Олег Коняев был большой любитель рыбной ловли. Его всегда тянуло на речку. Зимой и летом, в любое время суток и во всякую погоду. Фанат, короче. Но какой-то не совсем обычный фанат, а благодушный и уравновешенный. В оправдание себе любил он повторять одну индейскую поговорку: «Когда ты чем-то обеспокоен, пойди и сядь на берегу. И текущая вода унесет твои печали прочь».
Обычно Коняев рыбачил на своей лодке. Если выезд по какой-нибудь причине не получался, он не мешкая готовился к новой рыбалке. Созванивался с компаньонами, собирал информацию, уточнял предстоящий маршрут. Мастерил снасти, вязал поводки, отливал свинцовые грузила. Как он сам говорил, «точил крючки».
В лодке своей он души не чаял. Сначала мечтал, рисовал и проектировал. Потом собирал материал, скрупулезно, вплоть до самой мелочи. Лет десять строил. Можно сказать в одиночку. В общем, почти все делал сам. Получилась небольшая моторная лодка. Прогонистая, быстроходная, маневренная. Удобная, с металлической каютой. Одним словом – ласточка.
Была ещё у него собака. Умная и преданная. Просто изумительная. Спаниель серо - черной масти. Чирик. Верный друг и самый надежный товарищ. Спутник во всех вылазках на природу и разнообразных путешествиях. Будучи еще маленьким щенком, Чирик без ума влюбился в природу. Он мигом перенял у Олега дух бродяжничества, и в его смышленых черных глазках неизменно бушевал ветер странствий. Правда, иногда, в связи с этим его свойством, возникали некоторые проблемы. На первых порах приходилось не столько рыбной ловлей заниматься, сколько гоняться за этим паршивцем, выискивать его в необозримых зарослях пахучего репейника, либо вытаскивать из какой-нибудь лисьей норы где-то в буреломе или под кустом тамарикса. Поэтому стал Олег привязывать к поводку табурет. Чтобы Чирик далеко не убегал. Но толку от этого было мало. Тащил всю гирлянду, напоминая трактор с плугом. Смех и грех. Впору хоть якорь адмиралтейский с морского сухогруза привешивать.
Прошло немало времени, пока с большим трудом не удалось отучить его от этой дурной привычки. Но с репьями – беда! После каждой вылазки приходилось часами вычищать колючки из длинной спутавшейся шерсти. Зато питомцу эта процедура доставляла истинное наслаждение.
А уж из лодки Чирика клещами не вытащить. Целая проблема, решение которой требовала множества разнообразных ухищрений.
Вот раз отправились они на своем баркасе на ночной лов. Вышли с пристани загодя, около полудня. Не спеша добрались до намеченной точки. Под обрывом, возле поваленной живописной коряги, пристали к берегу. Расположились, соорудили костерок, слега перекусили, набродили малька. С собакой-то все веселее спорится, вроде как не один. А, главное, поговорить есть с кем. И собеседник приятный – ни тебе споров, или противоречий каких. Всегда со всем молча соглашается. Иной раз лишь глазами или обрубком хвоста свои эмоции выдаст.
Олег встал на якорях врастяжку поперек протоки Черной, сразу за острым мысом, заросшим столетними ивами, где река круто поворачивает и образует сильный водоворот. Точно, как и рассчитывал. Тут яма близко к заваленному буреломом берегу подходит. Самое место судака ловить ночью. А то и сома. Корма лодки смотрит прямо на могучие вётлы. До берега всего метров двадцать. От носового кнехта* якорный конец в стрежень уходит, на самую середину реки.
Вот и солнышко к западу скатываться стало. Вокруг тишина необыкновенная. На деревьях не единый листок не колыхнется. Только вода под бортом струится едва слышно. Погода – благодать. Конец августа. Прилетела яркая расписная бабочка, траурница, элегантно села на край тента. Красота. Чирик на неё взглянул равнодушно, слегка шевельнул ухом и, сладко зевая, повернулся на другой бок. Лень ему на такую дичь охотиться. На душе, как в природе – полнейший штиль и умиротворение.
Гогочущий табун белощеких казарок, беспорядочно летящий в поднебесье, напоминал беснующуюся свору бродячих собак.
Закатное солнце покраснело и расплылось, словно баба после бани, медным расплавом мазнула по едва дрожащей водной глади. Затаилась за осокорями на том берегу, кокетливо выглядывая из-за финифти древесных крон то одним, то другим алтынным глазом.
В дальнем лесу ухнула ранняя сова.
Громко плеснула рыба. На реке по золотой дорожке пошли круги. У кромки воды суетливые трясогузки устроили дикую охоту на синих коромысликов.
Все идет по неписаному, но до мелочей отработанному плану. Живцы на крючки насажены. Снасти закинуты. На сторожки колокольчики нацеплены. Можно отдохнуть и расслабиться. Олег выпил стопку "Старки", закусил огурцом и бутербродом с колбаской, поделился с собакой и принялся устанавливать полог в каюте. С этим делом надо обязательно управиться засветло, до вечернего вылета проклятого гнуса. Иначе будет не ночной отдых, а сплошное мучение.
Когда сгустились вечерние сумерки и зазвенели над ухом комары, забрался Олег в каюту смотреть телевизор. Через час – полтора вырубил надоевший бормотофон и завалился спать, так и не дождавшись ни единой поклевки. Клотиковый фонарь* забыл зажечь – вяло шевельнулась и погасла последняя мысль в отходящем ко сну сознании.
*
Ночь уверенно входила в свои права. Вокруг все стихало. Снизу, из-за излучины, едва слышно затарахтел дизель. Долго и нудно приближался шум болиндера. Рокот мотора далеко разносился над водной гладью. В полутьме, на фоне густой тени темнеющего берега, показался баркас. Его движение выдавали расходящиеся светлые полосы на темной воде. Над палубой черного силуэта судна на миг открылся освещенный люк, фигура пригнувшегося матроса ловко скользнула вниз. Лязгнул металл. В носовой части зажглись два иллюминатора. Вскоре видение скрылось за ухвостьем поросшего тальником острова.
Крутые волны набегали на пологий берег, собирая и выбрасывая на него сор. Печально, в однообразно высоком тоне, запел у причала невидимый во тьме катер. Звук трения металла, возникающий между трапом и корпусом, напоминал заунывный скрип качелей из далекого детства. Долговязый удильщик с высоких сапогах, лихо разбежавшись, забросил донку* на середину речки. Выйдя на берег из замутившегося мелководья, он пробасил, обернувшись к спутнику: Лепота-то какая, не ночь, а чудо!
Звук удаляющегося каравана постепенно таял в почерневших просторах волжского низовья.
*
И снился Олегу какой-то фантастический сон. Будто в составе далекой космической экспедиции, исследует он безбрежные просторы гидросферы вновь открытой малой планеты в системе двух таинственных звезд. Возникают проблемы. Подводит техника. Создается нештатная ситуация. Модуль субмарины разгерметизировался. Внутрь ворвалась вода. Шум её нарастает с каждой минутой. Аварийно-технические усилия остаются без результата. Возникает удручающая мысль: - Это конец!
*
Экипаж буксира «Внимательный», бойко рассекавшего темные воды притихшей в ночи реки, был в зюзю пьян. Кавалькада барж, груженых ящиками с помидорами, медленно двигалась на течение нестройными зигзагами, под стать своим кормчим.
-Тут где-то бакен был, косу обозначивал. И нету! – икнул моторист-рулевой Ваня Перчиков.
- Куда ты, Перчик, прешь, дурья твоя башка! – заорал на него бородатый капитан Булдышкин, и, выхватив штурвал, резко повернул вправо, - Там же меляк, воробью по колено.
И, немного успокоившись, добавил: - Срезать надо по-над мысом, где приглубо, фарватер слева оставлять. А бакен уж вторую неделю как умыкнули куда-то. Наверное, в утиль оттаранили.
Отстранив рулевого, Кэп принял управление судном на себя. И тут же сам себе скомандовал: - Больше Перцу не наливать!
За бортом желтоватые блики янтарными бусами причудливо дробились и переливались по речной глади, отражавшей огромный лик восходящей луны.
Никто из доблестных речников не заметил стоящее рядом утлое суденышко, темный силуэт которого сливался с плотной тенью лесистого берега, чернильно разлившейся по прибрежной воде.
Беспечно вихлявшаяся в самом хвосте каравана баржа, всей своей нешуточной массой навалилась на лодку Олега, и перескочила как через бревно, равнодушно отправив её на дно речное вместе с мирно спящими обитателями.
- Не прижимайся, так сильно к берегу, Кэп! – перекрывая шум дизеля крикнул Перчиков, - Вон как хвостовик о каршу жахнуся. Не слыхал?
- Кончай пургу гнать, салага. Все тебе мерещится что-то. У страха глаза велики. Иди вниз, баиньки. Хватит тут мотыляться перед глазами – то!
*
Олег открыл глаза от мощного толчка, пронзительного холода и нарастающего шума. Сознание было затуманено. В ночной темноте едва видны были предметы: стремительно намокающая карта на стене и полощущиеся в диком водовороте занавески. В иллюминаторы врывались бурные потоки воды, они быстро наполняли каюту. Мокрый полог какой-то чудовищной липкой медузой душил и обволакивал все тело, сковывал движения. Олег еще не проснулся и был абсолютно дезориентирован. Успев машинально набрать полные легкие воздуха, он, что было сил, рванулся в едва различимый проем двери, по счастливой случайности оказавшейся открытой.
Благодаря невероятным усилиям ему удалось освободиться из смертельного плена окутавшей его плавающей марли и железного склепа каюты, добротно сделанной когда-то собственными руками и едва не увлекшей своего создателя в черную пучину на верную погибель.
Медленно поднимаясь из мрачных речных глубин на поверхность, «утопленник» с удивлением созерцал разливающийся над его головой лунный свет. Картина была сюрреалистическая, краски феерические. Что-то неземное витало вокруг. Сознание не справлялось с необычайными ощущениями. Мозг упорно не выходил из затянувшегося оцепенения. Всплывший на поверхность, чудом оставшийся невредимым, Олег ни о чем не думая, машинально двигался в воде, равномерно выбрасывая в стороны руки.
Он долго-долго плыл на свет луны, огромный диск которой, казалось, увеличивался с каждой минутой. Бедняга никак не мог понять, где кончается сон и начинается явь, или наоборот… Перед его лицом золотыми серпиками разбивалась огненная дорожка, уходящая куда-то вверх.
Вскоре ночное светило спряталось за черным кружевом прибрежного леса.
На берегу, под развесистым осокорем, метались яркие языки пламени. В свете костра двигались зловещие корявые тени. Пловец никак не мог избавиться от ощущения, что он находится на другой планете, в совершенно иной, абсолютно не понятной, чуждой среде. Вокруг все казалось странным и совершенно непредсказуемым. И воспринималось без малейшей паники, абсолютно спокойно.
Выйдя из ночной реки, он бесшумно подошел к костру. Раздался сдавленный вскрик. Молодая женщина с испуганным лицом, пятилась в освещенный пламенем круг, обеими руками показывая на Олега. Раздавшаяся в следующее мгновение трехэтажная тирада, вернула, наконец, его на грешную землю. В голове стало постепенно проясняться. И он, едва шевеля не слушающимся языком, спросил у окруживших его неясных теней:
- Мужики, куда я попал?
Голос его дрожал. Весь мокрый, в одних плавках, он имел весьма непрезентабельный вид. Риторический вопрос повис в воздухе. Немая сцена на ночном берегу реки явно затянулась.
- А ты кто такой? – вопросом на вопрос после глубокой паузы ответил густой бас.
*
Через полчаса закутанный в одеяло, Олег, сидя на корточках, грелся у костра. Зубы выбивали чечетку о край граненого стакана с водкой. Но алкоголь не брал. Все тело колотила нервная дрожь и ничего не помогало. Ему смертельно хотелось напиться до беспамятства, чтобы не думать о Чирике. Мысль о его гибели ржавым гвоздем буравила воспаленный мозг. Его губы беспрерывно что-то бессвязно шептали, глаза, освещенные отблеском догорающего костра, были безумны. Обрывки странных фраз сплетались в какой-то колдовской монолог.
Он говорил и говорил о своем милом псе и не обращал внимания, на то, что слезы бесстыдно текли по его щекам.
Четверо отдыхающих с состраданием смотрели на Олега. Его воспоминания о любимой собаке были разнообразны и удивительны.
- Пес мой на редкость добрый и отзывчивый. Он даже пустил кошку рожать в свою конуру. Ну, где такого найдешь? Это же уникум.
А внимательный какой – вообще! Каким-то невероятным чутьем безошибочно распознавал чужих кур и выгонял их со двора.
Мой Чирик, дружище, как же так?
Он вспомнил весеннюю прогулку со своим любимцем. Перед глазами возникла необычная картина. Пригретый ласковым мартовским солнцем, лохматый пес удобно устроился между шпалами, беззаботно положив голову на нагретый рельс. Ельцын только обещал – подумал тогда Олег. Насколько собака лучше человека, даже если этот человек – руководитель страны. Где ж ты теперь, друг мой неразлучный?
*
До утра просидел Олег у тлеющих углей, предаваясь неутешительным раздумьям. Вспомнил он древнегреческую легенду, про философа Демонакса. Перед большим путешествием друг его предостерег: «Погода опасная, море неспокойное. Ты не боишься, что рыбы могут тебя съесть?». На что мудрец улыбнувшись ответил: « А почему бы им не съесть меня? Сколько я съел их в своей жизни!».
Тяжелым грузом сдавила сердце смертельная тоска. Холод и сырость усугубляли меланхолию. Над водой молочными испарениями бесшумно поднимался туман.
- Как цыган под сеткой ночевал – с грустью подумал горемыка.
Когда из-за прибрежных тростников выглянули веселые лучи восходящего солнца, из палатки вышел заспанный мужичок. Проверив удочки, он спросил незваного гостя:
- Ну, ты как, оклемался маленько?
К ним с добродушной улыбкой подошел второй рыбак.
- Спасибо, мужики, все нормально. Живой, вроде бы. Руки-ноги целы. Собаку, вот только жалко. Сгинула ни за грош. Остальное дело поправимое. А у вас как дела? Поймали что-нибудь?
- Ловится всякая. От мелкой до самой мелкой – шутливо ответил первый.
- Да, улов не важнецкий. Стыдно кошке в глаза посмотреть – добавил второй.
- Ничего, лиха беда начало! – голос Олега окреп, стал бодрее и громче.
В это время с противоположного берега раздался радостный собачий визг и Чирик отчаянно бросился в воду, навстречу своему единственному и драгоценному другу, родимый голос которого он услышал.
*
Кнехт* - крюк на судовой палубе для крепления конца (причальной или якорной веревки).
Клотиковый фонарь* (клотик) - верхний стояночный огонь на судне.
Донка* - закидная удочка.
Потрясно написано... Стучала зубами и тряслась с героем:), а в Чирика просто влюбилась:)... Так всё знакомо про этого бродягу и путешественника...В напряжении ждала счастливой развязки. Супер!
Помочь сайту
Поздравления
