Не открывайте двери

– Двери! Не открывайте двери! – голос у Хенрики Яжевски уже хрипел, не справляясь с нагрузкой, тело билось, наивное, жалкое тело, которому не дано было полноценно встать. Но ужас никуда не желал деваться, и она билась в больничной койке как рыба в сетях. – Двери! Он стоит за дверью!
– Да что же это снова! – крепкая, привычная к буйству, да ещё и не к такому! – медсестра вбежала в палату, и слегка прижала бьющееся тело к подушке. – Хенрика, всё  в порядке, Хенрика! Вы в больнице, вы понимаете меня, слышите?  
            Хенрика если и слышала, то выдавать этого не собиралась, побившись ещё под руками медсестры, которая надавали чуть сильнее, сминая всякое сопротивление, и обессилела или смирилась.
            Медсестра подождала ещё немного, затем распрямилась и сказала, обращаясь к застывшей на пороге девушке, которая отчаянно пыталась держать себя в руках:
– Марта, скажи доктору Фараго, что нужен ещё один укол.
            Девушка не сразу двинулась с места ей понадобилось около десяти секунд, чтобы выйти из оцепенения, но медсестра и не торопила, дожидалась, когда Марта всё-таки побежит в коридор. И она именно побежала, боясь, что ей выскажут за её нерасторопность в первый же день.
            Получасом позже, когда всё было кончено и Хенрика погрузили в сон и все коридоры стихли в ночной тишине, Марта всё же набралась смелости и тихонько кашлянула, привлекая внимание своей сегодняшней наставницы.
– Тереза?..– позвала Марта робко, догадываясь, что досадует более опытной коллеге, которая, конечно, за целый день не выдала никакого раздражения по поводу того, что ей навязали новенькую, и даже разрешила обращаться к себе просто по имени, но всё-таки была какой-то очень далёкой. Рассказывала, показывала, но вопросов Марте не задавала. Словно ей было всё равно что есть такое Марта.
            Для Марты это было даже обидно. До того, как её сдали в руки Терезы, она жарко говорила о своей вере в собственное крепкое будущее, о том, какую пользу она принесёт стране, и о том, как быстро умеет учиться всему, только дайте ей волю, дайте работу, и она всё сумеет преодолеть.
            Но Тереза даже не спросила. Механически показывая отделение, медсестра говорила только по делу и была холодно-вежлива.
– Да? – и сейчас Тереза оторвалась от какой-то книги, которую изучала в свете жёлтой лампы и взглянула на новенькую безо всякого интереса.
– А почему двери?.. – спросила Марта, – то есть… я слышала, что это отделение для тяжёлых больных, но эта Хенрика такая странная. Почему она просила закрыть двери?
            Тереза вздохнула, отложила книгу подальше и даже развернулась к Марте, показывая, что ответит, и ответ будет непростым и долгим.
– Хенрика Яжевска не самый обычный пациент, – признала Тереза, – откровенно говоря, я даже думаю, что больница для неё – это лучший исход и, она должна благодарить бога за то, что оказалась здесь. Она стала жертвой преступления. Кто-то вломился к ней ночью, видимо, искал лёгкой наживы. Когда её нашли, она лежала на полу, почти мёртвая. У неё был повреждён позвоночник, сломаны ноги, руки, похоже, что её сбросили с лестницы и до того били.
            Марта шумно вздохнула. Она не представляла себе людей, которые могли бить женщину. Да ещё и пожилую!
– Спину ей восстановить уже нельзя, но сделали что могли. Но у неё помутнение. Плохая память, крики, кошмары, она всё забывает и вспоминает к ночи, – объяснила Тереза, – за те три года, что она здесь, улучшений не настало. Она лежит большую часть дня, иногда мы выводим её на улицу, когда есть время. Но Хенрика остаётся здесь.
-Мы же не лечебница для помешанных! – возмутилась Марта, – и где её родственники?
            Тереза взглянула на новенькую снисходительно:
– Не знаю, правда не знаю, откуда ты вылезла. Может быть, в том городе, где ты жила, не зная бед, и есть чёткое разделение кого и куда деть, но у нас маленький город, и лечебниц для тех, у кого в голове туман, не имеется. К тому же, её родственники не желают забирать себе такую обузу, зато прекрасно платят нашей больнице. Именно по этой причине в истории её болезни мы отслеживаем её позвоночник, а не то, что в голове.
            Марта кивнула, принимая ответ. Она и сама уже поняла, что сглупила. Отец рассказывал ей, что в маленьких городах всё и правда намешано. Только Марта этого не понимала пока не столкнулась. Она вообще ничего не знала про маленькие города, пока отец не умер, и ей не пришлось с матерью перебираться в место подешевле и проще, и сразу выходить на работу.
            В мечтах ей мнился город, большой город, давно стеревший  со своих улиц все следы нищеты, в котором нужны руки, в котором намечается что-то потрясающее и блестящее. Но в реальности оказалось, что хорошие места расхвачены, никто её не ждёт и устроиться непросто.
– Ещё вопросы? – спросила Тереза спокойно и вежливо.
– А того, кто это сделал, нашли? – спросила Марта, пытаясь унять внутренний жар, приливший к щекам. С чего вдруг такое смущение?
– Нет, – мрачно признала Тереза, – у её семьи были враги ещё тогда… все голодали, а они вольготно жили, не только с хлебом, но и маслом.
            Марта прикусила язык и рвущийся наружу вопрос остался без ответа. И без того ясно, что устроиться тогда можно было лишь в ущерб совести. Её отец рассказывал ей про то, как сам был молод и голоден, но не поддался искушению, хотя звали. И не жалел о том голоде и пережитом страхе до самой смерти, объясняя это просто:
– Я всегда хотел быть врачом, а спасать людей невозможно, если до того ты был причастен к их гибели.
– Вот так-то, – Тереза кивнула, видя реакцию Марты, – но откупились как-то. Никакого преследования не было, забылось всё. Ну а вот кто-то вспомнил к ночи, вломился, найдёшь его, как же! а она тут лежит, и сколько ещё пролежит неизвестно. Забывчивая стала. Раньше хоть нас, врачей и сестёр узнавала, но уже полгода с ней через день да каждый день знакомимся. Судьба!
            Тереза вдруг совсем потеряла суровый вид и даже как-то неловко и нервно улыбнулась. Простое движение губ, но её лицо как-то преобразилось, омолодилось и Марте впервые пришло в голову, что она совсем ненамного её самой старше.
– Судьба, – эхом отозвалась Марта и хотела спросить ещё, но Тереза отвернулась от неё и снова пододвинула к себе книгу, лицо её стало привычном, холодным, и вид сделался прежним, чужим, разговор был закончен и Тереза явно не желала продолжать.
***
            Идти по плохо освещённому коридору было жутко, но Марта знала, что должна к этому привыкнуть. Если она выдержит, если привыкнет, то сможет со временем показать себя и даже получить повышение. А что, она молодая, крепкая, и вполне себе обучаемая! А со страхом справится. Тем более, в этот час все пациенты уже спят – до утренних перевязок и осмотров ещё далеко, до того, как многих отпустит выданное на ночь снотворное ещё дальше.
            Коридор пуст. Двери в палаты открыты. В каждой палате мирное сопение или хриплое дыхание. Кто-то идёт здесь на поправку, но кому-то и хуже, это правда, врачи не всесильны. Марта шла, застывая у каждой палаты, слушала. Сопение, дыхание… всё в порядке. Мирно вздымаются одеяла, где одно тёплое, где два тонких – на всех не напасёшься! Всё тихо.
            У палаты Хенрика Марта застыла не из необходимости, а из-за странной внутренней дрожи, вдруг прошившей всё её тело. Хенрика Яжевска лежала одна, и теперь Марта знала почему – нельзя было тревожить других, куда более привычных пациентов, предночными буйствами этой женщины, которую даже родственники не желали забирать из больничных стен.
            Застыла, невольно подумала о карающей судьбе, и уже хотела идти дальше – Хенрика спала, ей поставили укол, Марта сама видела, как кипятили стальную иглу, как вводили её в рыхлую вену, но ноги сами завели её в палату.
Здесь властвовал лунный жуткий свет. Он просачивался в окно – бледный и мёртвый, но Хенрика лежала почти неосвещённая этим светом, её лицо скрывалось в темноте, женщина повернула голову, может быть так она и спасалась от лунного света.
Всё тихо, спокойно, не так уж и жутко!
Марта постояла, поражаясь себе – с чего в ней-то такой интерес и такая тревога? Подумаешь, старуха! Она уже собиралась идти прочь, чтобы сообщить Терезе, что сделала обход. Тереза, верно, оценит – пока она прилегла подремать, Марта быстренько прошлась по этажу, чтобы убедиться что всё в порядке!
И надо было идти, но лунный свет выхватил коварный алый блеск. Марта решила, что ей почудилось и даже моргнула в удивлении, но блеск стал отчётливее и Марта, приглядевшись, увидела тонкий ободок кольца, в котором горел алый камень, так угодливо вычерченный луной.
            Кольцо лежало на кровати Хенрики. Оно не было на прикроватной тумбе, и не было надето на её руку. Оно было совсем здесь, беззащитное и близкое. И Марта потянулась к кольцу. Сначала она хотела его положить на тумбу, чтобы Хенрика, проснувшись, не волновалась, но когда её руки коснулись холодного ободка кольца, и луна снова угодливо подсветила находку, демонстрируя крупный камень, Марта подумала о другом.
            Она подумала о том, что Хенрика, как говорила Тереза, уже плохо помнит даже тех, кто приходит к ней. Помнит ли она про кольцо? Если бы помнила, то положила бы на тумбу! И вообще, зачем ей здесь кольцо? Видела ли его Тереза? Сама Марта, когда ей довелось столкнуться с Хенрика, не замечала. А Тереза? Может быть, Тереза и сняла кольцо, чтобы старуха им себя не поранила? Но тогда почему не положила в тумбу?
            Вопросы плодились быстрее, чем Марта успевала их даже осознать. Она взвешивала в руке кольцо и пыталась не найти ответы, а прикинуть, сколько оно может стоить, если вдруг…
            Нет, решиться было трудно. Но Марта вдруг ясно представила, что никто ничего не докажет. Тереза даже не знает, что Марта здесь, а больше в больнице никого и нет, только пациенты, но те и спят! И сама Хенрика тоже. а кольцо?.. да мало ли куда забывчивая старуха могла его сунуть? А ей, Марте, подмога!
            Вспомнилось и другое – Тереза сказала, что  в те годы Хенрика и её семья жили хорошо. Так что, если подумать, то это даже не воровство, а возмещение справедливости. Почему родственники ещё не родившейся тогда Марты были вынуждены скитаться и скрываться, а кое-кто и вовсе сгинул и не был даже с честью похоронен, а эта…
            Куда ей деваться от больницы? Даже её семья не хочет, похоже, с нею возиться! И кольцо можно продать.
            Мысли были смятенные, жалкие, но решительность окрепла. Марта сжала ладонь и так, со сжатой ладонью, попятилась прочь из палаты. Про себя она твёрдо решила, что имеет на это право, потому что старухе нужно было лучше смотреть за своими вещами, да и вообще – нужны они ей?
            В коридоре, отдышавшись – откуда-то пришла тяжесть дыхания, Марта поспешила дальше, в сестринскую, с твёрдым намерением не говорить Терезе о ночном обходе. На всякий случай, чтобы не было подозрений.
            Так, отступая, Марта не знала, что после её ухода Хенрика Яжевска подняла голову от подушки, прислушиваясь к её удаляющимся шагам, убедившись в свершвишемся, она  расслаблено опустилась снова в постель. Теперь всё было кончено, можно было и умирать и со спокойной душой идти на грозный суд к Господу, и там уже просить прощения и за жизнь свою, и за грехи, и за принятое в жадности кольцо, которое отняли у её старой, невыгодной и опасной в те годы подруги во время обыска и подарили ей, Хенрике, за сообщение многих адресов, по которым скрывались несчастные люди.
            Доверившееся и преданные люди.
***
– Всё было спокойно, никаких пробуждений, жалоб не было. Новых пациентов не поступило. Никто не приходил. Хенрика, конечно, опять чудила, но её укололи, – Тереза докладывала спокойно, размеренно. Доктор Фараго слушал без интереса, он точно знал, что в его больнице всё тихо большую часть времени. Маленький у них городок для того, чтобы каждую ночь тут что-то происходило.
            Марта же слушала внимательно. Она боялась, что Тереза вот-вот обвинит её в краже кольца. Или же скажет, что у Хенрики что-то пропало, или как-то ещё даст понять, что она знает о том, что в кармане у Марты чужая вещь.
– Как новенькая? – Фараго кивнул на Марту, – какая-то бледная.
– Не выспалась, непривычно, – ответила Марта, едва-едва владея языком.
            Тереза встала на её защиту:
– Я думаю, что она сможет работать у нас. Обучается легко. К дежурствам привыкнет.
***
            Уличный воздух встретил Марту обжигающей прохладой. До вечера она была свободна – Тереза извинилась и сказала, что Марте придётся дежурить и в эту ночь, но это ей непременно оплатят.
            Марта даже не отреагировала на это и не задалась вопросами и возмущениями. Её карман жгло кольцо, которое, вероятно, стоило дорого. Она торопилась домой так, как ещё никогда не торопилась в эту жалкую лачугу, в которой были перебои со светом и водой.
            Мать встретила её настороженно. Марта только отмахнулась:
– Я им понравилась.
– Отец был бы недоволен тем, что ты пошла в медсестры, – процедила мать, но скорее для порядка. Своей дочери она желала совсем другую жизнь и сейчас злилась, на мужа, оставившего их, на себя, неспособную и жалкую, и на дочь – не оказавшуюся жалкой и показавшую себя сильнее, чем она. – Когда тебе заплатят?
– В конце недели, – сказала Марта, торопливо проходя в свой угол. Мать следовала за нею, не отступала, и Марте захотелось подбодрить её: – а если покажу себя хорошо, то дадут дополнительную выплату.
– Это за что же? – усомнилась мать. – За что же молодой девице дадут выплату на новом месте?
            Марта почувствовала негодование. Под выплатой она подразумевала кольцо, взятое у Хенрики. Но у матери явно было другое опасение.
– Мама! – возмутилась Марта, – я же работаю! Здесь, в маленьких городах нет рук. Они были рады мне. И они знают моего отца.
            Она плела самозабвенно и сама же верила. Нет, всё они победят, и нищету, и этот маленький городок, и будет ещё большой город, и всё будет.
– Если бы они знали твоего отца, они не поставили бы тебя медсестрой! – тотчас ввернула мать. – Что же это…
– Я бы хотела поспать, – с нажимом произнесла Марта, – я устала.
            Мать моргнула. Она не могла знать и понять, что у Марты давно горят руки, что ей не терпится в свете дня хорошенько рассмотреть украденное кольцо и убедится, что это не пустышка, и она получит за неё деньги, если подойдёт к вопросу с умом.
            Под ворчание удаляющейся матери, Марта сунула руку в карман и достала кольцо. В свете дня ободок блеснул золотом, а камень снова алым. Марта не знала что это за камень, но может быть рубин? Она догадывалась, что это стоит дорого, если это так. Но как бы не обмануться? Надо показать оценщику. Да, это траты, но он скажет точно что это такое и сколько за это можно выручить.
            Нет, прежде надо придумать как его спрятать. Матери нельзя знать о подобном. Марта просто принесёт ей деньги и они заживут лучше. Но пусть она не знает о способе. Нет, Хенрика должна заплатить за свершённое при жизни, так почему бы не Марте? Марте нужнее это кольцо!
            Марта вертела кольцо так и эдак, пытаясь представить сколько за него всё-таки дадут. Иной раз ей казалось, что кольцо это – пустышка. Наверняка родственники забрали у Хенрики всё ценное! Зачем ей оставлять в больнице что-то стоящее? И тогда она расстраивалась и кольцо казалось ей уродливым.
            В другой миг ей чудилось, что кольцо не только ценное, но ещё и древнее и она может получить за него сотни…
            Она не заметила, как решила примерить его, прикинуть, как смотрится на её руках и надела кольцо. Размер идеально совпал с её пальцем, и Марта вытянула руку вперёд, чтобы оценить как это выглядит.
            В то же мгновение в дверь постучали. Марта вздрогнула, она никого не ждала. Мать, насколько она знала, тоже. но нужно было идти и открывать, однако, кольца показывать не стоило. Чертыхнувшись, Магда потянула кольцо с пальца и пришла к невероятному и неприятному открытию: оно сидело намертво.
            Легко надевшись, оно теперь не желало слезать.
            Стук повторился.
– Мама! – позвала Марта, пытаясь не выдать в голосе панику. – Мама, кто-то пришёл?
            Ответа не последовало. Тихий стук повторился в третий раз.
            Сердце Марты заколотилось бешено и страшно, она сунула руку в карман и пошла открывать, надеясь, что это просто кто-то из соседей. В коридоре и в кухоньке матери не было и Марте пришло в голову, что это может быть и мама – выскочила куда-то, дверь захлопнулась!
            Марта распахнула дверь, уверившись, что одно из двух предположений уж точно верно, и…застыла. На пороге никого не было. Марта высунула голову, посмотрела по сторонам – никого. Скрыться так быстро? Дети играют?
            Марта, чувствуя, как лихорадочно, до боли стучит сердце, прикрыла дверь и тут же снова услышала стук, но уже за своей спиной. Кто-то стучал прямо над её головой в дверной косяк, разделявший комнаты.
            Марта обернулась, никого не увидела и взвизгнула, когда стук раздался снова. Невидимая рука билась совсем рядом.
            «Я схожу с ума. Я схожу…»– Марта рванула в комнату и закрыла за собой двери. Резко, громко. Сердце бешено стучало, ладони взмокли и на лбу тоже уже горело от испарины. Но страх был сильнее и Марта не замечала ничего. стиснув руки, она отошла от дверей, ожидая, что страшный стук снова повторится. Её пальцы нащупали кольцо, и Марта, что-то соотнося краем сознания, в полуобморочном состоянии снова потянула за кольцо.
            Оно не полезло с её руки. Сидело как приклеенное, как влитое.
– Господи… господи, прости меня! – прошептала Марта. По её лицу текли слёзы. Ужасный страх жал где-то у горла, мешал вздохнуть без боли.
            И тут снова стук. В дверь. Но голос! Мамин голос:
– Марта, что такое? тебе снится кошмар? тебе плохо?
            От облегчения Марта разрыдалась в полный голос и сползла на пол. Мама! Это мама! А она – глупая девчонка! Воровка. Надо признаться. Вместе они снимут кольцо.
– Марта, ты меня слышишь? Марта, открой дверь! – мама за дверью отчаянно беспокоилась и скреблась ногтями.
            Марта, не помня себя, надеясь, что спасение пришло и Господь проучил её за воровство и тем доволен, подползла к дверям и открыла их. Матери на пороге не было. Никого не было. Но Марте это уже не помогло. Нечто страшное, холодное, безжизненное, рванулось ледяным воздухом в её лицо, и в следующее мгновение тело Марты полетело вверх, к самому заплесневелому потолку, а в следующее мгновение было брошено вниз, без всякого сожаления, сочувствия и смысла.
            Марта даже не смогла вскрикнуть от боли, парализовавшей всё её тело, а нечто наползало на неё, распространяя ужасный гнилостный запах. И это запах всё креп у самого её рта, словно собирался во что-то более контактное, и это оказалось правдой.
            Пахнуло гнилью и хриплый голос, обдавая Марту тошнотворным зловонием и льдом, сказал ей прямо в ухо:
– Мы встретимся завтра, и через недели, и через года… не бери того, что не тебе назначено, девочка.
            А в следующий миг всё пропало, словно ничего и не было. Осталась только Марта да кольцо, жавшее её палец чужой, проклятой силы старой, сошедшей в мучениях в ничто владелицы, пожелавшей беды на ту руку, что схватится хоть за одну её вещь. Велик был гнев, велика была боль, что этот гнев явила, и от того, может быть, тьма отозвалась на это проклятие и послушалась.
            Вползая в каждую вещь, что уцелела, она мучила и приходила, корила, швыряла, пугала, не прицениваясь ни к чему – ни к тяжести вины, ни к сути. Не пожалела эта тьма и глупую молодую воровку, у которой, кажется, были планы и вера в то, что ей чужое нужнее.
            Осталась на полу только Марта, да получасом позже её несчастная мать, которая отлучилась на улицу, да сама вспомнить того не могла – всё как в тумане!
– Марта, Марта, милая, – женщина рыдала и трясла свою дочь.
            А та, шокированная, пораженная болью и ужасом, которые сама призвала на свою голову, шептала что-то про то, что нельзя открывать двери.
            «Помутилась!» – вздохнут немногие, кто знал Марту  и её мать. Но не подумают о причинах. Оно и неважно. Двери и двери, кто там их разбирать будет? тёмные двери, двери мести – мало ли их на свете…
 
 

© Copyright: Анна Богодухова, 2025

Регистрационный номер №0539406

от Вчера в 04:53

[Скрыть] Регистрационный номер 0539406 выдан для произведения: – Двери! Не открывайте двери! – голос у Хенрики Яжевски уже хрипел, не справляясь с нагрузкой, тело билось, наивное, жалкое тело, которому не дано было полноценно встать. Но ужас никуда не желал деваться, и она билась в больничной койке как рыба в сетях. – Двери! Он стоит за дверью!
– Да что же это снова! – крепкая, привычная к буйству, да ещё и не к такому! – медсестра вбежала в палату, и слегка прижала бьющееся тело к подушке. – Хенрика, всё  в порядке, Хенрика! Вы в больнице, вы понимаете меня, слышите?  
            Хенрика если и слышала, то выдавать этого не собиралась, побившись ещё под руками медсестры, которая надавали чуть сильнее, сминая всякое сопротивление, и обессилела или смирилась.
            Медсестра подождала ещё немного, затем распрямилась и сказала, обращаясь к застывшей на пороге девушке, которая отчаянно пыталась держать себя в руках:
– Марта, скажи доктору Фараго, что нужен ещё один укол.
            Девушка не сразу двинулась с места ей понадобилось около десяти секунд, чтобы выйти из оцепенения, но медсестра и не торопила, дожидалась, когда Марта всё-таки побежит в коридор. И она именно побежала, боясь, что ей выскажут за её нерасторопность в первый же день.
            Получасом позже, когда всё было кончено и Хенрика погрузили в сон и все коридоры стихли в ночной тишине, Марта всё же набралась смелости и тихонько кашлянула, привлекая внимание своей сегодняшней наставницы.
– Тереза?..– позвала Марта робко, догадываясь, что досадует более опытной коллеге, которая, конечно, за целый день не выдала никакого раздражения по поводу того, что ей навязали новенькую, и даже разрешила обращаться к себе просто по имени, но всё-таки была какой-то очень далёкой. Рассказывала, показывала, но вопросов Марте не задавала. Словно ей было всё равно что есть такое Марта.
            Для Марты это было даже обидно. До того, как её сдали в руки Терезы, она жарко говорила о своей вере в собственное крепкое будущее, о том, какую пользу она принесёт стране, и о том, как быстро умеет учиться всему, только дайте ей волю, дайте работу, и она всё сумеет преодолеть.
            Но Тереза даже не спросила. Механически показывая отделение, медсестра говорила только по делу и была холодно-вежлива.
– Да? – и сейчас Тереза оторвалась от какой-то книги, которую изучала в свете жёлтой лампы и взглянула на новенькую безо всякого интереса.
– А почему двери?.. – спросила Марта, – то есть… я слышала, что это отделение для тяжёлых больных, но эта Хенрика такая странная. Почему она просила закрыть двери?
            Тереза вздохнула, отложила книгу подальше и даже развернулась к Марте, показывая, что ответит, и ответ будет непростым и долгим.
– Хенрика Яжевска не самый обычный пациент, – признала Тереза, – откровенно говоря, я даже думаю, что больница для неё – это лучший исход и, она должна благодарить бога за то, что оказалась здесь. Она стала жертвой преступления. Кто-то вломился к ней ночью, видимо, искал лёгкой наживы. Когда её нашли, она лежала на полу, почти мёртвая. У неё был повреждён позвоночник, сломаны ноги, руки, похоже, что её сбросили с лестницы и до того били.
            Марта шумно вздохнула. Она не представляла себе людей, которые могли бить женщину. Да ещё и пожилую!
– Спину ей восстановить уже нельзя, но сделали что могли. Но у неё помутнение. Плохая память, крики, кошмары, она всё забывает и вспоминает к ночи, – объяснила Тереза, – за те три года, что она здесь, улучшений не настало. Она лежит большую часть дня, иногда мы выводим её на улицу, когда есть время. Но Хенрика остаётся здесь.
-Мы же не лечебница для помешанных! – возмутилась Марта, – и где её родственники?
            Тереза взглянула на новенькую снисходительно:
– Не знаю, правда не знаю, откуда ты вылезла. Может быть, в том городе, где ты жила, не зная бед, и есть чёткое разделение кого и куда деть, но у нас маленький город, и лечебниц для тех, у кого в голове туман, не имеется. К тому же, её родственники не желают забирать себе такую обузу, зато прекрасно платят нашей больнице. Именно по этой причине в истории её болезни мы отслеживаем её позвоночник, а не то, что в голове.
            Марта кивнула, принимая ответ. Она и сама уже поняла, что сглупила. Отец рассказывал ей, что в маленьких городах всё и правда намешано. Только Марта этого не понимала пока не столкнулась. Она вообще ничего не знала про маленькие города, пока отец не умер, и ей не пришлось с матерью перебираться в место подешевле и проще, и сразу выходить на работу.
            В мечтах ей мнился город, большой город, давно стеревший  со своих улиц все следы нищеты, в котором нужны руки, в котором намечается что-то потрясающее и блестящее. Но в реальности оказалось, что хорошие места расхвачены, никто её не ждёт и устроиться непросто.
– Ещё вопросы? – спросила Тереза спокойно и вежливо.
– А того, кто это сделал, нашли? – спросила Марта, пытаясь унять внутренний жар, приливший к щекам. С чего вдруг такое смущение?
– Нет, – мрачно признала Тереза, – у её семьи были враги ещё тогда… все голодали, а они вольготно жили, не только с хлебом, но и маслом.
            Марта прикусила язык и рвущийся наружу вопрос остался без ответа. И без того ясно, что устроиться тогда можно было лишь в ущерб совести. Её отец рассказывал ей про то, как сам был молод и голоден, но не поддался искушению, хотя звали. И не жалел о том голоде и пережитом страхе до самой смерти, объясняя это просто:
– Я всегда хотел быть врачом, а спасать людей невозможно, если до того ты был причастен к их гибели.
– Вот так-то, – Тереза кивнула, видя реакцию Марты, – но откупились как-то. Никакого преследования не было, забылось всё. Ну а вот кто-то вспомнил к ночи, вломился, найдёшь его, как же! а она тут лежит, и сколько ещё пролежит неизвестно. Забывчивая стала. Раньше хоть нас, врачей и сестёр узнавала, но уже полгода с ней через день да каждый день знакомимся. Судьба!
            Тереза вдруг совсем потеряла суровый вид и даже как-то неловко и нервно улыбнулась. Простое движение губ, но её лицо как-то преобразилось, омолодилось и Марте впервые пришло в голову, что она совсем ненамного её самой старше.
– Судьба, – эхом отозвалась Марта и хотела спросить ещё, но Тереза отвернулась от неё и снова пододвинула к себе книгу, лицо её стало привычном, холодным, и вид сделался прежним, чужим, разговор был закончен и Тереза явно не желала продолжать.
***
            Идти по плохо освещённому коридору было жутко, но Марта знала, что должна к этому привыкнуть. Если она выдержит, если привыкнет, то сможет со временем показать себя и даже получить повышение. А что, она молодая, крепкая, и вполне себе обучаемая! А со страхом справится. Тем более, в этот час все пациенты уже спят – до утренних перевязок и осмотров ещё далеко, до того, как многих отпустит выданное на ночь снотворное ещё дальше.
            Коридор пуст. Двери в палаты открыты. В каждой палате мирное сопение или хриплое дыхание. Кто-то идёт здесь на поправку, но кому-то и хуже, это правда, врачи не всесильны. Марта шла, застывая у каждой палаты, слушала. Сопение, дыхание… всё в порядке. Мирно вздымаются одеяла, где одно тёплое, где два тонких – на всех не напасёшься! Всё тихо.
            У палаты Хенрика Марта застыла не из необходимости, а из-за странной внутренней дрожи, вдруг прошившей всё её тело. Хенрика Яжевска лежала одна, и теперь Марта знала почему – нельзя было тревожить других, куда более привычных пациентов, предночными буйствами этой женщины, которую даже родственники не желали забирать из больничных стен.
            Застыла, невольно подумала о карающей судьбе, и уже хотела идти дальше – Хенрика спала, ей поставили укол, Марта сама видела, как кипятили стальную иглу, как вводили её в рыхлую вену, но ноги сами завели её в палату.
Здесь властвовал лунный жуткий свет. Он просачивался в окно – бледный и мёртвый, но Хенрика лежала почти неосвещённая этим светом, её лицо скрывалось в темноте, женщина повернула голову, может быть так она и спасалась от лунного света.
Всё тихо, спокойно, не так уж и жутко!
Марта постояла, поражаясь себе – с чего в ней-то такой интерес и такая тревога? Подумаешь, старуха! Она уже собиралась идти прочь, чтобы сообщить Терезе, что сделала обход. Тереза, верно, оценит – пока она прилегла подремать, Марта быстренько прошлась по этажу, чтобы убедиться что всё в порядке!
И надо было идти, но лунный свет выхватил коварный алый блеск. Марта решила, что ей почудилось и даже моргнула в удивлении, но блеск стал отчётливее и Марта, приглядевшись, увидела тонкий ободок кольца, в котором горел алый камень, так угодливо вычерченный луной.
            Кольцо лежало на кровати Хенрики. Оно не было на прикроватной тумбе, и не было надето на её руку. Оно было совсем здесь, беззащитное и близкое. И Марта потянулась к кольцу. Сначала она хотела его положить на тумбу, чтобы Хенрика, проснувшись, не волновалась, но когда её руки коснулись холодного ободка кольца, и луна снова угодливо подсветила находку, демонстрируя крупный камень, Марта подумала о другом.
            Она подумала о том, что Хенрика, как говорила Тереза, уже плохо помнит даже тех, кто приходит к ней. Помнит ли она про кольцо? Если бы помнила, то положила бы на тумбу! И вообще, зачем ей здесь кольцо? Видела ли его Тереза? Сама Марта, когда ей довелось столкнуться с Хенрика, не замечала. А Тереза? Может быть, Тереза и сняла кольцо, чтобы старуха им себя не поранила? Но тогда почему не положила в тумбу?
            Вопросы плодились быстрее, чем Марта успевала их даже осознать. Она взвешивала в руке кольцо и пыталась не найти ответы, а прикинуть, сколько оно может стоить, если вдруг…
            Нет, решиться было трудно. Но Марта вдруг ясно представила, что никто ничего не докажет. Тереза даже не знает, что Марта здесь, а больше в больнице никого и нет, только пациенты, но те и спят! И сама Хенрика тоже. а кольцо?.. да мало ли куда забывчивая старуха могла его сунуть? А ей, Марте, подмога!
            Вспомнилось и другое – Тереза сказала, что  в те годы Хенрика и её семья жили хорошо. Так что, если подумать, то это даже не воровство, а возмещение справедливости. Почему родственники ещё не родившейся тогда Марты были вынуждены скитаться и скрываться, а кое-кто и вовсе сгинул и не был даже с честью похоронен, а эта…
            Куда ей деваться от больницы? Даже её семья не хочет, похоже, с нею возиться! И кольцо можно продать.
            Мысли были смятенные, жалкие, но решительность окрепла. Марта сжала ладонь и так, со сжатой ладонью, попятилась прочь из палаты. Про себя она твёрдо решила, что имеет на это право, потому что старухе нужно было лучше смотреть за своими вещами, да и вообще – нужны они ей?
            В коридоре, отдышавшись – откуда-то пришла тяжесть дыхания, Марта поспешила дальше, в сестринскую, с твёрдым намерением не говорить Терезе о ночном обходе. На всякий случай, чтобы не было подозрений.
            Так, отступая, Марта не знала, что после её ухода Хенрика Яжевска подняла голову от подушки, прислушиваясь к её удаляющимся шагам, убедившись в свершвишемся, она  расслаблено опустилась снова в постель. Теперь всё было кончено, можно было и умирать и со спокойной душой идти на грозный суд к Господу, и там уже просить прощения и за жизнь свою, и за грехи, и за принятое в жадности кольцо, которое отняли у её старой, невыгодной и опасной в те годы подруги во время обыска и подарили ей, Хенрике, за сообщение многих адресов, по которым скрывались несчастные люди.
            Доверившееся и преданные люди.
***
– Всё было спокойно, никаких пробуждений, жалоб не было. Новых пациентов не поступило. Никто не приходил. Хенрика, конечно, опять чудила, но её укололи, – Тереза докладывала спокойно, размеренно. Доктор Фараго слушал без интереса, он точно знал, что в его больнице всё тихо большую часть времени. Маленький у них городок для того, чтобы каждую ночь тут что-то происходило.
            Марта же слушала внимательно. Она боялась, что Тереза вот-вот обвинит её в краже кольца. Или же скажет, что у Хенрики что-то пропало, или как-то ещё даст понять, что она знает о том, что в кармане у Марты чужая вещь.
– Как новенькая? – Фараго кивнул на Марту, – какая-то бледная.
– Не выспалась, непривычно, – ответила Марта, едва-едва владея языком.
            Тереза встала на её защиту:
– Я думаю, что она сможет работать у нас. Обучается легко. К дежурствам привыкнет.
***
            Уличный воздух встретил Марту обжигающей прохладой. До вечера она была свободна – Тереза извинилась и сказала, что Марте придётся дежурить и в эту ночь, но это ей непременно оплатят.
            Марта даже не отреагировала на это и не задалась вопросами и возмущениями. Её карман жгло кольцо, которое, вероятно, стоило дорого. Она торопилась домой так, как ещё никогда не торопилась в эту жалкую лачугу, в которой были перебои со светом и водой.
            Мать встретила её настороженно. Марта только отмахнулась:
– Я им понравилась.
– Отец был бы недоволен тем, что ты пошла в медсестры, – процедила мать, но скорее для порядка. Своей дочери она желала совсем другую жизнь и сейчас злилась, на мужа, оставившего их, на себя, неспособную и жалкую, и на дочь – не оказавшуюся жалкой и показавшую себя сильнее, чем она. – Когда тебе заплатят?
– В конце недели, – сказала Марта, торопливо проходя в свой угол. Мать следовала за нею, не отступала, и Марте захотелось подбодрить её: – а если покажу себя хорошо, то дадут дополнительную выплату.
– Это за что же? – усомнилась мать. – За что же молодой девице дадут выплату на новом месте?
            Марта почувствовала негодование. Под выплатой она подразумевала кольцо, взятое у Хенрики. Но у матери явно было другое опасение.
– Мама! – возмутилась Марта, – я же работаю! Здесь, в маленьких городах нет рук. Они были рады мне. И они знают моего отца.
            Она плела самозабвенно и сама же верила. Нет, всё они победят, и нищету, и этот маленький городок, и будет ещё большой город, и всё будет.
– Если бы они знали твоего отца, они не поставили бы тебя медсестрой! – тотчас ввернула мать. – Что же это…
– Я бы хотела поспать, – с нажимом произнесла Марта, – я устала.
            Мать моргнула. Она не могла знать и понять, что у Марты давно горят руки, что ей не терпится в свете дня хорошенько рассмотреть украденное кольцо и убедится, что это не пустышка, и она получит за неё деньги, если подойдёт к вопросу с умом.
            Под ворчание удаляющейся матери, Марта сунула руку в карман и достала кольцо. В свете дня ободок блеснул золотом, а камень снова алым. Марта не знала что это за камень, но может быть рубин? Она догадывалась, что это стоит дорого, если это так. Но как бы не обмануться? Надо показать оценщику. Да, это траты, но он скажет точно что это такое и сколько за это можно выручить.
            Нет, прежде надо придумать как его спрятать. Матери нельзя знать о подобном. Марта просто принесёт ей деньги и они заживут лучше. Но пусть она не знает о способе. Нет, Хенрика должна заплатить за свершённое при жизни, так почему бы не Марте? Марте нужнее это кольцо!
            Марта вертела кольцо так и эдак, пытаясь представить сколько за него всё-таки дадут. Иной раз ей казалось, что кольцо это – пустышка. Наверняка родственники забрали у Хенрики всё ценное! Зачем ей оставлять в больнице что-то стоящее? И тогда она расстраивалась и кольцо казалось ей уродливым.
            В другой миг ей чудилось, что кольцо не только ценное, но ещё и древнее и она может получить за него сотни…
            Она не заметила, как решила примерить его, прикинуть, как смотрится на её руках и надела кольцо. Размер идеально совпал с её пальцем, и Марта вытянула руку вперёд, чтобы оценить как это выглядит.
            В то же мгновение в дверь постучали. Марта вздрогнула, она никого не ждала. Мать, насколько она знала, тоже. но нужно было идти и открывать, однако, кольца показывать не стоило. Чертыхнувшись, Магда потянула кольцо с пальца и пришла к невероятному и неприятному открытию: оно сидело намертво.
            Легко надевшись, оно теперь не желало слезать.
            Стук повторился.
– Мама! – позвала Марта, пытаясь не выдать в голосе панику. – Мама, кто-то пришёл?
            Ответа не последовало. Тихий стук повторился в третий раз.
            Сердце Марты заколотилось бешено и страшно, она сунула руку в карман и пошла открывать, надеясь, что это просто кто-то из соседей. В коридоре и в кухоньке матери не было и Марте пришло в голову, что это может быть и мама – выскочила куда-то, дверь захлопнулась!
            Марта распахнула дверь, уверившись, что одно из двух предположений уж точно верно, и…застыла. На пороге никого не было. Марта высунула голову, посмотрела по сторонам – никого. Скрыться так быстро? Дети играют?
            Марта, чувствуя, как лихорадочно, до боли стучит сердце, прикрыла дверь и тут же снова услышала стук, но уже за своей спиной. Кто-то стучал прямо над её головой в дверной косяк, разделявший комнаты.
            Марта обернулась, никого не увидела и взвизгнула, когда стук раздался снова. Невидимая рука билась совсем рядом.
            «Я схожу с ума. Я схожу…»– Марта рванула в комнату и закрыла за собой двери. Резко, громко. Сердце бешено стучало, ладони взмокли и на лбу тоже уже горело от испарины. Но страх был сильнее и Марта не замечала ничего. стиснув руки, она отошла от дверей, ожидая, что страшный стук снова повторится. Её пальцы нащупали кольцо, и Марта, что-то соотнося краем сознания, в полуобморочном состоянии снова потянула за кольцо.
            Оно не полезло с её руки. Сидело как приклеенное, как влитое.
– Господи… господи, прости меня! – прошептала Марта. По её лицу текли слёзы. Ужасный страх жал где-то у горла, мешал вздохнуть без боли.
            И тут снова стук. В дверь. Но голос! Мамин голос:
– Марта, что такое? тебе снится кошмар? тебе плохо?
            От облегчения Марта разрыдалась в полный голос и сползла на пол. Мама! Это мама! А она – глупая девчонка! Воровка. Надо признаться. Вместе они снимут кольцо.
– Марта, ты меня слышишь? Марта, открой дверь! – мама за дверью отчаянно беспокоилась и скреблась ногтями.
            Марта, не помня себя, надеясь, что спасение пришло и Господь проучил её за воровство и тем доволен, подползла к дверям и открыла их. Матери на пороге не было. Никого не было. Но Марте это уже не помогло. Нечто страшное, холодное, безжизненное, рванулось ледяным воздухом в её лицо, и в следующее мгновение тело Марты полетело вверх, к самому заплесневелому потолку, а в следующее мгновение было брошено вниз, без всякого сожаления, сочувствия и смысла.
            Марта даже не смогла вскрикнуть от боли, парализовавшей всё её тело, а нечто наползало на неё, распространяя ужасный гнилостный запах. И это запах всё креп у самого её рта, словно собирался во что-то более контактное, и это оказалось правдой.
            Пахнуло гнилью и хриплый голос, обдавая Марту тошнотворным зловонием и льдом, сказал ей прямо в ухо:
– Мы встретимся завтра, и через недели, и через года… не бери того, что не тебе назначено, девочка.
            А в следующий миг всё пропало, словно ничего и не было. Осталась только Марта да кольцо, жавшее её палец чужой, проклятой силы старой, сошедшей в мучениях в ничто владелицы, пожелавшей беды на ту руку, что схватится хоть за одну её вещь. Велик был гнев, велика была боль, что этот гнев явила, и от того, может быть, тьма отозвалась на это проклятие и послушалась.
            Вползая в каждую вещь, что уцелела, она мучила и приходила, корила, швыряла, пугала, не прицениваясь ни к чему – ни к тяжести вины, ни к сути. Не пожалела эта тьма и глупую молодую воровку, у которой, кажется, были планы и вера в то, что ей чужое нужнее.
            Осталась на полу только Марта, да получасом позже её несчастная мать, которая отлучилась на улицу, да сама вспомнить того не могла – всё как в тумане!
– Марта, Марта, милая, – женщина рыдала и трясла свою дочь.
            А та, шокированная, пораженная болью и ужасом, которые сама призвала на свою голову, шептала что-то про то, что нельзя открывать двери.
            «Помутилась!» – вздохнут немногие, кто знал Марту  и её мать. Но не подумают о причинах. Оно и неважно. Двери и двери, кто там их разбирать будет? тёмные двери, двери мести – мало ли их на свете…
 
 

 

Два чудовища

Темная фигура