Квадрат третий (*)

(*)
            Клод никак не мог понять почему Эмма так спокойна. Подумать только – в разломе времён появилась дыра, из этой дыры убежал в их, по крупицам восстановленный, неуютный, потерявший прежние краски мир, человек. А перед тем ещё и убил этот человек одного из немногих их коллег.
            А Эмма спокойна: ходит взад-вперёд, неспешно переговаривается с дежурными, восстанавливает всю картину. И выходит какая-то несуразица. Прежде люди из разломов не проходили через Приграничье. Да, звери и насекомые, ломанувшись из прошлых времён, могли ещё бунтовать. Но люди обычно боялись. Особенно те люди, что были родом из средневековья и древнего мира. Люди из времени, которое принято было называть Новым или даже Новейшим (ведь всякое иное время и вся история померкли после Великой Катастрофы), ещё были полны наглости и от них можно было ожидать прихода.
            Но люди средних веков?..
            Это было странно. Для Клода это были люди тёмные, трусливые… нет, может быть, они процветали в своих битвах и деяниях, но в настоящем мире, мире, пережившем Великую Катастрофу, они были трусливы, не представляли никакой угрозы. Ведь так?
– Тебя что, вообще это не пугает? – спросил Клод, когда Эмма чуть замерла в своём расследовании.
– Что? – не поняла она.
– Не пугает? Человек прошлого вышел к нам! Разве это… не странно?
            Эмма оглянулась на дежурных, писавших отчёт, спросила:
– Сколько времени до прибытия зачистки?
            Зачистка – это плохо. Зачистка приезжает редко, Клод вообще с ними лично ещё не имел дела, но уже знал, что зачистка может всё, потому что в мире, восстановленном после Катастрофы, не до конца восстановленном, но уже возрождённом, важнее всего – порядок, и они готовы на сохранение этого порядка ко всему.
            Если человек из прошлого заупрямится, они его переубедят. Убивать? Нет, не убьют. Нельзя нарушать ход истории. Но будут весьма неласковы в обращении.
– Где-то минут семь, – ответил дежурный мрачно. Ему тоже не нравилось происходящее. Вообще происходящее никому не нравилось и всех нервировало: Клод переживал за дочь, оставшуюся дома, за их коллегу, за это происшествие.
            Дежурные переживали за отчётность. Да и за то, что их смена не будет закончена до тех пор, пока ситуация не разрешится, либо не будет стабилизирована.
            Одна Эмма была спокойна.
– Пошли, – предложила она Клоду и первой покинула неуютный, но почти привычный закуток, где они переодевались, обменивались новостями – короткими и рублеными, да ругались на очередные графики дежурств. Кстати, похоже, снова возникала проблема: если Макс умер, кто-то должен был занять его место. И это не говоря о том, что сегодня они и без того работали не в свою смену, а Штаб как-то не видит их беды.
            Клод покорился, пошёл за напарницей.
            Они вышли в наполненный болезненным синеватым цветом коридор, Эмма прислонилась к стене, вздохнула:
– Не так всё и плохо, на самом деле. Но… плохо.
– Почему ты так спокойна? – Клод не понимал. Прежде, в первые дни знакомства с Эммой он узнал, что самое страшное, что может случиться во время их работы – это проникновение из временного разлома кого-то в их мир. Потому что историей это не предусмотрено и может нарушить реальное положение дел.
            Позже, работая, он понял, что некоторые люди из исторических деятелей, и в самом деле встречались с будущим. Только одни принимали это за безумие, другие за пророчество, а третьи как-то ещё. Не умея объяснить, они несли то возвышенные, то безумные, то пророческие речи, и по-разному их принимал народ. Зная это, перечитывать историю было тошно, будто бы они сами расписались какой-то собственной гнилью будущего на том, что вообще не имели права трогать.
            Получалось, что человек испачкал воду, землю, воздух, себя самого и всё же дотянулся до прошлого. Тошно становилось от мысли, что человеку оказалось подвластно всё, вот только распоряжаться этим он так и не научился.
            Так Клод оставил все исторические труды. Это уже не имело смысла. Всё, что было написано, могло иметь след будущего. Та же Жанна д`Арк, случайно вышедшая из своего квадрата, приняла их за ангелов; а в другой раз какой-то древний викинг-воитель пал на колени и, кажется, звал их богами…
            Это всё было неправильно.
– Потому что тот, кто вышел в наше время, в своём скоро умрёт. Перед тем его будут пытать, – спокойно ответила Эмма.
            Клод поперхнулся от неожиданности. Нет, он знал, что Эмма – это  не оплот сочувствия и добродетели, но так спокойно говорить  о подобном, и знать? Это что-то новенькое.
– Прости? – не понял Клод. – Можно как-то… поподробнее?
– О пытках? – она издевалась. – Можно. Человека этого разденут донага, а затем огромной металлической…
– Не о пытках, – Клод почувствовал подступающую тошноту. Он не любил жестокости, ведь жестокость была пережитком прошлого, и в настоящем и будущем следовало отречься от всякой жестокости во имя мира и процветания.
            Эмма вздохнула:
– Жаль, изобретательные были люди, вот честно. Но да ладно. Человек, которого мы ищем, вернее, которого скоро найдём, и правда очень быстро уничтожат. Он не опасен.
            Не опасен? Он убил их соратника! И может быть, убьёт кого-то еще!
– Не опасен, – повторила Эмма, – у него хватает проблем в прошлом. Знаешь кто он?
            Откуда бы?! Эмма не делилась информацией.
– Толком неясно когда он родился, но с выходцем немного просчитались, он родился во второй половине тринадцатого, да, но известнее стал уже позже, в начале четырнадцатого, после похода в Святые земли. Об этих землях ты хоть слышал?
            Клод слышал. После Великой Катастрофы в богов не очень-то и верилось. Но Клод знал, что когда-то на земле жили люди, которые воевали и погибали за веру, которые несли её в чужие уголки земли, защищали, гибли, и считали это честью. Они несли тяжёлые мечи, и рукоять их была в форме креста. Крестоносцы.
– Ну хоть что-то, – Эмма внимательно на него смотрела, – в принципе, у этого выходцы обычный для тех лет послужной список. Попытки реформации ордена, попытки захвата то одного куска, то другого, кто-то среди его сторонников прославился грабежом да насилием, не без этого, но война на то и война, даже если она за святыни.
– Да как его зовут-то? – спросил Клод, но Эмма или и правда не услышала, или сделала вид, что не слышит, продолжила:
– Я когда-то читала о нём, много читала. Все источники отмечали необычайную тягу к мистическому у этого человека, особенно к концу всего. Говорили о заговоре против всех светских монархий, говорили о множестве разветвленных связей, мол, один из орденов крестоносцев хочет всю власть себе забрать, а из Святых земель навезли много золота и каменьев.  На мой взгляд, стандартная историческая ситуация. Я всегда думаю, что истина где-то посередине. Может быть и хотели чего-то продавить, захватить, но вот прямо против всех монархий… нет, в это я не верю. Зато верю, что приехали, пожалуй, эти друзья-крестоносцы не с пустыми руками, и отчасти золото их было нужнее короне. Понимаешь?
            Клод смутно улавливал общую нить. Эмма разговаривала будто бы сама с собой. С ней такое случалось, когда она иногда начинала размышлять вслух, вроде бы обращаясь к нему, а вроде бы оставляя его фразы и ответы без собственного внимания.
            Но пока Клод ещё понимал. Выходило, что кто-то во время войны нажился, и об этом стало известно, да и власть в это увязывалась.  Но с какого бока тут тот, кто сбежал в их мир?
– Так что арестовали нашего с тобой бродяжку! Пытали, чтобы выбить показания. А потом сожгли. Имущество его и его соратников, которых тоже пораскидало, конфисковали.
            Эмма взглянула на Клода:
– Понял?
– Кто этот человек? Ты не назвала его имени.
– А его имя и запретят скоро, – улыбнулась Эмма. – И потом, что тебе толку от имени? Ты же оставил все исторические книги, так не ищи теней, считай, что это всё незнакомцы.
– Но ты его знаешь?
– Знаю. Говорю же, всегда было интересно, как он к тому пришёл. Некоторые говорили, да, отмечали и в процессе расправы над ним, что он говорил о странных вещах. Да и перед смертью обвинён был в колдовстве и оккультных практиках. А я всегда думала, как же это возможно? Он был человеком богобоязненным. И тут такое! А оно вон что – он нас повстречал. Макса нашего счёл, наверняка, за какого-нибудь беса или ещё другое. А может тот ему слишком уж резко ответил, не знаю.
– Тебе его вообще жаль? – Клод, задавая этот вопрос, имел в виду, конечно, Макса, поскольку его смутило равнодушие в голосе Эммы, когда она говорила о павшем соратнике.
            Но Эмма снова оказалась собой.
– Конечно, жаль! – Клод успел даже с облегчением выдохнуть, когда она договорила: – ведь он был скромным человеком в дурных обстоятельствах! Любая реформация, попытки объединения, которые он предпринимал, это всегда риск.
            Клод даже не нашёлся что ответить: группа зачистки появилась вовремя. Они двигались бесшумно, настоящие тени в мире живых. И лиц их разглядеть было нельзя.
– Оставайся здесь! – велела Эмма и это было именно повеление. Иногда Клод забывал, что она работает дольше, Эмма вела себя с ним на равных, ну или как старшая сестра, но рявкала и велела редко. Зато метко. Ослушаться её желания не возникло.
            Эмма двинулась вперёд, навстречу теневым фигурам, махнула рукой, они о чём-то зашептались и Эмма пошла по коридору прочь от дежурки, от Клода (словно его и не было), а тени за ней. Клод же остался стоять дурак дураком. Какие-то крестоносцы мешались образами в его мыслях, смешивались с тревогой, и не с кем было разделить эту тревогу.
            Клод постоял, потом вернулся к дежурным. Надо было куда-то деться, не в коридоре же висеть?
– Усвистела? – спросил с сочувствием дежурный, увидев его, – не переживай, она всегда так.
            Смысл сказанного не сразу дошёл до Клода.
– Всегда?
– Ну а то. Всегда такой была! – дежурный покачал головой, затем протянул лист Клоду, – прочти и подпиши. Твой рапорт.
            Надо же! За него всё сделано. Что ж, отчасти может и верно – рапорт надо подать, но ведь сделать это нужно верно.
– Подписывай, не робей! – усмехнулся дежурный, – мы уж опытные, знаем как.
            И впрямь… по листу выходило, что никакого происшествия толком и не случилось. Макс, дескать, погиб по собственной невнимательности, не рассчитав… энергетический баланс временного разлома?
– Я… Франциск, кажется? – Клод чувствовал себя идиотом, заговаривая с дежурным. Тот вроде бы делал благое дело, но что-то было не то.
– Франц, – поправил дежурный спокойно, – что не так?
– Что такое «энергетический баланс временного разлома»? – Клод не понимал. По его сведениям Макс был убит прорвавшимся из мира прошлого гостем. Какой ещё баланс?
– А я тебе что, напишу, что его мечом рубанули? – поинтересовался Франц. – Да Штаб нас за такое сожрёт с потрохами!
– Почему? – Клод совсем растерялся, – мы ведь докладываем правду, то есть то, что было!
– Это кто тебе такое сказал? – Франц усмехнулся, – ты что, новенький? Или Эмма наша тебя не пускала к отчётам?
– Ты там чего вякать смеешь? – грозный голос Эммы оказался весьма некстати. Она умудрилась вернуться в дежурку тише, чем следовало бы и застала их врасплох.
            Франц побелел, потом покраснел, наконец позеленел.
– Да я же… я же думал… как надо, так и сделать!
– Пошёл вон! – посоветовала Эмма. – рапорт оставь.
            Он послушался и вылетел, иначе не назовёшь, прочь из дежурки. Эмма выругалась, закрыла за ним дверь, глянула на Клода:
– чего он плёл?
– Какой-то рапорт, баланс…– Клод вообще не понимал происходящего, но в груди ещё теплилась надежда, что Эмма сейчас всё расставит на места.
            Впрочем, она не подвела. Расставила. Проглядев лист, кивнула:
– Подписывай. Ну? Клод, поверь мне. Так надо. Если мы будем докладывать Штабу так, как оно было, Штаб нас новым куполом закроет, вообще выходить не будем, а то и примет решение, что прошлое для нас опасно.
– так оно и опасно! – Клод не понимал. – Эмма! Оно опасно! Эти огромные ящерицы, насекомые, дикари! Это ненормально!
– Если закрыть нас вторым куполом, то временные разломы не исчезнут. Мы просто перестанем быть для них доступны, – Эмма понизила голос, обернулась на дверь, – прошлого не будет, да. Дикари не будут лезть к нам, кочевники и первобытные не будут пытаться похитить у нас огонь, а фараоны не будут проклинать нас силами Нила.
            Она вздохнула, собираясь с силами.
– Но будущее тоже не будет для нас доступно. А это важнее. Мы должны… должны знать.
            Клода как из ведра окатило. Нет, Эмма обмолвилась как-то, что в будущее тоже есть ход. Если есть разломы во времени, они будут не только позади прожитого, нет! Но Эмма как будто опасается, что Штаб узнает об этом?
– Это что, втайне? Штаб не знает? – осознание было ужасным, но именно этот вариант на взгляд Клода объяснил бы поведение Эммы.
– Кто-то знает. Но Штаб управляется Советом. Весь Совет не должен знать, – уклончиво ответила Эмма.
– Ты говорила, что в Штабе есть архивы…
– И я не лгала. Но всё сложнее, чем ты думаешь. Клод, подпиши рапорт. Не нужно нам проверки. Не нужно, понимаешь? Никто не сбегал к нам. Никто не убивал макса. Он сам не рассчитал. Сам!
            Клод увидел её как будто впервые. Бледная, круги под глазами. Сколько у неё смен помимо их общих? И потом, когда он приходит – она уже на месте. Теперь ясно почему. Она не просто стражник времени, она явно плетёт интриги, она скрывает тайны. Тайны самого Штаба – тех теней, которые недоступны такому простому человеку как Клод.
– Подпиши, – повторила Эмма, – пожалуйста.
– А группа зачистки? Не просто же так они здесь? Это уже не скроешь.
            Клод не знал как поступить. Эмма с её непонятными интригами и тайнами – нет, она была всего лишь его напарницей, но верной. Она прикрывала его, когда ему нужно было быть у дочери, выбивала премии, но что она творила на самом деле? Не втягивала ли она его в ещё более опасные дела?
– Не твоя забота, – ответила Эмма грубовато, – всё уже… схвачено.
            Значит, в Штабе кто-то и правда утаивает истинное положение дел на границах времён. Как знать, может по этой причине Штаб и не расширяет их численность? Зачем, мол, вам люди, если у вас всё тихо?
            Значит ли это, что беднота их службы, обмундирования, численности – это следствие всей недоведённой информации?
– Подпиши, – повторила Эмма, голос её чуть охрип от волнения, – доверься.
– Тебе? Ты столько скрываешь, и требуешь доверия? – спросил Клод. – Всё верно?
– Так тебе и не нужна правда. Её можно так пережрать, что тошнить будет. А уже никак! Не выплюнешь! И живешь, живёшь… подписывай! – у неё, наверное, сдали нервы, и Клод покорился. Что ж, с ней спорить у него никогда не получалось, а вот расспросить следует. Только позже, пусть придёт в себя.
            Пальцем по планшету, рукой по бумаге – копия и оригинал. Всё, Макс сам виноват в своей смерти, пренебрег средствами защиты, вышел к разлому без нужного одеяния и страховки.
            Эмма повеселела:
– Я объясню тебе… чуть позже. Но знай, ты прав.
            Сам Клод в этом сомневался. Благо, он вырос уже из детских иллюзий – Великая Катастрофа помогла. Сейчас его больше занимала судьба его дочери, чем правда Эммы, и досадное, едкое чувство, что она знает больше, чем он.
            Всегда знала, дрянь.
– Всё правильно, – успокоила Эмма не то его, не то себя. – Всё правильно, так, как должно быть.
***
            Группа зачистки, посланная Штабом или кем-то из Штаба, Клод уже не знал во что верить и кому, справилась быстро. Высокого человека, пленника, с белым лицом и острыми чертами, удивительно яркими глазами они почти втолкнули в комнату.
            Поймали, обезоружили, и, судя по кровоподтекам, были весьма грубы в работе.
– Открывай, – тихо сказал Эмма притихшему Францу.
            Клод, присутствовавший тут же, молчал. Он понимал, что у него нет права голоса. Вообще ничего нет. Только присутствие и тревожное чувство неправильности происходящего. И всё же – случилось.
            Разлом запылал, расходясь уже по воле дежурного и Эммы. Человек дёрнулся, явно не зная что ждёт его за сиянием серебряно-синего света.
– Успокойтесь, – сказала Эмма тихо, – это вам не поможет. Мы не желаем вам зла.
            Человек уже не сопротивлялся. Он дёрнулся раз-другой и застыл, смиряясь. Губы его зашептали молитву, когда безучастные тени, скрывшие лица, подтолкнули его к сияния. Эмма стояла перед ним, последний барьер. Кажется, она должна была его просто проводить, но она что-то тихо сказала ему.
            И Клод, стоявший рядом, не расслышал. Человек испуганно взглянул на неё, потом на зачистку, на комнату, и в конце концов, на Клода. И это было хуже всего. Что-то ужасное было в его ясных глазах… испуг, мольба.
            Клод вспомнил слова Эммы, что человек там умрёт. Кем он там был? Клод не знал. Сияние истончалось, а Клод не мог отвести взгляда от сияния, от исчезающей фигуры. Он обернулся только тогда, когда хлопнула дверь. Зачистка исчезла. Выполнив свой долг, шла отчитаться неизвестному хозяину. Не всему Штабу, а какой-то его части. Какой?
            Клод не знал, нужно ли ему это узнавать.
– Всё нормально, – сказала Эмма, – всё хорошо, в первый раз всегда так.
            В первый? Сколько же раз Эмма проворачивала подобное?
            Но Клод не стал спрашивать об этом, его интересовало другое:
– Что ты сказала ему?
– Я? – она улыбнулась, устало, но довольная собой, – я сказала, что смерти больше нет. Он бессмертен благодаря тому, что сделал при жизни и тому, как уйдёт. Больше второму, чем первому, но это наш с тобой секрет, а не его. И ещё я сказала ему, что король, судья и тот, кто читал ему приговор, не переживут его больше, чем на год.
– А как же правило? Нельзя говорить о будущем? – Клод не уставал поражаться её лицемерию.
– Так это тебе нельзя, и всем, кто на тебя похож, – Эмма даже не смутилась, – потому что вы не понимаете что нужно сказать, а что нет. Часть слов – это история, а часть – небытие.
            Клод покачал головой: с него хватит. И этого дня, и прошлых дней.
– Я подаю в отставку, – сказал он.
– Не подаёшь, – возразила Эмма, – за сегодняшний день ты получишь премию.
            Деньги нужны. Стефа больна. Но быть в болоте, не зная, из чего болото состоит? Куда ведет и что этому болоту нужно?
– Потерпишь, – Эмма решала за него, слишком хорошо изучила его нерешительность и слабость. – Не так тебе это и важно. Ты даже не знаешь кто у нас сегодня был.
– Как его зовут?
– Ну Жак де Моле, – Эмма фыркнула, – а тебе-то что?
            Ничего. Вообще ничего.
– Не рыдай, – посоветовала Эмма, веселея, завершённое дело действовало на неё привычно, – рыдания не засчитываются. Засчитываются лишь дела. Ну и те, кто дела готов вершить.
            Она замолчала, затем посерьезнела, глядя на него:
– Вот ты, Клод, готов к делам?
            И было в этом вопросе что-то большее, чем простая насмешка.
 
(*Предыдущие рассказы Приграничья – «Квадрат первый», «Квадрат второй»)

© Copyright: Анна Богодухова, 2025

Регистрационный номер №0543996

от 4 октября 2025

[Скрыть] Регистрационный номер 0543996 выдан для произведения: (*)
            Клод никак не мог понять почему Эмма так спокойна. Подумать только – в разломе времён появилась дыра, из этой дыры убежал в их, по крупицам восстановленный, неуютный, потерявший прежние краски мир, человек. А перед тем ещё и убил этот человек одного из немногих их коллег.
            А Эмма спокойна: ходит взад-вперёд, неспешно переговаривается с дежурными, восстанавливает всю картину. И выходит какая-то несуразица. Прежде люди из разломов не проходили через Приграничье. Да, звери и насекомые, ломанувшись из прошлых времён, могли ещё бунтовать. Но люди обычно боялись. Особенно те люди, что были родом из средневековья и древнего мира. Люди из времени, которое принято было называть Новым или даже Новейшим (ведь всякое иное время и вся история померкли после Великой Катастрофы), ещё были полны наглости и от них можно было ожидать прихода.
            Но люди средних веков?..
            Это было странно. Для Клода это были люди тёмные, трусливые… нет, может быть, они процветали в своих битвах и деяниях, но в настоящем мире, мире, пережившем Великую Катастрофу, они были трусливы, не представляли никакой угрозы. Ведь так?
– Тебя что, вообще это не пугает? – спросил Клод, когда Эмма чуть замерла в своём расследовании.
– Что? – не поняла она.
– Не пугает? Человек прошлого вышел к нам! Разве это… не странно?
            Эмма оглянулась на дежурных, писавших отчёт, спросила:
– Сколько времени до прибытия зачистки?
            Зачистка – это плохо. Зачистка приезжает редко, Клод вообще с ними лично ещё не имел дела, но уже знал, что зачистка может всё, потому что в мире, восстановленном после Катастрофы, не до конца восстановленном, но уже возрождённом, важнее всего – порядок, и они готовы на сохранение этого порядка ко всему.
            Если человек из прошлого заупрямится, они его переубедят. Убивать? Нет, не убьют. Нельзя нарушать ход истории. Но будут весьма неласковы в обращении.
– Где-то минут семь, – ответил дежурный мрачно. Ему тоже не нравилось происходящее. Вообще происходящее никому не нравилось и всех нервировало: Клод переживал за дочь, оставшуюся дома, за их коллегу, за это происшествие.
            Дежурные переживали за отчётность. Да и за то, что их смена не будет закончена до тех пор, пока ситуация не разрешится, либо не будет стабилизирована.
            Одна Эмма была спокойна.
– Пошли, – предложила она Клоду и первой покинула неуютный, но почти привычный закуток, где они переодевались, обменивались новостями – короткими и рублеными, да ругались на очередные графики дежурств. Кстати, похоже, снова возникала проблема: если Макс умер, кто-то должен был занять его место. И это не говоря о том, что сегодня они и без того работали не в свою смену, а Штаб как-то не видит их беды.
            Клод покорился, пошёл за напарницей.
            Они вышли в наполненный болезненным синеватым цветом коридор, Эмма прислонилась к стене, вздохнула:
– Не так всё и плохо, на самом деле. Но… плохо.
– Почему ты так спокойна? – Клод не понимал. Прежде, в первые дни знакомства с Эммой он узнал, что самое страшное, что может случиться во время их работы – это проникновение из временного разлома кого-то в их мир. Потому что историей это не предусмотрено и может нарушить реальное положение дел.
            Позже, работая, он понял, что некоторые люди из исторических деятелей, и в самом деле встречались с будущим. Только одни принимали это за безумие, другие за пророчество, а третьи как-то ещё. Не умея объяснить, они несли то возвышенные, то безумные, то пророческие речи, и по-разному их принимал народ. Зная это, перечитывать историю было тошно, будто бы они сами расписались какой-то собственной гнилью будущего на том, что вообще не имели права трогать.
            Получалось, что человек испачкал воду, землю, воздух, себя самого и всё же дотянулся до прошлого. Тошно становилось от мысли, что человеку оказалось подвластно всё, вот только распоряжаться этим он так и не научился.
            Так Клод оставил все исторические труды. Это уже не имело смысла. Всё, что было написано, могло иметь след будущего. Та же Жанна д`Арк, случайно вышедшая из своего квадрата, приняла их за ангелов; а в другой раз какой-то древний викинг-воитель пал на колени и, кажется, звал их богами…
            Это всё было неправильно.
– Потому что тот, кто вышел в наше время, в своём скоро умрёт. Перед тем его будут пытать, – спокойно ответила Эмма.
            Клод поперхнулся от неожиданности. Нет, он знал, что Эмма – это  не оплот сочувствия и добродетели, но так спокойно говорить  о подобном, и знать? Это что-то новенькое.
– Прости? – не понял Клод. – Можно как-то… поподробнее?
– О пытках? – она издевалась. – Можно. Человека этого разденут донага, а затем огромной металлической…
– Не о пытках, – Клод почувствовал подступающую тошноту. Он не любил жестокости, ведь жестокость была пережитком прошлого, и в настоящем и будущем следовало отречься от всякой жестокости во имя мира и процветания.
            Эмма вздохнула:
– Жаль, изобретательные были люди, вот честно. Но да ладно. Человек, которого мы ищем, вернее, которого скоро найдём, и правда очень быстро уничтожат. Он не опасен.
            Не опасен? Он убил их соратника! И может быть, убьёт кого-то еще!
– Не опасен, – повторила Эмма, – у него хватает проблем в прошлом. Знаешь кто он?
            Откуда бы?! Эмма не делилась информацией.
– Толком неясно когда он родился, но с выходцем немного просчитались, он родился во второй половине тринадцатого, да, но известнее стал уже позже, в начале четырнадцатого, после похода в Святые земли. Об этих землях ты хоть слышал?
            Клод слышал. После Великой Катастрофы в богов не очень-то и верилось. Но Клод знал, что когда-то на земле жили люди, которые воевали и погибали за веру, которые несли её в чужие уголки земли, защищали, гибли, и считали это честью. Они несли тяжёлые мечи, и рукоять их была в форме креста. Крестоносцы.
– Ну хоть что-то, – Эмма внимательно на него смотрела, – в принципе, у этого выходцы обычный для тех лет послужной список. Попытки реформации ордена, попытки захвата то одного куска, то другого, кто-то среди его сторонников прославился грабежом да насилием, не без этого, но война на то и война, даже если она за святыни.
– Да как его зовут-то? – спросил Клод, но Эмма или и правда не услышала, или сделала вид, что не слышит, продолжила:
– Я когда-то читала о нём, много читала. Все источники отмечали необычайную тягу к мистическому у этого человека, особенно к концу всего. Говорили о заговоре против всех светских монархий, говорили о множестве разветвленных связей, мол, один из орденов крестоносцев хочет всю власть себе забрать, а из Святых земель навезли много золота и каменьев.  На мой взгляд, стандартная историческая ситуация. Я всегда думаю, что истина где-то посередине. Может быть и хотели чего-то продавить, захватить, но вот прямо против всех монархий… нет, в это я не верю. Зато верю, что приехали, пожалуй, эти друзья-крестоносцы не с пустыми руками, и отчасти золото их было нужнее короне. Понимаешь?
            Клод смутно улавливал общую нить. Эмма разговаривала будто бы сама с собой. С ней такое случалось, когда она иногда начинала размышлять вслух, вроде бы обращаясь к нему, а вроде бы оставляя его фразы и ответы без собственного внимания.
            Но пока Клод ещё понимал. Выходило, что кто-то во время войны нажился, и об этом стало известно, да и власть в это увязывалась.  Но с какого бока тут тот, кто сбежал в их мир?
– Так что арестовали нашего с тобой бродяжку! Пытали, чтобы выбить показания. А потом сожгли. Имущество его и его соратников, которых тоже пораскидало, конфисковали.
            Эмма взглянула на Клода:
– Понял?
– Кто этот человек? Ты не назвала его имени.
– А его имя и запретят скоро, – улыбнулась Эмма. – И потом, что тебе толку от имени? Ты же оставил все исторические книги, так не ищи теней, считай, что это всё незнакомцы.
– Но ты его знаешь?
– Знаю. Говорю же, всегда было интересно, как он к тому пришёл. Некоторые говорили, да, отмечали и в процессе расправы над ним, что он говорил о странных вещах. Да и перед смертью обвинён был в колдовстве и оккультных практиках. А я всегда думала, как же это возможно? Он был человеком богобоязненным. И тут такое! А оно вон что – он нас повстречал. Макса нашего счёл, наверняка, за какого-нибудь беса или ещё другое. А может тот ему слишком уж резко ответил, не знаю.
– Тебе его вообще жаль? – Клод, задавая этот вопрос, имел в виду, конечно, Макса, поскольку его смутило равнодушие в голосе Эммы, когда она говорила о павшем соратнике.
            Но Эмма снова оказалась собой.
– Конечно, жаль! – Клод успел даже с облегчением выдохнуть, когда она договорила: – ведь он был скромным человеком в дурных обстоятельствах! Любая реформация, попытки объединения, которые он предпринимал, это всегда риск.
            Клод даже не нашёлся что ответить: группа зачистки появилась вовремя. Они двигались бесшумно, настоящие тени в мире живых. И лиц их разглядеть было нельзя.
– Оставайся здесь! – велела Эмма и это было именно повеление. Иногда Клод забывал, что она работает дольше, Эмма вела себя с ним на равных, ну или как старшая сестра, но рявкала и велела редко. Зато метко. Ослушаться её желания не возникло.
            Эмма двинулась вперёд, навстречу теневым фигурам, махнула рукой, они о чём-то зашептались и Эмма пошла по коридору прочь от дежурки, от Клода (словно его и не было), а тени за ней. Клод же остался стоять дурак дураком. Какие-то крестоносцы мешались образами в его мыслях, смешивались с тревогой, и не с кем было разделить эту тревогу.
            Клод постоял, потом вернулся к дежурным. Надо было куда-то деться, не в коридоре же висеть?
– Усвистела? – спросил с сочувствием дежурный, увидев его, – не переживай, она всегда так.
            Смысл сказанного не сразу дошёл до Клода.
– Всегда?
– Ну а то. Всегда такой была! – дежурный покачал головой, затем протянул лист Клоду, – прочти и подпиши. Твой рапорт.
            Надо же! За него всё сделано. Что ж, отчасти может и верно – рапорт надо подать, но ведь сделать это нужно верно.
– Подписывай, не робей! – усмехнулся дежурный, – мы уж опытные, знаем как.
            И впрямь… по листу выходило, что никакого происшествия толком и не случилось. Макс, дескать, погиб по собственной невнимательности, не рассчитав… энергетический баланс временного разлома?
– Я… Франциск, кажется? – Клод чувствовал себя идиотом, заговаривая с дежурным. Тот вроде бы делал благое дело, но что-то было не то.
– Франц, – поправил дежурный спокойно, – что не так?
– Что такое «энергетический баланс временного разлома»? – Клод не понимал. По его сведениям Макс был убит прорвавшимся из мира прошлого гостем. Какой ещё баланс?
– А я тебе что, напишу, что его мечом рубанули? – поинтересовался Франц. – Да Штаб нас за такое сожрёт с потрохами!
– Почему? – Клод совсем растерялся, – мы ведь докладываем правду, то есть то, что было!
– Это кто тебе такое сказал? – Франц усмехнулся, – ты что, новенький? Или Эмма наша тебя не пускала к отчётам?
– Ты там чего вякать смеешь? – грозный голос Эммы оказался весьма некстати. Она умудрилась вернуться в дежурку тише, чем следовало бы и застала их врасплох.
            Франц побелел, потом покраснел, наконец позеленел.
– Да я же… я же думал… как надо, так и сделать!
– Пошёл вон! – посоветовала Эмма. – рапорт оставь.
            Он послушался и вылетел, иначе не назовёшь, прочь из дежурки. Эмма выругалась, закрыла за ним дверь, глянула на Клода:
– чего он плёл?
– Какой-то рапорт, баланс…– Клод вообще не понимал происходящего, но в груди ещё теплилась надежда, что Эмма сейчас всё расставит на места.
            Впрочем, она не подвела. Расставила. Проглядев лист, кивнула:
– Подписывай. Ну? Клод, поверь мне. Так надо. Если мы будем докладывать Штабу так, как оно было, Штаб нас новым куполом закроет, вообще выходить не будем, а то и примет решение, что прошлое для нас опасно.
– так оно и опасно! – Клод не понимал. – Эмма! Оно опасно! Эти огромные ящерицы, насекомые, дикари! Это ненормально!
– Если закрыть нас вторым куполом, то временные разломы не исчезнут. Мы просто перестанем быть для них доступны, – Эмма понизила голос, обернулась на дверь, – прошлого не будет, да. Дикари не будут лезть к нам, кочевники и первобытные не будут пытаться похитить у нас огонь, а фараоны не будут проклинать нас силами Нила.
            Она вздохнула, собираясь с силами.
– Но будущее тоже не будет для нас доступно. А это важнее. Мы должны… должны знать.
            Клода как из ведра окатило. Нет, Эмма обмолвилась как-то, что в будущее тоже есть ход. Если есть разломы во времени, они будут не только позади прожитого, нет! Но Эмма как будто опасается, что Штаб узнает об этом?
– Это что, втайне? Штаб не знает? – осознание было ужасным, но именно этот вариант на взгляд Клода объяснил бы поведение Эммы.
– Кто-то знает. Но Штаб управляется Советом. Весь Совет не должен знать, – уклончиво ответила Эмма.
– Ты говорила, что в Штабе есть архивы…
– И я не лгала. Но всё сложнее, чем ты думаешь. Клод, подпиши рапорт. Не нужно нам проверки. Не нужно, понимаешь? Никто не сбегал к нам. Никто не убивал макса. Он сам не рассчитал. Сам!
            Клод увидел её как будто впервые. Бледная, круги под глазами. Сколько у неё смен помимо их общих? И потом, когда он приходит – она уже на месте. Теперь ясно почему. Она не просто стражник времени, она явно плетёт интриги, она скрывает тайны. Тайны самого Штаба – тех теней, которые недоступны такому простому человеку как Клод.
– Подпиши, – повторила Эмма, – пожалуйста.
– А группа зачистки? Не просто же так они здесь? Это уже не скроешь.
            Клод не знал как поступить. Эмма с её непонятными интригами и тайнами – нет, она была всего лишь его напарницей, но верной. Она прикрывала его, когда ему нужно было быть у дочери, выбивала премии, но что она творила на самом деле? Не втягивала ли она его в ещё более опасные дела?
– Не твоя забота, – ответила Эмма грубовато, – всё уже… схвачено.
            Значит, в Штабе кто-то и правда утаивает истинное положение дел на границах времён. Как знать, может по этой причине Штаб и не расширяет их численность? Зачем, мол, вам люди, если у вас всё тихо?
            Значит ли это, что беднота их службы, обмундирования, численности – это следствие всей недоведённой информации?
– Подпиши, – повторила Эмма, голос её чуть охрип от волнения, – доверься.
– Тебе? Ты столько скрываешь, и требуешь доверия? – спросил Клод. – Всё верно?
– Так тебе и не нужна правда. Её можно так пережрать, что тошнить будет. А уже никак! Не выплюнешь! И живешь, живёшь… подписывай! – у неё, наверное, сдали нервы, и Клод покорился. Что ж, с ней спорить у него никогда не получалось, а вот расспросить следует. Только позже, пусть придёт в себя.
            Пальцем по планшету, рукой по бумаге – копия и оригинал. Всё, Макс сам виноват в своей смерти, пренебрег средствами защиты, вышел к разлому без нужного одеяния и страховки.
            Эмма повеселела:
– Я объясню тебе… чуть позже. Но знай, ты прав.
            Сам Клод в этом сомневался. Благо, он вырос уже из детских иллюзий – Великая Катастрофа помогла. Сейчас его больше занимала судьба его дочери, чем правда Эммы, и досадное, едкое чувство, что она знает больше, чем он.
            Всегда знала, дрянь.
– Всё правильно, – успокоила Эмма не то его, не то себя. – Всё правильно, так, как должно быть.
***
            Группа зачистки, посланная Штабом или кем-то из Штаба, Клод уже не знал во что верить и кому, справилась быстро. Высокого человека, пленника, с белым лицом и острыми чертами, удивительно яркими глазами они почти втолкнули в комнату.
            Поймали, обезоружили, и, судя по кровоподтекам, были весьма грубы в работе.
– Открывай, – тихо сказал Эмма притихшему Францу.
            Клод, присутствовавший тут же, молчал. Он понимал, что у него нет права голоса. Вообще ничего нет. Только присутствие и тревожное чувство неправильности происходящего. И всё же – случилось.
            Разлом запылал, расходясь уже по воле дежурного и Эммы. Человек дёрнулся, явно не зная что ждёт его за сиянием серебряно-синего света.
– Успокойтесь, – сказала Эмма тихо, – это вам не поможет. Мы не желаем вам зла.
            Человек уже не сопротивлялся. Он дёрнулся раз-другой и застыл, смиряясь. Губы его зашептали молитву, когда безучастные тени, скрывшие лица, подтолкнули его к сияния. Эмма стояла перед ним, последний барьер. Кажется, она должна была его просто проводить, но она что-то тихо сказала ему.
            И Клод, стоявший рядом, не расслышал. Человек испуганно взглянул на неё, потом на зачистку, на комнату, и в конце концов, на Клода. И это было хуже всего. Что-то ужасное было в его ясных глазах… испуг, мольба.
            Клод вспомнил слова Эммы, что человек там умрёт. Кем он там был? Клод не знал. Сияние истончалось, а Клод не мог отвести взгляда от сияния, от исчезающей фигуры. Он обернулся только тогда, когда хлопнула дверь. Зачистка исчезла. Выполнив свой долг, шла отчитаться неизвестному хозяину. Не всему Штабу, а какой-то его части. Какой?
            Клод не знал, нужно ли ему это узнавать.
– Всё нормально, – сказала Эмма, – всё хорошо, в первый раз всегда так.
            В первый? Сколько же раз Эмма проворачивала подобное?
            Но Клод не стал спрашивать об этом, его интересовало другое:
– Что ты сказала ему?
– Я? – она улыбнулась, устало, но довольная собой, – я сказала, что смерти больше нет. Он бессмертен благодаря тому, что сделал при жизни и тому, как уйдёт. Больше второму, чем первому, но это наш с тобой секрет, а не его. И ещё я сказала ему, что король, судья и тот, кто читал ему приговор, не переживут его больше, чем на год.
– А как же правило? Нельзя говорить о будущем? – Клод не уставал поражаться её лицемерию.
– Так это тебе нельзя, и всем, кто на тебя похож, – Эмма даже не смутилась, – потому что вы не понимаете что нужно сказать, а что нет. Часть слов – это история, а часть – небытие.
            Клод покачал головой: с него хватит. И этого дня, и прошлых дней.
– Я подаю в отставку, – сказал он.
– Не подаёшь, – возразила Эмма, – за сегодняшний день ты получишь премию.
            Деньги нужны. Стефа больна. Но быть в болоте, не зная, из чего болото состоит? Куда ведет и что этому болоту нужно?
– Потерпишь, – Эмма решала за него, слишком хорошо изучила его нерешительность и слабость. – Не так тебе это и важно. Ты даже не знаешь кто у нас сегодня был.
– Как его зовут?
– Ну Жак де Моле, – Эмма фыркнула, – а тебе-то что?
            Ничего. Вообще ничего.
– Не рыдай, – посоветовала Эмма, веселея, завершённое дело действовало на неё привычно, – рыдания не засчитываются. Засчитываются лишь дела. Ну и те, кто дела готов вершить.
            Она замолчала, затем посерьезнела, глядя на него:
– Вот ты, Клод, готов к делам?
            И было в этом вопросе что-то большее, чем простая насмешка.
 
(*Предыдущие рассказы Приграничья – «Квадрат первый», «Квадрат второй»)

 

Крылья

Доула