Лошадь масти Изабель

Когда умерла бабушка, мама привезла с дачи её портрет. Бабушке было лет двадцать, когда влюблённый в неё художник, написал его. Юная Ариадна стояла в лёгком розовом платьице и соломенной шляпке, положив руку на шею лошади необыкновенной масти. Я всегда считала, что художник просто выдумал этот цвет – нежно кремовый. Казалось, это лучи утреннего солнца слегка позолотили тонконогую лошадку.

Картину отдали в реставрацию, и я забыла о ней. Но однажды, я услышала, что мама с кем-то разговаривает в своей спальне. В приоткрытую дверь было видно, что она сидит на постели и смотрит на стену. Я постучала, мама кивнула, что можно зайти. На стене висел бабушкин портрет, очень посвежевший после реставрации, и в новой раме.

- Стёрли с него вековую пыль. - Улыбнулась мама. – Твоя бабушка не расставалась с ним никогда. Даже в поездки брала с собой. Вот попросила у неё прощения, что сменила раму и отреставрировала.

- Она так любила эту картину?

- Это была память об её любимой Изабелле.

- Так звали лошадь?

- Да. Она появилась у нас на даче случайно. Мой дед привёз её  из конезавода жеребёнком. Там её чуть было не пустили под нож. Отбраковали, за слабые ноги. Дед выкупил Изабеллу и заплатил, за то, чтобы пожила при матери хотя бы до трёх месяцев. А потом иногда возил в гости. Говорил – чтобы Берта, мать Белки, не беспокоила, где её дитя. Он подарил кобылку маме, и та выходила её. Когда родилась я, мы с Изабеллой росли вместе. Я звала её Белка, дед – Бэлла, мама – Изька. Она отзывалась на все три имени. Умница наша.

Её однажды украли, в ночном. Престранная была история.

- Она нашлась?

- Да, спустя полтора года. Еле вернули. Ведь она была без клейма, пожалели, не стали ставить. Да и понадеялись, что масть редкая, узнаем если что.

- Почему редкая?

- Ты разве не видишь, какая она?

- Я думала белая, а на картине краска потемнела…

- Нет, она такая и была. Её назвали Изабелла, именно за масть.

- Последние ночки догуливаешь, Белла, скоро уже заморозки, да и трава пожухнет. – Дед похлопал Белку по крупу и отпустил.

Белка отошла недалеко, и всё время поглядывала на нас. А мы развели костерок, вскипятили воду, в старом дедовом котелке, и заварили листьев смородины. Аромат пошёл сказочный. А уж когда стали пить этот чудный чаёк вприкуску с карамельками, лично на меня снизошло блаженство.

Дед раскладывал нехитрое угощенье, припасённое бабушкой – буханку ржаного хлеба, сало, несколько огурцов, да зелёный лук, когда пришли соседи – дядя Степан с внуком Сенькой. Их гнедой Ромка, ещё издали заржал, почуяв Белку.  Ромка вообще-то был не Ромка, а Рамсес. Его тоже выкупили на конезаводе, когда перестал призы брать на скачках. Как говорил дед – дыхалка подвела. И теперь два пенсионера-коневода, пасли своих лошадок – отводили душу разговорами в ночном.

- Ты, Степан, молодец! – Всегда говорил дед. – У них он план всегда план.  А Ромка конь хороший, шагом и до Ростова дойдёт. Не давай Сеньке его гонять, и лет пяток ещё протянет.

Дядя Степан хмыкал в усы, осушал стопарик самогонки, припрятанной дедом от бабушки, вскрякивал, передёргивал плечами, и понюхав горбушку хлеба, отвечал:

- Что пяток, Ромка и десяток проживёт, при таком-то уходе.

Мы с Сенькой всегда быстро засыпали, под дедовы неторопливые разговоры. И не слышали, как нас уносили в шалаш, завернув в тулупы.

Будил всех на рассвете Черкаш, отпущенный бабушкой с цепи. Он садился возле шалаша и тихонько поскуливал, пока не просыпался дед, и поднимаясь обзывал его шельмой. Рядом с Черкашем всегда стояла Белка и заглядывала в шалаш.

В то утро, Черкаш разлаялся на всю округу. Дед подскочил, как ужаленный и, ударившись головой о крепкие ветки шалаша, выругался.

- Да что ж ты брешешь в такую рань!  

 Он на четвереньках выбрался наружу и вдруг заголосил:

- Стёпа, Михалыч, вылазь скорей! Твоего Ромку кто-то к раките привязал и морду, морду мешком запутал. Как задохнётся! А где ж наша-то? Степан наша-то, Изабелла пропала!

Я впервые услышала, чтобы дед назвал Белку полным именем. И высунулась из шалаша посмотреть, что же случилось. Белки и, правда, нигде не было видно. Черкаш прыгал вокруг деда и лаял не переставая. Возле Ромки уже суетился Степан Михалыч, развязывая мешок.

- Вот нехристи, они чего-то ему подсыпали, и он спит, как убитый. Даром не завалился! Иваныч, а Белла, Белла то где? – причитал Сёмкин дед. А мы с Сёмкой, спросонья ничего не понимали.

Вечером вернулся из района дед. Он сидел на табуретке возле двери, в пиджаке с орденами и папиной летней шляпе, почему-то с кнутом в руке, и молчал. Бабушка стояла над ним и тоже молчала.

- Вот, Егоровна, Ромсеса на телеге домой доставили. К обеду очухался. Ветеринар с конезавода укол ему поставил. Сказал на воздух надо. Они опять в ночное пойдут. А мы не пойдём. – Дед опустил голову и заплакал.

- Да, говори толком, Макар Иваныч! Что в милиции сказали?

- Ездили на место. Следов нет. Одна улика – мешок Рамсесов. В нём порошок какой-то нашли. Говорят, в цирке энтак тигров всяких усыпляют, если что сделать… - И дед заревел уже в голос. – Я то думал на Беллу цыгане позарились. Сперва в табор смотался. С вожаком битый час балякали. Богом клянётся – не брали. Знаю я, говорит, твою буланую, ноги слабые – не продашь.

- И что ж делать-то?

- А что делать – ждать. Капитан сказал, разошлёт ориентировку. Дед уткнулся в бабушкин передник и ещё долго всхлипывал, причитая:

- Вот, изверги, увели…

Скучнейшая зима в городе наконец-то закончилась. Я дождаться не могла, когда снова окажусь у бабушки с дедушкой. И почему-то была уверена, что стоит мне приехать, Белка сразу найдётся. Но каникулы пролетели, а Белки всё не было. Дед стал очень тихим. Он по привычке ходил со Степаном Михайловичем в ночное. Нас с Сёмкой не брали. А бабушка говорила:

- Не просись! Пусть наплачется вволю со Степаном то.

Мама приехала за мной в конце августа. Среди её вещей был необычный свёрток. Как завёрнутая в газету небольшая доска для пельменей.

- Вот мам, привезла отцу. Может легче ему станет.

- Зачем ты, Ариаднушка! Он же у Володи в кабинете…

- Я ему репродукцию Саврасовских «Грачей» купила – повисит пока.

Бабушка взяла мамин с Белкой потрет, и повесила в комнате, возле иконы.

- Пуще бы не загрустил!

Но дед даже обрадовался.

- Я хотел специально, к вам в Ростов ехать, на неё полюбоваться, а ты доня, сама догадалась привезти. Но я верну. Как Бэлла найдётся, сразу верну! Зачем картина, когда сама кобылка дома будет.

Мама и бабушка только покачали головами.

На зимние каникулы, мама повела меня на цирковое представление. В этот раз не было одной большой труппы. Выступали разные шапито со своими лучшими номерами, пригревшиеся на зиму в нашем цирке. Весёлые клоуны и медведь, игравший на гармошке, воздушные гимнасты и факир в большом красном тюрбане. Всё как всегда. Но вот на арене – лошади. Я насчитала восемь гнедых и четыре рыже-чалых жеребца. Артисты – мастера джигитовки, выделывали такие кульбиты, что и не снились воздушным гимнастам. Я смотрела на это действо открыв рот. Номер окончен. Лошади строятся и делают поклон. И вдруг, на арену выехала девушка в длинном блестящем платье, на светлой лошади. Заиграли вальс и лошадь начала танцевать. Жеребцы разделились на пары и, построившись по кругу, тоже закружились в вальсе.

- Господи, это же наша Изька! – Мама схватила меня за руку и куда-то потащила.

В кабинете директора цирка было сильно накурено. Мама строго что-то ему говорила, а он тоже строго ей отвечал. Потом приехали два милиционера, и мы пошли за кулисы.

Представление давно закончилось, и в полутёмном проходе я угадывала то сложенный реквизит, что клетки с мелкими животными.  На конюшне было тихо. Конюхи, молча ухаживали за лошадьми, а те хрумтели овсом и сеном.

- Вот, это Миронов, главный в шапито «Садко». Это они привезли джигитов!

Высокий худой человек наливал воду в поилку гнедого. Он посмотрел на нас, исподлобья, его кепка была надета козырьком назад.

- Чего изволите, товарищ директор, на ночь глядя?

- Да вот опять к вашему «Садко» претензии. Женщина опознала в буланой свою лошадь. То у вас пудель ворованный, то вот буланка…

- Нет, нет и нет! С буланой всё по честному! Мы её на конезаводе в Отрадном купили, через агента. Все документы в порядке.

- В Отрадном? – переспросила мама.

- Да. Мы такую масть лет пять искали. Ножки слабоваты, но смышлёная оказалась, танцует просто загляденье!

- Где она? – Почти выкрикнула я.

- Вон, в пятом стойле. Маша сама её кормит и чистит. Она… - Но я уже бежала в указанном направлении и, оттолкнув девушку в синем комбинезоне, повисла на шее у Белки.

- Белочка, маленькая моя, ты нашлась… - Всхлипывала я,  в знакомую гриву.

Когда подбежала мама, Белка негромко заржала и уткнулась мордой в мамины руки.

Белка вернулась домой только через месяц. Пока разбирались с милицией и документами, шапито «Садко» поехал дальше. Белка осталась в ростовском цирке на постой. Приехал дед и самолично за ней ухаживал. Ночевал там же, домой прибегал, только если мама его подменяла.

- Тоже мне, имя придумали – Буля. Какая она Буля, она Изабелла. Разве не видно! – Дед ворчал, а Белка по старой привычке обнюхивала его карманы – где её любимая горбушка?

Когда Изабелла, накрытая красивой попоной – подарок наездницы Маши – вышла из фургона, сбежалось всё село.

- И, правда, Белла! – Это Степан Михайлович, растолкал народ и обнял лошадь. – То-то Ромка обрадуется! Ему без тебя в ночном, скучновастенько было.

- Погоди, Михалыч, обниматься. Проводи-ка нас… - Дед заговорщицки ему подмигнул, потянув Белку в конюшню.

- Когда Белка умерла, пережив и деда и бабушку, мы похоронили её у Свечного кургана. Недалеко от погоста, где лежал её любимый хозяин. Он просил, чтоб рядом с ним похоронили, да власти не разрешили.  Мама до последнего ходила к ней на могилу.

- Но почему Изабелла, что это значит?

- Эх ты! Забыла? – Мама легонько дёрнула меня за косу. – Я же тебе рассказывала, что эта редкая масть, что была у Белки, называется изабелла.

- Но почему изабелла?

Мама вздохнула, встала и вышла из спальни.

- Иди сюда, девичья память! – Крикнула она из кабинета. – Вот нашла.

Я взяла книжку и прочитала: «Интересный факт об одной из масти лошади: Королева Изабелла, которая правила Испанией в 1491 году, сказала, что не будет снимать свою одежду до тех пор, пока испанские войска не завоюют Гренаду.

  Завоевание продолжалось более двух месяцев, и за это время, одежда королевы была изрядно потрепана и стала грязно белой с черными пятнами, которая напоминает сегодняшнюю буланую масть, и именно от Изабеллы пошло название новой масти лошади, так как буланая переводится как Изабель».