Чжинг накинула стеганое одеяло на голову — за ночь дом успел выстыть, а растопить очаг было некому. Закричали петухи, но поддельные — это гулящий люд возвращался с Праздника Фонарей, и вино еще подменяло им кровь. Одному мужчине удалось выкрикнуть похоже, и настоящие птицы пробудились, закукарекали для звезд. Гуляки затянули бравую песню. От нестройных голосов Чжинг поморщилась, откинула одеяло, как шаль на выступлении и запела. Без звука. Она и забыла, что потеряла голос.
Чжинг снова стало зябко. Жалея себя, она уткнулась в теплую перину и заплакала. Если нет голоса, то нет и Чжинг, но как же смириться с подобным? Заглушая собственные всхлипывания, она запела в мыслях — возрожденный в воображении голос обнял и успокоил ее. И снова была сцена, и фонари по кругу, и чудесная птица Чжинг, обратившаяся человеком ради того, чтобы песни небес услышали сотни земных ушей.
Слабой после болезни Чжинг многое прощалось. Она спала или делала вид, что спит, пока дом не пустел. Отец уходил в гильдию башмачников резать кожу, мать надевала платье служанки и уходила ухаживать за садом богача Юня, так до вечера и не объявлялись. Когда талант Чжинг был раскрыт, она зарабатывала больше родителей, но кому нужна певица без голоса? У семьи остались сбережения, но, помня о былых голодных временах, отец и мать не переставали трудиться.
Чжинг же хлопотала по дому, насколько хватало сил. В иной раз ей и подмести пол было в тяжесть, и руки едва двигались. Хуже всего было с горлом — как ни силилась Чжинг сказать хоть слово, только воздух и хрипы вырывались изнутри. Боль утраты изводила ее, и родители не на шутку опасались, что душа не удержится в теле. последует вслед за песнями, которыми Чжинг и жила.
В полдень кто-то постучал к ним в дверь. Свои заходили без стука, а чужим здесь было нечего делать, потому Чжинг тихо-тихо прокралась к двери, надеясь услышать, кто придет. Дыхания за шумом улицы не расслышишь, пришлось ей открыть, чтобы увидеть гостя.
— Добрый день, юная госпожа. Меня зовут Кин, и я — знакомый вашего отца. Инг велел мне дождаться его в вашем доме.
Чжинг с недоверием осмотрела Кина. Высокий и статный, правая бровь рассечена, как у разбойника какого, но лицо с широкими скулами благородное. У простого халата-ханьфу из некрашеной ткани был богатый подклад, из шелка, не иначе. На выступления Чжинг приходили, бывало, богатеи, притворяющиеся бедняками, и Кин выглядел как один из них.
— И во что был сегодня одет мой отец? — одними губами спросила Чжинг, забыв, что нема.
— В черный фартук с зелеными лямками вот такой ширины, — Кин показал ширину большим и указательным пальцем. — И на правой была вышита маленькая поющая птичка. Уж не молодой ли госпожи работа?
Чжинг удивленно кивнула.
— Как вы понимаете меня?
— Я читаю по губам. Инг сказал, что ты любишь пирожки с земляникой — я раздобыл их, — Кин потряс узелком, и до Чжинг донесся заманчивый запах. — Наверное, последняя в этом месяце, потому стоит поскорее съесть.
Чжинг фыркнула. Как с маленькой. Но не обиделась, ведь она даже с родителями говорила лишь жестами и изголодалась по беседам. Гостю был подан и чай, и густое персиковое вино, которое жители ее города любили добавлять в чай, остатки лепешек, не влезших в короб матери, и теплая похлебка из жира и трав, в которую следовало макать сухари. Кину пришлось объяснять, что да как есть, потому Чжинг поняла — он пришел из других краев. Ел гость мало, но с интересом, желая попробовать все.
— Из какой вы страны?
— Далекой и близкой одновременно. Я давно не бывал дома.
— Чем занимаетесь?
— Собираю песни. Вот и сюда зашел по старой памяти. Помнил, что здесь живет одна птица, которую хотел бы послушать через десять лет. Они прошли — и вот я здесь.
Чжинг враз помрачнела.
— Неужели вы не слышите, что у меня нет голоса? Если вы пришли посмеяться — уходите.
— Зачем же так зло? Смеяться над потерей самого дорогого — никак невозможно. Но я не слышу, что ты потеряла голос. Вот здесь, — Кин сжал кулак и стукнул себя по груди, — еще живет песня.
— Только никак не спеть ее, — развела руками Чжинг. Хорошее настроение уже улетучилось. Ей захотелось остаться одной.
— Тогда зачем вы живете, маленькая госпожа-птица?
— Злой вопрос. Не могу же я умереть только от того, что голоса нет. Дурно это.
— Нет, не будь у тебя совсем голоса, ты бы легко согласилась умереть. Птица может только петь. Ты жива, и песня твоя еще не потеряна. Беда в том, что поверишь ты однажды, что песни не вернуть, перестанешь ее искать, и тогда действительно сложишь крылья.
— Прошу вас, перестаньте.
— Я слишком сильно хочу услышать твою песню, чтобы перестать. Мой гуцинь дрожит струнами от предвкушения.
— У вас нет гуциня! — Чжинг совсем растерялась и думала, как бы ей избавиться от навязчивого гостя.
— А это что? — развел руками Кин, и перед ним вместо еды оказался красивый гуцинь. И он играл сам по себе — вздрагивали одна за другой струны, чистые звуки рассекали воздух знакомой Чжинг комнаты, преображая ее — в лесную поляну. В центре поляны стояла Чжинг, окруженная высокими, по пояс, пнями, и на каждом пне лежали инструменты для разных рукоделий — пяльца и иглы для вышивки, цветные краски и сложенная бумага для зонтов, тушь и кисти рядом с кипой чистых листов...
— Вы не друг моего отца... — Чжинг замотала головой, не веря в происходящее.
— Если я вылечу его дочь, он станет моим другом. По мне так неважно, в каком времени мы познакомимся — друг есть друг.
— Вы колдун!
— Я — собиратель песен, и я могу вернуть вам голос. Правда, не так, как вы думаете.
— И что-то возьмете с меня? Лучше не надо! — Чжинг испугалась не на шутку. С колдунами нельзя связываться, это любой ребенок знает.
— Песню, — вздохнул Кин, и заиграл на висящем в воздухе гуцине. Мягкая переливчатая мелодия успокоила Чжинг. Музыкой Кин рассказывал ей, что нечего бояться.
— Я должна буду только спеть?
— Да. И я верну вас обратно с новым голосом.
— Что я должна сделать?
— Найти свою песню там, где и не вздумали бы искать, — ответил Кин, показывая на пни. Их оказалось гораздо больше, чем Чжинг увидела поначалу — целый "лес".
— Ничего не понимаю, — пробормотала она, и взяла в руки пяльца. Они зазвенели — чисто и красиво, — так поют самые младшие девочки в хоре. Чжинг взяла в руки кисть для рисования, и та тоже запела — густо и возвышенно, как мужчина, играющий Нефритового Императора. Влекомая любопытством, Чжинг стала перебирать все предметы, и каждый пел ей, напоминая о праздниках и актерах, певцах и певицах, былом и мечтах. Не раз Чжинг плакала от красоты мелодии, но ни разу не опустила предмет до того, как его партия была закончена. Девушка шла и шла по чудесному лесу, и Кин следовал за ней, накрыв ладонью дрожащие струны гуциня — чтобы ни одним звуком не нарушить чужих песен.
В руки Чжинг попали резец и деревянная рамка. Они молчали, и Чжинг встряхнула их, надеясь хоть так выбить мелодию. Предметы снова остались немыми, и сама не понимая, что она делает, Чжинг стала резать по дереву. Она никогда в жизни не держала резца, да и работы резчиков не видела, но этот нож и теплое дерево словно всю жизнь были ей знакомы. Но самое удивительное было то, что, когда лезвие касалось доски, Чжинг слышала свой голос и свою песню. Слезы потекли из ее широко распахнутых глаз и упали на второе лицо Чжинг — вырезанное ей самой. Последняя стружка упала к ногам, и песня закончилась. Чжинг изо всех сил прижимала к груди резную картину, как найденное дитя, а Кин вдруг подхватил звучавшую только что мелодию и повторил ее на гуцине — от начала до конца.
— Я запомнил. Наш маленький уговор выполнен.
Он тронул струну, и Чжинг снова очутилась дома — с пустыми руками.
— Я, пожалуй, не буду ждать твоего отца. Друзьями можно стать, даже ни разу не встретившись.
Чжинг беззвучно произнесла "да" и улыбнулась. Она улыбалась и тогда, когда вернулся отец. К тому времени она уже успела вырезать на ручке скалки красивую поющую птицу.
Помочь сайту
Поздравления
