16 КРАСАВИЦЫ И ЧУДОВИЩЕ

 Красавицы и чудовище
Рассказ

До вчерашнего дня жили-были в большом мегаполисе три гламурных красавицы. Три закадычных подруги ещё со школьных лет. С первых классов они были всюду первыми: начиная с классного журнала, где записывались по порядку,- Агапова Альбина, Бакова Белла и Вагина Валя,- и кончая мелкими шалостями. Из таких, как правило, впоследствии получаются весьма незаурядные личности, с диапазоном от первоклассных авантюристок до пламенных революционерок. Последняя революция произошла очень давно, а будущая, позднее прозванная криминальной, ещё только-только проступала на горизонте. Поэтому девчонки пока спокойно учились, не думая о будущем. Учились подруги почти отлично, и школу закончили с одной тройкой (Бакова) и одной четвёркой (Вагина), ну, а признанный их лидер Альбина умудрилась отхватить золотую медаль. Передохнули подружки после выпускного вечера, и рванули покорять Большой Город. Путей было немеряно, только ломились по ним толпы жаждущих, а девочки не привыкли продвигаться, пихаясь локтями. Отошли в сторонку, успокоились, внимательно присмотрелись, что к чему. И медалистка Альбина, как некогда юный будущий вождь мирового пролетариата, веско обронила:
- Мы пойдём другим путём.

И пошли. Тогда только-только пробивались сквозь руины советской системы ростки нового с капиталистическим душком. Одним из таких ростков было агентство по недвижимости. Подруг приняли ученицами. Что-что, а учиться они умели, и непременно на "хорошо" и "отлично". Результат не замедлил сказаться: меньше чем через год подруги сделали себе по приличной квартире, и «капусты» нарубили предостаточно. Талантливые авантюристы и революционеры, как известно, легче находили общий язык с криминальными людишками, чем с благородными. Так что подруги в пресловутую эпоху рэкета и разборок по делёжке зон влияния выскользнули, ничего не потеряв. Даже ни одной не пришлось расплачиваться валютой всех времён и народов - женским телом.

Обзаведясь недвижимостью и кубышкой, подруги, наконец, решили потешить и душеньку. Это только со стороны казалось, что у них одни интересы, одни запросы и желания, в глубине души у каждой маячила своя индивидуальная дорожка. Теперь при наличии «капусты» они могли себе позволить шагнуть на эту дорожку.
Валя Вагина занялась модой и довольно скоро обрела известность: её платья, блузки и джемперы охотно раскупали раскрученные телеящиком клиенты всех рангов и сословий. А потом было открытие первого бутика, второго, третьего.…Опомниться не успела, как заевшаяся Европа обратила свой взгляд на оригинальные модели «кутюрье Вагиной». На улочках Рима, Лондона, Парижа появились бутики «От Вагиной».
Белла Бакова сунулась, было в фотомодели, однако тут же дала откат, обнаружив вместо светлого чистого тёплого моря, дурно пахнущее болото. И шагнула на соседнюю дорожку - рекламный бизнес.
Альбина ещё с годик по инерции повозилась с недвижимостью, а затем всецело отдалась компьютерам. Несмотря на сумасбродность реформ, приведших к разрухе и беспределу (естественное явление после каждой революции), платёжеспособность «дорогих россиян» медленно, но верно росла, и уже в «джентльменском наборе» наряду с дачей, автомобилем, двухкамерным холодильником и суперсовременным телевизором появился пункт »компьютер». Кроме того, растущие как грибы кооперативы и прочие ООО нуждались в оргтехнике. Вот Альбина и занялась всеобщей компьютеризацией, помогая Биллу Гейтсу превращать миллионы в миллиарды.

Прошло десять лет, человечество вступило в 21 век, Россия потихоньку-полегоньку подтягивалась к «цивилизованному» миру. Бизнес у подруг развивался, «капусту» уже не рубили, а вполне цивилизованно делали «бабки». И почти всё у них было: отличные квартиры, домработницы, иномарки, массажисты и стилисты, загородные коттеджи в курортной зоне, молодые цветущие тела получали свою порцию фитнеса и лучшей косметики. Отдыхали исключительно за границей.

Почти.…Не было главного: семьи. У порога уже толчётся тридцатник и ехидно ухмыляется: мол, богатая, а одинокая, красавица, а дом как склеп - не слышен топоток детских ножек, счастливый смех. Холодно в доме, ибо нет любви. И в душе так же холодно, отчего не в полную силу осознаёшь себя человеком, личностью, женщиной. Многих такая жизнь вполне устраивала, но только не наших бизнес-леди.

Собственно, такой проблемы, как выйти замуж, не существовало. Только намекни: километровая очередь выстроится. Проблема в другом: не ТЕ в очереди.
И подруги из года в год проводили «кастинги», отсеивали пачками, пачками, пока очередь не исчезала. А в сите…пусто. Старатель перемывает тонны породы ради пары золотых песчинок. Вот и подруги мыли-мыли ежедневно в течение года, и на родине, и за границей. Попадались, конечно, золотые песчинки, которые без сожаления отвергали, ибо мечтали о…самородке.
А самородки, как известно, не валяются просто так. Лишь немногим улыбается счастье найти. Нашим удачливым подругам пока не везло.

Так вот и жили-поживали, добра наживали до вчерашнего дня. А что вчера?
А вчера они разом исчезли. По официальной милицейской версии их похитили, скорее всего, причина, связанная с профессиональной деятельностью. Кто похитил? Как? Пока осталось невыясненным. Единственное, что удалось достоверно установить: накануне всем троим позвонил неустановленный абонент и пригласил на встречу выпускников, время такое, ресторан такой. Подруги поехали…и где-то на полпути к ресторану пропали. В ресторане заверили: такие не появлялись, а о встрече выпускников они первый раз слышат…

Они проснулись почти одновременно из-за неудобства: под ними шуршало колкое сено. Невольно вскрикнув, вскочили. И тотчас темнота пропала: под потолком затеплилась тусклая лампочка.

Подруги замерли, удивлённо взирая друг на друга, затем с таким же удивлением обозрели помещение. Небольшая комнатка типа «пенал» не имела окна, зато имела внушительную металлическую дверь, почему-то окрашенную в бодренький розовый цвет. Стены, потолок и пол бетонные, слегка побелённые известью, почти весь пол густо засыпан сеном, от которого невыносимо несло пылью и прелым. Слева от двери к стене прислонён табурет, краска на нём так облупилась, что индифицировать цвет не представлялось возможности. Рядом с табуретом стояло пластмассовое ведро сумрачно-синего цвета, закрытое круглой деревянной крышкой. И всё, больше в помещении ничего не было.

Роскошные вечерние платья на подругах изрядно измяты, местами порваны. На ногах только следки.
 - Не поняла, - судорожно сглотнув, потрясла головой Белла. - Мы в ментовке? Как? Что случилось? Ничегошеньки не помню…
Альбина, морщась от колкости сена, прошла к ведру, осторожно пальцами ноги приподняла крышку, затем, повернувшись к подругам, мрачно сказала:
 - Это не ментовка. Нет нар, нет параши, нет оконца в двери.
 - Где же мы?- в голосе Валентины чувствовалась мелкая слёзная дрожь. - Почему мы ничего не помним? Мы встретились в ресторане или.…Где моя сумочка? Где мой телефон? Где мои туфли?
 - Ты у нас спрашиваешь? - Альбина приблизилась к двери, припала ухом, прислушалась.
- Что-нибудь слышно? - осторожно спросила Белла шёпотом.
- Ничего. Как в могилке.
- Аль, что всё это значит?- Валя, похоже, с трудом сдерживала слёзы.
Альбина отпрянула от двери, глянула на подругу как на человека сморозившего неимоверную чушь.
 - Альбина всё знает, да? Без проблем! Сейчас отплююсь и всё по полочкам разложу, - проговорив, Альбина погасила, начавшуюся было вспышку, нервно сплюнула. - Пить хочется…
 - И мне…всё горло дерёт…Может, постучать? - Белла тоже подошла к двери.
 - Постучи, - усмехнулась Альбина и вновь сплюнула.
Белла неуверенно похлопала ладошкой по двери.

 - Да?- внезапно раздался непонятно откуда мужской голос ровный, равнодушный. - Слушаю.
 - Мы…хотим пить, - с запинкой произнесла Белла.
К двери подлетела Валя:
- Что это значит? Где мы? Где моя сумочка, телефон?
 - Где вы и почему, - продолжал так же бесстрастно голос, - узнаете в своё время. Сумочки, телефоны и прочая мишура вам больше не понадобятся. Пить и есть вы ещё не заработали. Халява здесь не проходит.

Лёгкий щелчок - и голос умолк.

 - Алё, алё?- истерично заколотила по двери Валя. - За что?
Альбина подошла к табурету, грузно опустилась на него, энергично потёрла лицо ладонями, глухо обронила:
- Нас похитили с целью выкупа.
 - Да?- с ещё большей силой заколотила в дверь Валя. - Из-за денег? Сколько вы хотите?
 - Заткнись, идиотка, - осадил её голос. - Мне ваши деньги, как рыбе зонтик. Тимофей.
Послышались тяжёлые шаги, затем что-то вроде мычания глухонемого.
- Воды, еды не давать до вечера. Поглядим на их поведение. И не вздумай, козёл, как всегда самовольничать. Морду изувечу.

Щелчок - и воцарилась тишина. Подруги ещё некоторое время смотрели на дверь, не решаясь шелохнуться. Наконец, Валя, всхлипнув, приблизилась к Альбине:
- Аль…
- Что?
 - Что…будем делать?
 - Разумеется, не реветь и не биться головой о стену. Если ему не нужны наши деньги, значит,…мы у маньяка в лапах. Ничего хорошего нам не светит.
- Может, трахнет, и отпустит?
 - Не мели чушь, Валя, - присоединилась к подругам Белла. - Где ты слышала, что маньяки отпускают свои жертвы? Наша песенка спета. Обидно, чёрт возьми, вот так закончить свои дни. Так хотелось ребёночка родить…
 - И я хотела…двоих… - захлюпала носом Валя.
 - Да уж, - горько усмехнулась Альбина. - А я по-настоящему так и не узнала в чём прелесть секса. Всё привередничала… - повернувшись в сторону двери, крикнула: - Алё? Покурить можно?
 - Пожуй сено, отобьёт охоту, - последовал издевательский совет.
 - Козлина!
 - Так, оскорбление. Одно штрафное очко, - послышалось шуршание бумаги. - Агапова Альбина, ставим птичку.
Альбина хотела вскочить, но подруги силой её удержали, шепча:
- Не надо, Аля…злить.
 - Разумно девочки, - в голосе мужчины послышалась усмешка. - Вам зачтётся. Сделаем пометочку. Бакова Белла и Вагина Валентина.
- Послушайте,…пожалуйста.…Можно попить? Какую работу нужно сделать?
 - Ещё не придумал. Ждите, - и голос отключился.

В последующие несколько часов, ничего не изменилось. Дав, наконец, волю слезам Валя наплакалась и обессиленная заснула, свернувшись калачиком. Альбина и Белла сидели на табурете и молчали. Действительность настолько придавила, что не хотелось ни говорить (чего зря воздух сотрясать?), ни думать (о чём? только ещё больше себя растравлять).

- Заметила?- внезапно спросила Белла.
- Что?
- Воздух теплее стал…
 - Надышали… Бел, извини, но я больше не могу терпеть… - Альбина встала, ногой подвинула ведро в самый угол, торопливо присела над ним. Справив малую нужду, вернула крышку на место, затем, наклонилась, загребла ворох сена и засыпала ведро.

Белла некоторое время смотрела в угол на сенной холмик.
- Аль,…а что если он заставит…пить это?
 - Тьфу, на тебя! Я лучше башку о стену расшибу, но до такого унижения не опущусь.
Белла тягостно вздохнула, опустив голову. Альбина медленно прошлась вдоль стены, вернулась, присела на табурет.
- В горле всё пересохло, а курить почему-то хочется больше, чем пить.
- Никотиновая зависимость…
 - Спасибо, подруга, а я и не знала.
- Может, нам, как Валька…отрубиться? Быстрее время пройдёт….
 - Быстрее к концу.… Пожалуй, это выход. Я уже на грани тихого помешательства.

Они легли, невольно прижавшись, друг к другу.
 - Аль, - зашептала Белла. - Ты прости, если я когда тебя обидела…
- Спешишь прощаться, подруга. Обе мы с тобой не подарок…
 - Не подарок…Обидно…к тридцатнику подступила, а вспомнить…нечего. Только плохое вспоминается…
 - Это нервы. Школьные годы…столько всего было светлого, приятного.…Разреветься хочется.
- А ты поплачь.
 - Комом слёзы застыли вот здесь, - Альбина похлопала по груди. - А ты, если можешь, не сдерживайся.
Белла уткнулась в плечо подруги и мелко затряслась в беззвучном рыдании.

Спустя полчаса Белла уснула, продолжая по инерции всхлипывать. Альбина, как ни силилась, не смогла заснуть. Лежала, тупо смотря на потолок. Порой ей казалось, что потолок плитой, опустился так низко, что едва не касался кончика носа, и тогда дыхание прерывалось. Альбина инстинктивно дёргалась, начинала учащённо дышать. И плита- потолок возвращалась на место.

Вдруг за дверью послышались тяжёлые шаги, затем клацнул, проворачиваясь, ключ в замке. Альбина напряглась, резко села, откинувшись на стену.
Дверь со скрипом приоткрылась, и порог переступили мужчина и немецкая овчарка. Собака села, недобро уставившись на Альбину. Мужчина постоял, точно в раздумье, затем двинулся в угол, где было засыпано сеном ведро. Мужчина был чуть повыше среднего роста, крепыш, возраста неопределимого, так как он был неухоженный. Рваньё вместо одежды, копна неряшливых грязных волос, такая же хаотичная борода.
Видимо это и есть Тимофей, который любит самовольничать. Судя по виду, бомж, которого заставляют выполнять грязную работу. Как сейчас: выносить ведро-туалет.

 - Послушайте, - горячо зашептала Альбина.
Собака предупреждающе рыкнула, обнажив белые, точно фарфоровые клыки.
Альбина не решилась продолжать. Тимофей взял ведро и пошёл на выход. Собака, прежде чем покинуть помещение, ещё раз внушительно рыкнула на Альбину.
Дверь со вздохом закрылась. Тяжёлые шаги удалились.

Альбина облегчённо передохнула. Максимум минут через пять вновь послышались шаги. И всё повторилось: клацанье ключа, скрип двери, собака, сверлившая взглядом Альбину. Тимофей вернул ведро на место. Возвращаясь, на секунду замер у табурета, и, сунув руку под куртку, извлёк…пластиковую пол-литровую бутылку с водой и газетный свёрток. Положив всё на табурет, Тимофей быстро вышел.

Альбина на четвереньках метнулась к табурету, суетно отвернула крышку бутылки, припала к горлышку. Сделав пару жадных глотков, с силой заставила себя оторваться: оставь другим! В свёртке оказались три пластика чёрного подсохшего хлеба, три свежих пупырчатых огурчика, три сваренных в мундире картофелины, и…пять довольно приличных окурка сигарет, спичечный коробок, в котором сиротливо лежали две спички.

 «Спасибо, Ти…ша», - глянула на дверь Альбина, с трудом проталкивая колючий ком в горле.
В одно мгновение, приговорив свою порцию еды, Альбина с наслаждением закурила, матюгнув себя: кретинка, надо было спичку расщепить на несколько частей, чтобы хватило на дольше!
Минутное счастье было намного сильнее досады на себя, и Альбина, отмахнувшись, просто блаженствовала. Только вот жгучие слёзы тихо струились по щекам.
 Наслаждение длилось недолго. Докурив до самого фильтра, Альбина с сожалением вдавила остаток в стену. И тотчас почувствовала себя нехорошо: головокружение, подступавшая тошнота, учащённое сердцебиение и необычная противная потливость. «Отравили! - лихорадочно забилось в голове. - Тьфу, на тебя! Просто долго не курила, плюс нервное напряжение…»
Мутило. Альбина прилегла. Головокружение усилилось, затем в какой-то момент мир кувыркнулся, и сбросил Альбину в пропасть…

А потом началась изощрённая пытка. Внезапно, невидимо где вмонтированный динамик, на полную катушку врубил набившие всем оскомину рекламные ролики. Шампуни от перхоти, жвачки, пиво, майонезы и йогурты, прокладки, презервативы и лучший отдых на лучших курортах. Видимо, наслаждаясь от своей выдумки, маньяк прокрутил пять раз подряд ролики именно про прокладки, презервативы и про отдых.

 - Прекратите!!! Я не могу это слышать! - в истерике забилась Белла.
Перекрывая трансляцию, голос бестрасно молвил:
 - Вот и я Белла Юрьевна включаю телик и кричу: »Прекратите!» Вы меня услышали? Нет! И я вас не слышу.
Бледная Белла рванула лоскут от платья, разорвала его пополам, сделала затычки для ушей. Затем рухнула на сено и суетно нагребла его себе на голову.
 -Задохнёшься, глупая, - упала рядом на колени Валя, освободила голову подруги.
 - Не могу! Не могу! - Белла истошно заколотила кулаками по подстилке.
 - Вот и я не могу, - издевательски вторил голос. - А что делать Белла Юрьевна? Вам же плевать на нас быдло, вы бабки делаете. К людям Белла нужно относиться по-людски, тогда и люди ответят тем же.

Неожиданно Валя заголосила:
- Пока земля ещё вертится,
Пока ещё ярок свет,
Господи, дай же ты каждому,
Чего у него нет…
- Браво, Валентина Степановна. Тоже выход. Белла Юрьевна можно я пока выключу вашу хренотень?
Трансляция прекратилась. И в следующую секунду:
 - Тимофей! Иди-ка, урод, сюда. Я тебе, образина, что велел? Ни воды, ни еды! А это что? Что я тебя спрашиваю? Я тебе обещал рожу разбить? Обещал, - послышались характерные удары.
 Альбина быстро глянула на табурет, где стояла бутылка, - в ней воды осталось по маленькому глотку на каждую, - процедила сквозь зубы:
- Он видит нас.

Избиение Тимофея продолжалось.
- Прекрати, ублюдок! Иди сюда, слабак, попробуй ударить меня!
- Так, Альбине записываем второе штрафное очко. Неуважаемая Альбина Анатольевна прошу запомнить: у меня прекрасные родители, так что ублюдком я никак не числюсь. Ещё раз услышу, горько пожалеете. И ещё: женщин даже таких отвратных, как вы, я не бью. Противно.
- А бить слабых беззащитных можете? Фашист, вот вы кто!
 - И слабых не бью, - продолжал невозмутимо голос. - Тимофей не человек, тварь, его можно пинать. Это его взбадривает, заставляет суетиться, а, следовательно, существовать.
 - Скорее ты тварь! - распалялась Альбина, отмахиваясь от Вали, пытавшейся её успокоить.
- Третье очко. Забыл предупредить: пять предел. Потом будет наказание.
- Да пошёл ты в жопу! Сколько не хватает? Два? Кретин! Недоносок! Импотент! Достаточно? Давай своё наказание!
- Желание женщины закон, - нехорошо усмехнулся маньяк.
И отключился.

У Тимофея кровоточили губы, на левой щеке ссадина. Он пришёл минут через десять после того, как замолчал маньяк. И опять с собакой. Альбина заглянула в лицо Тимофея, сочувствующе улыбнулась. Тимофей коротко ответил на улыбку блеском правого глаза - левый был воспалён и слезился.
Тимофей показал наручники.
- Трус боится, что я ему рожу расцарапаю?
И тотчас прозвучало:
- Альбина, не усугубляй своё положение.

Альбина матюгнувшись, протянула руки. Тимофей защёлкнул наручники. Альбина невольно отметила, что при всём неприглядном своём виде Тимофей держался с достоинством. Он обладал тем природным стержнем, который собственно и делает мужчину мужчиной. И сила в нём чувствовалась не дурная, а добрая и мудрая.

В последнее время, задумываясь о замужестве, Альбина более внимательно присматривалась к мужчинам и обнаружила, что они сплошь утратили этот стержень, а сила, как правило, дурная. То, что мужики обабились, только ленивый не говорит, да некоторая самовлюблённая часть сильного пола. На иного глянешь: здоровяк, красавец, а нутро-то хлипкое, бабье. У Тимофея всё гляделось наоборот: жалкий вид, а под ним дремлющая силища. Так сложились неблагоприятные обстоятельства, что этой силище нет выхода. Это та же сила, которая помогает слабому бледному ростку пробивать толщу асфальта. Возможно, Тимофей потому и самовольничает, что уверен: пробьёт асфальт, потянется к солнцу, окрепнет и со временем вымахает в мощное дерево.

 «Что за паскудная наша жизнь, - горестно вздохнула Альбина. - Годами ищешь, перебираешь из худшего плохое, а оно, желанное, рядом, некрасивое, неприглядное.…Но мы ж чистюли, корчим из себя бог весь что, нам западло зайти в скромный магазинчик, подавай бутики, супермаркеты…Хреново, но престижно. Ах, Тимофей, что ж ты мне раньше не встретился? Отмыла бы, привела в порядок.…А-а, чего уж теперь…»
- Пошли, Тимофей, потешим ущербного. Выше нос, Тимоша: живы будем, не помрём.
Тимофей глянул хмуро, взялся за браслеты, ободряюще сжал руки Альбины. Повернулся и повлёк её за собой.
Собака вскочила, рыкнула на Валю, которая невольно подалась вперёд, точно собралась следовать за Альбиной.
Дверь захлопнулась. Валя тяжело опустилась рядом с Беллой, закрыв лицо руками, расплакалась:
 - Альбиночка, увидим ли мы тебя ещё…

Альбину Тимофей принёс на руках, осторожно опустил на сено лицом вниз. Погладил по голове, как ребёнка, выпрямился и быстро вышел.
Альбина скрипела зубами и точно в горячечном бреду повторяла:
- Подонок! Лучше бы убил.…лучше бы убил…
Альбину элементарно выпороли по голой попе ремнём. Когда шла за Тимофеем, была готова к самому худшему, вплоть до извращённого изнасилования. Но то, что произошло, поразило её настолько, что лишило сил и самообладания, Альбина точно впала в оцепенение.

По сумрачному коридору Тимофей привёл её в такое же бетонное помещение, здесь также было сено, ведро, только вместо табурета грубосколоченая лавка. Тимофей выразительно посмотрел на лавку, затем на Альбину. В его здоровом глазу трепетали боль и сочувствие. Альбина поняла, что ей надо лечь на лавку. Взгляд собаки красноречиво говорил: и не помышляй о сопротивлении, если не хочешь быть разорванной на части. »Будь что будет». Легла. Тимофей расстегнул браслеты. Затем резиновым жгутом обмотал всё тело с ног до головы, стянув так, что Альбина, казалось, впечаталась в лавку.
Напоследок Тимофей вынул из кармана не первой свежести платок, скомкав его, протяжно вздохнул, и…впихнул в рот Альбины. Собака стояла рядом и дышала в лицо, поэтому Альбина даже не сделала попытки стиснуть зубы.

 - Как наша грубиянка? - вдруг раздался знакомый голос у двери.
 Тщетно Альбина косила глаза в надежде увидеть маньяка: он стоял вне зоны видимости, а жгут не позволил повернуть голову.
- Тимофей, марш за дверь. Здесь мне помощники не нужны.
Тяжёлые шаги удалились. А лёгкие приблизились. Рука грубо рванула тонкую нежную ткань платья, обнажив ягодицы.
- Неплохой объект для воспитания. Не пороли тебя Альбина в детстве, а следовало. Может, тогда и помягче была бы, почувствительнее к другим.
«Тебя, кретин, по-всему тоже следовало пороть, как сидорову козу!»
- Приступим. Ох, как не люблю исправлять чужие огрехи.
Узкий ремень с оттяжкой опустился на оголённые ягодицы. Неведомая до сих пор дикая боль оглушила, смяла. Нестерпимый жар ударил по мозгам, они закипели и отключились…

Время для них потеряло смысл и значимость. Что сейчас - утро? день? вечер? ночь? Какая разница если жизнь стала тягуче-однообразной, монотонной: прелое сено, негаснущий свет, молчаливый Тимофей и злобно рыкающая собака, бьющие по мозгам рекламные ролики, садистское спокойствие мучителя. После порки Альбины некоторое время никто не решался вслух произносить грубости в адрес маньяка.

Первой не выдержала Белла. Когда в очередной раз включилась реклама прокладок с крылышками Белла, с криком: » Чудовище! Сволочь!», кинулась к двери и забарабанила в неё руками и ногами.
- Белла хочет ремня? - спросил голос с издевательской усмешкой.
- Прекрати! Прекрати! Лучше убей сразу!
- Как не порадеть родному человечку. Тимофей! Дерьмо собачье, долго я буду ждать? Тащи эту истеричку.

Когда открылась дверь и вошли Тимофей с собакой, Белла отпрянула в угол:
- Нет! Нет! Я не хочу!
Тимофей замер перед ней, как бы в растерянности.
- Нет! Пожалуйста! Я больше не буду!
 - Тимофей! - стеганул точно плетью ненавистный Голос. - Скотина! Чего встал? Тащи эту писклю сюда. Или я тебе уши обрежу, как твой поганый язык! Покажи Тимофей девочкам свой язык, то есть его отсутствие… - Голос мерзко хихикнул.

Собака, скалясь, приблизилась к Белле, зарычала. И Белла умолкла, побелев, сползла по стене. Тимофей наклонился и сгрёб её, как ворох тряпок. Когда он разворачивался на выход, из-под полов засаленного пиджака что-то упало на сено.
 - Девочки…девочки… - с трудом выдавливала стиснутая Белла. - Прощайте…
 - Послушайте,… - Валя вскинула голову, обращаясь к потолку, видимо решив, что камера вмонтирована там, - …вы что, серьёзно хотите её…
- Честно? Да. Наскучила, раздражает эта дура, как и её плоды деятельности. Я решил больше вас не терзать рекламой. Стираю ролики. Заодно и рекламопроизводителя.
- Тогда…и меня сотрите. Я больше не выдержу…
- Может, ещё потерпишь Валя? Оставишь одну Альбиночку? Вы же подружки…Альбина, ты тоже хочешь быть стёртой?
- Я ещё потерплю…
 - Светлое решение. Ты всегда была умнее этих бестолковок. Тимофей, давай кончай с этой дебилкой, и тащи другую. Слышь, тварь, эта дамочка ступала ножками по Елисейским полям, трахалась в парижских отелях. Хочешь трахнуть её? Не хочешь, вот и мне противно. Брезгую. Для меня опарыш приятнее, чем эти бляди…. А ну поставь стул на место! - раздался грохот, очевидно, ударившегося о стену стула. - Ты на кого лапу поднял мразь?! Да я из тебя фарш сделаю и крысам скормлю!

Выстрел, другой. Жалобный скулёж собаки. Щелчок - и тишина.

Валя вопросительно глянула на Альбину, а та уже на четвереньках передвигалась в противоположный угол. На сене лежали половинка батона, три банана и чуть примятая пачка сигарет, из которой выглядывали четыре сигаретки и зажигалка.
 «Спасибо, Тиша…» - слёзы хлынули ручьём.
Исхлёстанная попа не позволяла сидеть, Альбина легла на живот, уткнувшись лицом в бананы. К ней присоединилась Валя, села рядом, погладила вздрагивающие плечи.
- За что, Алечка, за что? Я больше не выдержу,…нет, не выдержу…
Рука Вали машинально взяла банан, поднесла ко рту, помедлила.
- Аль,…думаешь, он убил Тимофея…
Альбина не ответила, лишь ещё больше затряслась в рыданиях.
Валя тоже заплакала, беззвучно. Слёзы обильно заструились по грязным щекам, капая с подбородка на банан.
- За что? За что? - повторяла как заведённая Валя, кусая неочищенный солёный от слёз банан.

Альбина проснулась как от толчка в бок. Резко перевернулась на спину, охнув от боли в попе, вскочила. Она была одна. Исчезли бананы и хлеб, только сигаретная пачка наполовину зарылась в сено.
В следующую минуту Альбина поняла, почему проснулась: у неё начались месячные. Кровь пропитала трусики и ручейками текла по ногам. Стянув трусики, понесла их в ведро. Откинула крышку, а там…двухлитровая пластиковая бутылка с водой.
Сердце радостно встрепенулось: живой, Тиша! И, вопреки всему, самовольничает.

Альбина подмылась, оторвав клок платья, вытерлась, затем ещё оторвала клок, из которого соорудила примитивную прокладку, при помощи бюстгальтера зафиксировала её. Краем сознания подумала: месячные у меня обильные, стабильно четыре дня, на «прокладки» уйдёт всё платье.…А потом…Что потом? Дура, может, тебе жить осталось последние минуты. Это чудовище с одной извилиной в башке, похоже, уже натешился «игрой»: игрушки прискучили…Белла, Валюша…простите, подружки.…Пусть земля будет вам пухом…

Альбине казалось, что она уже давно выплакала свой слёзный лимит, однако, слёзы подступили к горлу, а затем хлынули из глаз.
Альбина закурила, давясь слезами и дымом.

 - Тимофей! - рванул в клочья тишину Голос. - В рот тебе дышло! Ты что, тварь, русского языка не понимаешь? Что это? Почему она курит? Мухой! Я тебе точно уши обрежу! Скоты! Достали уже! Живее, дерьмо!

Тимофей вошёл один, без собаки. Сгорбленный, поникший, он сильно хромал, левый рукав пиджака болтался пустой, а рука висела на перевязи. Тимофей приблизился и, не поднимая глаз, протянул руку. Альбина положила на его грязную мозолистую ладонь пачку, в которой ещё было три сигареты. Зажигалку она рискнула не возвращать.
Тимофей, уходя, прихватил ведро.

- Чего ты добиваешься?- осторожно спросила Альбина, когда дверь закрылась.
- Ничего. Просто наблюдаю, как из гламурной бизнес-леди получается скотинка. Ты посмотри на себя. Грязная, вонючая, подстать этому дебилу Тимофею. А хочешь, я вас поженю? Ты ж свободная, девочка на выданье. Хотя какая девочка…блядёжка. Тимофею всё равно, лишь бы тёплая была. Поженить? Только условие: выкуп за жениха. Бизнес свой отдашь. Согласна?
- Пошёл ты…
- Что, попочка по ремню соскучилась? Потерпи, у меня дела, на пару часиков отлучусь. И будь любезна, не провоцируй жениха. Ты ж не хочешь получить его без ушей? Или нет, я отрежу ему яйца. Подумай, и веди себя тихо.
Вошёл Тимофей, поставил ведро, глянул коротко на Альбину и, вздохнув, вышел. Альбине показалось, что, взглянув на неё, Тимофей выразительно перевёл взгляд на ведро. Помедлив, она подошла к ведру. На дне его лежал целлофановый пакет и отчётливо видно, что в нём. Упаковка тампонов, упаковка но-шпы, и пачка сигарет.

 Прошло много, много времени. То, чего добивался маньяк, случилось: Альбина уже чувствовала себя именно скотиной, которая где спит и ест, там и справляет нужду. Тело давно уже перестало ззудиться, ибо покрылось слоем грязи. От скудной пищи, - основное блюдо хлеб и вода, - пришла естественная нездоровая худоба, а с нею постоянные боли, то в желудке, то в голове. Но-шпа помогала отчасти. Ежечасные трансляции рекламы компьютеров, бесконечные экономические новости выбивали остатки разума. Да, она превратилась в животное, старое больное животное, которое оставили в хлеву доживать. Время от времени появлялся добрый молчаливый уборщик, дабы убрать навоз и, вопреки запрету, исподтишка оставлял бедняге лишний кусочек хлеба, конфетку или подгнившее яблочко. И она, животинка, радовалась этим подачкам, была благодарна смелому уборщику, жалела его и бескорыстно любила. Тимофея снова и снова били, унижали, грозились размазать по стенке, провернуть на мясорубке…Он тоже был несчастной бессловесной скотинкой.
Вялость и сонливость всё чаще валили Альбину на сено и, проваливаясь в вязкий сон, она краешком сознания желала себе не просыпаться вообще. Уйти, сбежать из хлева туда, где сейчас Белочка и Валюша…

Всё плохое и хорошее когда-то заканчивается. Закончилось и это происшествие.
 - Аль? Аля? Ты живая?
Альбина с трудом выкарабкалась из липкого сна, открыла глаза: её теребила Валя! Живая и здоровая. Впрочем, здоровая ли? Глаза красные, опухшие, щёки ввалились, нос заострился, и вообще у неё был вид замученной долгой болезнью.
Альбина села.
 - Живая! - Валя, всхлипнув, обняла её.
Альбина через её плечо увидела лежащую в сторонке Беллу. Бледнее бледного она отрешённо смотрела в потолок и казалась полностью парализованной.

А потом Альбина увидела стоящий на табурете ноутбук. Он был включён: на заставке снежная равнина и такой же белоснежный детёныш тюленя смотрел чёрными пуговками, и, чудилось, спрашивал: » Что ты там делаешь? Вылазь из вонючего помещения, иди сюда, здесь здорово!» Сбоку ноутбука открыт дисковод, с уже заправленным диском.

- Погоди, Валюш, – Альбина высвободилась и на коленях приблизилась к табурету, дрожащими руками защёлкнула дисковод.
Внутри ноутбука пожужжало, клацнуло, и заставка исчезла, а на мониторе возникло кресло, в котором сидел…Тимофей. Но какой! Волосы и бородка модельно подстрижены, одет в чёрные джинсы и белую футболку, на груди трафаретом красным «СССР». У ног Тимофея сидела овчарка, положив голову ему на колени, Тимофей ласково чесал ей за ухом. Тимофей смотрел в камеру, на губах двусмысленная усмешка.

- Ну, здравствуйте девчонки, дорогие мои одноклассницы. Не признали? Тимка Дерябин. Он же Чморик, Глиста, Скунс. Напомните, как вы ещё обзывали меня? Эх, девчонки, а ведь я вас любил. По-настоящему, чисто и трепетно. Тебя Валя с восьмого класса, Беллу с девятого, ну, а тебя Альбина до самого выпускного. Вместе вы создавали тот тип девчонки, который был мне по сердцу. В отдельности в вас столько дурного. Я наивно считал, что моя любовь поможет вам посмотреть на себя со стороны, поможет исправиться. Но что вам любовь Чморика, рядом такие крутые парни заглядывались. Один Гена Осетров чего стоил. Как вы млели под его взглядом. Напомните, кого из вас он взял в жёны? Никого. Трахнул - и ручкой сделал. Потому что умный парень, уже тогда просёк, что вы дуры. И всё у вас фальшивое: и первенство, и ваши пятёрочки. Вы ж механически зазубривали, не вникая. Да мои троечки на порядок выше ваших пятёрок. В люди выбились, разбогатели? Так это не следствие вашего ума, а бардачная наша система, где вперёд пробиваются наглые и бесстыжие. Скольких Альбина вы надули с квартирками? Скольких превратили в бомжей, отправили в психушку? И совесть не мучила? Конечно же нет, ибо её у вас сроду не было. В детстве родительские денежки глазки застили, потом бабки нечестно заработанные. Считайте, я сделал попытку заронить зёрна совести в ваши чёрствые души. Прорастут – хорошо, нет - стало быть, не судьба.

Тимофей сделал паузу, потянулся к столу, взял бутылку пива, отхлебнул раз, другой, и вернул бутылку на место.
- Помните, в школе учили: »Нам не дано предугадать, как слово наше отзовётся»? Конечно, не помните, потому что зубрили бездумно. А следовало вслушаться в предупреждение классика, взять на вооружение. Тогда бы вы не сделали того, что позволили себе на выпускном вечере. Напомнить? Тебе Альбина я признался в любви. Что ты сделала? Красуясь собой, ты громко, чтобы слышали все, закричала: » Ребята! Вот умора: Глиста признался мне в любви». Как вы все забавлялись! Больше всех старалась ты Валечка, подпевая лучшей подруге. Прибили меня к позорному столбу и оттянулись по полной. Вот ты Валечка всё скулила: за что? за что? А за что тогда меня? За любовь? За то, что я видел вас лучше, чем вы были? А вы меня Глистой звали, шарахались как от прокажённого. Кто-нибудь из вас хоть раз задался вопросом: почему такой худой? Почему от меня такой дурной запах? Нет, не задумывались, ибо для вас я не был человеком. Объект для насмешек - и только.

На заставке видели зверёныша? Это белёк. Ради его шкурки, эту прелесть убивают палками. Вот и вы дубасили меня палками, чтобы просто позабавиться. Если бы задались вопросом, то узнали бы, что у меня мама пять лет пролежала парализованная, кроме меня в семье ещё четверо детей, папа один с трудом всех тянул. Мы недоедали, а запах долгой болезни впитали кожей. Всё это говорю не для того, чтобы вызвать жалость, просто констатирую факт.

За неделю я провёл вас по дороге, по которой вы меня, пиная и унижая, сопровождали несколько школьных лет. Вы почувствовали, как это больно? Посмотрите на себя: во что вы превратились. Это и есть ваше истинное нутро. Когда-то вы отвергли, растоптали, заплевали мои светлые чувства, а сейчас готовы были сами признаться в любви к вонючему бомжу. Или тоже фальшь? А, Альбина? Воистину от ненависти и презрения до любви один шаг. Вы его сделали, значит, не совсем гнилая у вас сердцевина. Может, ещё станете нормальными бабами.

Пожалуй, всё, что я хотел сказать вам, к сожалению недорогие и неуважаемые одноклассницы. Запущенный вами бумеранг, вернулся, и огрел по вашим пустым головушкам. Вините только себя.
Вы свободны. У выхода начинается тропа, по ней выйдете на трассу. Ваши тачки стоят у ваших подъёздов.
Да, предупреждаю: если попытаетесь привлечь милицию, потеряете всё. Это тоже констатация факта. Не рискуйте, прислушайтесь к народной мудрости: не будите лихо, пока оно спит.
Альбина, ты, как и следовало ожидать, самая здравомыслящая сейчас. Не зря тебя дольше всех любил. Не скрою: приятно, что хоть в образе немого бомжа увидел отклик. Сильно запоздалый…
Прощайте.

ЭПИЛОГ
Белла так и не оправилась: её пришлось поместить в специальную клинику в Швейцарии. Вскоре туда перебрались и её родители.

Валя едва пришла в себя, спешно свернула бизнес на родине и подалась за границу. По одним сведениям она осела в Париже, по другим - в Риме.

Альбина спустя месяц на свой страх и риск попыталась самостоятельно разыскать Тимофея. Почему-то была уверена, что сможет вымолить прощение за то зло, что причинила ему, сможет возродить в нём прежнюю любовь. Единственно, что ей удалось выяснить: в армию его не взяли по состоянию здоровья (в детстве переболел рахитом), с первой попытки поступил в институт культуры на актёрский факультет, со второго курса был отчислен за драку. До середины 90-х исчез, как в воду канул. Есть предположения, что угодил в криминальную структуру, где проявил себя мастерски при выполнении заказных убийств. Потом вроде познакомился с африканкой, выпускницей мединститута. С ней и уехал на её родину. Через год перетянул к себе и отца с братьями.
Нынче приезжал в отпуск показать детям Петербург. В деревне сказали: приезжал импозантный мужчина с двумя темнокожими ребятишками, посетил кладбище. Перед отъездом зашёл к бабе Оле Конюховой, оставил ей доллары, и просил обихаживать могилку Нины Дерюгиной. Сказывал, что через неделю улетает опять в Африку…

Альбина дважды ездила в лес, где в зарослях прятался дот, - память известной «линии Маннергейма», - долго сидела в «своей камере», много курила и плакала. Вернувшись в город, пускалась во все тяжкие. Однажды, не то от шприца с героином, не то от случайной связи, заразилась СПИДом. Узнав об этом, надралась в стельку, села в свою зелёную «мазду» и, разогнавшись, врезалась в бетонный строительный забор. Умерла сразу.

18.08. 2007.