занимаясь, вместо лечения, перепасовкой от одного специалиста к другому, из одной больницы в другую, в надежде на то, что она когда-нибудь умрет или вдруг неожиданно выздоровеет и перестанет докучать им.
Уже минут пять до меня доносятся отрывочные фразы о некомпетентности врачей, о безразличии и невнимательности больничных работников. «А я ему говорю… а он не слушает… я повторяю… а он не слушает… приходите во вторник… ужас, ужас…» Потом, набравши побольше в грудь воздуха, она начинает рассказывать про пустоту аптечных полок, что, и все аптеки обошла, и звонила седьмой воде на киселе в Москву! И – нет, и – нет, и – нет! Даже в Москве – нет!
Тут воздух в ее легких начинает подходить к концу и слова становятся неразборчивыми настолько, что я на какой-то момент теряю нить их разговора… Но тут одна фраза, сказанная женщиной, после того, как она, как тюлень, громко и жадно вдохнула ртом воздух, как молотом вдарила мне по мозгам – «Я и под Марксом лежала, и под Энгельсом лежала[4], и все без толку – ничего не помогло!» Ее товарка начала бурчать что-то себе под нос, пытаясь высказать свое может сочувствие, а может уже и соболезнование. А я не смог удержаться и на весь троллейбус рявкнул: «Езжай к седьмой воде на киселе в Москву и полежи под Лениным в Мавзолее – авось поможет!»
Несколько человек засмеялись…
[1] Какая разница Владимир или 497, Нижний Новгород или 052?
[2] Произнося Ивановская область, мы не задумываемся на тем, кто такой Иван и почему эта область носит его имя. И хотя город называется Рыбинск, но это не значит, что там полно рыбы.
[3] Ужасы социалистического строя, когда продукты надо было таскать через город, поскольку в магазине рядом с домом их могло и не быть. Или ты мог не успеть к закрытию магазина, ибо многие закрывались в 19-00.
[4] Для неместных – перечисляет название городов, где располагаются областные санатории.
Помочь сайту
Поздравления
