Любонька

Я тихонько стоял в церкви, у дверей и смотрел, как Отец Иннокентий отпускает грехи в порядке живой очереди.  Живая очередь состояла из женщин разного возраста.

Священник выслушивал очередную кающуюся, что-то шептал ей, крестил, кивал на прощание головой, и та отскакивала в сторону, как стреляная гильза. После чего очередь приходила в движение и в «патронник» подавался следующий заряд стыда и неловкости.

Меня же в этом собрании грешниц интересовала только Любонька.  Дожидаясь своей покаянной минутки, она стояла и, чуть приоткрыв рот,  смотрела вверх на полустёртые фрески, будто видела их впервые.

Временами она ненадолго замирала, вглядываясь в поблекшие лики святых, а ощутив шевеление очереди, сглатывала слюну, чему-то улыбалась и делала шаг вперёд.

Лет ей было семнадцать – восемнадцать, и как про неё говорили в деревне – была она «не такая». Врачи из области, и те не могли прилепить на неё свой однозначный ярлык, потому как ни дурочкой, ни «слегка чокнутой» назвать её было нельзя.

Она и в школе училась хорошо, а как говорила её тётка: «Могла бы учиться и на отлично…. Ели бы не отвлекалась!» Любонька же отвлекалась и полностью погружалась в эти свои отвлечения, прерывая ход событий резко и нелогично. А насладившись минутной вольностью, вновь возвращалась к брошенным в порыве делам. Было это для неё естественно, и по-другому она не могла.

Будучи из набожной семьи, Любаня часто приходила в церковь. Но было видно, что её отношение к Богу несколько иное, своё. Иногда мне казалось, что она не только верит в Спасителя, но и верит Спасителю, находясь с ним в давних дружеских отношениях.

Когда, наконец, настала её очередь покаяния, Любонька почти вплотную подошла к батюшке, и, подтянув узелок платка, стала ему что-то бойко рассказывать. При этом она делала круглые глаза и разводила в стороны руки, как хвастливый рыбак, показывающий размер пойманной им щуки.

Священник же внимательно слушал и, кивая головой, что-то говорил ей в ответ. В конце же исповеди, он перекрестил Любоньку и по-отечески поцеловал её в лоб.

Та, улыбаясь, отошла в сторону и вдруг сделала то, чего от неё никто не ожидал.

Она вдруг легко и весело закружила по полу, раскинув в стороны руки и, подняв лицо к глядящим на неё со стен купола святым старцам, будто призывая их разделить её радость.

Однако их степенный возраст не позволял им кружить вместе с ней, но и осуждать они её не могли, так как здесь находился и тот, кто был молод и в свои тридцать три года любил, и смеяться и танцевать.

Когда же Любонька выбежала на улицу, в церкви повисла тишина. Я стоял и смотрел на угрюмые лица женщин, что ещё не получили отпущения своих грехов, на старика Иннокентия, уставившегося остекленевшими глазами в распахнутые двери, на дрожащие огоньки свечей….

А минутой позже мне отчего-то показалось, что эта шальная девчонка, взяла и увела с собой Того, с кем я пришёл говорить. Делать мне тут было  больше  уже нечего, я развернулся и вышел на солнце….