-  Уеду я, баб Маш, сил уж нет терпеть, - вдруг выпалил Ромка, доедая тарелку супа. Мария частенько подкармливала соседских ребятишек, двенадцатилетнего Ромку и шестилетнюю Варю, хлебавших нужду с матерью. Верка безбожно пила и напропалую крутила любовь со всеми мужиками в округе. Женщины - соседки ненавидели её за это,  кляня и браня последними словами. Верка ненадолго затихала, но, вскоре вновь начинался очередной запой. В такие дни в доме нечего было есть. Все, что было можно, Верка меняла на самогонку. В деревне ей ничего  из спиртного не давали. Она добиралась до соседней станции и продавала там детские вещички, которые приносили сердобольные соседи для Вари и Ромки, остававшиеся от своих ребятишек. Потом на всё покупала дешёвую выпивку и кутила, не являясь домой по нескольку дней. К весне, когда природа обновлялась, Верка, ненадолго очухавшись от пьянки, начинала торопливо прибирать свой дом. Белить, мыть, чистить... Дети радовались таким переменам в матери, но  буквально через несколько дней в сознании Верки происходил какой-то ступор. Она становилась неуправляемой и пила, пила, пила… теряя человеческий облик.
   
     Ромка сидел за столом у бабы Маши в пиджачке с короткими рукавами и в таких же коротких брюках. Летние поношенные туфли не скрывали отсутствия носков. Мария открыла шкаф и, вытащив оттуда пару носков, приготовленных для внука, подала Ромке.
     - На ка, сынок, надень, не лето, поди, простудисся. Варю то, чего не позвал, покушала бы.
     - Неудобно, баб Маш. Да я и сам зашёл только сказать, чтоб не искали меня, если что. В милицию чтоб не ходили, значит. Я в Москву поеду. Я уже всё придумал. Устроюсь там, Варьку к себе заберу. Пусть она тут…одна.
Ромка потупил взгляд и отправил в рот собранные со стола крошки хлеба.
     - Спасибо, баб Маш. Наелся на три дня. Пойду я.
     - Да погоди ты, шебутилка! – забеспокоилась Мария. Нешто из дома убегают в таком то возрасте. Сымут тебя с поезда на первой станции и в милицию. Один раз уже было, забыл?
     - Теперь не дамся, умный стал. Ходить буду по вагонам, вроде как к мамке иду. Доеду, не волнуйтесь. Стыдно уже Варьку объедать. Вы тут посмотрите за ней, я скоро.  Ромка встал, собираясь уходить.
     - И когда ж эт ты собралси? Зима на носу, а у тебя вон даже ботиночков тёплых нету.
     - Есть, баб Маш. Приберёг я, спрятал от мамки, чтоб не пропила. И куртка есть с кофтой, тётя Люда подарила. Я мамке не показывал.
     -  Да как же эт я в глаза людям глядеть буду, старая? Скажут, знала, а не сказала никому. Нехорошо это, Рома, не по-людски. Варенька то знает?
     - Не-е-е, нельзя ей, проболтается…девчонка… Вы, ей потом скажите. Только мамке не говорите, да она и не заметит. Теперь месяц будет пить, как не больше.
     - И когда же надумал? Мария уже не знала, какие привести доводы, чтобы Ромка передумал. Она по-человечески понимала мальчишку. Он делал всё, что в его силах, чтобы тянуть семью. Колол дрова, убирался в доме, стирал, варил. Намаявшись по хозяйству, Ромка, буквально засыпал на уроках. Об этом неоднократно рассказывала Марие учительница, зная, что она  помогает детям, чем может. Ромка был спокойным покладистым мальчишкой, и лишь когда в школу поступила жалоба от соседей на Верку, Ромку будто бы подменили. Комиссия из шести человек, прибывшая посмотреть условия жизни детей, не смогла даже пройти в дом. Они хотели забрать Варю в детский дом-интернат, но наткнулись на настоящего волчонка.
     - Только троньте, - злобно прорычал Ромка, - убью. Никакие уговоры на него не действовали. Он был неумолим. Варвара, мёртвой хваткой зацепившись за брата, орала что есть мочи:
     -Ромочка, миленький, не отдавай меня, я слушаться буду. Я уже варить умею, правда-правда. Комиссия, так и уехала ни с чем, обещая нажаловаться местным властям для принятия соответствующих мер.  Им было жаль этих ребятишек, но Ромка вызвал в них какое-то чувство уважения и восхищения. Потому и не стали действовать насильно.
     С тех пор, Ромка с особой настороженностью вглядывался в проезжающие незнакомые машины, ожидая следующего их визита, но пока Бог миловал.

    Воскресным октябрьским утром Верка продрала глаза. Она плохо помнила, что было вчера. Жутко болела голова, требуя срочной опохмелки. За перегородкой  посапывали дети, уснувшие только под утро, когда Веркина гоп-компания  убралась восвояси,  выпив всё, что было можно. Варюша нервно вздрагивала и всхлипывала во сне.
     Верка вдруг вспомнила, что в глубине шкафа спрятала заначку. Похвалив себя за дальновидность и изобретательность, с радостным предвкушением очередной рюмки, метнулась к шкафу. Перерыв всё его небогатое содержимое и не обнаружив заначки, она сверкнула злобным взглядом в Ромку.
     - У-у-ублюдок, куда дел? Опять вылил, скотина? Я тебе…  Одернув занавеску, имитирующую дверь, подлетела к сыну.
     - Мам, ты чего? – не понял спросонок Ромка.
     - А ты чего? Воспитывать меня вздумал? И ты туда же? Я вам покажу воспитание!
     От крика проснулась и заплакала Варька.
     - Выродки, ненавижу! Глаза бы мои не глядели. А-а-а!!! Всё попрятали…
Вот я вам сейчас задам. Ромка по опыту знал, что у матери началась очередная истерика. Не дожидаясь развязки, он наспех собрал сонную Варьку, надел припрятанные для дороги вещи и выскочил на улицу, ведя за собой ничего не понимающую сестру.
   
     Варьку он сунул бабе Маше и напомнив ей о предыдущем разговоре, быстро пошёл прочь, не дав Марии опомниться. Ромка шёл в неизвестность, под покровом тумана, шмыгая носом и размазывая по щекам внезапно нахлынувшие слёзы. Он плакал в последний раз. Так он пообещал себе, а слов на ветер Ромка не бросал. Пришёл на станцию как раз вовремя, минут за десять до поезда, проходящего в направлении на Москву. Забившись в самый угол вагона и немного успокоившись, Ромка заснул, сидя на скамейке и подложив под голову свои руки.
     Он давно подготовился к поездке, разузнав как можно больше об этом огромном городе, где можно было либо затеряться, либо, если повезёт, устроиться куда-то на работу. Ромка считал себя взрослым и рассуждал, как они.  А если даже не удастся, что ж, попрошусь в интернат, потом заберу и Варьку, люди помогут, думал Ромка, успокаивая себя.  Лишь один раз за дорогу ему пришлось спрятаться от ревизоров в туалете. Уже к вечеру, голодный, но довольный Ромка, подъезжал к столице.
   
     Огромный, кажущийся очень шумным город, обрушился на него прямо с перрона. Все куда - то спешили, не обращая на Ромку никакого внимания. Его более чем скромный прикид выдавал в нём приезжего паренька из сельской местности. Но мальчишку это волновало меньше всего. Ему нужно было где-то устроиться на ночлег и поесть, хотя бы немного.  Кусок хлеба, прихваченный впопыхах из дома, давно был съеден дорогой и желудок растущего организма взывал к справедливости. Ромка  брёл по перрону, пока не поравнялся с кучкой ребят, стоявших в сторонке и что-то горячо обсуждавших. Собственно, говорил один, постарше, щедро украшая свою речь матерными словами и смачно сплёвывая слюну перед собою. Остальные слушали с каким - то благоговейным трепетом, лишь изредка осмеливаясь вставить своё слово. То ли боялись, то ли восхищались, Ромка не понял. Они сразу сфотографировали незнакомого паренька. Один из них отделился от толпы и подошёл к Ромке.
     - Привет, деревня, - куда путь держишь? От мамки потерялся?
     - Здравствуй,  мне пока некуда идти, - просто ответил подросток. Ему не понравился тон собеседника, но грубить в его положении было бы глупо. Это Ромка хорошо понимал. Паренёк очень хотел выглядеть крутым и дерзким, но Ромка заметил в нём такую же неуверенность в завтрашнем дне.
     - Чо, воспитанный сильно, блин? – не унимался паренёк, – Пашка, иди сюда, туточки интеллигент нарисовался, жить говорит негде.
     Остальные с любопытством посмотрели в их сторону и начали подтягиваться к ним. Парень, которого назвали Пашкой, был высокого роста и худощавого телосложения. На вид ему было лет восемнадцать - двадцать и он явно был среди них лидером.
     - Кто таков? – сходу спросил Пашка, сплюнув слюну.
     - Роман, - представился Ромка. Приехал в Москву в поисках работы, а так же какого-нибудь жилья, - спокойно продолжил он.
     - Оп-паньки-и! Прям в точку попал, в кадровое агентство по трудоустройству, – Чо делать умеешь?
     - Всё помаленьку, могу грузчиком.
     - Ну, я думаю, для грузчика ты мелковат будешь, а вот другую работу подберём, не боись.
     Роман слышал, что в Москве много хулиганов, шныряющих на вокзале и был благодарен ребятам, готовым ему помочь. Сначала Ромке даже показалось, что его побьют и он внутренне приготовился к этому, но всё обошлось. Они даже все по очереди подали ему руку, чему Ромка был несказанно рад. Он чувствовал себя взрослым и ужасно гордился этим.
Между тем уже темнело. К первому пути подходил пассажирский поезд Москва – Адлер. Пашка о чём - то быстро распорядился, после чего ребята кинулись врассыпную. Оставшись вдвоём, Роман и Павел неспешно пошли на вокзал.

     - У тебя деньги есть? – спросил тихо Пашка.
     - Нет, - ответил так же тихо Роман, - А чего?
     - Чего, чего… Жрать ты чего будешь?
     - Заработаю…
     - Пока заработаешь, ноги протянешь. Слухай сюда.

     И Пашка начал подробно рассказывать Ромке, как надо зарабатывать деньги.

       

     Они попросту грабили пассажиров поездов, делясь с каким-то Паханом, как выразился Пашка. Ромка никогда не слышал такого имени, но знал, что это дело нехорошее. Никогда в жизни, даже почти голодая, он не брал ничего чужого, за что его в деревне, в отличие от матери, уважали. А что же здесь? Неужели больше никак нельзя заработать? Он слушал Пашку, но все его слова как-то проходили мимо него, никак не желая западать в душу.
     - Паш, я не смогу, - неуверенно возразил Ромка. Разве нельзя по другому, честно?
     - Честный нашёлся! Тебе сколько лет? Двенадцать? То-то, не возьмут тебя никуда, разве что только в детский приёмник - распределитель, а там… прощай, свобода!
     - Вот со свободой – то, Ромке расставаться точно не хотелось и он, посомневавшись ещё немного, неуверенно согласился.
     - Молодец, паря… держись ближе ко мне, не пропадёшь. Да не ссы ты, тут ничего сложного нет. Ходи пока, наблюдай, глаз тренируй. Тут надо с умом, чтоб всё сошлось. Если видишь что-то подозрительное, лучше не рискуй. Ну, а уж если попадёшься, реви сильнее, на жалость дави, мол, сирота круглая, с голоду пухнешь. Тебя первое время трясти не будем, понимаем, новичок.
     - Как трясти? Как грушу? За что? – не понял Ромка.
     - Ты чо, в самом деле дурень или прикидываешься? Ты думаешь я чо тут перед тобой распинаюсь? Шефство над тобой взял? Нужен ты мне больно. Делиться будешь со мной, а я с Паханом, понял? Да не боись ты, не обидим. Но, уж если заметут менты, ты глухонемой, понял? Видел таких?
     - Да что ты всё заладил, понял, понял. Знаю, не маленький. У нас в деревне есть дед Митрич, с пелёнок такой. Ничего, живёт, пьёт только сильно. У нас в деревне многие пьют, особенно мужики, ну и …
     Ромка не стал договаривать. Он не хотел больше касаться этой темы. Как там Варька, вдруг вспомнил он и у него тихонько заныло сердце.
     - Ты есть хочешь? – вдруг, сбавив пыл, спросил Пашка. Я вижу, у тебя и вещей  то никаких нет.
     У Ромки от напоминания о еде рот заполнился слюной. Он сглотнул её и еле слышно промычал:
     - Угу-у...
     - Пошли, горемычный, накормлю. И Пашка, слегка обняв Ромку за плечи, повёл его в сторону старого вагона-мастерской.

     Первые несколько дней Ромка присматривался. Ему было очень стыдно. Он не мог себя пересилить, хотя возможность была. Он даже чувствовал, как бы блистательно мог это проделать и боялся своих мыслей. Но, пацаны, делившие с ним хлеб и ночлег, стали на него давить и коситься, однажды, даже не накормив вечером, после ходки. Проворочавшись всю ночь голодным, Ромка всё же решил попробовать.
   
     Поезд, простояв пару минут на какой-то станции, быстро набирал ход. Ромка стоял в тамбуре и наблюдал за проходящими пассажирами. Из соседнего вагона  мимо него прошла девушка. Она была явно чем-то расстроена и даже не заметила его. Из кармана вытащилась рука и быстро скрылась обратно, но Ромка успел заметить, как что-то сверкнуло. Брошка или кулон, быстро сообразил он. Он видел такие вещицы среди награбленного, у ребят. Ромка медленно пошёл следом. Девушка, видимо, перепутала вагон при посадке и теперь искала свой. Чтобы заговорить с ней, он спросил первое, что пришло на ум.
    - Который час? Пока девушка вытаскивала из сумочки сотовый телефон, чтобы посмотреть время, Ромка украл брошку или что там было. Ему некогда было разглядывать. Дождавшись для порядка вежливого ответа, Ромка быстро удалился. В тамбуре он смог как следует разглядеть вещицу. Даже неопытному глазу было бы видно, что она дорогая, фамильная. Но для Ромки это не имело ровно никакого значения. Непонятное чувство охватило его. Стыд вперемешку с какой-то гордостью. Вот он как ловко всё провернул. Теперь  Пашка и Пахан будут довольны. Можно будет пару дней просто покататься и ничего не трогать. Поесть всяких вкусностей, которыми торговали на перронах сердобольные женщины и бабульки. Набрать пустых бутылок, сдать, а  на вырученные деньги напиться вдоволь лимонада.  У Ромки от представленного даже появился во рту привкус лимонада. Мать покупала ему часто в детстве, когда  ещё не было Варьки и она не пила так сильно.
     Ромка мечтал о хорошей, сытной жизни, сидя на корточках в тамбуре и не заметил, как задремал. Состав дёрнулся и, разбудив его,  поехал дальше. Они отъезжали от какого-то города. Вдруг, Ромка увидел на перроне ту самую девушку. Она сидела на скамейке, закрыв лицо ладонями и, кажется, плакала.
Он, недолго думая, открыл дверь тамбура и спрыгнул на перрон. Ну, точно, сидит и ревёт, раззява, - подумал Ромка, подходя к ней. Ему было жаль её, но дело было сделано.
     - Чего ревёшь, обидел кто? – запросто спросил Ромка, присаживаясь рядом. Девушка узнала в нём того паренька, что спрашивал время и расстроилась ещё больше.
     - Бро-о-шку укра-а-ли…
     - Брошку… эка невидаль. Девчачьи заморочки. Из-за этого реветь?
     - Ты…ты не понимаешь, всхлипывала девчонка. Это память, о бабушке. Она фамильная и очень дорогая. Я ездила  навестить бабушку и попрощаться. Она…она очень плоха, не встаёт уже. И она подарила мне эту брошь… на счастье. Я хотела нацепить её дорогой, но плохо разобралась как работает защёлка. Кажется, я её сломала. А тут…, - и девушка вновь закрыла лицо руками.
     Ромка поднялся. Он был не в силах больше слышать эти причитания. Личность его раздвоилась. Одному Ромке было жаль девушку, другому – себя. Он не знал, как поступить.
     Девушка перестала плакать и спросила:
     - А ты где живёшь? Может, вместе пойдём? Как тебя звать, ты очень добрый.
     - Ромка. Чего я добрый? Просто не люблю, когда девчонки плачут, вот и всё. А живу я вообще не здесь, вот, увидел тебя, спрыгнул. К дядьке я ездил, в Москву. А он в экспедицию укатил. Два дня в подъезде его ждал, пока узнал, - соврал Ромка, опережая вопрос собеседницы, отчего он такой грязный.
     - А…понятно. Меня Ольгой зовут, в честь бабушки, можно просто Оля. Так тебе здесь некуда пойти. Если не торопишься, пойдём ко мне, ты, наверное, голодный. А где твои вещи?
     - Не, не тороплюсь. А чего, пошли, - с удовольствием согласился Ромка.

     Дорогой любопытная Ольга расспрашивала его о жизни. Ромка врал и изворачивался как мог, чтобы казаться не хуже других, но получалось какое-то несоответствие в ответах. Он путался в них всё больше и больше.
Наконец, дотошная Ольга остановила его, взяв за рукав, и резко потребовала:
     - Рассказывай!
     - Чего рассказывать? – испугался Ромка.
     - Ну, о себе рассказывай. Только правду. Ты же врёшь, а я не люблю…
     Ромку как прорвало. Он начал с горечью рассказывать о своей никчёмной жизни, о том, как медленно он растёт и ничем не может помочь своей маленькой сестрёнке Варьке. А ей в школу на будущий год. Как она пойдёт, ей даже одеть нечего. А ещё Варька поёт замечательно. Не каждый взрослый так сможет. Ей бы учиться, но разве она …эх…
Ольга, не перебивая, слушала его.  Когда Ромка закончил, она только тихонько проронила в ответ:
     - Да… а я о какой-то брошке. Ну, вот мы и пришли, Рома.
     - Ты здесь живешь!? Вот это да! Ромка с восхищением разглядывал огромный дом в два этажа с большими окнами без ставней, - Никогда в таком не был. Ты здесь одна живёшь?
     - Почему одна, с родителями. Они у меня замечательные, тебе у нас понравится, вот увидишь.
     - Ещё бы! Мне уже нравится! – не скрывал своего восторга Ромка.

     Ромка с удовольствием съел всё, что поставила перед ним Ольга. Вкуснее он вряд ли что пробовал. Когда он сытый и довольный встал из-за стола, она протянула ему одежду:
     - Вот, возьми, это брата. Немного большевато будет, но ничего. Он сейчас учится в другом городе. Ему уже вряд ли понадобятся эти вещи. Переоденься, только сначала помойся в душе. Пойдём, я покажу. Ты мойся, а я пока позанимаюсь.  Реферат надо дописать.
     - Ты писательница?
     Ольга засмеялась в ответ:
     - Какой же ты ещё глупый! Я только учусь в университете, в Москве. К родителям на выходные приезжаю. Скучают они  без нас. Но что делать, такова жизнь.
     Она вернулись в комнату, чтобы забрать забытые чистые вещи.
     - Погоди, я тебе сейчас халат ещё принесу, наденешь после душа.
     - Вот ещё, что я,  девчонка, в халате? Ольга только засмеялась в ответ и вышла.
     Ромка остался один. Его внимание привлекла коробочка, стоявшая на шкафу.  Она стояла на красивых ножках, вся такая изящная, разрисованная диковинными птицами.  Неудержимая сила заставила его подойти и открыть её.  Ромка в изумлении отпрянул. На дне лежали драгоценности. Много. Серьги, брошки, цепочки, бусы. Времени на раздумья у Ромки не было. Сердце бешено стучало. Он быстро рассовал всё по карманам и выскочил из дома. Долго бежал, как ему казалось, по направлению к станции, но вскоре понял, что окончательно заплутал.
     Он заплутал в этой жизни, уже ничего не понимая, что плохо, а что хорошо. Почему одни живут богато, а другие бедно. Чем они лучше? Чем он хуже других? Эти и сотни других вопросов сверлили его воспалённое, не окрепшее  ещё сознание. Ромка сел на скамейку в безлюдном парке и крепко задумался. Ему очень не хотелось продавать свою душу какому-то Пахану. Что с ним будет? А ещё ему очень понравилась девушка, которая так радушно его приютила. Ольга говорила, что у неё прекрасные родители, а он…он нагадил им, не успев даже познакомиться. Так чем же он лучше своей матери, силился понять Ромка. Нет, он не будет так жить. Он, он такое сделает…  И Ромка  решительно зашагал обратно. Ноги вели, будто сами, заставляя сворачивать именно там, где нужно. Сердце Ромки пело оттого, что он смог понять что-то неизмеримо важное в жизни. То, ради чего и должен жить человек.
     Дверь была не закрыта и Ромка вошёл в дом. Ольга сидела за столом и что-то писала. Увидев Ромку, радостно встала навстречу:
     - Куда же ты исчез? Странный ты, убежал, ничего не сказав, вещи оставил...
     Ромка подошёл к столу и  молча начал выкладывать на него содержимое карманов.
     - Это что, всё наше? Откуда ты это взял? Ты что, вор? Это слово больно резануло слух Ромки.
     - Вот, именно, вор! Но больше не хочу им быть. Ромка достал из внутреннего кармана брошку Ольги и подал ей.
     - И никогда больше не возьму чужого, поверь мне, пожалуйста,… мне это очень нужно.
    Ольга подошла к Ромке и обняла его.
     - Я же говорила, ты добрый… и хороший. Успокойся, Ром. Я никогда никому не скажу.
   
     В комнату вошли родители Ольги.
     - Ого! Да ты не одна, - весело подмигнул отец.
     - Кто на этот раз, дочка? - участливо спросила мама.
     - Мам, па… познакомьтесь, это Роман.  Он будет жить у нас и его сестра тоже.  Я вам сейчас всё объясню.
     - Хорошо, хорошо, девочка, не волнуйся. Раз так надо, значит будут жить, - успокоил её отец.  Кормите меня, девчонки, я ужасно голодный. А то сейчас возьму и съем вашего Ромку!
     Все дружно и весело засмеялись.


     Ромка и Варя уже третий месяц жили у этих замечательных людей. Они заменили им родителей, окружив вниманием и заботой. Варя всё реже всхлипывала и вздрагивала во сне и с удовольствием начала заниматься музыкой на пианино Ольги. У Анны Сергеевны, мамы Ольги, а теперь, видимо, уже и Вари, было музыкальное образование. Она сразу заметила её способности к музыке и поспешила их развивать. Ромка пошёл в школу и теперь уже не засыпал на уроках. Он был необыкновенно счастлив, что в жизни получилось всё именно так, как он хотел.