Пятый Вариант Хаима

 Хаим хотел встать точно так же, как предстояло осуществить это сегодня еще нескольким
миллиардам землян. Но Хаим, о котором пойдет речь и дальше, был не совсем обычным 
землянином, - он принадлежал к народу, у которого, как он сам недавно прочел в Ветхом
Завете, имелась своя особенная функция на планете. За народом Хаима и за функцией 
пристально наблюдал сам Го-дь. 

Если об избранности народа Хаим не имел своего собственного мнения (да ему и не 
полагалось по этому поводу слишком много рассуждать), то шумная реклама его, Хаима, 
среди других народов раздражала, так как приводила ко многим неприятностям и даже 
трагедиям.

Вот и сейчас.
Первое, что услышал Хаим, отряхнувшись от тягучих снов, - эта необычная тишина, 
перемешанная с посвистыванием разнокалиберных птичек за окном.
Тишина была вызвана, как догадался наш Хаим тем, что с небес исчез гул ночных 
бомбардировщиков. Да, очередная заваруха, - приходилось опять воевать…. Видно вина 
народа и грехи превысили заданные нормы и прогневали эти же небеса. 

Хаим уже давно в эти утренние часы сомневался, - как начать следующий день? Он 
никак не мог выбрать правильный вариант. Постороннему наблюдателю показалось бы это 
причудой, - «чего, мол, голову ломать, ну что тебе старина в жизни не хватает?» 
И действительно. Посторонний наблюдатель был бы абсолютно прав. 

Подумайте сами, - ведь у Хаима не было никаких трудностей с последовательностью 
действий по жизнеобеспечению на ближайшие утренние часы (и дневные тоже), вплоть до 
ухода в долгожданные сновидения. 
У Хаима имелось все необходимое, включая скромную сумму в банке. Итак, у Хаима было 
в наличии:
- квартира хоть и не богатая, но трехкомнатная. И что немаловажно с бетонным бункером, 
где Хаим и проживал;
- холодильник, набитый продуктами из близлежащего на расстоянии 200м супермаркета;
- все (или почти все) современные средства такие, например, как мобильный телефон 
и Интернет;
- под окнами мучалось в преддверии жаркого дня хоть и не новая, но вполне 
современная машина;
- и многое, многое другое.

Но нам всегда чего-то не хватает. Хаиму тоже не хватало…. Вернее у него были трудности…. 
Только не смейтесь над ним, - я вас прошу. У него были трудности с остальным человечеством.
Так получалось, что у него с этим остальным человечеством не было теперь абсолютно никаких 
взаимных интересов, а главное взаимных обязательств.

Хаим последнее время стал догадываться, что уже не совсем эффективен во все динамичнее 
ускоряющемся прогрессе. А в еще недалеком прошлом, как и все предыдущее года - прогресс 
был основным смыслом начала каждого дня. 

Прежде чем оторваться от дивана, где прошли узаконенные природой ночные часы, единственные
часы, когда его совершенно не грызла старушка совесть, Хаим постарался убедить себя, что 
те, оставшиеся позади пятьдесят лет, когда он аккуратно ходил на работу, стараясь честно
выполнять предписанную ему участь, закончились успешно.

Это ему удалось довольно быстро. Сложность представлял следующий, отпущенный ему в размере
пока неизвестном, отрезок времени, который ему отведен для....
Вот с этим «для» у него и были теперь никак не решаемые проблемы.
Не надо спешить. Необходимо лишь задержаться на несколько минут на диване, для того, чтобы
ответить на этот перезревший вопрос. Время у Хаима было. И он застыл, отдаленно напоминая 
всем известную, застывшую в черном мраморе, - скульптуру мыслителя.

Тому же постороннему наблюдателю показалось бы, что Хаим никак не может вырваться из объятий
сна, хотя и находился в положении – «сидя». Но здесь посторонний наблюдатель опять ошибся бы,
(так иногда бывает - возьмет и неправильно истолкует) - Хаим уже окончательно проснулся и
совершал гигантскую работу, еще недоступную ни одной современной вычислительной машине.

Да, Хаим не просто сидел, - он перебирал варианты. 
Ему необходимо было наконец-то избавиться от мучивших сомнений. Эти варианты можно было бы
назвать - «варианты оставшихся лет». 
Скажите, - неплохо?! 
Итак, по порядку. 

Первый из них выглядел примерно так, - «наработался вдоволь, теперь пора отдохнуть, пожить 
в свое удовольствие. Обществу я ничего не должен, а вот оно мне».

Первый Вариант.
Будущее при таком раскладе представилось тоскливым и малопонятным. 
Мешало слово – «удовольствие». Где его было теперь взять? Разве только еда? Но лишний вес? 
И зачем отдыхать, когда впереди убегающая по оси времени вечность полного покоя?
Стыдно в перспективе и перед обществом - можно слишком задержаться и со временем, проев
честно отработанное, стать полным иждивенцем, чего он никогда не делал, не хотел делать, 
и боялся, что придется. 
К тому же Хаим хорошо знал, (его этому научили еще в школе), что «надо жить для пользы всего 
человечества, а не только в свое удовольствие». Хаим дал новое название этому варианту - 
«бесполезность» и отбросил его не без сожаления.

Разочаровавшись в первом, что пришло на ум, Хаим вспомнил о престарелом музыканте, 
гениальном и очень подвижном, постоянно перелетающем из одной точки планеты в другую и 
постоянно жалующемся вездесущим журналистам, что так еще много у него планов и незаконченных 
дел - ему некогда было сидеть по утрам на диване.
Хаим назвал это - "служить обществу". 
Здесь отдых вообще не предусматривался и до самого донышка, надо было "служить" людям. 
Общество, как раз и состояло из людей.

Второй Вариант.
А в действительности, захотели бы те обобществленные люди, чтобы Хаим продолжал служить им. 
Большинство людей были намного моложе и, как правило, предпочитали, чтобы им служили,
уж в крайнем случае - одногодки. Что же касается музыканта, то таких было немного, их признавали
гениями еще при жизни и, в силу их признанной гениальности, - население планеты не хотело обижать,
закрывая глаза на их причуды, терпеливо дожидаясь естественного хода событий.
Ценность престарелых гениев заурядные люди оценить не решались, побаиваясь прослыть неблагодарными.
Хаим знал, - с ним лично «чикаться» не будут, - ему не повезло родиться гением. А жаль. 
- «Опять осечка».
- «А может бескорыстная, незаметная (читай бесплатная) самоотдача? Сколько на свете несчастных, 
страждущих и даже просто голодных? Пойти поделиться, - всем, что в наличии! Как это благородно!
Как жертвенно! 
- И спрашивать никого не надо.
(Хаим не заметил, как стал рассуждать вслух).

Кому же начать жертвовать себя. И куда пойти? 
- А если случится как в том фильме? Там, такие как он (ну может не совсем такие, может гораздо
моложе) везли целый грузовик продуктов в племена африканские и к заблудились. Они успели 
полюбить друг друга. А, а их… закололи и… съели…. (О…! Ужас, - Хаима даже передернула от 
воспоминаний этой сцены). Хотя в грузовике и мука была и мяса, не каких-то 100 килограмм, ну
сто двадцать, а целых десять тонн. (Артисты были средней упитанности, и Хаим посчитал, что 
вместе будут весить не более сто двадцати: шофер тянул килограмм на семьдесят, а женщина не 
могла претендовать более чем на пятьдесят). А их все равно съели. Вот она человеческая 
благодарность. Кстати по фильму, племя вообще не дотронулось до тех продуктов в грузовике, 
которые им предназначались. Видно они им оказались не по вкусу.

Хаим еще раз передернул плечами и помрачнел. Он прокрутил те ужасные кадры до конца, и ему не
захотелось в Африку.
- У них там своя вера…. А у меня своя. 
- Вот оно, - спасение! Вот он, найденный, третий вариант, на котором и следует остановиться!

Третий Вариант. 
Именно вера! Все оказалось на удивление просто! Вот он самый верный вариант. Хаим знал, (точнее
- верил) - именно сегодня он найдет ответ, - и он нашел! 

Сейчас Хаим оденется как можно праздничнее, а кипа у него есть, причем не одна и разных цветов.
Сегодня он оденет белую шапочку с синей каемочкой. Вроде и для будней, а, тем не менее, 
достаточно красивую для столь торжественного первого раза. Сегодня он впервые войдет в синагогу
не на праздник, а как положено, на утреннюю молитву и сядет рядом с такими же, как он, возьмет
в руки Тору и. 
А как же с самой верой? Ведь сначала вера, а уж затем Тора. Сначала народ поверил, а лишь потом
им дали Тору, ну тем, которые остались в живых, которых не убили в тот самый важный для народа 
день, по приказу Моисея. А не убивать было нельзя? Значит, вера требовала убийства, - убить 
неверных. О Г-ди. 
- Опять сомнения, а значит, - нет веры. Нет обманывать Хаима тоже не научили в школе. Вернее 
научили, что обманывать плохо, а тем более самого Б-га. Значит и синагога не годится для него. 
Получается тоже неудачный для него, Хаима вариант. Время, отведенное Хаиму, стремительно 
кончалось.

Он уже хотел подняться, - собачка неотрывно смотрело в глаза, рассчитывая на скорую прогулку, 
да и самому надо было заняться собой. Хаим снова оперся руками о подпружиненное тело дивана, 
собираясь сделать необходимый толчок, как блеснула спасительная мысль, - семья.
Как он мог забыть о них. Ведь они такие беспомощные, безалаберные и несчастные.
Взять и отдать им все, - пусть порадуются. Зачем ему теперь деньги. Но сделать это разумно, 
каждому по потребностям, в соответствии с имеющимися у Хаима возможностями. И сказать им, что он
теперь всегда будет рядом с ними, и будет заботиться о них, а они уж, конечно, его не забудут.
Счастливая старость.

Четвертый Вариант.
Вот получат ВСЕ и порадуются…. Им, конечно, хватит «этого всего» лишь на один месяц, но зато 
как погуляют.
Хаим так и сделает, - хороший, проверенный вариант, поскольку все же семья своя, а не
какое-нибудь чуждое человечество, где и террористы и преступники и еще множество людей, которые
никогда не были Хаиму симпатичны.
Он представил себе внуков обмазанных шоколадом и детей в новых красовках на берегах Итальянских
пляжей. (Они еще не были в Италии). Почему-то у каждого в руках было несколько фотоаппаратов, 
а через плечо дорогие портативные компьютеры в черных кожаных специальных чемоданчиках, заботливо
предохраняющих сложную аппаратуру от не предумышленных ударов и падений. «Хорошо, что они уехали 
в Италию, подальше от этой войны», - подумалось Хаиму.

На эту радостную картину, наехало новое видение. Снова внуки, но уже с дорогими компьютерами не на
плечах родителей, а в их в руках, и они своими дорогими сердцу Хаима маленькими пальчиками, 
измазанными в шоколаде, рисовали рожицы на светящихся экранах. Самый старший насыпал песок в 
выдвинутую поставку «сидирома». О Г-ди. 
Испорченный «сидиром», а, следовательно, и весь дорогой компьютер (компьютер без «сидирома», что
человек без ушей и глаз), не остановил Хаима. Желание отдать все, что было у него, своим родным
существам захлестнуло, и он мысленно уже стал распределять со своим знакомым адвокатом суммы
указанные в завещании. Правда, при этом Хаим все же особо настаивая на гарантированную 
сохранность взносов за обучение старшего внука. – А сколько оставить на «черный день». 
Но как только это идиома («черный день») всплыла в сознании, - одновременно, на ее фоне вырос 
непрошеный им сегодня, ни кто иной, как король Лир, и не какой-нибудь абстрактный, а в постановке
Козинцева, - весь в лохмотьях, обезумевший, черно-белый. 

Конечно, Хаим не король, и вряд ли докатится до лохмотьев – все же третье тысячелетие пошло 
недавно. Все бездомные в его стране одеты никак не хуже тех же миллионеров. Но угол в самом
захудалом «доме престарелых» представился ему совершенно реально. Старик - сосед Хаима по комнате,
уже несколько лет был парализован, и Хаима мучили запахи, так как именно к запахам он был особенно 
чувствителен. Денег на отдельную комнату даже в этом доме у него не хватило и приходилось идти по 
самой низшей категории, а у родни после заграничной поездки - не осталось.
- Да, попасть в хороший дом престарелых, - проблема в этом государстве! Вот если бы он эмигрировал
в Америку? Сюда же для приличных условий надо было бы приехать лет на двадцать раньше.
И снова, логичная, трезвая мысль, вернула Хаима к повседневности, и он вытолкнул свое тело вверх, как
тяжелоатлет в последнем подходе к непокоренному ранее снаряду. Вся работа ума выброшена на свалку.
Рухнули очередные надежды. Хаиму и сегодня не повезло.

Направляясь гулять все с той же собачкой, он еще раз отметил, что гул в небе уже затих и решил про
себя, что на сегодня самолеты отбомбились, и даже произнес что-то вроде молитвы, за благополучное
возвращение их. Самолеты должны были вернуться с севера, а с севера лету было целых десять минут.
Наверно пролетели обратно чуть раньше. «Приду, - сразу посмотрю новости». Хаим быстро уговорил 
собачку не задерживать его на улице, напомнив ей о сосиске в холодильнике, так как он на целых десять
часов выпал из военных действий, и надо было догонять упущенное, - многое уже могло измениться.
Десять часов, в шестьдесят раз больше 10 минут. Дома он, предварительно выполнив свое обещание
о сосиске, узнал, что все обошлось, самолеты вернулись, бомбы сбросили, но врагов всех еще не 
уничтожили. Враг, как обычно, выпустил утреннюю сотню ракет, и те вспахали родную землю. 

Бригады вездесущих и высоко профессиональных телевизионщиков давали репортажи с мест многочисленных
взрывов, попутно выполняя побочные задачи по координации и пристрелке новых вражеских ракетных залпов.
Ох уж этот двадцать первый век. 
Назывались города, улицы, номера домов, число раненных. Все сопровождалось наглядной агитацией, 
словно разведданных переданных врагу в деталях было мало и необходимо также поднять и боевой дух
противника. Жители страны в телеэкране подробно рассказывали свои переживания, - они не совпадали
с утренней проблемой Хаима. Потом показали колонны резервистов оторванных от семей, кто на танках,
кто на земле. Лица их были обычные, почти знакомые, и мало воинственные. Они не хотели ни умирать
ни убивать. Они ждали. На их лицах осталась немытость от неуютной ночи, помятость от внедомашнего 
быта.

Пятый Вариант.
А вот этого парня он знал лично - вот так удача. 
Они были хорошо знакомы - в Хаиме тогда еще нуждались. С этим парнем Хаим часто обедали вместе. 
Сейчас товарищ по бывшему месту работы давал интервью журналисту, критиковал службы тыла - 
были даже задержки с подвозкой пищи. Хаим решил сделать много котлет.

В холодильнике лежал килограмм купленного вчера фарша, и он, разморозив его, смешал с отваренным 
рисом, луком и четырьмя яйцами, солью и чесноком. Фарш он покупал только свежо молотый - пол кило 
куриного, пол кило индюшачьего. 
Хаим тщательно перемешал все компоненты, скатал фарш в шарики, обвалял в золотистых сухарях, немного
приплюснул и уложил на залитую маслом сковородку. Жарил он совсем недолго. 
Он не любил переваренное и пережаренное. Готовые котлеты Хаим уложил в большую кастрюльку. 

Хаим очень тщательно завернул кастрюлю в несколько газет, а затем, дополнительно, в махровое пляжное,
сине-желтое полотенце. Хотелось, чтобы котлеты как можно дольше не остыли. Он позвонил маме и 
соврал, что уедет к морю с приятелем до вечера, сел в машину и уехал на север. Про котлеты он говорить
маме не стал, так как обычно угощал ее.

Дороги были пусты, но ему несколько раз пришлось останавливаться и ложиться у края, за обочиной, 
когда была слышна сирена, перекрывающая шумы, двигателя, разрушая музыку автомобильного 
радиоприемника.
Сразу за сиреной, в небе раздавался свист, знакомый Хаиму по фильмам, которые он смотрел в детстве
о победе над фашистами. Потом звуки разрывов, тоже как из тех же фильмов. Хаим в далеком детстве 
очень гордился советскими «катюшами», от невыносимого свиста которых у подлых фашистов в ужасе 
искажались лица, еще до их победного прилета, а затем они сами (фашисты) смешивались с взрывами 
и летели «вверх тормашками». Это всегда были последние кадры, в зале уже зажигался свет и народ 
натягивал зимние шапки, стапливаясь у выхода на улицу. На улице удивляла морозная свежесть или 
разочаровывал нудный дождь. - «Эх, дождика бы сюда!?», - мечтал Хаим, лежа в стороне от дороги 
на горячих, прокаленных камнях.

Здесь была безжалостная жара, Хаим лежал один, и неизвестно было еще никому, когда кончится это кино.
Свиста было больше, чем разрывов. Ракеты летел на юг. Он выехал в Галилею, куда всегда возил своих
заграничных гостей, и, неожиданно открывшийся вид далеко внизу на чашу Кинерета, контрастно голубую 
в окружение буро красных обожженных гор, как всегда заставил снизить скорость и вспомнить о том, 
кто создал для него эту Землю. Хаим всегда выбирал именно эту дорогу, чтобы поразить своих друзей, 
никогда не предупреждая о встрече с этим чудом.
Сегодня он впервые ехал по этой дороге один. И снова свист сирены на волне автомобильного 
приемника, и снова Хаим уже лежит у груды базальтовых металлически серых камней, зажав уши руками.

И все-таки он доехал. 
Его остановили только недалеко от Кирьят-Шмоны (городок на севере страны), и он во второй раз за день
соврал (первый раз маме). Это с Хаимом случалось не часто. Он сказал военным, что едет к сыну, 
резервисту, с которым договорился о встрече у кладбища и просил указать дорогу.
Ему показали, где собираются резервисты и разрешили свернуть на грунтовую дорогу.

Ехать пришлось недолго, и Хаим остановился у ворот кладбища, где сновал военный люд.
Он подошел к молодому парню, сидящему на пожухлой траве недалеко от дороги и передал ему свои котлеты. 
Он не стал подходить ко всей группе, стоявшей чуть дальше, у грузовика, а передал свой теплый изнутри 
сверток этому случайному солдату, расшнуровавшему ботинок у каменного небольшого заборчика. Солдат 
сидел в одном ботинке, а второй стоял на каменном заборчике, огораживающем кладбище. Шнурки ботинка 
свисали по обе стороны камней.

Солдат весело взял кастрюлю сказал спасибо и поскакал к группе на одной ноге.
Хаим не стал дожидаться, пока резервисты освободят кастрюлю. Сел в машину и поехал обратно. 
Надо было торопиться, так как пришла пора выводить собачку, - он пожалел, что не предупредил 
соседку о его отсутствии. Та за 15 шекелей соглашалась погулять с терпеливым маленьким другом.

Это самолеты долетали за десять минут на войну, а ему предстояло ехать два с половиной часа до 
дому, если без остановок.
На самолет у Хаима не было средств. Даже на самый маленький.
В этот день он не разрешил себе смотреть телевизор. Шел уже двадцатый день войны, и надо было 
дать себе отдых.
Но перед сном Хаим не удержался и снова включил телевизор. Шел суммарный отчет кадры обо всех 
происшествиях закончившегося дня, - одна из ракет попала в только что прибывшую группу солдат. 
Кадр застыл на воротах кладбища, хотя название запечатлелось не четко. 
На камне одиноко стоял расшнурованный ботинок.

Многих похоронили уже днем, остальных, сказали, похоронят утром. Журналист говорил, как его учили, 
сухим, без эмоций голосом.
Потом опять показали ботинок, шнурки свисали по обе стороны камня. Хаим заплакал.
На следующее утро он встал сразу.
Самым верным для него вариантом оказался – пятый.

Через две недели, по решению Организации Объединенных Наций. Вторая Ливанская война была 
закончена. Резервисты потребовали смены правительства проигравшего, как они считали, войну.
Резервисты и народ хотел победить. Но правительство уходить не стало и осталось.
Хаим снова застыл послевоенным утром, опять отдаленно напоминая ту же скульптуру.
За год тишина за окном стала привычной. Хаим успел побывать в Париже с туристской группой
и вспоминал слова экскурсовода о Наполеоне. «Наполеон выиграл множество сражений, но не 
победил ни в одной войне». В новое утро Хаим решал уже новую проблему, - что значит победить
в войне? 

Хаим в переводе на иврит означает «ЖИЗНИ». В иврите жизнь имеет только множественное число, 
как например, в русском – весы.