Храм заходящего солнца

[Скрыть] Регистрационный номер 0265693 выдан для произведения:                                                                               НЕЗНАКОМЕЦ
 
  Этот человек, должен был появиться в нашей компании. Обязательно должен. Слишком велико было у нас желание жить, и наполнять  эту нашу молодость прекрасным:  размытыми, пока ещё не ясными мечтами о будущем;  непонятные, суетливые и тщетные старания вырваться, улететь наподобие птиц в какой-то другой мир, постоянный и счастливый, свободно паря над землёй, и насмотревшись на него, и впитав всё новое и интересное, возвратиться ненадолго в прошлое, отдавая ему вежливую дань, только для того, чтобы вспомнить, в общем-то, бестолковую юность, обидчивую саму на себя и жалея о том, что она так долго продолжалась, так трудно переходила в настоящую, как мы считали, жизнь.
И такой человек появился. Это был наш ровесник. Чуть прихрамывая, с гитарой на плече, с доброй улыбкой он смело подошёл к нам и протянул руку:

- Коля!
 
  Мы сидели на круглом бетонном основании водяной колонки, - местом наших постоянных встреч. Такие колонки были сделаны, почти на каждом перекрёстке в нашем городке. Нажав на короткую чугунную рукоятку, можно было за считанные секунды наполнить ведро водой. Сильная тугая струя воды из артезианской скважины разливалась по отшлифованному бетону, и под летним солнцем быстро высыхала. Вода бежала так быстро, что время останавливалось. Наступало безвременье. Невозможно было его контролировать. Опомнившись, мы отпускали рукоятку, когда вода уже замочила и ноги, и траву, и белый песок у основания колонки. Песок жадно впитывал воду и набухал морщинками, изображая из себя морскую волну, и дразня пространство, но потом разглаженный солнцем успокаивался и уходил ждать новый поток воды в бетонные щели.
 
Если бы, я тогда про это знал!  Я бы, долго не отпускал затвор скважины, и попытался бы остановить время. Но, время никому не повинуется. Только воде…
 
Это место было удобно ещё и тем, что к вечеру, когда солнце заходило за кроны яблонь соседского сада, - оно уже не обжигало основание, и тумба ещё долго оставалась тёплой. А вода - холодной.
Кроме того, с этого места просматривалось всё вокруг  а мы,  были совсем незаметны для окружающих. Только, наверняка, они слышали бренчание гитары:
 
А у неё. – такая маленькая грудь,
И губы алые, алые как маки.
Уходит капитан в далёкий путь,
И любит девушку японку с Нагасаки!
 
Коля, совсем другое дело! Он сразу же спел «Yesterday» битлов. Да мы и сами это пели… И без него! Но после него,- мы уже не пели. И не играли…
Коля нигде не обучался музыке. Просто сам научился. Он с удивлением говорил:

- А что тут сложного? Вот смотри: си-бемоль, баре… - и ловко переставлял пальцы, и скользил по грифу,- всё очень просто!
 
Он приехал с бабушкой на каникулы в наш городок:
 
- Вон, смотри! – показывал он в конец улицы,- видишь трубу, за тем домом? Вот там мы живём!
 
Несколько раз он шёл к нам по улице с баяном, исполняя «Коробочку». Он так задорно и красиво играл, что мы притоптывали и прихлопывали, едва не пускаясь в пляс!
Но всё-таки, с гитарой он не расставался.
 
- Эх,- говорил он,- надо «Битлз» на электрогитаре играть. Тогда совсем другое дело!
- Да, ты знаешь, сколько она стоит?!
- Знаю! Дорого! Рублей двести. Все битлы на гитарах фирмы «VOX» с играют.
 
Он смотрел на гитару, как будто что-то, ей нашёптывая, перебирая струны, потом поднимал голову, смотрел куда-то, голубыми глазами мимо нас,  в небо и напевал:
 
Клён ты мой опавший, клён заледенелый,
Что стоишь согнувшись, под метелью белой…
 
Странно было видеть его русское курносое лицо с светлыми кудряшками, когда он пел что- то из «Битлов».
 
- Коля,- спросил я его однажды,- а что у тебя с ногой? Подвернул?
- Нет,- ответил он, - не подвернул,- и закатал штанину чёрного трико, показывая ногу.
 
Такое изуродованное тело, я увидел впервые: вся нога Коли от колена и до самых пальцев была покрыта синими ямками, красными пятнами и оранжевыми разводами. В детстве, я замешивал разноцветные куски пластилина в один комок. Колина нога была похожа на большой кусок пластилина, без жалости, сильно смятый пальцами, с глубокими впадинами, похожими на ракушки.
 
- Давно это у тебя?
- Да уже года три. Я дома, во двор выходил, смотрю на пустыре пацаны костёр разожгли, а сверху банку с бензином поставили. Ну, я подбежал и банку пнул ногой, чтобы не взорвалась.
 
Коля говорил, что может играть и на пианино. Однажды, мы пришли в дом к одному из наших товарищей Игорю, и у него дома, в комнате на стене висела скрипка.
 
- А кто у тебя на скрипке играет? - спросил он.
- Да, это отец иногда балуется!
 
Несколько раз, я заставал отца Игоря, играющего на скрипке.
Отец его, больше походивший на боксёра, - рослый, плечистый, лысый, с приплюснутым носом, после ужина заходил в комнату, снимал скрипку, резко разворачивался и несколько минут ходил по комнате, что-то наигрывая. Вешал её на место, засовывал палец в рот, убирая оставшиеся от ужина кусочки мяса, и уходил допивать чай. Это было скорее похоже на проверку оружия степени готовности к военным учениям.
Мы тоже, конечно, пробовали поиграть на скрипке. Оказалось, что это не так-то просто! Скрипка никак не хотела издавать какие-либо звуки, кроме раздражающего: «Вжик-вжик!». Трудно, и даже невозможно было просто ровно и плавно провести смычком по её скользким струнам.
 
Коля, затаив дыхание, подошёл к стене, погладил нежно скрипку, провёл пальцем по струнам смычка, так и не решаясь снять её со стены.
- Сыграешь? – спросил я.
- Нет,- покачал он с сожалением головой,-   скрипка это совсем другое…  Тут учиться надо… Это… вершина музыки…
                                                                         
Как всегда, мы сидели на тумбе, и Колька играл на гитаре и пел.
 
- Да- а,- произнёс он,- конечно с моей гитарой не сыграешь так как хочется!
- Слушай, - повернулся ко мне Игорь,- а на заводском районе Вовка живёт!
- Какой Вовка?
- Ну, тот, который для клуба гитару сделал. Ты его знаешь?
- Немного знаю. Он на год старше меня.
- Сходи к нему, поговори,- предложил Игорь.
- В Заводской лучше не ходить,- закурил Алик,- побьют!
- Но, за хлебом туда, в магазин, ты же ходишь? Тебя же не трогают?
- За хлебом, - выпустил дым Алик,- это другое дело. Это святое!
 
 
                                                                                  ПРЯНИК
 
 
  Вечером, я простился с книгами. Погладил по корешкам серо-зелёные тома уютной прозы Мельникова-Печерского, проплыл на пароме по реке, петляющей под тёмными елями на высоких берегах, пытаясь безуспешно, припомнить старорусские имена героев произведений и положил четыре тома Сергея Григорьева в школьную сумку. Засунуть остальные шесть томов в сумку,- никак не получалось. Я вспомнил про дровяной сарай, где кроме дров и угля хранились, а вернее были свалены в углу всякие старые ненужные вещи. Из кучи, покрытой угольной пылью я вытащил довольно большую чёрную женскую сумку с длинными ручками. Сбивая с неё пыль, я пытался вспомнить откуда она появилась,- у моей мамы никогда такой не было. Она могла появиться в доме, только после одной комической и неприятной истории.
 
В один Новогодний вечер, мне было тогда года четыре, - к нам приехал, демобилизовавшись с флота, дальний родственник и сослуживец отца, русоволосый красавец, настоящий русский богатырь двухметрового роста, старшина Родион. Он привёз с собой из Мурманска рыжеволосую, совершенно некрасивую невесту. Они сидели за праздничным столом, весело и громко разговаривая, шутили и смеялись. Я со страхом и тревогой поглядывал на невесту. Она тоже смеялась, запрокидывая голову, и тогда её длинный крючковатый нос издавал странные звуки, похожие на те, что появляются, когда говорят, что человек кряхтит: «Кхе-кхе-кхе!».
Она прошла мимо меня, и погладила меня по голове:

- А у меня для вас дети, есть подарок!

 Рука у неё была тяжёлая, с грубой потрескавшейся кожей, и от этого моя неприязнь и страх к ней выросли ещё больше. Свою чёрную сумку она поставила в шкаф на нижнюю полку. Вид этой чёрной сумки, её чёрное платье, яркие рыжие волосы всерьёз напоминали мне бабу-Ягу из добрых сказок. Играя на полу у стола, где звенели бокалы и смеялись взрослые,- я потихоньку передвигался к шкафу, где в сумке, лежали подарки. Было очень любопытно,- что же может подарить детям, - мне и моим сёстрам,- «баба-Яга»? Я приоткрыл дверь шкафа, засунул руку в сумку и вытащил пряничного деда Мороза. Он был большой и красивый. Он занимал всё пространство сумки и лежал там один. На нём была красная шапка, красный пояс. У него были голубые глаза и серебряные брови. Шуба поблёскивала разноцветными искорками сахара от елочных огней. Я стал засовывать его обратно в сумку, но у него, вдруг, отломалась голова. Я очень испугался мести «бабы-Яги» и побежал, держа оторванную голову, к сестре.

- Что это,- удивлённо спросила она, вращая её как трубку калейдоскопа.
- Пряник,- лаконично ответил я.
- Где ты его взял?
- Там,- показал я на шкаф.
 
Мы поползли к шкафу, и попытались приделать голову обратно. Пряник крошился. Голова не держалась, вдобавок отломалась ещё и рука с посохом. С этой головой и рукой, мы убежали в комнату, и стали лизать сахар. Я откусил кусочек пряника. Было вкусно. Тесто было рассыпчатое и пахло мятными леденцами. Не сговариваясь, мы приползли ещё раз, и вытащили и съели остальное.

- Где мой Дед Мороз? Где пряник? – раздался откуда-то издалека голос. Рыжая невеста стояла, засунув голову в шкаф, глядя в раскрытую пустую сумку.
- Дети, вы взяли пряник? – спросила мама.

Мы с сестрой молчали.

- Ну, так вы, или нет?
- Он сломался! – пролепетали мы.
- Они съели мой пряник! -  захныкала Баба-Яга, становясь ещё страшнее,- губы её скривились, кожа на щеках сморщилась, чёрное платье ещё сильнее натянулось на сутулой спине.
- Ну, съели, и съели! И на здоровье! – раскатисто засмеялся богатырь.
- Ой, детки! – хлопнула ладошками мама, приставив их к губам.
- С Новым годом! – сказал отец, - наливай Родион!
 
Под смех и шутки, нас отправили спать.
Потом, я узнал, что эта невеста Родиона, как-то быстро и таинственно исчезла из его жизни. Я даже не знаю,- до или после того случая, когда он вернулся в деревню, и его молодка узнала об этом. Она прыгнула с телеги, на которой они ехали с женихом венчаться. Родион догнал их, посадил её на коня, и они ускакали к нему домой, в другую деревню. Совсем рядом. Но баба Яга, почему-то, не навела никакой порчи на них. А может быть, что это была совсем не баба-Яга.
 
 И вообще, - это не сказка, а быль.
 
 
  Утро на районе началось как обычно.
Затишье нарушали только лай собак, лязг металла на Механическом заводе, и звук клаксонов проезжающих по улицам грузовых машин. Время от времени, правда, раздавались крики и ругань из окон, но это были мелочи, и никто из жителей не обращал на них внимание. К концу рабочей недели, чувствовалось некоторое напряженное ожидание: жены старались приготовить что-нибудь вкусненькое, собаки переставали лаять, самосвалы проезжали реже, уличные фонари начинали громче гудеть, предчувствуя выходные.
И они всегда наступали вовремя. Оседала пыль от известкового завода. Рассеивалась пелена смога. В вино-водочный магазин и в баню выстраивалась очередь. И все мужья были дома.
 
Мы с Колькой нашли двухэтажный дом из силикатного кирпича, в котором жил Вовка и позвонили в квартиру.
 
- Ой, Вовка, это к тебе! – Роза Трофимовна, вытирая руки фартуком, провела нас в кухню. – Сейчас, он только какао допьёт!
 - А вы ребята из военного городка? – спросила Роза Трофимовна,- к Вовке пришли?
- Да, поговорить надо!
- Уже иду! – встал из-за стола Вовка.
 
Мы вышли на улицу.
 
- Ты дружи с ними, дружи! – прошептала Роза Трофимовна, закрывая за ним двери.
- А я знаю где ты живёшь! – сказал Вовка.
- И я, теперь знаю! – засмеялся я.
- Чем порадуете? – спросил он, трогая носком ботинка оградку из белых силикатных кирпичей на клумбе перед окном.
- Гитару сделать можешь? – прямо спросил я.
- Гитару? – переспросил он,- Гитару сделать могу!  А чем рассчитываться будете?
- А какие книги ты любишь читать? - спросил я, соображая сколько же можно предложить ему за электрогитару.
- Разные… «Ярче тысячи солнц» есть у тебя?
- А кто автор?
- Не знаю.
- Нет. Такой книги нет!
 
Он нахмурился.
 
- Хочешь два томика Сергея Есенина? – предложил я.
- Два? – переспросил он,- Мало!
- Тогда, Сергей Григорьев. Четыре тома.
- Четыре? – он молчал, покусывая губы.
- Ещё шесть томов Мельникова-Печерского, в придачу.
- Десять томов? – он посмотрел, сначала на Кольку, потом на меня.
- Десять томов,- сказал я твёрдо.
- Хорошо! Приходите ко мне завтра вечером. Но, мне денежный аванс нужен. Рублей десять. Будут кое какие траты: лак надо купить, и ещё кое-что.
 
На следующий день, мы зашли за Вовкой.
 
- Смотри Вовка,- говорила Роза,- не хулиганьте, а то попадётесь Максимову!
 
 
Максимов был самый страшный человек на районе. Полная копия и субъект «теории  Ламброзо». Только он был не преступник, а старший лейтенант милиции местного отделения.
 
В лапы к нему, было лучше не попадать. Из отделения, подозреваемые в краже или драках, ссорах или скандалах, выходили с отбитыми почками и свёрнутыми челюстями.
Милицию вызывали редко. Разве, когда случалось, уж совсем тяжкое преступление. Он, не любил выезжать на вызовы,- проводил, как он сам говорил: «Профилактические работы».
 
Его огромная фигура вызывала ужас, страх и отвращение. В тёмно-синей шинели, засунув руки в карманы, глядя себе под ноги, на начищенные сапоги 46 размера, чуть скользя на первом осеннем льду, и помогая движением плеч сохранять равновесие, чтобы не поскользнуться и не упасть,- он спешил к очередной группе парней на освещённый неоновым светом Универмага пятачок, где по традиции собирались парни, выпить портвейна перед вечером танцев.
Он приближался, высоко вскидывая ноги назад, и издали было похоже, что он на ходу танцует твист.
Увидев его, компания сразу прекращала разговор, потому, что все понимали,- что кому-то очень не повезёт, и этим несчастным может быть любой из них!  Убегать было бесполезно. Достанется потом ещё больше!
 
- Это ты сделал?! – спрашивал Максимов, наступив сапогом на остроносый мокасин выбранной жертвы.

Что он имел в виду,- было совершенно не важно. Нарушения порядка случались почти каждый день. Он сопел носом, демонстративно надевая кожаные перчатки. Выбранная жертва непроизвольно отшатывалась назад, создавая оптимальную дистанцию для коронных ударов лейтенанта. Максимов чуть приседал, и двумя прямыми ударами сбивал человека с ног.
Если ему этого было мало, или кто-то посмел громко вскрикнуть или выругаться,- он с резким разворотом, наносил ещё один удар.  Последнее, что видел несчастный,- это улетевшие в небо огни рекламы и прыщавый лоб лейтенанта Максимова.
 
Через года два, Максимов был осуждён на пять лет за превышение должностных полномочий, и ещё за какие-то преступления.
 
 Вечером мы спустились в подвал, который отец Вовки, инженер электрик, оборудовал под столярную мастерскую.
 
 
                                                                                ГИТАРА
 
- Вот,- Вовка подошёл к верстаку и рукавом смёл с него стружку.
 
 Пахло скипидаром и столярным клеем. Он прошёлся по мастерской показывая нам фрезерный и товарные станочки, вытащил из сложенных в углу досок, одну самую широкую:
 
- Из этой, пожалуй, и будем делать вашу гитару!
- Н-да! – произнёс демонстративно Колька, глядя на шершавый кусок дерева.
- Что «Да»? Ты знаешь, что главное,- подобрать  «массив»! Правда ширины не хватает…  Рога же, надо делать! А?
- Конечно! – ответил я,- «Рогатую» гитару хотим.
- Поэтому,- повертел в руках доску Вовка, - придётся доклеивать.
- А та, гитара, которую ты сделал, красивая получилась? - как-то безнадёжно спросил Коля.
- Не хуже, чем в музыкальном магазине продаются!
 
Он принялся старательно объяснять:
 
- Это только заготовка. Вот смотри,- он подошёл ко мне и положил заготовку на верстак,- здесь будет углубление,- я выберу его на фрезе. Там мы разместим электрическую часть: звукосниматель и потенциометр. Конечно подклеим и сделаем гитаре форму. Гриф возьмём от старой какой-нибудь гитары. Но он короткий. Его надо удлинить. Колки найдём тоже. Струнодержатель мне сделают ребята на заводе. Струны сами принесёте. Хорошие покупайте.  Лады сделаем заново,- делаем пропил, вбиваем проволоку, всё шлифуем, красим и лакируем.
Тут сверлим,- он повернул доску набок и потыкал пальцем,- для выхода проводов. Можно конечно и вибро сделать, но это дороже, да и возни много. Так… тут плексиглас пойдёт… Цвет какой? Красный? Да! Ещё с вас, потребуются катушки для звукоснимателя. Звукосниматель положим в коробочку из нержавейки, и отполируем.
- Какие катушки, где взять-то! – удивился Колька.
- Катушки надо ставить от высокоомных телефонных аппаратов. Лучше, сопротивлением 1200 ом, или 600.
Ты видел,- он обратился ко мне,- какие в телефонных трубках на микрофоне катушки стоят?
- Видел…
- Ну, так вот… Там стоят две катушки. Два прямоугольных сердечника. Под каждую струну,- идёт один сердечник.  Значит что? – он назидательно поднял палец,- Шесть струн - шесть сердечников. Поняли?
Мы молчали, переваривая услышанное.
 
- Ладно,- сказал Вовка, кладя на верстак заготовку,- с катушками,  я  сам решу.
  
  Коля не верил в затею, хотя он не видел ту гитару, которую Вовка сделал для одной музыкальной группы. А может быть, он и не верил в то, что эта гитара делается для него в подарок. Он больше не приходил со мной в мастерскую Вовкиного отца, но по-прежнему мы собирались и слушали его песни.

Я каждую неделю спускался в подвал, и с интересом наблюдал как шершавая доска становится музыкальным инструментом. Последний раз я взял её в руки, когда она отшлифованная и покрытая несколькими слоями лака, лежала на верстаке. Гриф уже был на месте. Отполированный струнодержатель из нержавейки готов был для установки струн.  На грифе, были  закреплены  колки. Вовка покручивал гитару в руках, показывая мне отблески на лакированной поверхности. Я обратил внимание, на грубую и потрескавшуюся кожу на его руках, на тёмные полоски грязи под ногтями и опасался, что он поцарапает этими руками нежное тело гитары.
 
- Ну, вот! – он взял со стола коробочку для звукоснимателя,- она, как и другие металлические части была безупречно отшлифована и отполирована, -  Теперь, приноси струны и пару мыльниц.

Он сразу пояснил:

-  Обыкновенные пластмассовые перламутровые мыльницы. Желательно синего и жёлтого цветов. Мы их разрежем на кусочки, и подложим под плексиглас. Общий фон  у нас же, тёмно-красный, и будет очень красиво!
 
Коля принёс новые струны, и я видел, как он всё-таки сильно заинтересован,- но почему-то скрывает это.

- А где мы сможем, опробовать гитару? – спрашивал он.
- Да, хоть в клубе, на заводе! В любом месте, где усилитель есть!
 
Последний раз, я пришёл в подвал, уже в конце лета. Из дома выходила Роза Трофимовна:

- Ты посмотри,- жаловалась она мне,- какое хулиганьё завелось у нас в районе! Все трубки в телефонах-автоматах оборвали! Теперь, иди на завод,  если позвонить надо!
 
Совсем скоро гитара была полностью готова. Но забрать её из подвала, мне не пришлось,- Коля уехал домой, не предупредив и не попрощавшись.
 
Гитару выкупил солист группы «Грани». За двадцать пять рублей. Он стоял на сцене и в свете прожекторов она отливала голубым и зелёным и жёлтым цветом как небо, трава и песок,- там, где когда-то был наш дом.
 
 Все в зале ждали продолжения танцевального вечера. Он подошёл к микрофону, притянул его к себе рукой и объявил под шум и одобрительные возгласы:
 
- «Дом восходящего солнца!»
 
Колю, с тех пор, я никогда не встречал. Но я помню, как он выглядит.
 Я открываю томик Есенина, и вспоминаю Колю: его лицо с белесыми кудряшками, спадающими на потный лоб, трогательный немного застенчивый голос, виноватая улыбка… и только один фрагмент романтической бедной юности незаметно растворяющейся в цветущих садах летнего вечера, и незаметно, без предупреждения исчезнувшего, оставляя смутные надежды явиться ещё раз с первым аккордом на Колькиной гитаре с исцарапанной декой.
 
Я забыл у него спросить, как называется одна  грустная  мелодия, которую он часто наигрывал. Но только один коротенький фрагмент, в одном месте он всегда останавливался и прихлопывал струны рукой.
Мне никогда раньше, не приходилось её слышать.  Да, и как она называется я не знаю.
 
Только догадываюсь.