И это тоже про войну…

20 мая 2020 - Валентина Карпова

            Свой восемьдесят пятый год рождения Надежда Николаевна Кудряшова встречала, как обычно, в кругу своей многочисленной семьи. Ещё с вечера накануне дочки с внучками затеяли стряпню, стараясь наготовить столько, чтобы потом ещё несколько дней не подходить к плите совсем, чтобы еды хватило на всех и на любой вкус и предпочтение. Сама Надежда Николаевна, похожая по собственному утверждению на «сухой стручок гороха», с чем трудно было не согласиться, с некоторых самоустранилась от домашних хлопот. По большей части, она теперь коротала время за просмотром телевизора, пребывая среди собственных воспоминаний в отведённой ей «келье» - восьми метровой комнатушке в четырёхкомнатной квартире Веры, одной из дочерей-близняшек, рождённых ею в уже таком далёком 1948 году, в не менее далёком городе Ош. Последнее время, закрыв глаза, она частенько бродила там, по только ей памятным местам и даже порой ощущала ауру восточного базара. Готовящегося в огромных казанах плова аромат словно преследовал, словно пытался сказать, что напрасно она тогда приняла решение уехать отсюда, из Киргизии, одной из республик тогдашнего великого Советского Союза.

            Она давно уже не покидала стен квартиры в силу целого ряда прицепившихся хвороб, название которых ей самой абсолютно ничего не говорили, но вдруг однажды просто взяли да «навесили» пудовые гири на ноги, настолько тяжёлые, что сразу же сделали возможным передвижение лишь в несколько шагов: туалет-кухня-комната, в которой по счастью имелся свой отдельный балкончик, откуда она могла теперь наблюдать Жизнь. Прекрасная панорама Тулы в ожерелье ночных огней, салюты по поводу и без оного (здесь вдруг стало модным салютовать в честь молодожёнов), пролёты косяков птиц, игры света закатов-рассветов… Много ещё чего, на что прежде и внимания-то не обращала из-за вечной нехватки времени…

            Но сейчас вот она сидела в Красном углу и смотрела на своих девок, вдруг отчётливо осознав количество собственных лет: ведь им обеим уже за шестьдесят… Обе уже давно сами стали бабками. Вон они, их молодые побеги-то… расшумелись что-то в «общей» комнате. Небось, над пьяненьким дедом, Веркиным мужем Володькой, подсмеиваются. Любка-то уже лет десять как вдова… Тоже пил, вот сердечушко-то и не выдержало, хряснуло…

- Чудно… - размышляла она молча – Я родила двух девок. Верка тоже двух: Инку с Людкой; у Любки – Надя. Бабье царство. А вот внучки не пошли по нашей-то дороге: взяли да и нарожали мужиков. У Инки тоже двойня, у Нади – Сашок. Людка одна осталась без детей. Сдуру в молодости накуролесила, вот и расплачивается теперь. В рюмочку стала заглядывать. Ой, беда… Не слушает никого, на весь мир разобиделась. Мужиков меняет… Тех-то понять можно – красавица каких поискать, да и умница, хозяйка, когда б не это… - и тяжело вздохнув, позвала одного из правнуков – Дим, подь-ка сюда!

- Чё, ба? – тут же примчался тот.

- Проводи меня в келью…

- Ма! – обернулась от плиты Люба – Побыла бы ещё с нами!

- Ну, вас! – отмахнулась та и, опираясь рукой на подоконник, поднялась со стула – Знаете же, как я отношусь ко всему этому, да и к маю вообще… нет, затеяли опять… Вот и празднуйте… сороки…

            Внук ушёл, плотно затворив за собой дверь, а она вдруг и, как бы не желая того вовсе, мысленно перенеслась туда, в Ош, в край так и не ставший родным. Ей тогда едва исполнилось одиннадцать лет, когда в деревню на тамбовщине нагрянули люди в чёрных кожаных куртках. Мужчины, женщины… То ли восемь, то ли десять человек, сумевшие распорядиться судьбами как её собственной семьи, так и ещё трёх соседских. В общей сложности полсотни людей погрузили в кузова грузовиков, позволив взять с собой кое-что из вещей и продукты, как было сказано, на несколько дней. Крик, слёзы… до сих пор стоят в ушах… Привезли на станцию и запихнули (иначе и не скажешь) в уже забитые почти до отказа теплушки, повезли… никому не объясняя – куда. Кулаки, враги народа…

         В её собственной семье было кроме родителей ещё и бабушка, абсолютно слепая и беспомощная и четверо братьев – один старше её и трое совсем маленьких, погодков. Первой в дороге умерла бабушка – просто не проснулась однажды и всё. Не одна она, вместе с нею сняли с поезда много трупов и из других вагонов тоже. Труднее всего оказалось именно старикам и детям, малышам особенно. К тому моменту, когда состав добрался до конечной станции – Ташкента - количество людей уменьшилось в нём втрое, если не больше. А уж в Киргизию добралось и того меньше…

            От большой и дружной семьи Наденьки осталось всего трое: она сама, отец и старший брат, да и они были похожи скорее на собственные тени, чем на самих себя. Прямо на станции (скорее – полустанке) всех прибывших разобрали местные жители. Они с отцом в конце концов оказались высоко в горах, деревушке сплошь состоявшей из хижин, слепленных из глины – маленьких, неказистых, странных… непривычных. Тот, кто их взял к себе, тут считался чуть ли не богачом – имел самое большое количество овец, коров и даже нескольких приземистых лошадок. Счастливой ту жизнь назвать язык не повернётся – чужой народ, обычаи, непонятная речь… Батрачили с небольшим перерывом на сон за миску недоеденной хозяевами похлёбки да хлёсткие удары по спинам камчой…

            А потом началась война. Отец и брат ушли на фронт, оставив её, пятнадцатилетнюю, только-только начинавшую превращаться из гадкого утёнка в прекрасного лебедя, одну, по сути, просто бросив на произвол судьбы. Надя быстро сообразила, что нужно бежать отсюда. Вот только – куда, а, главное, как? Помог случай: в село приехали представители военкомата для мобилизации местных и среди них была женщина-врач, русская… В прямом смысле бросилась она тогда к той в ноги, и, не скрывая слёз, рассказала как устала отбиваться от нечистоплотного хозяина, уже откровенно намекавшего на то, в качестве кого он согласен терпеть её присутствие здесь и кем ей предстоит стать в самое ближайшее время… Та выслушала молча и, войдя в отчаянное положение перепуганной насмерть девушки, забрала с собою, в Ош, несмотря на несогласие «хозяина». Больше того, помогла с работой: устроила в один из госпиталей, где Надя проработала санитарочкой вплоть до самой победы. Там и познакомилась со своим будущим мужем, одним из тяжелораненых. Иван был на целых девять лет старше, а потому казался ей чуть ли не стариком. Да ещё и эта седая прядь в кудрявых шапкой волосах… Он тоже сначала просто присматривал за понравившейся резвушкой с неизменной улыбкой на симпатичной мордашке, чтобы не обидел кто, а потом… Что – потом? Всё, как надо потом – расписались и стали жить вместе…

            И всё бы хорошо, но мысль уехать отсюда на родину, в Тамбов, стала для Надежды просто навязчивой идеей. И она даже сумела как-то уговорить Ивана сделать это, и он даже согласился! Ах, если бы знать тогда – почему… Иван работал при военкомате – старший лейтенант, грамотный, фронтовик – с трудоустройством проблем не возникло вовсе, и это понятно, но… Во время одной из медкомиссий (отсутствие одного лёгкого – не шуточки!) врачи обнаружили рак, прямым текстом объявив текущий год последним в его жизни. И тогда он всё придумал…

            Собирались в дорогу недолго – время из простого недоброжелателя для любого, пришедшего в этот мир (каждая его секундочка укорачивает путь земной, приближая к краю…), превратилось в откровенного врага для Ивана конкретно. Да и потом, что особо собирать-то им было? Всё вместилось в пару чемоданов. Взяли новорожденных дочек да и поехали… Вот только добралась она до своих родных уже без него – ночью, накануне прибытия на место, Иван просто исчез, оставив ей записку: «Не ищи меня, я обречён и умираю, мне осталось не больше недели… Будь счастлива!» - и всё… По тех пор видели…

            Конечно, потом нашлись и «доброжелатели», пытавшиеся внушить ей, что он просто их бросил, испугался трудностей… Но она-то твёрдо знала, что это не так! Ни на минуту не усомнилась в страшной правде его «письма». Нет, совсем не трудностей испугался её муж, а не захотел стать обузой той, которой лишь единственный раз признался в любви, считая этого вполне достаточным – не любил молоть языком, но взгляды, поступки говорили более ярко сами за себя, нежели пустое сотрясание воздуха в виде человеческой речи… В мае всё это было. Вот когда догнала война – не так, так этак…

            Родные приняли хорошо. Помогали, чем могли. Замуж повторно не вышла, хотя предложения были – так и прожила одна, познав бабье счастье длиною в три года. И вот что ещё обидно: собственный день рождения в мае, представляете? Никогда не отмечала его, пока девки были маленькими. Это вот теперь они из её воли выскочили. Готовят, столы накрывают… А того не могут понять, что сам месяц этот для их матери время неизменного воя и плача… Ох, жизнь… Помереть бы, вот только без смерти не помрёшь… А Ванька-то, небось, все жданочки там уже проел… Ну, ничего, теперь уже скоро… Скоро свидимся…

Через год в мае месяце их встреча состоялась! Во всяком случае её дочери, Вера с Любой, очень в это верят…

Регистрационный номер №0474165

от 20 мая 2020

[Скрыть] Регистрационный номер 0474165 выдан для произведения:

            Свой восемьдесят пятый год рождения Надежда Николаевна Кудряшова встречала, как обычно, в кругу своей многочисленной семьи. Ещё с вечера накануне дочки с внучками затеяли стряпню, стараясь наготовить столько, чтобы потом ещё несколько дней не подходить к плите совсем, чтобы еды хватило на всех и на любой вкус и предпочтение. Сама Надежда Николаевна, похожая по собственному утверждению на «сухой стручок гороха», с чем трудно было не согласиться, с некоторых самоустранилась от домашних хлопот. По большей части, она теперь коротала время за просмотром телевизора, пребывая среди собственных воспоминаний в отведённой ей «келье» - восьми метровой комнатушке в четырёхкомнатной квартире Веры, одной из дочерей-близняшек, рождённых ею в уже таком далёком 1948 году, в не менее далёком городе Ош. Последнее время, закрыв глаза, она частенько бродила там, по только ей памятным местам и даже порой ощущала ауру восточного базара. Готовящегося в огромных казанах плова аромат словно преследовал, словно пытался сказать, что напрасно она тогда приняла решение уехать отсюда, из Киргизии, одной из республик тогдашнего великого Советского Союза.

            Она давно уже не покидала стен квартиры в силу целого ряда прицепившихся хвороб, название которых ей самой абсолютно ничего не говорили, но вдруг однажды просто взяли да «навесили» пудовые гири на ноги, настолько тяжёлые, что сразу же сделали возможным передвижение лишь в несколько шагов: туалет-кухня-комната, в которой по счастью имелся свой отдельный балкончик, откуда она могла теперь наблюдать Жизнь. Прекрасная панорама Тулы в ожерелье ночных огней, салюты по поводу и без оного (здесь вдруг стало модным салютовать в честь молодожёнов), пролёты косяков птиц, игры света закатов-рассветов… Много ещё чего, на что прежде и внимания-то не обращала из-за вечной нехватки времени…

            Но сейчас вот она сидела в Красном углу и смотрела на своих девок, вдруг отчётливо осознав количество собственных лет: ведь им обеим уже за шестьдесят… Обе уже давно сами стали бабками. Вон они, их молодые побеги-то… расшумелись что-то в «общей» комнате. Небось, над пьяненьким дедом, Веркиным мужем Володькой, подсмеиваются. Любка-то уже лет десять как вдова… Тоже пил, вот сердечушко-то и не выдержало, хряснуло…

- Чудно… - размышляла она молча – Я родила двух девок. Верка тоже двух: Инку с Людкой; у Любки – Надя. Бабье царство. А вот внучки не пошли по нашей-то дороге: взяли да и нарожали мужиков. У Инки тоже двойня, у Нади – Сашок. Людка одна осталась без детей. Сдуру в молодости накуролесила, вот и расплачивается теперь. В рюмочку стала заглядывать. Ой, беда… Не слушает никого, на весь мир разобиделась. Мужиков меняет… Тех-то понять можно – красавица каких поискать, да и умница, хозяйка, когда б не это… - и тяжело вздохнув, позвала одного из правнуков – Дим, подь-ка сюда!

- Чё, ба? – тут же примчался тот.

- Проводи меня в келью…

- Ма! – обернулась от плиты Люба – Побыла бы ещё с нами!

- Ну, вас! – отмахнулась та и, опираясь рукой на подоконник, поднялась со стула – Знаете же, как я отношусь ко всему этому, да и к маю вообще… нет, затеяли опять… Вот и празднуйте… сороки…

            Внук ушёл, плотно затворив за собой дверь, а она вдруг и, как бы не желая того вовсе, мысленно перенеслась туда, в Ош, в край так и не ставший родным. Ей тогда едва исполнилось одиннадцать лет, когда в деревню на тамбовщине нагрянули люди в чёрных кожаных куртках. Мужчины, женщины… То ли восемь, то ли десять человек, сумевшие распорядиться судьбами как её собственной семьи, так и ещё трёх соседских. В общей сложности полсотни людей погрузили в кузова грузовиков, позволив взять с собой кое-что из вещей и продукты, как было сказано, на несколько дней. Крик, слёзы… до сих пор стоят в ушах… Привезли на станцию и запихнули (иначе и не скажешь) в уже забитые почти до отказа теплушки, повезли… никому не объясняя – куда. Кулаки, враги народа…

         В её собственной семье было кроме родителей ещё и бабушка, абсолютно слепая и беспомощная и четверо братьев – один старше её и трое совсем маленьких, погодков. Первой в дороге умерла бабушка – просто не проснулась однажды и всё. Не одна она, вместе с нею сняли с поезда много трупов и из других вагонов тоже. Труднее всего оказалось именно старикам и детям, малышам особенно. К тому моменту, когда состав добрался до конечной станции – Ташкента - количество людей уменьшилось в нём втрое, если не больше. А уж в Киргизию добралось и того меньше…

            От большой и дружной семьи Наденьки осталось всего трое: она сама, отец и старший брат, да и они были похожи скорее на собственные тени, чем на самих себя. Прямо на станции (скорее – полустанке) всех прибывших разобрали местные жители. Они с отцом в конце концов оказались высоко в горах, деревушке сплошь состоявшей из хижин, слепленных из глины – маленьких, неказистых, странных… непривычных. Тот, кто их взял к себе, тут считался чуть ли не богачом – имел самое большое количество овец, коров и даже нескольких приземистых лошадок. Счастливой ту жизнь назвать язык не повернётся – чужой народ, обычаи, непонятная речь… Батрачили с небольшим перерывом на сон за миску недоеденной хозяевами похлёбки да хлёсткие удары по спинам камчой…

            А потом началась война. Отец и брат ушли на фронт, оставив её, пятнадцатилетнюю, только-только начинавшую превращаться из гадкого утёнка в прекрасного лебедя, одну, по сути, просто бросив на произвол судьбы. Надя быстро сообразила, что нужно бежать отсюда. Вот только – куда, а, главное, как? Помог случай: в село приехали представители военкомата для мобилизации местных и среди них была женщина-врач, русская… В прямом смысле бросилась она тогда к той в ноги, и, не скрывая слёз, рассказала как устала отбиваться от нечистоплотного хозяина, уже откровенно намекавшего на то, в качестве кого он согласен терпеть её присутствие здесь и кем ей предстоит стать в самое ближайшее время… Та выслушала молча и, войдя в отчаянное положение перепуганной насмерть девушки, забрала с собою, в Ош, несмотря на несогласие «хозяина». Больше того, помогла с работой: устроила в один из госпиталей, где Надя проработала санитарочкой вплоть до самой победы. Там и познакомилась со своим будущим мужем, одним из тяжелораненых. Иван был на целых девять лет старше, а потому казался ей чуть ли не стариком. Да ещё и эта седая прядь в кудрявых шапкой волосах… Он тоже сначала просто присматривал за понравившейся резвушкой с неизменной улыбкой на симпатичной мордашке, чтобы не обидел кто, а потом… Что – потом? Всё, как надо потом – расписались и стали жить вместе…

            И всё бы хорошо, но мысль уехать отсюда на родину, в Тамбов, стала для Надежды просто навязчивой идеей. И она даже сумела как-то уговорить Ивана сделать это, и он даже согласился! Ах, если бы знать тогда – почему… Иван работал при военкомате – старший лейтенант, грамотный, фронтовик – с трудоустройством проблем не возникло вовсе, и это понятно, но… Во время одной из медкомиссий (отсутствие одного лёгкого – не шуточки!) врачи обнаружили рак, прямым текстом объявив текущий год последним в его жизни. И тогда он всё придумал…

            Собирались в дорогу недолго – время из простого недоброжелателя для любого, пришедшего в этот мир (каждая его секундочка укорачивает путь земной, приближая к краю…), превратилось в откровенного врага для Ивана конкретно. Да и потом, что особо собирать-то им было? Всё вместилось в пару чемоданов. Взяли новорожденных дочек да и поехали… Вот только добралась она до своих родных уже без него – ночью, накануне прибытия на место, Иван просто исчез, оставив ей записку: «Не ищи меня, я обречён и умираю, мне осталось не больше недели… Будь счастлива!» - и всё… По тех пор видели…

            Конечно, потом нашлись и «доброжелатели», пытавшиеся внушить ей, что он просто их бросил, испугался трудностей… Но она-то твёрдо знала, что это не так! Ни на минуту не усомнилась в страшной правде его «письма». Нет, совсем не трудностей испугался её муж, а не захотел стать обузой той, которой лишь единственный раз признался в любви, считая этого вполне достаточным – не любил молоть языком, но взгляды, поступки говорили более ярко сами за себя, нежели пустое сотрясание воздуха в виде человеческой речи… В мае всё это было. Вот когда догнала война – не так, так этак…

            Родные приняли хорошо. Помогали, чем могли. Замуж повторно не вышла, хотя предложения были – так и прожила одна, познав бабье счастье длиною в три года. И вот что ещё обидно: собственный день рождения в мае, представляете? Никогда не отмечала его, пока девки были маленькими. Это вот теперь они из её воли выскочили. Готовят, столы накрывают… А того не могут понять, что сам месяц этот для их матери время неизменного воя и плача… Ох, жизнь… Помереть бы, вот только без смерти не помрёшь… А Ванька-то, небось, все жданочки там уже проел… Ну, ничего, теперь уже скоро… Скоро свидимся…

Через год в мае месяце их встреча состоялась! Во всяком случае её дочери, Вера с Любой, очень в это верят…

Было...

Встреча с Лешим

Рейтинг: +3 1073 просмотра

Кому понравилось произведение? >>

Комментарии (4)