ГлавнаяПрозаМалые формыРассказы → Перестройка. Часть 2

Перестройка. Часть 2

3 марта 2013 - Валерий Рыбалкин
article120945.jpg
   1.
   Перестройка. Все информационные каналы мира передавали это слово так, как оно звучит, но латинскими буквами. Наконец-то с экранов телевизоров сам генсек Горбачёв говорил правду без прикрас. Такую, какая она была на самом деле. И мы, приученные думать одно, говорить другое, а делать третье, привыкшие читать газеты между строк, додумывая несказанное, упивались этими речами и диалогами, так естественно звучавшими из уст нормального человека, говорившего просто и ясно, а не читавшего по бумажке, как это два десятилетия делал Брежнев.

   В те годы я жил в небольшом волжском городке неподалёку от Казани. И ради  будущего, которое вновь появилось у нашей страны, мы готовы были простить Михаилу Сергеевичу всё: талоны на продукты, пустые полки магазинов и многое-многое другое.

   Очень сильно изменилось телевидение. Стали показывать запрещённые прежде фильмы, появился прямой эфир, программы Вести, 600 секунд, в которых говорилось о том, что волновало всех. Лечебные сеансы Чумака и Кашпировского собирали огромные аудитории телезрителей. Улицы городов пустели, когда с экранов начинал вещать один из этих экстрасенсов. Я не верил, что с помощью телепередач можно лечить, но вылечились многие, в том числе и мой ребёнок.

   Платить на нашем заводе стали мало, и пришлось мне перейти в проектную контору, где работали образованные люди, быстро и легко откликавшиеся на новшества Перестройки. Там я и увидел воочию, что такое настоящий разгул демократии.
   Раньше все без исключения выборы были безальтернативными, но теперь даже лидеров Партии стали выбирать из нескольких кандидатов - невиданное дело. Дальше - больше. Не назначаемыми    стали должности директоров предприятий и руководителей нижнего звена.

   Первый мой рабочий день на новом месте начался с общего собрания, на котором выбирали руководителя организации из трёх кандидатов. Страсти разгорелись нешуточные. Прения заканчивались, порой, после полуночи. Заседали без малого неделю. Одну женщину муж не хотел пускать домой - гулящая, мол. С большим трудом ей удалось реабилитироваться. В конце концов - выбрали самого красноречивого, а бывший директор занял место начальника отдела. Нелегко далось ему это решение.

   Все были в полном восторге, однако спустя несколько месяцев новому руководителю не удалось получить заказ на проектирование, и пришлось ехать старому, который прежде чуть не ногой открывал двери министерских кабинетов. Он сумел договориться, и все вздохнули с облегчением. Это был первый звонок, за ним последовал второй, третий... Спустя год выбранный директор уволился, а его место занял более опытный человек, за которого проголосовали почти единогласно. Голод и безработица - хорошие учителя. Жаль только, что нельзя пройти эту школу заочно. Не везде выбирали руководителей, но в нашей конторе разгул демократии довёл до того, что выборными стали даже должности начальников подразделений.

   2.
   Старший инженер давно собирался списать старенькую дрель, чтобы прибрать её к рукам. Но в день выборов начальника отдела, когда все ушли голосовать, обречённый агрегат вдруг исчез с верстака, где его, как обычно, оставили. В суматохе пропажа могла бы остаться незамеченной, однако старший был крайне возмущён такой наглостью своих подчинённых, перехвативших то, что он считал почти своим. Начались разборки, собрания, предупреждения. Но в воздухе витал постулат нового времени: воровать можно!
 
   Была сломлена установка, заповедь «не укради», насаждавшаяся столетиями христианства и десятилетиями советской власти. Ведь если считается допустимым украсть, то воровать будут в любом случае. Не все, конечно, но будут. Каждый тащил, что мог. Простые люди – в сумках и карманах, а те, кто рангом повыше – вывозили машинами и вагонами.

   Помню, как в первой половине девяностых на один из заводов пригласили директора, рекомендованного министерством. Выделили ему коттедж, назначили заоблачный оклад, но свою деятельность он начал со сбора цветного лома. Загрузил вагон и отправил в неизвестном направлении. Второй, правда, украсть не дали - попросили из города подобру-поздорову. Никто его не судил и даже не осудил. Более того, этому человеку завидовали, потому что не каждый имел возможность обогащаться таким образом.
 
   Особенностью малых российских городов является то, что здесь жили и живут бывшие заключённые, которым запрещена прописка в Москве и других мегаполисах. Они, как сорная трава, не дают пробиться новым росткам, засоряя своей рабской идеологией неокрепшие умы и бравируя воровской романтикой.

   К началу девяностых эти бандиты представляли собой большую силу, сбиваясь в группировки и терроризируя всех и вся. Именно они, по большей части, принесли нам тотальное воровство, доныне процветающее в России. Но даже сейчас зоны бывшего ГУЛАГа ежедневно и ежечасно производят раковые клетки, отравляющие неокрепший организм нашего общества. Мы задыхаемся в собственных экскрементах!
 
   3.
   К началу девяностых советская система была окончательно сломана. Буквально все значимые продукты и товары вплоть до спичек выдавались по талонам. Я купил полмешка соли, так как старые люди говорили, что в войну самыми важными товарами были соль, спички, керосин. Город наш представлял собой большую свалку – мусор не вывозили неделями. Стены домов - облупившиеся, много лет некрашеные, навевали тоску, а неуклюжие попытки правительства сделать хоть что-то для спасения страны вызывали только насмешки и едкий сарказм.

   Денежная реформа премьера Павлова, когда в три дня людям предложили обменять все пятидесяти и сторублёвые банкноты, окончательно подорвала доверие к правительству. Долго потом несданными, потерявшими свою цену купюрами оклеивали двери и стены…
   Пришедший к власти Ельцин предложил народу новые испытания. Такие, как инфляция, например. Её первый закон гласит, что денег на руках быть не должно. Всё до копейки надо истратить сразу. Иначе – пропадут, обесценятся твои сбережения. Большую силу набрал бартер – это когда зарплату выдавали водкой, консервами или продукцией предприятия. В этих условиях для того, чтобы выжить, желающим стали раздавать по шесть соток земли.

   «Прокормим себя сами!» - этот лозунг в те годы витал в воздухе. И мы на семейном совете решили заняться сельским хозяйством. Самое смешное заключается в том, что большинство новоявленных садоводов землю видели разве только в цветочных горшках. Но основные предприятия города перешли на трёхдневную рабочую неделю, мизерную зарплату задерживали, и освободившееся время люди проводили на своих шести сотках, чтобы хоть как-то прокормиться.

   Каждое утро на железнодорожной платформе собиралась толпа. Шли колоннами, будто на первомайскую демонстрацию, - с лопатами, граблями и прочим инвентарём. В электричку набивались так, что вздохнуть было невозможно. Двери не закрывались, и машинист дёргал, а затем резко тормозил, чтобы умять настырных садоводов. Конструкция дизель-поезда позволяла людям ехать, свисая гроздьями и рискуя упасть под колёса, как в фильмах про гражданскую войну. Многие так и делали.

   Строили сараюшки – кто во что горазд. Доски, брусья, брёвна везли на машинах, на электричках. Ходили разбирать ветхие дома, обдирали заборы, ломали сараи, даже скамейки в городском парке стояли без единой дощечки. Печально, что через десять с лишним лет, когда появилась достойная работа, всё построенное было брошено и благополучно сгорело.

   Несмотря на неопытность, к осени кое-что мы всё же смогли вырастить. Но места не столь отдалённые у нас расположены совсем рядом, оседлые цыгане – тоже, и этот контингент, сбиваясь в бригады, набегами опустошал огороды. А посему - начиная с июля, нам приходилось каждую ночь дежурить, охраняя картошку, свёклу и прочее. Зимой воры вскрывали погреба, доводя людей до отчаяния и обрекая обворованных на вынужденную диету.

   В начале девяностых открылся, наконец, железный занавес, и толпы челноков хлынули за границу, наводняя рынки баснословно дешёвой одеждой, обувью и прочими товарами. Появились магазины секонд хэнд, где вещи отдавали почти что даром, потому что за границей торговцы получали их бесплатно, в качестве гуманитарной помощи.
 
   Но окрепшие к тому времени бандитские группировки наложили свою мохнатую лапу на зарождавшийся бизнес. Впрочем, как и на всё, что приносило доход, вплоть до дышавших на ладан госпредприятий. Однажды, когда я возвращался с рыбалки, молоденький, но хорошо накачанный браток подсел ко мне в электричке и принялся расспрашивать, велики ли уловы у рыбаков. А когда узнал, что за весь день я поймал чуть больше килограмма мелкой рыбёшки, презрительно поморщился и оставил меня в покое. Мол, что с голого возьмёшь?
 
   Однако на рынке этими ребятами был наведён полный порядок. Даже карманники там не появлялись, а «работали» в автобусах, электричках и магазинах, где собирались довольно большие очереди. Горели киоски предпринимателей, отказывавшихся платить дань, стрельба и разборки между группировками стали привычным делом. Милиция не трогала бандитов потому, что не очень далеко от них ушла, занимаясь крышеванием и вымогательством. И в экстремальных случаях за помощью люди нередко шли к преступным авторитетам. У тех хотя бы понятия были какие-то…

   Например, когда ограбили квартиру моего сослуживца и до смерти напугали его маленьких детей, то отец ходил к смотрящему, который просветил мужика, что воры – они на то и воры, чтобы воровать. А вот детей обидели - это непорядок, не по понятиям. И если найдут подлецов, то наказать их – долг любого «честного» вора. Да вот беда – заезжие они, гастролёры. Сам, мол, ищи, а мы накажем.

   Такой вот он, русский бунт, жестокий и беспощадный. Не скажешь, что совсем бессмысленный. Смысл есть у любого бунта, и любое ослабление власти ведёт к тому, что освободившееся место наверху занимают те, кто на данный момент оказался сильнее и организованнее. Правду говорят, что свято место пусто не бывает.

   Ко всему привыкает человек. Во все времена люди жили, любили и рожали детей. И лихие девяностые не стали в этом отношении исключением. Думаю, что те, чья юность пришлась на это время, вспоминают о ней с нежностью и умилением. Но как можно простить правителей, которые допускают подобный беспредел? Нет им оправдания. 

© Copyright: Валерий Рыбалкин, 2013

Регистрационный номер №0120945

от 3 марта 2013

[Скрыть] Регистрационный номер 0120945 выдан для произведения:
   1.
   Перестройка. Все информационные каналы мира передавали это слово так, как оно звучит, но латинскими буквами. Наконец-то с экранов телевизоров сам генсек Горбачёв говорил правду без прикрас. Такую, какая она была на самом деле. И мы, приученные думать одно, говорить другое, а делать третье, привыкшие читать газеты между строк, додумывая несказанное, упивались этими речами и диалогами, так естественно звучавшими из уст нормального человека, говорившего просто и ясно, а не читавшего по бумажке, как это два десятилетия делал Брежнев.

   В те годы я жил в небольшом волжском городке неподалёку от Казани. И ради  будущего, которое вновь появилось у нашей страны, мы готовы были простить Михаилу Сергеевичу всё: талоны на продукты, пустые полки магазинов и многое-многое другое.

   Очень сильно изменилось телевидение. Стали показывать запрещённые прежде фильмы, появился прямой эфир, программы Вести, 600 секунд, в которых говорилось о том, что волновало всех. Лечебные сеансы Чумака и Кашпировского собирали огромные аудитории телезрителей. Улицы городов пустели, когда с экранов начинал вещать один из этих экстрасенсов. Я не верил, что с помощью телепередач можно лечить, но вылечились многие, в том числе и мой ребёнок.

   Платить на нашем заводе стали мало, и пришлось мне перейти в проектную контору, где работали образованные люди, быстро и легко откликавшиеся на новшества Перестройки. Там я и увидел воочию, что такое настоящий разгул демократии.
   Раньше все без исключения выборы были безальтернативными, но теперь даже лидеров Партии стали выбирать из нескольких кандидатов - невиданное дело. Дальше - больше. Не назначаемыми    стали должности директоров предприятий и руководителей нижнего звена.

   Первый мой рабочий день на новом месте начался с общего собрания, на котором выбирали руководителя организации из трёх кандидатов. Страсти разгорелись нешуточные. Прения заканчивались, порой, после полуночи. Заседали без малого неделю. Одну женщину муж не хотел пускать домой - гулящая, мол. С большим трудом ей удалось реабилитироваться. В конце концов - выбрали самого красноречивого, а бывший директор занял место начальника отдела. Нелегко далось ему это решение.

   Все были в полном восторге, однако спустя несколько месяцев новому руководителю не удалось получить заказ на проектирование, и пришлось ехать старому, который прежде чуть не ногой открывал двери министерских кабинетов. Он сумел договориться, и все вздохнули с облегчением. Это был первый звонок, за ним последовал второй, третий... Спустя год выбранный директор уволился, а его место занял более опытный человек, за которого проголосовали почти единогласно. Голод и безработица - хорошие учителя. Жаль только, что нельзя пройти эту школу заочно. Не везде выбирали руководителей, но в нашей конторе разгул демократии довёл до того, что выборными стали даже должности начальников подразделений.

   2.
   Старший инженер давно собирался списать старенькую дрель, чтобы прибрать её к рукам. Но в день выборов начальника отдела, когда все ушли голосовать, обречённый агрегат вдруг исчез с верстака, где его, как обычно, оставили. В суматохе пропажа могла бы остаться незамеченной, однако старший был крайне возмущён такой наглостью своих подчинённых, перехвативших то, что он считал почти своим. Начались разборки, собрания, предупреждения. Но в воздухе витал постулат нового времени: воровать можно!
 
   Была сломлена установка, заповедь «не укради», насаждавшаяся столетиями христианства и десятилетиями советской власти. Ведь если считается допустимым украсть, то воровать будут в любом случае. Не все, конечно, но будут. Каждый тащил, что мог. Простые люди – в сумках и карманах, а те, кто рангом повыше – вывозили машинами и вагонами.

   Помню, как в первой половине девяностых на один из заводов пригласили директора, рекомендованного министерством. Выделили ему коттедж, назначили заоблачный оклад, но свою деятельность он начал со сбора цветного лома. Загрузил вагон и отправил в неизвестном направлении. Второй, правда, украсть не дали - попросили из города подобру-поздорову. Никто его не судил и даже не осудил. Более того, этому человеку завидовали, потому что не каждый имел возможность обогащаться таким образом.
 
   Особенностью малых российских городов является то, что здесь жили и живут бывшие заключённые, которым запрещена прописка в Москве и других мегаполисах. Они, как сорная трава, не дают пробиться новым росткам, засоряя своей рабской идеологией неокрепшие умы и бравируя воровской романтикой.

   К началу девяностых эти бандиты представляли собой большую силу, сбиваясь в группировки и терроризируя всех и вся. Именно они, по большей части, принесли нам тотальное воровство, доныне процветающее в России. Но даже сейчас зоны бывшего ГУЛАГа ежедневно и ежечасно производят раковые клетки, отравляющие неокрепший организм нашего общества. Мы задыхаемся в собственных экскрементах!
 
   3.
   К началу девяностых советская система была окончательно сломана. Буквально все значимые продукты и товары вплоть до спичек выдавались по талонам. Я купил полмешка соли, так как старые люди говорили, что в войну самыми важными товарами были соль, спички, керосин. Город наш представлял собой большую свалку – мусор не вывозили неделями. Стены домов - облупившиеся, много лет некрашеные, навевали тоску, а неуклюжие попытки правительства сделать хоть что-то для спасения страны вызывали только насмешки и едкий сарказм.

   Денежная реформа премьера Павлова, когда в три дня людям предложили обменять все пятидесяти и сторублёвые банкноты, окончательно подорвала доверие к правительству. Долго потом несданными, потерявшими свою цену купюрами оклеивали двери и стены…
   Пришедший к власти Ельцин предложил народу новые испытания. Такие, как инфляция, например. Её первый закон гласит, что денег на руках быть не должно. Всё до копейки надо истратить сразу. Иначе – пропадут, обесценятся твои сбережения. Большую силу набрал бартер – это когда зарплату выдавали водкой, консервами или продукцией предприятия. В этих условиях для того, чтобы выжить, желающим стали раздавать по шесть соток земли.

   «Прокормим себя сами!» - этот лозунг в те годы витал в воздухе. И мы на семейном совете решили заняться сельским хозяйством. Самое смешное заключается в том, что большинство новоявленных садоводов землю видели разве только в цветочных горшках. Но основные предприятия города перешли на трёхдневную рабочую неделю, мизерную зарплату задерживали, и освободившееся время люди проводили на своих шести сотках, чтобы хоть как-то прокормиться.

   Каждое утро на железнодорожной платформе собиралась толпа. Шли колоннами, будто на первомайскую демонстрацию, - с лопатами, граблями и прочим инвентарём. В электричку набивались так, что вздохнуть было невозможно. Двери не закрывались, и машинист дёргал, а затем резко тормозил, чтобы умять настырных садоводов. Конструкция дизель-поезда позволяла людям ехать, свисая гроздьями и рискуя упасть под колёса, как в фильмах про гражданскую войну. Многие так и делали.

   Строили сараюшки – кто во что горазд. Доски, брусья, брёвна везли на машинах, на электричках. Ходили разбирать ветхие дома, обдирали заборы, ломали сараи, даже скамейки в городском парке стояли без единой дощечки. Печально, что через десять с лишним лет, когда появилась достойная работа, всё построенное было брошено и благополучно сгорело.

   Несмотря на неопытность, к осени кое-что мы всё же смогли вырастить. Но места не столь отдалённые у нас расположены совсем рядом, оседлые цыгане – тоже, и этот контингент, сбиваясь в бригады, набегами опустошал огороды. А посему - начиная с июля, нам приходилось каждую ночь дежурить, охраняя картошку, свёклу и прочее. Зимой воры вскрывали погреба, доводя людей до отчаяния и обрекая обворованных на вынужденную диету.

   В начале девяностых открылся, наконец, железный занавес, и толпы челноков хлынули за границу, наводняя рынки баснословно дешёвой одеждой, обувью и прочими товарами. Появились магазины секонд хэнд, где вещи отдавали почти что даром, потому что за границей торговцы получали их бесплатно, в качестве гуманитарной помощи.
 
   Но окрепшие к тому времени бандитские группировки наложили свою мохнатую лапу на зарождавшийся бизнес. Впрочем, как и на всё, что приносило доход, вплоть до дышавших на ладан госпредприятий. Однажды, когда я возвращался с рыбалки, молоденький, но хорошо накачанный браток подсел ко мне в электричке и принялся расспрашивать, велики ли уловы у рыбаков. А когда узнал, что за весь день я поймал чуть больше килограмма мелкой рыбёшки, презрительно поморщился и оставил меня в покое. Мол, что с голого возьмёшь?
 
   Однако на рынке этими ребятами был наведён полный порядок. Даже карманники там не появлялись, а «работали» в автобусах, электричках и магазинах, где собирались довольно большие очереди. Горели киоски предпринимателей, отказывавшихся платить дань, стрельба и разборки между группировками стали привычным делом. Милиция не трогала бандитов потому, что не очень далеко от них ушла, занимаясь крышеванием и вымогательством. И в экстремальных случаях за помощью люди нередко шли к преступным авторитетам. У тех хотя бы понятия были какие-то…

   Например, когда ограбили квартиру моего сослуживца и до смерти напугали его маленьких детей, то отец ходил к смотрящему, который просветил мужика, что воры – они на то и воры, чтобы воровать. А вот детей обидели - это непорядок, не по понятиям. И если найдут подлецов, то наказать их – долг любого «честного» вора. Да вот беда – заезжие они, гастролёры. Сам, мол, ищи, а мы накажем.

   Такой вот он, русский бунт, жестокий и беспощадный. Не скажешь, что совсем бессмысленный. Смысл есть у любого бунта, и любое ослабление власти ведёт к тому, что освободившееся место наверху занимают те, кто на данный момент оказался сильнее и организованнее. Правду говорят, что свято место пусто не бывает.

   Ко всему привыкает человек. Во все времена люди жили, любили и рожали детей. И лихие девяностые не стали в этом отношении исключением. Думаю, что те, чья юность пришлась на это время, вспоминают о ней с нежностью и умилением. Но как можно простить правителей, которые допускают подобный беспредел? Нет им оправдания. 

 
Рейтинг: +3 602 просмотра
Комментарии (6)
Нина Лащ # 5 марта 2013 в 01:07 +2
И в этой части "Перестройки" все достоверно представлено. Пережили мы эту перестройку... И не все пережили, к сожалению. Вспомнились мне сейчас знакомые, соседи, знакомые знакомых, кто не выдержал всего этого маразма и беспредела. Сейчас все по-другому, жить стало легче и веселей, конечно.) Но не без проблем, мягко говоря... Валерий, а может, будет продолжение темы? Часть 3, "После перестройки", например?
Валерий Рыбалкин # 5 марта 2013 в 20:42 +2
Здравствуйте, Нина. С наступающим Вас праздником! Всех Вам благ.
Спасибо Вам за понимание, за поддержку. А продолжение я уже писал. Вы не читали рассказ "По понятиям"? http://parnasse.ru/prose/small/stories/po-ponjatijam.html Тема, конечно, неисчерпаемая. Сколько народу погибло! Не вынесли испытаний.
Думаю ещё написать о своём знакомом, который сошёл с ума и покончил с собой от безысходности. Тяжёлая тема. Ещё не решил, стоит ли об этом писать? А писать третью часть в том же стиле? Нет, не буду, наверное. Не мой стиль, очень тяжело даётся - рассказывать о драматических событиях в полушутливом тоне.
Счастливо Вам отпраздновать 8-е Марта, Нина!
5min
Нина Лащ # 6 марта 2013 в 11:33 +1
Спасибо, Валерий, за поздравление! За ссылку тоже благодарю. Я не читала еще рассказ "По понятиям", но обязательно с интересом прочитаю!
Валерий Рыбалкин # 7 марта 2013 в 11:19 +1
Этот рассказ - продолжение. Первая часть смотрите: http://parnasse.ru/prose/small/stories/perestroika-118871.html#c606004
Юрий Алексеенко # 16 марта 2013 в 10:30 +1
Когда вожжи ослабевают, лошадь начинает взбрыкивать и несёт.... Может сломать ногу или водителя кобылы свалит с телеги. По сему если взялся за вожжи, то держи их крепко... Видимо, знали господа масоны какого конюха посадить в нашу телегу- слабого и нерешительного,с нежными руками, ничего непонимающего в рысаках и русских птицах-тройках. Вот он и погубил русскую телегу.
Валерий Рыбалкин # 16 марта 2013 в 11:19 0
Масоны... Вот я слышу это слово и не могу понять, о чём Вы говорите? Объясните, пожалуйста, только не полунамёками, о чём речь? Или хотя бы ссылку дайте на источник. Или это настолько секретная информация, что о ней известно только на уровне слухов?
Мне кажется, всё намного проще. Сталин создал систему под себя, и просто не нашлось столь искусного наездника, готового ради призрачных целей убить десятки миллионов своих сограждан, а остальных превратить в рабов гулага, колхозов и своей идеологии. Телега рассохлась и развалилась потихоньку, придавив своим весом многих и многих.
Спасибо Вам за комментарий.